Аннотация: Путешествие во времени и судьбе двух средневековых ведьм,спасаюшихся от Инквизиции.Их приключения и жизнь в современном Петербурге.
ВЕДЬМЫ СКВОЗЬ ВЕКА (Эльза против Инквизитора)
Cинопсис к роману.
Павел Близнюк. "2011год"
Смрадный дым пылающих костров все чаще и чаще застилает площади Средневековых городов ,
городов, погрязших в нищете и невежестве, в необъяснимой жестокости и вездесущем страхе их несчастных жителей, родившихся в эти "благословенные времена беспощадной борьбы с верными пособниками Сатаны - вездесущими и коварными ведьмами".
Прекрасная и любимая жена Бургомистра города Инстербурга , что Восточной Пруссии, по ложному доносу и по "заказу" монаха - инквизитора и автора знаменитого труда "Молота Ведьм" Генриха Инститориса, им же обвиняется в этом страшном преступлении против Бога и Человечества - ведовстве и оказывается в камере городской тюрьмы в страшном замке Пайн - Турм. И все что может ожидать Зльзу впереди, так это только пытки и костер, или признание и все равно пытки и костер, ну и может быть так: Упорство и терпение, и в итоге опять же - пытки и костер. И пытаясь спастись от страшной и мучительной смерти, обреченная Эльза, с помощью своей подруги, и в том же лице бесшабашной ведьмы Матильды, заключает союз с Сатаной, обрекая свою бессмертную душу на муки, наверное, вечные...Он свое слово сдерживает, и Эльза и Матильда, перенесены им в славное наше чудесное и самое прекрасное время начала 21 века. Но Дьявол не может быть бескорыстным, и Эльза, теперь обладая черной ведьминской силой, должна убивать всех, кто хоть сколько ее сможет полюбить. Они добираются до Петербурга, и неплохо там устраиваются, ценою жизни нескольких несчастных, имевших неосторожность с ними познакомиться. И здесь же в Питере , Эльза знакомится с первой и настоящей своей любовью , добродушным и веселым студентом -историком Степаном Дрыгаловым. И он влюблен. Влюблен в ведьму .И она знает что должна его убить. Сатана в образе прекрасного юноши Меарха, или в образе жизнелюбивого толстяка, монаха Якова Шпренгера, второго автора незабвенного "Молота Ведьм", не оставляет их. И знакомясь со Степаном, Меарх предлагает ему в обмен на его любовь, на его Лизу, ни много ни мало, а отправиться в то Самое Средневековье и убить Великого и беспощадного Инквизитора Генриха Инститориса.
Степан ни секунды не сомневается, и он готов на все, спасая свою любовь, и вот уже нищий монах отец Лео, идет по узкой улочке Инстербурга 16 века в сторону городской тюрьмы.
Он знакомится с Инститорисом, и даже нравится Инквизитору. Но жребий брошен ,и грязный тяжелый молот с размаху опущен на лысую тонзуру инквизитора..Но , но Сатана - он лжец и отец Лжи. И потому труп отца Лео (Влюбленного студента Степана) тюремные стражи находят в холодной камере замка Пайн-Турм, средневекового города Инстербурга. И Эльза поняв, что она жестоко обманута, и зная, что это из-за нее погиб ее любимый, обливает себя ацетоном, и в зловонном пламени, душа ее, душа бывшей ведьмы найдет, наверное, свою любовь, свое прощенье и успокоенье..
- И все равно ей не удалось избежать костра, - говорит Меарх, глядя на обгорелое тело Эльзы, ведь так любить умеют только ведьмы, а ты Матильда, ты не та...
Павел Близнюк год 2011
ВЕДЬМЫ СКВОЗЬ ВЕКА (Эльза против Инквизитора)
-Владычица, дадите ли ответ,
Вот мой вопрос, все смерть поглотит пастью,
Умрем,я скоро - Вы чрез много лет,
Ведь к жизни не подвержен я пристрастью,
Затем, что к Вам горю напрасной страстью,
Умрет ли и любовь за нами вслед?
- О нет Тибо, любовь бессмертна, нет!
Лирика Тибо 12 века
Эльза
- Пахлава медовая, пахлава медовая! семечки креветки, кукуруза! - кричал босоногий татарский мальчик, пробираясь сквозь бесчисленное число бледных жителей средней полосы, томящихся под страшным послеполуденным солнцем. Таким малодоступным и таким желанным, благословенным солнцем Крыма. Как говорил бессмертный писатель, "что не всякая птица" -Так и не каждый студент благословенных советских времен, мог позволить себе провести хоть часть своих редких каникул, не где - ни будь, в родимой бабушкиной деревне, не на традиционной проклятой картошке, и даже не на опостылевшем летнем сенокосе, возможно и украшенном какой-нибудь грудастой молодухой. Ведь редкий студент мог побывать на ненавязчивом, едва организованном, и чуть цивилизованном побережье теплого моря. Именно такая приятнейшая мысль, пробивалась с трудом в немного подрасплавленый жарой и ослабший от постоянного безделия, в общем - то выше среднего мозг студента 4 курса ЛГУ Степана Дрыгалова. Степан без великих побед и славных открытий все-таки успешно прошел свои четыре года, взгрызая гранит исторической науки разных времен и народов. В том, что история как таковая, все ее трактования и направления, есть дело малохлебное, слабо понятное, и к тому же мало востребованное для общества, в том Степан не сомневался, особенно сейчас- В период начала рассвета нового государства с его новой идей и новой оценкой всего и вся, прошлого и настоящего.
-Перестройка, перестройка, всей страны головомойка - слышались откуда-то и навязчиво, как мухи к пахлаве лезли слова, чей-то незатейливой песни.
- Новые марши, новые гимны, - Нам подавайте пивы и вины!
Вот такая незатейливая рифмованная чушь сложилась вдруг в голове студента, и если признать честно, то она даже очень ему понравилась, ничуть не меньше чем лихие и развязные песни новейших времен.
-Вины и пивы, пивы и вины, - еще раз про себя с удовольствием произнес Степан, и вдруг стал понимать, почему последнее время его перестал радовать теплый песок, горячее солнце, и даже вид лежащих неподалеку загорелых и упругих ,прямо скажем, симпатичнейших женских тел. А просто изможденному теплым песком, и липким медом от съеденной пахлавы (Ох уж это слово - Пахлава!) Степану, захотелось пройтись по знакомому уже несколько дней базару. Где многочисленные и нагловатые крымские виноделы расхваливали, продавали, предлагали и просто давали пробовать свою душистую хмельную виноградную продукцию. И все это из множества бочек разного калибра, а где из всяческих банок и канистр, и все это непременно нахваливая, и разливая в неизменный пластиковый стаканчик.
Как и всякого советского студента, Степана ни при каких обстоятельствах, даже с натяжкой, нельзя ни в коем случае было назвать гурманом, любителем, и даже маломальским знатоком вина, но он уже как четыре дня подряд регулярно заходил на этот базарчик в Саках, и в одном и том же ларьке брал по сто грамм Муската, Черного доктора и Кагора.
Усатый, моложавый и притом седой продавец ,уже не расхваливал вино, как в начале, а теперь, как бы зная цену своему товару, очень добродушно наливал из разных канистр, густое и черное, будто запекшаяся кровь вино, которое даже отдаленно не напоминало те же самые мутные напитки из звенящей стеклянной тары, разливаемые на государственных заводах.
- А что хозяин, не повторить ли нам опять? - Мускат, Кагор, и Черный доктор, - протянул деньги Степан, и присел за тщедушный неизменный пластиковый столик под тощим зонтиком от солнца. Он поднял, и традиционно, с удовольствием потянул из одного стаканчика, - Это Мускат, - заметил Степан, и потянувшись к другому стаканчику, попробовал и его, - Кагор! По - детски радовался и удивлялся он тому, что теперь не глядя, безо всякой этикетки, а просто на вкус, он может теперь определить разные винные сорта, сладкого и душистого Крымского товара.
Так потягивая вино, и блаженно раскинувшись на неудобном тонконогом стуле, Степан с бессмысленным удовольствием разглядывал снующую туда- сюда, что-то кричащую, но, в общем - то ленивую и размеренную жизнь курортного городка. Недавно рожденная, но уже навязчивая реклама, своими разноцветными вывесками невольно привлекала его, как необходимая, но не очень приятная часть отдыха.
Herchi -kola, Herchi -kola,
Baunti-Baunti, и всякая всячина, и снова кукуруза, и вечная пахлава медовая. ...И на боку проезжающего по соседней улице автобуса почему - то вдруг, так неброско, и не очень красочно - простая надпись: Дрыгалов! Не тронь мою жену. Как простой агитплакат совдеповских времен, как штамп "Уплочено " в комсомольском билете черным по - белому " Дрыгалов, не тронь мою жену!" Еще и еще всматриваясь и вытаращив глаза, ошеломленный студент провожал убегающую вместе с автобусом абсолютно неуместную надпись, - Дрыгалов, не тронь мою жену!
-??
-Какая еще ... жена? Жена?
Нужно признать, что запланированный десятидневный отдых у Степана, сложился крайне неудачно. Целых четыре дня после пляжа и увиденной им загадочной надписи на автобусе, он провалялся мучимый жесточайшей ангиной, какой, живя в северной своей столице, даже не представлял.
Первоначально напрягшись, он, несмотря на температуру, безразличный ко всему окружающему миру, поплелся в местную поликлинику города Саки, где, не попав на прием, как иностранец и иногородний, просто купил в первой попавшийся аптеке пачку дорогих антибиотиков, и, вернувшись в домик, который он снимал на какой - то пыльной и горячей улице, лежал, периодически глотая таблетки, и запивая их все той же проклятой " Herchi"- колой.
Ничто не удивляло, ничто не радовало и не заботило его все четыре дня, кроме жгучей раздирающей боли при каждом глотке. А когда, уже выздоравливая, он поглядел в окно, то тут же понял, что все уже кончено, и пляж, и море и его отдых. Все изменилось. Ни тебе лазури неба, ни палящих солнечных лучей, а только серый бесконечный промозглый и дождливый день, какие приносит обычно прибрежный морской шторм...
И так бездарно валяясь на кровати, и поедая падающие с дерева за окном, перезревшие персики, Степан отмучился еще два дня, и, рассчитавшись с хозяином, загрузился в скорый поезд Симферополь - Москва.
Лиза
Каждое заведение имеет признаки абсолютно свойственные только ему. Какая ни будь пивная в Лужском районе, имеет свой запах, свой цвет, свою крикливую продавщицу в грязном фартуке и, как может показаться на первый взгляд, весьма похожую на продавщицу торгующую в ларьке где ни будь под Смоленском или под Псковом .Но факт есть факт - повсюду своя особая атмосфера, да что там - Аура! Насквозь пронизывает любого входящего. А взять, скажем, наши разного вида и типа "учреждения"? Будь то банки, кассы, комитеты, отделы, и прочее и прочее. Они все тоже на первый взгляд как братья близнецы, но приглядевшись ближе, поражаешься изобилию и разнообразию их лиц. Но есть места, притом места священные для любого стремящегося к познаниям индивидуума, и места эти одинаковы по всей необъятной стране, места, где сырой приятный запах, и тишина, и даже редкий звук выдает в них настоящих близнецов, отличающихся лишь размерами ...И имя им - Читальный Зал любой, повторяю, любой библиотеки.
-Уже не первый час Степа сидел в университетской библиотеке, где все больше и больше убеждался в полной бессмысленности и скучнейшести своих занятий.
Ну, кому нужна вся эта чушь, все эти инквизиторы, папские буллы, ведьмы, и прочая чепуха, когда на дворе век двадцатый, давно уже все расставил на свои места. И, наверное, очень редко кого могут заинтересовать те древние процессы со сжиганием, пытками, доносами и прочим мракобесием. Ведь жизнь кипит и булькает, несмотря на смрадное средневековое прошлое. И Степа с тоскою понял, что уже как два с лишним часа он просто разглядывает, то муху ползающую на сыром стекле библиотеки, то какую-то толстушку, сидящую впереди него, и очень неподвижно уткнувшуюся к столу.
- Мымра какая-то, и на лицо наверняка уродина прыщавая, - почему - то заочно решил он, - Не уйду, пока не удостоверюсь.
Но так как за все это время она ни разу не повернулась, внимательно читая свою литературу, Степан решил отвлечься от этой толстушки, и уже попавшей в паутину на окне, и надрывно жужжащей мухи, и позаниматься тем, чего ради он собственно сюда и приперся, поэтому он снова деловито и будто бы очень внимательно, вгляделся в лежащий перед ним труд. А книга перед Степаном лежала очень известных в свое время людей, монахов - бенедиктинцев Шпренгера и Инститориса "Молот Ведьм", и содержащая в себе и размышления еще одного чрезвычайно почитаемого в свое время священника, Папы Римского Иннокентия восьмого - против ереси ведьм , Summis desiderantes -(ведовская булла.)
Степан был историк. Вернее еще не был, но будет непременно, а пока он был студентом последнего ,5-го курса ЛГУ, и сейчас ему необходимо было сделать реферат на тему "Основные признаки распада феодального общества и переход к мелкобуржуазному, и связь между расцветом инквизиции и упадком феодализма". И связь эту он улавливал и, решив развивать эту тему дальше, он зашел уже очень далеко, но, как и часто бывает, тема эта становилась ему все скучнее и скучнее, ведь не был он фанатом истории. Ведь не был! И если бы повернуть время назад, то ни за какие ковриги, ни за какие блага, и перспективы не стал бы он поступать на истфак. Ни за что! И размышления Степана постоянно вновь приводили его к собственному тихушнику отцу, простому электрику на Ижорском заводе, а между тем помешанному и скрытому историку - очкарику. И помнил Степан, что именно из-за его он начал как бы случайно и незаметно заглядывать, то в историю Древней Греции, то в "Анналы " Тацита, а то и в переводы какого-то Фомы Аквината....И повторяясь, скажем опять, что не был он фанатом истории, ну не был никак, и, тем не менее, поступать ему было легче всего и проще именно на факультет исторической науки, учитывая, что кое-какие знания у него "за пазухой " уже имелись. И именно эту науку он и избрал, в общем - то по своей лености и малой целеустремленности.
Экономика и финансы, нефть и газ, геодезия и картография, строительство ,наконец. Все они могли бы принести больше, гораздо больше пользы, чем эта пыльная, как казалось никчемная наука, которой Степа теперь посвящал лучшие свои годы. В общем прошедший древний, чуть не сказал "мусор " и вовремя Степа остановился, все - таки немного уважая свою нелегкую стезю, и снова уткнулся в буллу незабвенного Папы.
" Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, Мы, чтобы католическая вера в наше время всюду крепла и процветала, а всякое еретическое нечестие искоренялось из среды верных. Не без мучительной боли недавно узнали мы, что в некоторых областях Германии...", И тут Степан вспомнил про сидящую впереди толстушку, увидев, что она, выходя из-за парты, повернулась, посмотрев прямо на Степана.
Давно же он не выглядел так глупо. С тупой улыбкой школьника, которого врасплох застали за воровством жевательной резинки из чужого портфеля, он смотрел теперь уже на улыбающуюся ему очень привлекательную, но чуть полненькую незнакомку.
- Меня зовут Степаном, - вдруг ляпнул он, и почему-то снова уткнулся в книгу, наверное, сгорая от стыда, хотя, в общем - то стыдливым он не был, а вероятно просто стесняясь, своей покрасневшей и глупо улыбающейся физиономии.
-Лиза,- Повернулась и куда-то ушла девушка. А Степан, осознав свое неуместное и неудавшееся заявление, заторопился, и, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, быстро ретировался из библиотеки.
Дремая от мерного покачивания вагонов, Степан изредка открывал глаза, и, прислушиваясь к дикторскому голосу, а иногда к голосам продавцов, предлагающих в метро свои нехитрые, а между тем чрезвычайно необходимые каждому зеваке наборы ручек, карты Петербурга, диски и прочую разную мелочь, он практически позабыл про библиотеку с ее Папой Римским, свой реферат, эту обескуражившую его Лизу. И убаюканный метрополитеном, двигался к себе домой, на проспект Ветеранов. Жил Степан в простой девушке, купленной еще во времена кооперативов его родителями, теперь уже с одною мамой. Отец, электрик и историк два года как тому назад скончался, и места в девушке им вдвоем с матерью хватало вполне, да так, что иногда находясь дома целый день, они умудрялись почти ни разу не повстречаться, занятые каждый своим нехитрым делом. Степан, копаясь во всемирной паутине, уже наложившей свои щупальца на начавшийся 21 век, а мама, то возясь на кухне, то уходя куда ни будь к своей подруге, а то просто в магазин. Отношения с мамой у Степана были не то чтобы дружеские, но вполне достойные и доброжелательные. Мама его ничем не доставала, и собственно не ограничивала, хотя иногда как извечная банальность промелькала дежурная фраза про ЗАГС и внуков, но впрочем, это не очень часто, так как учитывался 23 летний возраст сына.
На одной из станций Степан, почувствовав остановку, лениво открыл глаза и посмотрел в фойе станции, где толпились, торопились, просто зевая стояли люди, разглядывая рекламные щиты. Поезд снова тронулся, и, пролетая сквозь станцию, Степан, не успев удивиться, а просто раскрыв рот, узрел промелькнувшую ту же проклятую надпись " Дрыгалов, не тронь мою жену".
Бургомистр
-Да, несомненно, отец Инквизитор, Дьявол постоянно мешает нам жить, - говорил Генрих Шлитте, Бургомистр Инстербурга, что в Восточной Пруссии, проходя по мосту над весенней бурлящей рекой в сопровождении почему - то неприятного ему монаха бенедиктинца.
- И я наслышан много о всяческих бесчинствах, происходящих на землях наших, -отвечал воодушевленный вниманием Бургомистра монах,- да не только наслышан, а точно знаю ,что Сатана находит много своих почитателей и среди наших жителей , и потому Святая Церковь Католическая вела и всегда будет вести беспощадную борьбу по искоренению всяческой ереси.
- Вы правы, Отец Генрих, труды церкви нашей не будут напрасны в веках! Но вот только думается мне, - снова сказал Бургомистр, помолчав минуту и о чем- то раздумывая ,-эти три крестьянки, что из Манка и Трейса, похоже, просто изголодавшись, оговорили сами себя, да и друг друга, да и этот свидетель Вам не кажется несколько ненадежным, да и подозрительным?
Как и где он увидел, что эти дуры деревенские купаются вместе с фавном? Готов спорить, что фавна в наших краях он мог увидеть только после нескольких кружек пива...
Монах молчал, откинув капюшон, и на его лысую тонзуру капал мелкий весенний дождь. Весна была ранняя, сулившая хороший урожай, а Бургомистр между тем продолжал: Ведь Вы, отец Инквизитор пока только пугали пытками этих ...заблудшихся крестьянок? А не попытать бы нам лучше этого самого свидетеля, как там его, Рицлер?
- Уважаемый Бургомистр! Теперь уже с неприязнью, и едва уловимой угрозой отвечал Инститорис, вытерев мокрым рукавом лысину, и с досадой накинув капюшон, что заставило расхохотаться, правда, в душе, жизнелюбивого и веселого по натуре Бургомистра,- Вы знаете не все, дело в том, что на телах всех троих ведьм, повторяю - ведьм, были обнаружены, и точно установлены печати Сатаны. А потому, сомневаться теперь в том, что ведьмы они, или нет, это почти тоже самое, как и сомневаться в догмах нашей святой веры Христовой...
-А к пыткам они, конечно же, нисколько не медля, представлены будут, и надеюсь я, господин Бургомистр, что и Вы поучаствуете в допросе, или, хотя бы не будете нам мешать, - многозначительно помолчав, добавил монах.
- Конечно, конечно, отец Генрих, ведь вам же известно, что я, как преданный сын Церкви нашей, также заинтересован в искоренении всякой этой дьявольской ереси и зла. Только вы, наверное, знаете, что все расходы на содержание, пытки, допросы и казни несете вы сами. А впрочем, как и доходы с их имущества, в общем, действуйте, святой отец!
И с презрением и досадой отвернувшись, пнув ногою случайный дорожный камень, Бургомистр пошел обратно в город, теперь уже домой, где с обедом ждала его любимая Эльза.
Нельзя сказать, что в их жизни с молодою женой у Бургомистра все складывалось удачно. Всегда чувствовал пожилой и прожженный бургомистр, что как-то не любит она его, нет, не то чтобы не любит, напротив, лучшей жены не пожелаешь человеку, но все же иногда, дрожью ее тела, понимал он, что просто равнодушна она...
- И еще этот проклятый Инквизитор, ведь каких дел натворил в Инсбруке, довел народ до бунта, да так, что весь город епископ утопил в крови, а Папа прибрал все земли себе, и нас может довести до этого, - думал Бургомистр, - как жаль, что этого монаха горожане не зарезали в Инсбруке....
Придя домой, Бургомистр крепко поужинал жареным гусем с капустой, и уже ложась в постель, позвал жену: Эльза! Приходи ко мне!
И уже трогая ее, и вдыхая ее запах, он говорил: Ну почему ты меня не любишь? И даже сквозь ее сорочку он чувствовал, как она мелко дрожит.
-Ты просто меня боишься, и потому живешь со мною? Ведь не ради денег и еды? Эльза, ты ведь знаешь, как я люблю тебя!
Это не было правдой. Нет, Бургомистр не просто любил ее, совсем нет, он просто обожал и боготворил ее...
Судья Гремпер
Спустя два дня Бургомистр пришел к своему тестю, судье Гремперу, в небольшой дом, увитый диким виноградом, и где они, сидя за столом с огромными кружками черного пива, сначала завели протокольную беседу о здоровье и делах, постепенно перейдя к белее конкретной и чрезвычайно их обоих беспокоящей теме.
- Так вот, Клаус, обращаясь к судье, задумчиво и медленно растягивая слова будто пиво, - говорил Бургомистр, - Этот умалишенный старик, прикрываясь буллой Папы, не пробыв у нас и недели, уже сумел отыскать в нашем округе трех ведьм, которых он уже почти подготовил к костру... И тебе придется выносить им приговор, хочешь ты того или нет, а мне придется твой же приговор утверждать, ведь не попрешь против Папы...
- Все это я прекрасно знаю, Генрих, - отвечал судья ,кидая кусочки хлеба снующим возле окна, где они сидели , пронырливым воробьям, - но, наверное, Папа, да продлит Господь его дни, присылает нам наиболее расторопных и умных своих сынов - инквизиторов, а ты, я думаю, должен и сам еще больше вступать в эту борьбу с ересью...
- Клаус, что же ты говоришь! Ты еще не видел этого Инститориса, да это просто умалишенный старик, притом впавший в детство... Эти крестьянки..?Да какие же это ведьмы! Клаус, это просто несчастные и темные твари с истощенными и опустошенными страхом душами. И ты это должен понять ,потому как если ничего не сделать ,и не обуздать как ни будь этого зарвавшегося монаха , то Инститорис , можешь не сомневаться, скоро и наш округ доведет до больших, если сказать мягко неприятностей. И доставит и нам, в том числе немыслимых бед и проблем, вспомни Инсбрук! Бунт, страшный беспощадный бунт, после чего Папа приберет к своим рукам все, что еще можно прибрать... Ведь пойми, Клаус, ему как пауку, мало только наших душ, ему еще нужны и земли наши.
-Если бы ты не был мужем моей Эльзы, - зло отвечал судья, -и если бы я не знал тебя как истинного католика, то, Генрих, я бы судил тебя за ересь без всяческого сожаления и пощады, и вообще, я думаю что ты слишком все преувеличиваешь,а что касается ведьм , то здесь мешать Инквизиции не следует ,-поучал Судья своего озабоченного зятя.
Пиво в больших глиняных кружках закончилось, и судья о чем - то задумался , глядя в окно, где в лужах, оставшихся после дождя, несмотря на наступившие сумерки, все еще плескались бесшабашные воробьи...
Мы вместе, Генрих, - повернувшись сказал судья, - мы вместе, слышишь, завтра же посмотрим на этих ведьм, что приготовил нам этот неистовый Инститорис, и уж тогда, я надеюсь, мы еще раз убедимся в правоте святейшего Папы. А пока иди, я должен отдохнуть.
И уходя, не разглядел Бургомистр в глазах своего тестя, окружного судьи Клауса Гремпера, ни промелькнувшей в них досады, ни злобного огонька хитрого бюрократа...
Печать Сатаны
В пыточной камере подвала башни Пайн - Турм, а именно прямо туда и повел их Инститорис, было жарко и относительно светло, несмотря на закопченные потолки и стены, несмотря на чуть тлеющие светильники. Под каменным страшным потолком, огромный, во всю стену раскаленный камин выдавал тот адский свет, который позволял видеть подвешенных за руки так, чтобы только большой палец их ног, мог касаться пола, несчастных ведьм.
Безумные гноящиеся глаза, спекшиеся от пота и грязи волосы, разодранные нищенские лохмотья, вывалившиеся отвислые груди, - это все вызывало у Бургомистра лишь отвращение, и почему - то как понял он сам, почему - то не вызывало ни капли жалости...
Две ведьмы висели молча и неподвижно, прикрыв глаза то ли в бессознании,а то ли в безразличии ко всему миру, но одна из ведьм, видимо, еще не потерявшая свой разум, широко раскрыв блестящие глаза, с мольбою и надеждой глядела на вошедших и пыталась что - то бормотать...
- Ну вот, Гольда, прачка из Трейса, - показал Инститорис,- и наиболее благоразумная из них, созналась сразу во всех своих преступлениях, на которые подвинул ее беспощадный Сатана.
- Ну, расскажи нам, Гольда, что с тобой случилось, - монах чуть махнул рукой палачу, тот отпустил веревки, и она, упав на колени, тут же что-то забормотала ржавым, еле слышным голосом.
-Он пришел, он со мною, он и сейчас здесь ... Муж мой вечный, муж мой настоящий..Властелин мой, сдохнут коровы, умрут дети .. И берет он меня, когда хочет ... Высохнут колодцы, и сгорит деревня..Пыль и зола .. Он всегда со мною... Он здесь..
И ведьма, подняв связанные руки, раскинула их почему - то на стоящего перед ней Инститориса. Тот нисколько не смущаясь, махнул палачу, и ведьма опять повисла над полом, теперь уже дико закричав от боли.
-Ну вот, теперь видите, господин судья, господин Бургомистр, все признания уже на лицо, и если мы ее хорошо подготовим, то она выдаст нам и все подробности ее грязных дел, и кроме того всех тех, кто еще в их деревне может быть заражен этой проклятой ересью. И еще я, кроме того, узнал, что вчера в их деревне, ни с того, ни с сего, сдохла еще одна корова!
- Корова? Бургомистр, искренне не понимая, переспросил Корова? Причем здесь корова, Ведь ведьмы все это время были у тебя в тюрьме!
Ну, видите ли, варианта здесь два, во - первых, даже находясь здесь, они могут все еще творить свое черное дело, а если так, то это еще раз доказывает могущество Сатаны, и обязывает нас как можно скорее уничтожить хоть часть этой дьявольской силы, и вариант второй, - там еще остались ведьмы, до которых мы пока не дотянулись..
-Костер?- обреченно спросил Бургомистр.
Да, непременно Костер! Очищающий огонь! Глядя пьяными пылающими глазами, брызгая слюной, страшно закричал монах, и подвешенные ведьмы, вдруг застонали и зашевелились: Костер, костер! - зашипели они...
Судья же все это время не вступал в разговор ни с монахом, ни с Бургомистром, не задавал никаких вопросов, а просто с ненавистью глядел на ведьм, и проклинал их как истинный католик.
- Вот вам еще одно доказательство!- яростно вскрикнул Инститорис, и подбежав к одной из ведьм, он резко поднял одну из ее грудей, и воткнул ржавую иглу в пятно, вдруг открывшееся под нею...
Ведьма никак не реагировала, не застонала, не вскрикнула и ничуть даже не дернулась.
- Видите, - вот печать Сатаны! - самодовольно заявил инквизитор,- И вы еще сомневаетесь? Костер, никак иначе. Спаси нас Боже, - истово перекрестился он.
Не знал ни Бургомистр, ни судья, что не могла уже реагировать на боль и не хотела уже несчастная женщина ,просто потому даже, что уже целую неделю испытывала она муки, перед которыми укол этот был просто ничем... И в свете пылающего камина не разглядели они, что на подвязанных кверху руках ведьм, не осталось ни одного ногтя, которые вырваны были беспощадно, именем святой католической веры... И неведомо было им, что всю неделю кормили их только пересоленными селедками, не давая ни капли воды, добиваясь признания и покаяния.
Уже уходя, опять думал Бургомистр, о той человеческой жалости, которой он не имел ни капли к увиденным ведьмам, а в душе даже такого скептика как, он зрела уверенность в правильности и необходимости суда праведного. Одна только черная мысль досаждала и не давала покоя Бургомистру, когда он сопровождаемый судьею, уже захлопнул за собой скрипучую дубовую дверь городской тюрьмы. И такое же беспокойство и скрытый страх он видел в глазах судьи, дорогого своего тестя: Почти такое же родимое пятно, как и у ведьмы, многократно видел Бургомистр под белой грудью своей любимой жены, красавицы Эльзы...
Инститорис стал все чаще и чаще бывать в доме у Бургомистра, и посещения его для хозяина становились все тягостнее и неприятнее, так как стал он замечать, что в разговорах по делам службы, этот праведный бенедиктинец как - то странновато стал поглядывать в сторону Эльзы, если случалось видеть ее. Но смотрел он на Эльзу, впрочем, не вызывая ревности со стороны страшно ревнивого Бургомистра, а с какой - то свирепой злобой в глазах, которую пытался тщательно маскировать за вежливостью и предупредительностью, чем конечно, не мог обмануть проницательного Бургомистра.
А хозяин часто размышлял об этом и понять так ничего и не смог, что раздражало и ужасало его. Но, тем не менее, монах все чаще и чаще приходил к Бургомистру, и все чаще и чаще на главной городской площади Инстербурга стали пылать очищающие от скверны костры, и ветер, веселясь, разносил смрадный пепел по городу, как- бы остерегая и предупреждая его слабовольных жителей от связи с ненавистною силою тьмы...
За два месяца трудов благочестивого Инститориса, в городе и его окрестностях было выявлено и казнено именем святой церкви более тридцати ведьм. И кроме того, подвал страшного замка был переполнен кающимися под пытками и ждущими суда как избавления несчастными созданиями, имевших неосторожность родится в столь замечательные времена.
Инквизитор с изможденным от бессонницы лицом, и пылающими от ненависти к дьяволу глазами выискивал и находил все новых и новых пособников Сатаны, хватал и пытал, читал доносы и составлял донесения. Бургомистр теперь уже утверждал приговоры, не пытаясь понять весь смысл злодеяний наносимых обществу ведьмами, а предоставил всю свободу инквизиции, всю свободу разбирательств и тяжб, а сам как можно более времени старался проводить дома, наслаждаясь своей любимой Эльзой.
А если сказать по правде, то вся эта жесточайшая борьба с Сатаною кое-кому стала приносить доходы, и притом доходы не малые, и это станет понятным, если бы пристальнее вглядеться в дорогого тестя Бургомистра, в нашего уважаемого судью Клауса Гремпера.
Регулярно посланники Папы (нунции), вручали немалую плату за каждый подписанный им и исполненный приговор.
Наступило жаркое лето в Прусском королевстве, зрели хлеба, которые из последних сил сумели засеять голодные крестьяне, в кое - где сохранившихся садах уже зрели мелкие желтые абрикосы, а в заросших тиною прудах уже вывели своих головастиков вездесущие лягушки. Великий Инквизитор - Генрих Инститорис, в очередной раз, придя к Бургомистру домой, принес ему, как будто подарок, несколько грязных, скомканных листков бумаги с доносами и нечего пока не говоря , осторожно положил их на стол.
-Если господин Бургомистр желает, то может прочесть это прямо сейчас, предварительно поприветствовав хозяев - сказал Инститорис.
-Это так важно? Расхаживал по комнате недовольный Бургомистр ,заложив руки за спину, и тяготясь необходимостью терпеть у себя в доме этого монаха.
- Я думаю , что это важно , ну конечно не до того , чтобы нам сейчас отвлекаться от приятной беседы , и общения с уважаемой госпожой Эльзой , -и он поклонился в сторону сидящей за столом , с еще не убранной после обеда посудой ,жены Бургомистра, -это просто вновь поступивший донос...
-Ты что, монах, неужели ты думаешь, что прямо сейчас, после обеда я буду читать эту грязную мазню?
-Как угодно, как угодно,- Как-то слишком доброжелательно, и очень поспешно отвечал инквизитор.
-Поговорим о более приятном, - Как нам сообщили из Ватикана, уважаемый Бургомистр, святейший Папа очень доволен Вашей деятельностью по разоблачению ведовства, и той бескорыстной помощью, которую вы оказываете в нашей вечной борьбе.
-Конечно, отец инквизитор, - озлобленный новой встречей с монахом, но уже сумевший успокоиться и даже установить на своем лице что-то вроде доброжелательной мины, говорил Бургомистр, - я очень рад, что в Риме довольны моей работой, но должен вам сказать, что городской магистрат, к сожалению, не очень доволен вашей, чересчур, повторяю, чересчур активной деятельностью.
И тогда, как - то подобострастно ссутулившись, монах положил на стол перед Бургомистром небольшой кожаный, и приятно звякнувший кошелек._
- Зачем, зачем? Я просто лишь выполняю свой долг, как Бургомистр и как истинный католик, испугался он.
-Нет, возьмите, Вы должны знать, что Ватикан выделяет немалые средства для нашей жестокой борьбы, и коль деньги есть суть оружие Сатаны, то и нам приходиться с ним бороться в числе прочего и его оружием.
Эльза! Вина господину Инквизитору, - позвал жену Бургомистр. И тотчас Эльза взяла стоящий там же на столе большой глиняный кувшин и налив вина в пузатую медную тяжелую кружку, поставила его перед монахом, и отвернулась, собираясь тут же уйти.
- Останься с нами дорогая, - сказал Бургомистр, почему-то указав на Инститориса, - Ты, наверное, знаешь, какую адскую работу ведет отец Инститорис по выявлению злодейств, наносимых нашему обществу искалеченными душами этих ведьм.
- Да, Генрих, я все знаю, ведь слухи и сплетни в нашем городе растекаются быстрее, чем разлитое вино, и потому о Вашей борьбе я слышала не один раз. А вот лучше скажите, уважаемый отец Инститорис,- несколько жеманясь, говорила Эльза, - А вам лично давно ли приходилось видеть Святейшего Папу, если конечно вообще приходилось видеть?
-Как же может быть иначе, госпожа Эльза, три месяца тому назад, я имел честь видеться с ним в Ватикане, как раз после опубликования его знаменитой Буллы, и помощь, им оказанная нашей католической вере, поистине была бесценна, поистине, уверяю Вас... -А теперь великодушно прошу простить, мне необходимо уже давно быть в тюрьме, есть несколько важнейших дел, ведь Сатана придумывает все новые и новые уловки и ухищрения, дабы скрыть свою злодейскую сущность. И монах, то ли чуть поклонившись, то ли просто накинув остроконечный колпак своего балахона, и как показалось Бургомистру - хлопнув дверью, ушел.
- Любимая, сядь ближе ко мне, - сказал Бургомистр с нескрываемой нежностью, побудь немного со мной.
Эльза села на колени мужа, и увидев лежащие на столе листки с доносами, спросила: Генрих, это что?
-Нет, нет, не трогай, тебе не нужно этого знать. Это наша работа, моя и впрочем, твоего отца тоже.
Но Эльза уже взяла первый попавшийся листок, и, развернув его, прочла вслух немного кривляясь и издеваясь над тайным его составителем..
... И ВОТ ВИДЕЛ, Я КАК НА НОЧНОМ ШАБАЛЕ В ОСТЕНБРЮКСКОМ ЛЕСУ В ПОЛНОЛУННУЮ НОЧЬ ПОТЕШАЛИСЬ ВЕДЬМЫ НАД НЕСЧАСТНЫМ СТАРОСТОЙ ДЕРЕВНИ МАНК, ЧИСЛОМ ИХ БЫЛО СЕМЬ, ХОДИЛИ ОНИ КРУГОМ И ПООЧЕРЕДИ МОЧИЛИСЬ НА СВЯЗАННОГО СТАРОСТУ, ОН КРИЧАЛ, НО ГОЛОСОМ НЕ СВОИМ, А ПОХОЖИМ НА ПОРОСЯЧИЙ ВИЗГ, А ПОСЛЕ ЧЕГО, ВИДЕЛ Я КАК ИЗ ТЕЛА ОДНОЙ ВКЕДЬМЫ ВЫШЕЛ НЕКТО С ХВОСТОМ И КРАСНОЙ КОЗЛИНОЙ БОРОДОЮ, И ВСТУПИЛ В СВЯЗЬ ( ПРЕСТУПНУЮ ) СО СТАРОСТОЙ, КОТОРЫЙ ОРАЛ КАК ДИКИЙ ВЕПРЬ..Я ИСПУГАЛСЯ И УБЕЖАЛ. НО ДВУХ ВЕДЬМ Я УЗНАЛ И ЗАПОМНИЛ. ЭТО МАТЬ И ДОЧЬ ИЗ НАШЕЙ ДЕРЕВНИ, ЕЩЕ ОДНУ Я УЗНАЛ, ТАК КАК ВИДЕЛ ЕЕ ПРОЕЗЖАЮЩУЮ В КОЛЯСКЕ ЧЕРЕЗ НАШУ ДЕРЕВНЮ, Я ПОМОГАЛ ТОГДА СМАЗАТЬ НА КОЛЯСКЕ КОЛЕСА. ЭТО БЫЛА КОЛЯСКА НАШЕГО БУРГОМИСТРА И ТАМ В ЛЕСУ СРЕДИ ПРОЧИХ ВЕДЬМ ГЛАВНОЙ БЫЛА ЖЕНА НАШЕГО БУРГОМИСТРА ГОСПОЖА ЭЛЬЗА....Я ЕЕ ЗАПОМНИЛ . И ПРИ НЕОБХОДИМОСТИУКАЗАТЬ НА ВЕДЬМ Я ВСЕГДА К УСЛУГАМ СВЯТОЙ ИНКВИЗИЦИИ И НАШЕЙКАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ.
ПОДПИСЬ - ИНКОГНИТО.
- Что это? - посмотрев на мужа, спросила Эльза - Что это? Ее глаза округлились, ее шуточный тон исчез, а в глазах появился пылающий как костер на площади, поглотивший ее животный ужас.
-Нет, ничего, дорогая, не бойся, не обращай внимания, это просто бред какого- то пьяного ведьмака, и уж я до него доберусь,- пытался поддельно улыбнуться, и говорил Бургомистр. Одной рукой он обнимал жену, а в другой держал кружку с вином, которую хотел поставить на стол. Но рука Бургомистра дрожала так, что кружка со звоном ударялась об стол, и из нее, прямо на грязные листки с доносами выплескивалось красное как кровь, кислое немецкое вино...
Степан
Свой день рождения Степа Дрыгалов по неустойчивости своего характера, и приходящей иногда к нему безудержной непредсказуемости, отметить решил просто и в тоже время классически. Утром, получив от мамы ее заботливый и дежурный поцелуй, а так же очередной теплый свитер и флакон с приятно пахучей жидкостью, он заявил маме, что дома устраивать каких либо торжеств абсолютно не собирается, а просто поедет к своему старому другу и однокурснику Владимиру Халявину, живущему на Петроградке в двух комнатах старой коммуналки.
- Как знаешь, Степа,- ничему не удивилась мать,- а я тогда, наверное, махну с Надеждой Петровной на Ладогу, на рыбалку. Здесь можно отметить , что среди увлечений его мамы были, кроме дачных огородных дел, еще и шахматы , и что еще более несвойственно женщинам - простая русская рыбалка.
-Мама, ну ты, того, не обижайся, просто не хочется всех этих приемов, подарков, и после всего этого праздненства только гора невымытой посуды, да проводы пьяных гостей, ты ведь меня понимаешь, хочется спокою. Так он и сказал, именно спокою.
"Спокоем " встреча с Халявиным у Степы никогда не заканчивалась, и тем более - день рождения,
Уже на Петроградке, Степан прихватил в каком - то магазинчике бутылку "Журавлей",и в придачу к ней бутылку самого дорогого "Кагора", вспомнив свой Крымский отдых.
Владимир Халявин, был личностью несколько своенравной, и даже немного буйной, но одновременно веселой и расхлябанной. Но надо признать, что он был один из немногих, кто помнил все даты дней рождения, каждого из своих одногруппников, и по возможности не забывал их с этим поздравить.
-Привет, брателло, вот и встреча на Эльбе, ну поздравляю, желаю, и как говорят у нас на Фиджи - всего- всего тебе разноцветного и душистого,- обнявшись со Степаном, радостно басил Халявин.
- И мы сейчас с тобой, как гонимые евреи, прямо сейчас рванем ну, например, а вон туда, долго не думая и увидев первую попавшеюся вывеску,и ткнув на нее пальцем, - ляпнул Халявин.
- И там я надеюсь, для начала нас ждут двести грамм коньяку, и чего - ни будь занюхать. А вот еще, прости, брат, - совсем забыл! Мой скромный, но очень дорогой, так как от всего моего большого и доброго сердца подарок!- сказал Халявин, и, засунув руку в карман, он торжественно вручил Степану флакон с туалетной водой, и притом в точно такой же коробке, какую утром он получил от мамы .
Black ultra", и посему Степа понял, что финансовый вопрос у друга мягко сказать вызывает опасения, так как Халявин не был жмотом ни в коей мере. И если бы была хотя бы малейшая возможность, он несомненно преподнес бы для друга что-нибудь более оригинальное.
Но вообще-то, думая так, Степа ошибался, Халявин приготовил ему подарок другой, но пока лишь оттягивал время,
-Слушай, Вован, день рождения мне и проставляюсь сейчас я,- сказал Степан, и заказал двести грамм "Арарата", лимон и два бутерброда с рыбой, в кафе с названием " Русские пельмени ", где они и оказались.
- Делу время, потехе час, - что-то из этой области произнес Халявин, и, опередив друга, расплатился с официанткой, и они, выйдя на пасмурную улицу, дворами отправились на Халявинскую квартиру.
-А вот и мы,- открыв дверь в свою комнату, ухмылялся и подмигивал Владимир двум девушкам, сидевшим на диване под окном. И столик был уже накрыт, и соответствуя спартанской обстановке, на нем в простом прозрачном графине, пестрела одна - одинешенька красная гвоздика, которая, тем не менее, насыщала прокуренную комнату аурой праздника и предстоящего веселья, и несомненной хорошей выпивки.
И праздник грянул и праздник удался ...И открыв глаза, я не прозрел..
Степан очнулся, когда еще не было и пяти утра, от мучительной головной боли, и, вглядываясь в сумеречный окружающий мир, пытался вспомнить и понять, где он находится. Постепенно в очертаниях предметов, он стал узнавать свою собственную комнату на Ветеранов, но как он попал домой, и почему не остался у друга с девушками, заказанными как из меню в ресторане, вспомнить это было выше его сил. Степа даже не очень четко представлял, с какой из них, с Викой или с Аллой ему вчера удалось запереться в ванной у Халявина .
И о чем - то мыслить, и тем более вспоминать мешала похмельная, расколотая как земной шар после ядерной войны голова.
И еще, еще лежать ему было как-то неудобно и чересчур тепло, и он, прислушиваясь несколько минут к какому - то странному сопению, повернулся все-таки на другой бок, и тупо уставился на лежащее рядом тело..
-Вика? - Здесь, у меня? И мама дома? Стыд затрепетал где- то внутри Степы, но как бы себе в утешение, мудро и своевременно вспомнил он, что мама собиралась на Ладогу, на рыбалку. Но вся на то надежда, что в квартире сейчас они только вдвоем с Викой, моментально была разбита какими-то шагами на кухне, и звяканьем, то ли тарелок, толи кастрюль... - Мама дома? Опять ужаснулся Степан и лег на живот, обхватив руками несчастную свою больную голову.
- Э, брат, ну хорош валяться. Ну, давай подходи! Сейчас же услышал он спасительный бас Халявина. Ведь сейчас, гремя тарелками и кастрюлями ,одновременно с кем -то весело болтая, на кухне хозяйничал именно он.
-Фу, это ты, старый выживший из ума осел!- радостно ответил Степа, растормошив беспечно растекшуюся по дивану Вику. Они быстро оделись , притом стараясь не встретиться глазами и не смотря друг на друга, и пошли на кухню, где и увидели довольную физиономию Владимира Халявина и сидящую у него на коленях белобрысую худосочную Аллу.
Классика для того и классика, чтобы действовать согласно ей, а особенно когда дело касается похмелья. И похмелившись откуда-то взявшейся бутылкой водки, они ,почувствовав наступившее веселье и легкое щекотание внизу живота, и долго не раздумывая, снова разошлись с девушками по комнатам.
- Знаешь, Вован,- когда девушки уже ушли, - заговорил Степан, - Вика эта по мне была как - будто какое-то силиконовое бревно, даже не шевелилась, а просто таращилась в потолок, с таким видом, будто супер модель снизошла до такого нищего идиота как я ...
Так надо было выбирать мою костлявенькую, скажу тебе, это специалистка!
- Да не в том дело, - понимаешь Вован, я тут недавно видел одну такую, немного полноватую, толком не познакомились.. Но скажу как другу, тянет меня к ней, и даже эту дуру Вику я называл Лизой...
Ну ты болван, брат, давай дуй к ней опять! Да и продолжи праздник, - Где ее можно найти?
Понимаешь в универе, в библиотеке познакомились, даже не познакомились , а просто я узнал как ее зовут, ну в общем толком ничего конкретного , но мне как-то хочется снова повидаться с этой Лизой .
-Так вы значит все- таки познакомились?
Просто узнал, как зовут... - В общем как - то глупо, нежели я влюбился? Теперь уже про себя подумал Степа.
-Ну тогда давай вместе рванем в библиотеку, тем более у меня тоже там есть кой какие дела, надо по истории Египетского Исхода материальчик собрать, заодно и посмотрим на твою Венеру,- радостно хлопал Степу по спине, старый бесшабашный друг Халявин.
Все было как прежде, те же самые засохшие мухи за окнами читального зала, приглушенные разговоры, шелест страниц, и друзья, сидящие за разными партами, и с особым, неестественным вниманием, уткнувшиеся в лежащие перед ними книги. Перед Степаном опять лежал "Молот Ведьм ", великих инквизиторов Шпренгера и Инститориса.
-Здравствуйте, Степан, - сказала Лиза, а это именно она и подошла к нему - Опять интересуетесь темой инквизиции и темных Веков?
-Почему темных?- это называется Средневековьем, - поучительно, но даже слишком уж вежливо и чересчур охотно, ответил он. - A Вы? Как мне в прошлый раз показалось, Вы здесь работаете?
- Д а, я уже несколько лет, помогаю раскладывать книги, и вытирать пыль на полках!- мило засмеялась Лиза,-и если хотите, то и ваш "Молот Ведьм" я с большим удовольствием протру от Средневековой пыли.
А если, серьезно, то я библиограф и немного переводчик...
-Как - это "немного переводчик"?
- Ну, немного, это потому, что я знаю всего два языка - немецкий и французский,- сказала она, и снова заулыбалась, глядя на смущенное и уже начинающее покрываться стыдливым пурпуром лицо Степана. Но, как всегда, в подобных, да и разных других случаях ему на помощь пришел его бесшабашный и вместе с тем практичный друг.
- А Вы знаете, Елизавета, - как - то официально вдруг заявил сидящий за соседней партой, взъерошенный Халявин, - у нашего общего друга Степы, сегодня праздник, Великий День его Рождения , и по сему случаю, он приглашает Вас, и меня тоже, - не забыл добавить он - в кафе.
-Кафе? Почему кафе? - немного испуганно и удивленно ответила она.
- Ну, скажем, кафе мороженное, вроде лакомки, нашелся Халявин, почему - то поняв, что Лиза эта немного так скажем, странновата, уже будучи уверен, что она просто "дура колхозная" и Степану она совершенно не к чему .
- Хорошо, с удовольствием, - вдруг неожиданно легко согласилась она, - только я работаю до четырех...
- Лиза!- теперь уже быстро и восхищенно заговорил Степан,- буду ждать Вас на выходе из корпуса ровно в 16, Вы придете? Еще раз с надеждой переспросил он, даже позабыв о своем друге, который глядел на Степана, как на обреченного на гильотину любовника.
-Прости брат, но почему-то мне кажется, что старый, выживший с ума осел, это именно ты и есть, - заявил Владимир, когда они уже вышли из библиотеки.
Ведь в самом деле, подумай, ну зачем тебе нужна эта старомодная толстуха? Ты только глянь на ее шахматную юбку, это же средние века! Да и притом она, я вижу точно, - просто деревенская дура без зарплаты, квартиры и даже ничтожных перспектив. Лимита , одним словом!
И библиограф?- с презрением добавил он, - да какой там библиограф, просто обычная серая библиотечная крыса.
-Вован, отстань, я пока не знаю, что и как, но точно никакая она не крыса и сегодня в кафешник мы пойдем именно с ней. И прошу тебя , Вован , не бросайся словами, ну нравится она мне ,надеюсь , все ясно ?
-Ладно, братан, как хочешь, но только ты один пойдешь с ней пить кока-колу, а завтра позвонишь мне, и пожалуешься потерянный вечер, проведенный тоскливо и бездарно в обществе твоей красавицы .Ты того , Степа , ты только не обижайся ,- не мог не извениться Вован,- Если чего -звони. И он запрыгнув в подходящую маршрутку, подался к себе на Петроградскую , оставив Степана наедине со своими радостными размышлениями и надеждами.
-Как и было обещано, Лиза вышла из корпуса, где ее ждал суетливый и возбужденный Степан - здравствуйте еще раз Лиза, пока я тут Вас ждал, мне пришла в голову одна идея- Мы с вами не идем ни в какое Кафе.
- Что? Удивилась она.
-Я хочу знать, как Вы относитесь к рыбе, - спросил заговорщицки Степан. Не в плане рыбалки, не в этот раз, а еды, да и рыбалке вместе с тем ...
- В общем неплохо. Ты хочешь позвать меня на рыбалку и уху? - (она сама как-то резко перешла на ты).
-Ну нет, просто я знаю одно замечательное место, неподалеку отсюда на Крестовском, ресторан, " Русская Рыбалка " называется и, между прочим, там можно самому выловить форель и тут же ее заказать! Ну как?
- А что как? если тебе это все по карману - едем.
Деревянное высокое здания ресторана "Русская рыбалка "было замечательно своей экстравагантностью, и в тоже время, некой простотой, которая, тем не менее, претендовала на изящество и хороший вкус владельцев.
- Как Вам ее приготовить? - спрашивал улыбчивый официант в костюме похожем на доктора Ватсона, имея в виду небольшую форель, выловленную гостями, тут же, в ресторанном пруду. Справедливости ради надо сказать, что остаться без улова здесь было практически невозможно. Рыба, томящаяся в огражденном садке внутри пруда ,клевала жадно и стремительно , потакая тщеславию гостей..
- У нас есть множество фирменных рецептов для рыбы, или может быть, пожелаете какой-либо свой?
-Да, рецепт у нас будет, как Вы вежливо предложили, именно свой, - заговорила Лиза, - пожарьте ее нам, пожалуйста, просто на льняном масле и ничего не добавляя, подавайте с тушеной капустой...
Официант чуть замялся: Извините, на масле такую рыбу рекомендую именно оливковом, соком лимона и грибами.
- Нет, обязательно на льняном, и с капустой,- снова вставила она.
- Простите, именно льняного масла, к сожалению, у нас нет, сегодня, - с ударением на "сегодня" извинительным тоном произнес официант.
- А тогда подавайте как вы и говорили с соком и грибами.
-Разрешите прибавить к этому еще по порции наших фирменных устриц..Испанские, огромных размеров и превосходного вкуса,- отрабатывал свой нелегкий хлеб румяный официант ,причем искренне улыбаясь понравившейся ему молодой паре.
-Обязательно и устриц давайте ,а к ним - заявил уже проголодавшийся Степан,- бутылку какого ни будь вина.
Но пугаясь за свой отнюдь не бездонный кошелек, Степа вспоминая крымские винные ларьки, с видом знатока потребовал бутылку "Муската".
И благодаря душистой сладкой продукции виноделов ,некоторая натянутость, что была между ними, постепенно улетучивалась, и Степа посмелев, прямо без всяких заминок обратился к девушке, с удовольствием уплетавшей форель.
-А ты Лиза, откуда и когда приехала в Питер?
-Приехала в Питер? Оторвалась она от рыбного чуда, и удивленно взглянула на Степана,-Ну да, ты, конечно, правильно догадался, вообще - то я нездешняя, родом я из Калининградской области, есть там маленькой , но приятный городок, ныне называется Черняховск.
-Ныне Черняховск, а что раньше? Еще проглотив "Муската" спросил Степан, хотя ему как историку это было немного не к лицу.
-Это был город Инстербург в Восточной Пруссии, слышал про такой? Ведь там раньше жило очень много замечательных людей..И не очень замечательных, - добавила Лиза, тоже потянув из своего бокала.
-Ну да, я, конечно, что-то читал, только бывать там не приходилось. А здесь, в Питере?
-Ты хочешь спросить, где я живу? Да не подалеку отсюда, на Чкаловском, у меня там есть трехкомнатная квартира, досталась от бабушки, - немного подумав, добавила она.
- Своя квартира? Чуть сконфузившись, переспросил Степан. Ты извини, что я вообще спросил о таких вещах. Просто хочу как-то поддержать наш, так сказать ученый разговор за рюмкой форели, - то ли пошутил, то ли бухнул что попало, уже захмелевший Степан,- Я если честно, то и не знаю о чем говорить, кроме истории, о которой говорить не очень - то и хочется.
-Ну, тогда спроси, не замужем ли я, и есть ли у меня дети, - с некоторой издевкой ответила девушка. Степан покраснел и умолк и, пытаясь перебороть свой стыд, долил остатки "Муската" в тонкие фужеры ресторана "Русская рыбалка". Они снова выпили и тогда Лиза, глядя Степе прямо в глаза, как - то задорно и слишком по - свойски подмигнула ему и добавила, - Нет, я не замужем, по крайней мере сейчас, и детей не имею. И кроме того, Степа, ты мне очень нравишься, и я хотела бы продолжить наше знакомство,
- Так это можно понимать так, что ты разрешаешь пригласить себя ко мне в гости? Ответил потрясенный Степа,- Так это можно понимать?
-Нет, немного не так, Степа, мы поедем в гости ко мне, это недалеко и поедем прямо сейчас. Она отодвинула от себя тарелку с так и не доеденными огромными креветками, и уже поднимаясь со стула, еще добавила, удивленному Степану: Да, да, мы поедем прямо сейчас!
Осенний ветер тормошил, перемешивал и разносил по земле разноцветную мишуру листьев, поднимал тихую рябь на вечерних прудах, и обычный Питерский краснокожий трамвай, обиженно стуча железом колес, нес куда-то молодую, и как могло показаться стороннему зеваке счастливую пару...
И уже тогда, решив напоследок взглянуть на оставшуюся позади "Русскую рыбалку" Степа оторопело заморгав, разглядел на ней яркую неоновую вывеску: Дрыгалов, берегись! Очень ясно, четко и разборчиво прочел он. Тогда резко отвернувшись, он снова со страхом перевел туда глаза, но на этот раз, не увидел ровным счетом больше ничего, кроме все той же сверкающей вывески "Русской Рыбалки".
- - Володя, подожди, я потом сам тебе перезвоню, - отвечал Степа своему заботливому и нетерпеливому другу Халявину, когда они с Лизой уже поднимались на пятый этаж старого дома на Чкаловском проспекте. Она открыла двери.
- Проходи, Степан, вот это и есть мой подвал, моя крепость, - раздевайся и входи...
Да, проходи, проходи и не стесняйся, - еще раз сказала Лиза, но он уже и не думал стесняться, он просто думал - куда же меня занесло, и чем все это кончится? Кончится ли именно тем, о чем он думал?
Трех комнатная квартира его новой знакомой, была очень даже неплохо отделана и обставлена, очень стильно и современно, и вместе с тем, отдавала какой - то стариной, что он почувствовал, как только вошел... Даже в прихожей наряду с неплохой люстрой, в углу стоял какой-то массивный подсвечник со свечами, и было видно сразу, что иногда им пользуются, и он совершенно не выглядел дешевой штамповкой.
- Ну вот, садись, а я сейчас. Степан уселся в кресло перед маленьким столиком, и разглядывая окружающую обстановку, он, немного терзаясь, все думал - Что же мне тут светит?
И дальнейшее он, конечно, не предполагал так сразу, а раскрыв рот, он увидел, как Лиза зашла в освещенную комнату, и, скинув халат, абсолютно голая, стала прямо перед ним, и запросто спросила - Я нравлюсь тебе?
Изумленный Степан, что-то замычал подтвердительное, одновременно кивая головой,- бессомненно хороша, очень даже хороша, великолепна, и достойна кисти великих художников, - так думал он, потому что, восхищенно глядя на нее, Степа, уже не мог ничего говорить. И лишь одно только небольшое пятно, под прекрасной белою грудью, немного портило великолепный вид, чуть - чуть выделялось на мраморной белизне ее тела...
Угроза
- Дорогой Клаус! обращаясь к тестю, говорил Бургомистр, когда они встретились в доме судьи.
Тут такое мм... дело, ты знаешь, этот монах не просто бередит весь наш округ. Крестьяне и мастеровые обозлены до крайности, голод заставляет искать виноватых всегда и всюду, и теперь уже попасть на костер стало проще чем на городской рынок, не только прачкам и крестьянкам, а не застрахованы от этого и уважаемые люди....
-Ты о чем? Генрих я что-то не совсем тебя понимаю, ты ведь сам подписываешь приговоры... Ты и я, и инквизиция, мы все ведем борьбу богоугодную и беспощадную и слабость твоя мне непонятна.
-Клаус, вчера Инститорис принес мне еще кучу доносов, и читая их, я все больше думаю , что живем мы в какое - то сумашедшее время .И все время подписывать приговоры, потакая бредням умалишенных доносчиков - для меня это стало невыносимо..
-Послушай, -перебил его судья,- что ты мне здесь плачешься, это наша работа. И наши же деньги,- переходя почти на шепот , добавил судья.
-Какая работа, в ужасе закричал Бургомистр, я лично читал донос на мою жену Эльзу, и я должен тебе напомнить , что кроме всего прочего, она еще и твоя дочь!
Сейчас же судья потемнел лицом, его глаза налились кровью, и в сухом, обычно бесстрастном лице Судьи, Бургомистр читал теперь смертный приговор для монаха.
- Ну что же, дорогой зять, такой расклад не интересен нам обоим. И думаю я, что приняв определенные меры, мы сможем защитить жителей нашего города от чрезмерного усердствования беспокойного отца бенедиктинца.
-Определенно,- уже успокоившись, отвечал бургомистр, - мы, конечно, не препятствуем святой церкви, но действия ее отдельных представителей, к сожалению, вносят раскол, между властью светской и властью духовной. И мы обязательно должны воспрепятствовать этому. Я скоро должен быть принят герцогом, и Клаус, надеюсь, что я повезу туда и Ваш благоразумный доклад. Но факты, факты и прежде всего неопровержимые факты....
-Об этом подумаем завтра, Генрих в виду того, что у нас, завтра еще один процесс, подумайте только, - десять женщин, обвиненных по показаниям восьмилетнего мальчика! А теперь прощайте - я должен отдохнуть.
Шпренгер
- Румяный, толстогубый весельчак, с лысой головою, и очень умными и хитрыми глазами, вальяжно развалившись на толстой дубовой лавке, сидел в своей келье конгрегации ордена иезуитов процветающего города Антверпена. Жирными руками раздирал вареную курицу, довольно улыбаясь и чуть не мурлыча, ел ее, запивая холодным голландским вином. Рядом с ним, по бокам сидели две юных монашки - урсулинки и, перешептываясь о чем - то хохотали прямо за спиною толстяка монаха, впрочем, не забывая то и дело прилагаться к кружкам с пивом.
Лысая тонзура монаха даже блестела, покрытая испариной от чрезмерного его напряжения, которое он испытывал, разделываясь с курицей. Но надо здесь заметить, что стол монаха не отличался аскетизмом и скромностью и был окромя курицы и вина завален кусками нежнейшей розовой ветчины, кругами разного рода колбас, ломтями голландского сыра, огромный вареный краб, раскинув клешни, свешивался с блюда со спелыми фруктами, где особо выделялся, благоухая тончайшим ароматом разрезанный лимон... В общем, будь благословенна земля Нидерландов!
Профессор теологии, человек, чрезвычайно ценимый Ватиканом, как теоретик инквизиции и неистовый католик, Яков Шпренгер, а был это именно он, прекрасно понимал, зачем Господь дал ему здоровье и поэтому очень его ценил и заботился о своем бренном теле, не отказывая себе ни в каких земных удовольствиях, но впрочем, без фанатизма, без фанатизма...
Папский нунций, без стука войдя в келью, надменно и с показным презрением оглядел прежде всего, заваленный снедью, обглоданными костями, уставленный разными кружками и кувшинами огромный стол. После чего он с явно закипающим гневом кивнул головою молоденьким урсулинкам, которые в тот же миг, не теряя ни секунды, испарились из гостеприимной кельи отца Якова, который впрочем, даже не повернулся в сторону гостя, а продолжал молча жевать свою курицу, притом нервно постукивая пальцем, по стоявшему рядом с ним глиняному кувшину.
-Отец Яков может не беспокоиться, - без всякого стеснения и приглашения, усевшись напротив Шпренгера, и уже наливая себе вина, заявил посланник.
- Вам, конечно, необходимо набраться сил, - еще раз оглядев накрытый стол, - перед неблизкой дорогой и тем трудом, который Вам надлежит исполнить во славу Церкви нашей и по заданию его Святейшества.
Шпренгер все молчал. Но теперь уже радушно и даже чересчур радушно внимал в слова посланника.
- Вы конечно знаете, что злые семена безбожия кинутые этим сатанистом Лютером, особенно обильно проросли во многих городах Пруссии, и знаете, какую беспощадную борьбу ведет с этой тьмой святая церковь..Прекрасное вино отец Яков! Довольно жмурясь продолжал посланник. И одна из составляющих этой борьбы есть полнейшее и немедленное искоренение ведьм и ведовства. И многие истинные сыны Церкви искореняют эту заразу, и, особо заметных успехов достиг наш брат, отец Инститорис .Его многогранный опыт, неистощимое трудолюбие, наверняка останутся в истории....
- Но вот в чем дело, нам не хватает теперь, так сказать теоретического обоснования, и я бы даже сказал учебника и или руководства по этой фактически уже наработанной проблеме. И вам, отец Яков надлежит немедля отправиться в Восточную Пруссию, где вы должны совместно с Инститорисом создать такой труд, который бы и стал этим самым руководством и опорой для святой инквизиции. А назвать его можно было бы , ну скажем "Молотом ведьм".Ведь звучит , не правда ли ? Самодовольно улыбаясь и пристально вглядываясь в глаза Шпренгера , нунций положил перед ним увесистый звякнувший золотом кошелек, - это Вам на первое время и на дорогу,- Посланник перекрестился и резко вышел.
Желая достойно исполнить поручение Папы ,Шпренгер отягощенный золотом и неуемным желанием приступить к работе ,купил на ближайшем рынке кибитку , запряженную серой моложавой кобылой и будучи человеком жизнелюбивым и предусмотрительным, он загрузил туда приличный запас провизии и вина ,посадил туда не знамо зачем одну из монашек , и помолясь ,тронулся в свое утомительное, но немного приукрашенное им же самим путешествие..
Здесь необходимо добавить, что было одно очень важное обстоятельство, которое само по себе, увлекало и торопило Шпренгера поскорее увидеть такой далекий от Антверпена, но такой близкий сердцу монаха Инстербург. Не знал того ни Папа, ни весь конклав, ни вся Церковь католическая, что безродный иезуит родился и провел все свое детство в этом голодающем и погрязшем в ереси несчастном городе.
Ухоженные поля и благоухающие сады Нидерландов постепенно сменялись нагоняющими тоску, удручающими пейзажами голодающей и разоряемой их владетелями Пруссией, где за кусок хлеба и сыра Шпренгер частенько, несмотря на недовольно сжатые губки своей спутницы- монашки, заволакивал в ближайший лесок любую приглянувшуюся ему крестьянку, потакая своей похотливой, но в общем - то доброй и жалостливой натуре.