Серое небо за серыми шторами кажется почти чёрным. Уныния в эту картину вносит немытое окно, и почти перегоревшая лампочка. Я сижу за столом и завтракаю.
Мы завтракаем.
Хлопья с молоком.
Чистая польза.
Все необходимые организму витамины и минералы. На 100 грамм - 240 миллиграмм натрия. Пол-грамма кальция. Треть миллиграмма йода. Пятнадцать микрограмм урана.
Если собрать полмиллиарда килограммовых упаковок хлопьев, выйдет неплохая атомная бомба.
Джереми сидит напротив меня и читает газету на гибком светодиодном мониторе. Он мог бы быть моим биологическим отцом (не монитор конечно), если б не был бы моей диаметральной противоположностью. Единственное что нас объединяет - татуировка на предплечье.
Порядковый номер.
Я ем, тщательно пережёвывая хлопья. Механические движения моих челюстей напоминают мне нашу автоматическую овощерезку с искусственным интеллектом. Вчера она сделала салат "Стереометрический" - нарезала помидоры ромбоусеченными додекаэдрами и огурцы икосаэдрами. Соль по вкусу разумеется.
Франческа ставит на стол тарелку с дымящимися тостами. Она могла бы быть моей биологической матерью (не тарелка разумеется), если б не была бы мачехой. Первая жена Джереми умерла, когда мне ещё не было даже пяти лет. У нас с ней порядковые номера разных серий.
Тщательно пережёвывай пищу, говорит мне диктор с экрана плазменной панели. Мой руки перед едой. Покупай акции "Дженерал Электрикс". И все будет хорошо.
Джастин ковыряет ложкой овсяную кашу. Я его прекрасно понимаю. Хотя это несомненно полезней, чем запихивать в себя по микрограммам тщательно пережёванный уран. Он мог бы быть моим несносным младшим братом (и повторюсь, речь не об уране), если бы не был моей несносной младшей сестрой. Женевская конвенция о правах человека на гендерную самоидентификацию отменила понятия "сын" и "дочь".
Теперь у вас рождается "ребёнок". Взятые у вас половые клетки венчаются на лабораторном столе и проводят медовый месяц в пробирке. А через 7 месяцев у них появляется ребенок. В детском саду ему дают необходимый минимум знаний об окружающем мире. Почему небо голубое, а солнце жёлтое. Почему в тостере и микроволновке электрический ток добрый, а если засунуть в розетку пальцы - он злится и больно кусается. Почему у воспитательницы и у тебя на предплечье какие то странные каракули.
Это не каракули, малыш. Это цифры и буквы. Кстати о буквах - кто на сегодня выучил алфавит?
Джастин не выучил на сегодня ничего, и опять же я его прекрасно понимаю - в пятом классе наиболее трудной для меня темой было, как раз дифференциально исчисление - и поэтому пытается потянуть время, что бы опоздать на первый урок, размазывая овсянку по тарелке, будто бы ему срочно понадобилась мономолекулярная плёнка овсяных волокон.
Забыл что у него сегодня обе первые пары - математика.
При рождении Природа сотворила Джастина девочкой. Ей дали имя Энн, и это было единственное, что родители успели с ней сделать, до того как врачи забрали ее для проведения анализов. А через 3 года она заявилась домой, и потребовала называть ее Джастином.
Несмотря ни на что, осмелюсь заявить, что стрижка под мальчика её очень идеть.
Я жую. Джереми жует. Франческа жует. Даже Джастин изображает некоторую активность.
За серым шторами проносится автобус серебристого цвета. Не дожевав, я вскакиваю и бегу в коридор. Опять опоздала.
В школу придётся добираться пешком.
Я учусь в Мидтаунской высшей школе. От моего дома до неё 15 минут ходьбы, поэтому опоздание на автобус меня не очень огорчает. Хоть разомну кости. Диктор с панели подмигивает мне и напоминает, что "утренняя пробежка, это именно то что нужно вам перед тяжёлыми трудовыми буднями. А теперь о мировой политике..."
Я выхожу из дома.
Учусь я в 17 классе. Вот кстати и его аудитория. Вмещает 450 человек, и по цветовой гамме чем то напоминает столовую, покинутую мной четверть часа назад. Только вместо одного большого круглого стола - много маленьких квадратных.
Да-да, вы не ослышались, класс действительно 17. За несколько лет до той конвенции, которая уже упоминалась выше, была принята реформа образования. Так как процесс старения был побеждён на клеточном уровне генетическими манипуляциями с хромосомами, после 20 лет человек переставал меняться. Во всех смыслах. Начиная от эпидермиса и заканчивая слизистой оболочкой желудка.
Смыслом жизни стало обучение.
Абсорбирование, накопление и систематизация информации.
Ещё лет 25-30 назад на каждого жителя Земли приходилось в 2-3 раза больше информации чем он мог воспринять. Что уж говорить о нашем времени, когда количество генерируемой информации выросло в десятки раз а население нашего шарика во столько же раз уменьшилось?
Ветер неслышно колышет серые шторы.
Звенит звонок.
Я готова абсорбировать, копить, и систематизировать информацию.
* * *
Я готов абсорбировать, копить, и систематизировать информацию. Девиз нашей школы. Только меня почему-то постоянно что-то отвлекает. То военный истребитель, пролетевший над крышей нашей пятиэтажки. То ароматы сэндвичей с мясом, из ларька на углу. То вот этот запрос авторизации в социальной сети.
Никак не могу запомнить чему равен синус тройного угла. Температура кипения лития. Сколько ног у многоножки.
Сейчас на каждого жителя Земли приходится в 2-3 раза больше информации чем он может воспринять.
Физически способен.
Что уж будет через 25-30 лет , когда количество генерируемой информации вырастет в десятки раз а население нашего шарика во столько же раз уменьшится?
"Алиса Кирби хочет добавить вас в друзья"
Выпускные экзамены Оринджфилдской высшей школы предполагают наличие превосходных знаний по всем предметам - начиная от математики и заканчивая современной литературой.
Площадь правильного десятиугольника. Период полураспада цезия. Год рождения Джека Лондона.
Если бы каждый бит информации был капелькой воды, этот поток наверное бы переплюнул Ниагару.
Алиса Кирби.
Я сам не замечаю, как моя рука, вместо того что бы листать справочник, начинает листать ее фотографии на Фейсбуке.
Диаметр ядра анаэробных бактерий. Удельный вес пентана. Годы англо-американской войны.
Я захлопываю книжку.
К черту все.
* * *
К черту все, он говорит.
Да-да. К черту все, снова повторяет он.
Я смотрю на него и прикидываю на кого он похож.
Кларк Гейбл? Джин Келли?
Он смеется.
Я говорю, экзамены это серьезно. Он улыбается.
Я говорю, это наше будущее. Он лыбится во все 32.
Его улыбка кого то мне напоминает.
Уильям Холден? Дастин Хоффман?
Разумеется я говорю не о внешности. Мой отец, нейробиолог, как то рассказывал мне, как работает наша память. Когда мы видим чьё-то лицо, наш мозг ни за что его не запомнит просто так. Если вы идёте фотографироваться на паспорт, вам ведь тоже надо заплатить фотографу. Так и нашему маленькому фотографу, сидящему между ушей, нужно заплатить. Заплатить эмоциями, которые вызывает это лицо. Их то он, кстати, и фотографирует.
Когда наш мозг пытается узнать лицо, он сравнивает эмоции, которые оно вызывает, с отпечатком хранящимся в памяти. Вы не узнаете лучшего друга, валящегося в собственной блевотине, потому что его лицо вызывает у вас не дружеские чувства, а лишь отвращение. Все эти россказни, о том что муж убил жену в состоянии аффекта, все это бред. Просто лицо вашей жены, которую вы застали с любовником, не вызывает ничего кроме гнева.
Ваш мозг не узнает ее.
Чейз перестает улыбаться. Я не могу больше сравнивать его улыбку. Да и, по правде сказать, никаких особых эмоций она у меня не вызывала.
А куда ты думаешь поступать, спрашивает он.
Грегори Пек? Роберт Дюваль?
Зря я вспомнила об отце.
Хоть он и был нейробиолог, работал он на заводе. Директор завода был большой его друг. Поэтому основная работа отца состояла в том, что бы с периодичность в 10 секунд, опускать и поднимать ручку, регулирующую заслонку цепи. Зарплата была мизерная, поэтому отцу приходилось работать допоздна. Так мы думали, до тех пор как его не стали замечать в сомнительных барах. Кабаках. Борделях. Он играл джаз на пианино. Потрясно играл, скажу вам честно. Но выбирая между семьей и джазом, он выбрал джаз.
Мать выставила его из дома.
А на 15-летие он принес мне подарок.
Я называю колледж наугад.
Чейз задумывается на секундочку. И начинает перечислять все, что он о нем знает.
Фредрик Марч? Роберт Армстронг?
А я показываю ему подарок отца. Не знаю, зачем я это делаю.
Чейз рассматривает подарок. В чем плюс задумчивого выражения лица, что его можно удерживать на протяжении всей беседы. И собеседник сочтёт вас умнее чем вы есть на 20%. Одна из премудростей моего папочки. Очень помогает на собеседованиях и при игре в покер. Все что мне осталось от отца - это его фразочки.
И этот подарок.
Да ведь это же просто гвоздь, говорит Чейз. Гвоздь на цепочке.
В мой 15 день рождения он пришёл домой. Пьяный в хлам. Он умолял о прощении всех, начиная от мамы, и заканчивая торшером в прихожей. А перед тем как уйти, оставил мне золотой гвоздик. Так он по крайней мере сказал, что он золотой. На цепочке.
Скорее всего, он просто позолоченный, говорит Чейз. И начинает перечислять вещества, с помощью которых можно определить химический состав гвоздика. Ртуть. Азотная кислота вместе с соляной. Нитрат серебра и нитрат калия.
Я не слушаю его. Мой отец обманывал меня 15 лет. Он не мог обмануть меня и тогда.
Иногда так хочется, чтобы твоя жизнь была похожа на голливудский блокбастер. А не на ржавый гвоздик, золотой только снаружи.
* * *
Иногда так хочется, чтобы твоя жизнь была похожа на голливудский блокбастер. Погони, драки, признания в любви, взрывающийся вертолёт - и через два часа - хэппи-енд, ты умираешь в окружении любящей жены, любящих детей и любящих внуков.
Дурдом, в котором я пребываю сейчас, можно сравнить, разве что, с театром абсурда.
Или с 30-часовым балетом.
Сигарета отправляется в мусорное ведро по идеальной параболе. Курение за углом школы на переменках, не только отбирает полчаса вашей жизни, но и отлично развивает ловкость рук, глазомер и боковое зрение. Достойная плата, я считаю.
Я открываю дверь.
Я поднимаюсь по лестнице.
Я захожу в зал...
Интересно могут ли глаза намагничиваться? Надо будет спросит у нашего умника при случае.
И если нет, то почему я не могу их отвести от лица той девчонки, с которой он треплется?...
Если бы вы меня попросили описать её лицо, я бы сказал: обыкновенное лицо. Ни чем внешне не примечательное.
Я вспоминаю свою прошлую девушку, Дэйзи. И тут до меня доходит чем необычное это лицо.
Чейз подходит ко мне. По сигаретке, спрашивает он.
Уже, отвечаю я.
Дэйзи была странноватой, честно говоря. Я звал её в кино, она звала на кладбище. Я приглашал в парк, она - прогуляться по крышам. У неё были особые представления о нежности и романтике.
Она симпатичная, говорю я.
Чейз неопределённо пожимает плечом. Он всегда ведь себя так, будто знает больше всех и делится с окружающими лишь толикой той информации, которой обладает.
Может быть, говорит Чейз словно в ответ на мои мысли.
Дэйзи как то позвала меня к себе, в гости, с ночёвкой. Её родители уехали на дачу. 36 часов мы были предоставлены сами себе. Я, Дэйзи и кровать.
После третьего литра, я ничего не помню. Я очнулся, лишь когда ощутил, что глажу по волосам плачущую, полуобнажённую Дэйзи.
Как её зовут, спрашиваю я.
Алиса.
Алиса Кирби.
Меня изнасиловал в детстве отец, говорит Дэйзи. А потом ещё раз. И ещё. И на день рожденья.
Все будет хорошо, заплетающимся языком шепчу я.
Все таки она симпатичная, говорю я Чейзу.
Он снова пожимает плечами. Прибить его хочется, честное слово.
С Дэйзи в тот раз у нас ничего не вышло. Я слышал, её упекли в дурку. Умственное помешательство на почве сексуального насилия. Её отца я видел несколько раз после этого. Не могу поверить что у насильников может быть такое интеллигентное лицо.
Когда я называл Дэйзи прошлой девушкой, я имел ввиду что она была последней. Первой и последней. С тех пор, мне почему то кажется, что всех девушек в детстве насиловал отец. Просто некоторым это понравилось и они об этом не рассказывают.
Но Алиса не такая. Как я тогда думал.
У неё нет макияжа говорю я.
Чейз шокирован, но не подает виду. Но я знаю, что он шокирован. Он не пожимает плечами с равнодушной миной.
Говорите что хотите, но в наше время отсутствие макияжа - это серьёзное заявление.
О времена, о нравы, говорю я.
Чейз молча кивает.
Глава 2.
О времена, о нравы.
Раньше парень и подумать не мог, что девушка будет платить сама за себя в кино.
А сейчас это в порядке вещей.
Многие говорят, что раньше было лучше. Как по мне, так раньше было раньше, и не более того.
Фильм был неплохой. Чейз не лез целоваться на самом напряженном моменте, не сожрал весь мой попкорн, не комментировал каждую реплику, как делали многие другие.
Он снят по книге, сказал мне Чейз. Фамилию писателя я не запомнила. А звали его, как Кобейна.
Жаль Курта, кстати. Маме он не нравился, кстати. Взрослый мужик, она говорила, а ведет себя как сопливый подросток. А папа обычно добавлял, что мы получили такого кумира которого заслуживали.
Я молча кивала головой. Поднималась к себе в комнату и включала Нирвану на полную громкость.
With the lights out. It's less dangerous...
Сюжет фильма крутится вокруг финансового консультанта, который помогает некоему Герберту Фостеру распорядится своим наследством. Правда этот самый Герберт почему-то просит сохранить информацию о завещании в тайне от жены. А затем выясняется, что деньги достались ему от отца, которого он ненавидел. Потому что тот бросил семью, когда Герберт был маленьким, и отправился по кабакам, играть джаз. А Герберт настолько не хотел быть на него похожим, хотел жить честным трудом, что не решил воспользоваться наследством, даже что бы выбраться из бедности. А в конце концов оказалось, что он сам ходит по кабакам, как и его отец.
Вспомнила своего папу. Неужели и меня ждет такая же судьба?
Неужели я не смогу прожить всю жизнь с одним человеком?
Фильм назывался "Наследство Фостера".
Чейз подает мне куртку, рассказывая биографию этого Курта.
Here we are now. Entertain us.
Я завтра уезжаю, внезапно говорю я.
От удивления Чейз умолкает.
Я не хочу всю жизнь метаться. Я не хочу кочевой жизни.
Тот парень, вдруг говорит Чейз. Ну, Герберт этот. Он на самом деле любил музыку.
Мы идем под дождем.
Ну и что, говорю я.
И он делал все ради семьи, говорит он.
I feel stupid. And contagious.
Не отождествляй себя с ним, говорить он.
Ни черта он не понимает.
Лос-Анджелес - это шаг в большой мир.
Это залог стабильности, как не банально это звучит.
Я говорю, я хочу хорошее образование.
Отец был профессор нейробиологии и работал на заводе.
Я говорю, я хочу быть способной помочь своему мужу обеспечить семью
Моя мама могла. Но отца это не удержало.
По-моему все проблемы у тебя в голове, говорит Чейз.
Думает что он самый умный.
Но червячок в глубине моего мозга нашептывает, что он прав.
Я разворачиваюсь и иду прочь, оставляя Чейза наедине с дождем.
Here we are now. Entertain us.
Поезд завтра в час, кричу я.
* * *
Поезд сегодня в час, вспоминаю я.
Ну так чего ты разлегся, ленивая скотина.
За окном давно уже полдень. Где-то пролетел самолет, своим гулом внося еще больший сумбур в мою голову.
Ступенька. Ступенька. Ступенька
Пролет.
Выскакивая на улицу. Скорость смены мыслей, прямо пропорциональна скорости бега.
Может его задержали?
Или подали позже?
Или он сошел с рельсов где-то между Калифорнией и Техасом?
Давление ползет вверх. С моей астмой 5 минут бега по разрушительному эффекту равны 1 сигарете. Если норму сигарет я на этой неделе уже выкурил, то норма бега давно уже превышена.
И превышается. Превышается. Превышается.
Стучит в ушах. Селезенку режет ножом.
К гулу самолетов и стуку крови добавляется тихий свист поезда.
Симфония мегаполиса. Концерт Оринджфилда для вокзала с оркестром.
Я вбегаю на платформу под звук часов, медленно отбивающих 13. Чертова дюжина часов.
Наверное там наверху кто-то очень громко смеется. Скорее всего, даже награду какому-набудь духу выпишут. За "своевременное" пробуждение некоего Чейза, с таким расчетом, что он увидит только уходящий поезд.
И Алису в окне, провожающую маленькую деревушку печальным взглядом.
Она заметила меня. Помахала рукой. Изобразила на лице улыбку, но глаза ее оставались грустными.
Один умный человек как-то сказал: "Лишь утратив все, мы можем обрести свободу".
Но нужна ли она кому-то такой ценой?
Мой внутренний барометр медленно падает. Оркестр кровеносной системы сворачивает партитуры и неспешно покидает уши. Я дышу, быстро-быстро и прерывисто, маленькими порциями, но так интенсивно, будто хочу надышаться на всю жизнь. А в голове всего одна мысль.
Она уехала.
* * *
Она уехала.
Назло Чейзу выкуриваю у него на глазах уже третью сигарету. Не знаю, при чем тут Чейз, но он единственный, в данный момент, на кого можно выплеснуть злость. Эмоциональный унитаз.
Она уехала, говорит Чейз.
О чем фильм был, спрашиваю я.
Конечно я знаю, о чем он, что я, Воннегута не читал, что ли. Просто хочу занять чем то речевой аппарат Чейза и спокойно подумать. Он на самом деле удивительный человек, когда он говорит, легче придаваться собственным мыслям, чем когда он молчит. Уж не овладел ли он телепатией?
И все таки она уехала, говорит мне мой мозг.
Я вспоминаю Дэйзи. Лица, ее и Алисы, настолько похожие, что можно подумать, будто бы в нашей стране разрешено клонирование. Оба без макияжа. Оба натуральные до корней волос. Они притягивали. Завораживали. Намагничивали и электризовали воздух вокруг них.
То, для чего другие девушки используют тонны макияжа, им удавалось простой улыбкой.
Чейз начинает насвистывать какую-то мелодию. По правде говоря, свистун из него ужасный. Да и вечно выберет мелодию сложную-пресложную, и фальшивит нарочно, чтоб позлить меня. Хотя, может это месть за сигарету?
Я делаю еще одну мощную затяжку.
Когда я говорил, что Дэйзи была моей первой девушкой, я немного слукавил. До нее, мне нравилась другая, по имени Стэйси. Правда, я почему-то не решился ей об этом сказать. Вот так, пребывая в счастливом неведении, она уехала в Северную Дакоту. С тех пор я о ней ничего не слышал.
Еще затяжка. Чейзу надоедает свистеть, и он начинает отбивать ногой ритм. По нему видно, что его переполняют мысли, но он не хочет этого показывать.
Терпеть не могу таких людей.
Они пользуются макияжем, что бы скрыть выражение лица. Они придумали этикет, что бы никому не показывать свои эмоции.
Они ненатуральны. Люди-с-ГМО.
И вот один из них сейчас насвистывает Who Wants to Live Forever группы Queen.
There's no time for us... There's no place for us...
Если бы я подошел к Стэйси, все было бы иначе. Или к Алисе. Даже с Дэйзи можно было все исправить.
There's no chance for us... It's all decided for us...
Мне надоело общество решающее за меня что мне делать, или не делать. Что любить и ненавидеть. Что чувствовать, о чем мечтать и переживать.
Если я не найду Алису, я себе этого не прощу.
Словно в ответ на мои мысли, Чейз ухмыляется.
Who waits forever anyway?..
И решение приходит. Резкой вспышкой, озаряющей все закоулки мозга. Решение простое, как и все гениальное, впрочем.
Люблю, когда все просто.
* * *
Люблю, когда все просто. Тебя обидели, ты обидела в ответ. Долгие политические игры меня утомляют и выводят из себя. Джереми говорит, что я еще просто недостаточно взрослая.
В таком случае лучше навсегда оставаться ребенком. А все эти игры оставить притворщикам вроде Рэйчел.
Рэйчел - моя одноклассница. Иногда я называю ее Мисс Пафос. Все парни из нашего класса и нескольких соседних ухлестывают за ней. По сравнению с ней, все наши сенаторы - жалкая карикатура на политика.
Интересно хоть кто нибудь из них пробовал удерживать на поводке два десятка самцов, полных гормонов и нерастраченной энергии, будучи при этом половозрелой привлекательной девушкой?
Рэйчел зевает. Ни у кого из ее миньонов не хватит мозгов на то, что бы придумать развлечение королеве. Поэтому приходится пошевелить собственным умишком.
Внимание Мисс Пафос привлекает заучка, сидящий на задней парте. Достаточно кивка головы - и верная армия отправляется в новый Крестовый поход.
Я стараюсь не смотреть в ту сторону. Но вскоре до меня начинают доносится крики. Мимо пролетает какой то предмет. Очень надеюсь что это не голова этого "ботаника". А, нет, это всего лишь его очки.
Я слышу еще чей-то крик. Почему-то он женский. Это крик не боли. Это крик ярости и гнева.
Это кричу я.
Мимо пролетает еще один предмет, на этот раз плоский и четырехугольный.
Рэйчел вздергивает одну бровь. О, если бы земной шар покоился бы между ее бровями, он бы упал и канул в неизведанность где-то в области декольте.
Я перестаю кричать. Наклоняюсь, что-бы поднять этот неопознанный летающий объект.
Книга. Вот, что привлекло внимание нашей королевы.
Я молча складываю сумку, и под изумленным взглядом сраженных моими децибелами одноклассников удаляюсь.
А наша Мисс Пафос все смотрит мне вслед.
Глава 3
Привяу, чувак, говорит голос в трубке.
По статистике, 96% людей, говорящих эту фразу, страдают неврозами навязчивых состояний. Обсессивно-компульсивным расстройством.
У Стэйси есть один плюс. Она говорит привяу, чувак, и не страдает шизофренией. Возможно, она ею наслаждается.
Стэйси спрашивает как дела. Как дела в солнечном Техасе, говорит она. У них то в Северной Дакоте холодней, чем в русской тайге.
Я медленно обвожу взглядом стену, исписанную формулами.
Неплохо дела, говорю я.
Смотрю на вторую стену.
Да вроде бы, все отлично.
Третья и четвертая стены. Все исписаны формулами. А на столе лежит разобранное человеческое тело. Из иридия и платины.
Хотя, есть небольшая загвоздка, говорю я.
Через пятнадцать минут, я обнаружил, что объясняю Стэйси устройство нейронных сетей и квантового компьютера. Что-то кручу в голове лежащего на столе тела.
Тебе стоит поехать в Лос-Анджелес, говорит Стэйси.
Мне стоит увеличить тактовую частоту главного процессора, думаю я.
Поговори с ней, советует Стэйси.
Почему ты должен сдаваться?
Я смотрю в окно, в единственный сегмент моих стен, не испещренный волновыми функциями и матричных уравнений.
Почему я должен сдаваться?
И в этот самый момент, тело на столе начинает тихонько гудеть.