Аннотация: Уважаемые господа и дамы! Оцените, пожалуйста, отрывок. Стоит ли продолжать сие сочинение далее?
Все началась, когда мне было три года. Я играла на детской площадке, строя песочные туннели своим крохотным железным совочком, пока моя мать, сидя на скамье, беседовала с родительницами таких же малышей, как и я, возившихся неподалеку. Вероятно заболтавшись с соседками о ценах на подгузники или молоко, а может еще о каких-то материнских, понятных только им проблемах, мама не заметила, как на ее золотое чадо, то есть меня, напал неизвестно откуда взявшийся разъяренный доберман.
Вот тут-то история уже могла бы и закончиться, если бы это случилось с каким-нибудь другим ребенком. Огромный черный пес в миг бы разорвал любого малыша, ввергнув несчастных родителей в бездну отчаяния и горя. Но, поскольку, как выяснилось позже, обычным ребенком я не была, все случилось совершенно наоборот. Пса разорвала я.
Сбежавшиеся на дикий шум, смесь собачьего воя и детского плача, мамаши-зеваки просто ужаснулись увиденной картиной. Наверно, многим из них она еще долго снилась в самых страшных кошмарах.
Посреди песочницы в луже крови сидел, улыбаясь, розовощекий белокурый ангелочек, сжимая в крохотной ручке окровавленную игрушечную лопатку. Всего в паре шагов от меня валялся еще продолжавший конвульсивно дергаться труп псины. В том, что это был именно труп, не было никаких сомнений. Клыкастая пасть была разорвана в клочья, язык валялся на расстоянии пары метров от нее. Из разодранного бока блестя на солнце, сочилась алая жидкость.
После минутного замешательства, спровоцированного ужасным зрелищем, моя мать подошла и взяла меня на руки. Новенький комбинезончик, который она всего пару дней назад купила мне в дорогущем магазине, был безнадежно испорчен. На розовой ткани красовались уже начинающие темнеть пятна собачьей крови.
Поскольку никто толком не видел, что именно произошло в тот роковой миг, взрослые, как им свойственно, придумали множество версий, объяснявших страшный инцидент. Никто не мог даже представить, что малышка со снежно-белыми волосами, так напоминавшая ангелочка, могла порешить огромного добермана. Наиболее реальным было мнение, что напавший на карапуза пес попросту напоролся боком на железную лопатку. А потом, еще будучи живым после первой раны, решив все-таки съесть меня, врезался в совочек пастью. Даже те, кто понимал, что собака стопроцентно скончалась бы от первой раны - развороченный бок все-таки не шутка, - не могли поверить в другой вариант развития событий, поэтому им пришлось согласиться с первой версией. Ее решила принять и моя мать.
Но не отец, возвращавшийся из ларька с мороженым и видевший, что действительно произошло. "Кого ты мне родила? - кричал он тогда матери. - Ребенок не может такого сделать!". И он нас бросил. Зато появилась бабушка.
Впервые в жизни тогда моя мать увидела свою. Если конечно не считать тех пару дней, которые они провели в роддоме, после чего бабушка исчезла в неизвестном направлении. Двадцать пять лет от нее не было ни слуху ни духу. И вот она решила нас навестить. А вернее, меня.
Я была не очень похожа на своих родителей. Мама по отцовской линии наполовину латиноамериканка, была точной копией моего деда. Папины предки были выходцам из России. Как мне рассказывали, бабушка Мария сбежала из СССР, поскольку ее творческая душа - она была поэтессой - не выдержала рамок, в которые вгоняла советская идеология. В Штатах она быстренько выскочила замуж за мистера Джозефа Блэка. Спустя пару лет у них родился сын - Джозеф Блек Младший, мой отец. В моей памяти остался довольно смазанный его образ, ведь последний раз мы виделись, когда мне было три года. Единственное, что я отчетливо помню - это густые черные усы щеточкой, которые ужасно кололись, когда папа меня изредка целовал.
Мама говорила, что от отца в моей внешности не было ни капельки. Потому папаша часто сомневался в своем отцовстве, и бросить нас для него не было таким уж тяжелым решением. Он ждал только удобного случая и был ужасно рад, когда таковой наконец подвернулся.
На маму я тоже не слишком походила, скорее на деда Альваро. От него мне достались полные губы, смуглая кожа и четкие скулы - в жилах дедушки, которого я безумно любила, текла индейская кровь.
Но самой яркой приметой в моей внешности были волосы. Снежно-белые, будто седые, но в то же время яркие и солнечные. Люди говорили, что такими волосы не могут быть от природы, и считали, будто мама меня тайком красит. Вот еще глупость, кому в голову взбредет обесцвечивать кудри ребенку?
Так вот, возвращение блудной бабушки стало для мамы полной неожиданностью. Она не могла понять ее туманные объяснения, почему та ушла тогда, двадцать пять лет назад, бросив свою дочь на отца, даже не дав ей имени. И слова, что она не могла поступить иначе, поскольку бы малышку не приняли такой, какой она родилась в ее мире, не очень-то вселяли доверие в сердце моей матери.
Но теперь, как утверждала Гейр - так звали бабушку, она пришла, чтоб исправить свою ошибку. То, что она хотела увидеть в маме, но так и не дождалась этого, она нашла во мне.
"Твоя дочь не обычный ребенок, Летиция, - уверяла Гейр маму, - судьба выбрала ее, передав мои гены ей, а не тебе. Ты должна заботиться о ней, пока не придет время". "Время для чего?" - спрашивала мать. Но бабушка только многозначительно улыбалась. Лишь пообещала, что скоро заберет меня. И опять исчезла, оставив меня на попечение матери и дедули Альваро.
В остальном же я была почти обычным ребенком и мало чем отличалась от сверстников. Ела хорошо, росла быстро, говорить и ходить, на радость маме с дедом, начала рано. Разве что ссадины и синяки, полученные в детских играх, заживали на удивление быстро. Бывало, только мама промоет перекисью разбитое об асфальт колено и отвернется, чтобы достать пузырек с йодом, а на месте ранки уже красуется аккуратный розовый рубец, от которого уже через пару дней не оставалось и следа. Ну и плакала меньше, чем остальные дети, так как ушибленные конечности не являлись для меня, даже совсем малышки, источником боли.
Трудности начались, когда пришла пора отдавать меня в школу. Однажды, стукнув учебником в шутку соседа по парте, я нечаянно разбила парнишке висок, просто не рассчитав силу. Дернув за косу противную Стейси Дженерс, которая показала мне язык и обозвала белобрысой ведьмой, я случайно выдрала у девицы добрую половину ее рыжих патл, от чего той потом пришлось долго ходить в парике.
Одноклассники стали меня бояться и избегать. Я начала закрываться в себе, мало разговаривать. Не из жалости к себе, нет. Меня разрывала злость. Я злилась, потому что не могла понять, что со мной, почему я не такая, как все.
Как-то раз, когда мы с мамой гуляли по улице, прямо перед моим носом пипарковался шикарный БМВ все той же ненавистной Стейси и окатила меня ледяной водой из лужи. Я, тогда двенадцатилетняя малышка с белыми косичками до пояса, решив выпустить всю волну злости на окружающий мир, сконцентрировала ее на дорогущей машине Дженерсов. Несколькими ударами маленьких ручек я смяла еще секунду назад бывшую произведением автомобильного искусства тачку так, что она стала походить на огромную консервную банку. Хорошо, что Стейси с ее мамашей успели выскочить из покореженного авто.
Тогда-то и появилась вновь бабушка. То время, о котором она девять лет назад рассказывала маме, видимо пришло. Я больше не могла находиться в привычном пригородном мирке, который создала заботливая мать, чтоб оградить свое чадо от жизни, или наоборот, жизнь от чада.