Над распускающейся равниной звенящая тишина весеннего дня очаровательна. Где-то в безоблачной насыщенной голубизне прохладной выси заливаются невидимые жаворонки. На бескрайних полях зеленеют всходы. Изредка доносится хрипловатый крик молодого петуха, перекликаясь с призывным мычанием теленка и по горизонтали, точно расплавленное стекло, дрожит, струясь над зеленями испарение.
До заката было ещё далеко, но первые признаки ночного холода потекли по нежно-зелёным полям озимых. Разрозненные дымчато-белые облака лениво поползли над горизонтом.
За крайней хатой нашего степного села пропадал в озимях широкий шлях к городу и у дороги, в хлебах, при начале уходящего вдаль моря зелени, стояла древняя плакучая ива. Обочины дороги заросли густой травой с жёлтыми и белыми цветками. Ствол ивы был искривлён и наклонён к западу частыми восточными ветрами, а под её сквозной тенью торчал грубый деревянный крест с небольшой треугольной крышей из ржавого железа, под которой хранилась от непогод иконка. Крест был чёрный и весь в глубоких трещинах, как в морщинах от старости. Вероятно, он был поставлен очень давно. Ещё в детстве мы испытывали страх к этому угрюмому кресту, и никогда не решались заглянуть под его кровельку. Только шустрые ласточки залетали туда и даже лепили там гнёзда. Но и благоговение чувствовали мы к нему, потому что не раз слышали, как сельчане приглушенно проговаривали молитву:
- Сохрани и защити нас, пресвятая богородица, покровом своим... - и трижды перекрестясь, уходили в поля.
Ныне весна приходила светлая и тихая так мирно и спокойно, что казалось конца не будет ясным рассветам и солнечным дням. Она делала дали светло-голубыми, глубокими и безбрежными. Небо сделалось чистым и глубоким, воздух таким прозрачным, что даже можно хорошо разглядеть на плоской равнине самый отдалённый курган. Щедро весна убирала в желтоватую зелень и древнюю иву. А ива радовалась и не замечала, как недолговечен её убор, как листик за листиком осыплется нежной желтизны наряд с холодами осени, пока не останется вся раздетая на его золотистом ковре.
Очарованная весной, ива была счастлива и вся сияла, озаренная розовеющим солнцем.
Незаметно приблизился вечер. Все звуки: звонкие трели жаворонков, хрипловатый крик петуха, жалобное мычание телёнка - умолкли. Над полями синеватой дымкой потекла прохлада . Теперь сизая зелень смотрела в тёмно-синюю бездну неба, где одна за другой бесшумно вспыхивали первые крупные звёзды. Смотрела с какой-то необъяснимой надеждой и мечтательностью.
Из-за дальней лесополосы лениво выбрался розовый круг луны. Он подымался всё выше и выше, уменьшаясь и постепенно бледнея. Окна хат зажелтели тёплыми огнями, будто хотели согреть озими, чёрное небо и уже совсем бледную луну. А она упорно разливала холодный свет по всей округе. Давно, очень давно я не видел такой лунной ночи!
Мысли мои возвратились к далёким, почти забытым весенним ночам, которые видел я в детстве среди ровной и скудной степи приазовья. Там луна весело глядела на нашу низенькую, почти плоскую кровлю, и там впервые я узнал и полюбил её кроткое бледное лицо. Она сегодня, как и тогда, глядела мне прямо в глаза, но была чуть на ущербе и оттого печальная.
Неужели это та же луна, которая заглядывала в маленькие оконца нашей мазанки, приюта моего не сытного, но весёлого детства, которая видела меня потом юношей, покинувшим зелёные просторы, и которая сейчас грустит вместе со мной о моей молодости?
Мы опять смотрели друг на друга. Любили, как могут любить только те, которые вместе страдали, вместе заблуждались, но зато и вместе встречали редкие, очень короткие мгновения радости и счастья тех приятных минут, которыми богат каждый день нашей жизни, как бы тяжела она ни была.