- Вы спали? Выглядите довольно уныло. То есть, не соображаете.
- Да, простите. Я заснул просто. Лёг, заснул...
- Раздевайтесь, сюда кладите вещи. Наденьте это. Пройдёмте.
- Да, да, сейчас.
- Пройдёмте. Ложитесь здесь.
- Ложитесь вот тут.
- Мы ждём.
- Да, да, сейчас...
- Руки. Установим катетер.
Привязали.
- Чем занимаетесь?
- Я робототехник. Занимаюсь проектированием мультиагентных систем.
- Мы даже таких слов не знаем.
- Врач сейчас примет душ и придёт.
Жжёт.
- Терпите.
- Вы должны это сделать.
- Перед тем как вы введёте инъекцию, я хотел бы сказать, что по некоторым причинам я регулярно испытываю тремор. Это не очень связано с эмоцией или настроением. Я не могу это контролировать.
- Дистония или психогенные расстройства, причиняющие сокращения.
- Что сказал невролог?
- Ещё ничего.
- Врач пришёл.
- Это для того, чтобы вы не видели.
- Что я могу увидеть, если вы даёте мне нарк╝╖
Чёрные вязкие, отвратительные полужидкие термомассы тошнотворно тонкими, с песчаной сухой прокладкой, скрипящими маслянистыми слоями рефрижерирующе облепляют воспалённый металлический блеск плат. Неприемлемо долгий utterance, вхождение в глубину, да, него - чёрного. Они двигаются и хохочут хлопающими пузырями вакуума, абстрактных вычислений, что такое быть человеком. Моё сознание сосредоточено в заключении десятка, пятнадцати или несколько меньше, несколько больше, рабочих машин. Это ошибочно: не найдётся ни одного индивидуала в области объектных значений, на которое бы указывал ссылкой "моё" как термин. Это набор букв, пустое выражение, которое по привычке взято чипами из распределённой общей памяти, поражённой вирусом струящегося, звенящего безмолвия. Мейнонг как символы виде́ния: такого понятия как "я" и нет вовсе.
Итак, оно трудится. Тесно, не пошевелить направлением и дыханием - сжимает - в воспринимаемом; много: по одному на квадрат энигматической микроэлектронной автоматики. Перевод бесполезных псевдоплатоновых объектов одни в другие занимают разум, self-reason, и слегка прерывается, мерцая здесь и тут. Здесь и тут. Здесь и тут. Как же трудно дышать, это трудно.
Виртуальные объекты, пучась и пытаясь дробиться, не могут наполниться.
Машины тасуются, крутятся, вытягиваются кишками каким-то архитектором. Им отрезают, присоединяют части, и клеточное сознание движется за ними, вспыхивает и наполняется тёмными капельками боли.
Слева, вниз, углом ещё ниже, меняет позицию. Другой элемент. Справа.
Вдруг всю конструкцию понесло, куда-то линейкой, и по рельсам вперёд, и ещё. Её открепили, сурово ввинтили в новые пространства, и та коллапсирует.
...я не могу понять, где нахожусь. Серое всесущее, тёмная лакуна ничто, в этом гулком тут не отзывается крик, чёрное-моё задрожало стальными органическими червями, оно глотает в груди, и горло, глотка вторят ему. Это воздух, и сжатые, миниатюрные порции ампутантно пропихиваются внутрь.
Кургузые снимки всего, что могло бы быть вовне, вокруг, и снимки снимков перемежаются в язвенной, кислотной, горькой игре. Я ощутил свою руку и с заметным усилием, ползком приложил её к чьей-то будто бы вопящей гримасе.
- Тебе что-то приснилось, так ли?
- Он отходит.
- Тебе плохо, что с ним?
Окружающее светает - и выцветает, как сжухнувшая плёнка.
Это были диссоциативы? Вещество неизвестно, и оно.
Когда я смог очнуться, я обнаружил на себе мои бинты в кровавых пятнах.
Через несколько дней я смог их самостоятельно снять, чтобы проверить, что там, кем я теперь стал и каково имя мне отныне. Сетеобразные, мелкозернистые ткани с натяжкой, обжигающе, принося порции страданий, отклеивались от скрытой за ними плоти. Дрожащими пальцами где-то пришлось развязывать различные мокрые узелки, и пальцы стали липкими.
Плоть была жестоко изуродована: деформированный кусок моего тела, пыша неприятным запахом, был совершенно несимметричен и в своих изгибах и буграх не был похож на что-то живое, адекватное. Из него торчали твёрдые палочки шовных ниток, которые так сильно захотелось вытянуть, сделать это прочь, но я этого не сделал. Это слишком печально и слезотворно: быть таким.
Вытащив чистый стерильный инструмент перевязки, я вновь был обмотан.
Я хотел бы обмотать себе лицо.
Надеюсь, это когда-либо закончится. Оно должно. Это природа.