Аннотация: Ударим сюрреализмом по будням и праздникам!.. Финалист конкурса "Литературные Уа-Огрере - 2", 8-е место
Аркан аркана
Пестер застегнул пуговицы пальто, тесного и черного, как испоганивший его жизнь брак. Эта пуговица за маму, земля ей пухом! Эта пуговицa за Аделаиду Львовну, тещу... Эта, пришитая нелепой зеленой ниткою, за жену его - Марсу Скорпионовну!
На облысевшую в домашних баталиях голову мягко лег фетр старомодной шляпы. Входная дверь хищно чавкнула замком, отсекая параллелепипед бытового двухкомнатного ада.
Запорожный мир поразил Пестера обилием синего цвета: пузырящаяся от старости и влаги бирюзовая краска стен подъезда удачно гармонировала с безоблачной голубизной мартовского неба, нарезанного застекленными квадратами.
Налетевший ветер апрельским теплом пробудил в затюканном обывателе воспоминание о ХИЩНИКЕ. Обрюзгший, заключенный в объемистую плоть и узкое драповое пальто, гражданин Мышкин Пестер Нелепович почувствовал себя мужчиной. На одно краткое мгновение. Мига уверенности хватило для того, чтоб нога описываемого гражданина ступила на другой путь, непривычный. По этой дороге нельзя было дойти ни до крохотной статистической конторы, в которой он надцатый год пылился по будним дням, ни до вонючего магазинчика в котором Пестер отоваривался по списку, написанному богоподобной рукой Аделаиды Львовны.
Этот путь вел туда, где его - гражданина Мышкина, не ждали...
Огромная бабища, сверкая подведенными черным глазами и бренча тяжеленными серьгами-кольцами о многочисленные мониста, обвивавшие ее шею, лихо взмахнула цветастым платком, набросив его на стол.
- ...на пути: что есть, что будет расскажу! - Прогудела эта "потомственная цыганка" с гайморитным прононсом.
Пестер доверчиво уставился на пухлые руки, в которых мелькали чудные карты.
На плат шлепнулись три засаленных картонки.
- Что было... - цыганка перевернула крайнюю. На карте был намалеван лежащий мужик со скрещенными как у покойника руками. Цвет рисованного лица тоже не внушал оптимизма... - Мда-а... Ничтожное существование! Вы в плену обстоятельств!
Слова гадалки дрожью отозвались в теле, взбалтывая коктейль задушенных когда-то эмоций:
- Да, да! - пробормотал обрадованный Пестер.
Конечно же! Все эти годы он был в плену о-бсто-ятельств!!!
Душа Мышкина ломтиком лимона бултыхнулась в закипевший коктейль. Пестер с надеждой взглянул на вторую карту, олицетворявшую его настоящее...
- О! А это Безымянный Аркан - великая тайна... - из носа толстощекой цыганки показалась зеленая капля сопли. Тетка потянулась к лицу и мясистой рукой смахнула соплю вместе с носом... - Жизни и Смерти!
Картинку на карте Мышкин рассмотреть не успел - испачканный гайморитными выделениями нос упал прямо на изображение и, прорвав своим весом картонку, проломил стол. Какое-то мгновение цветастый платок удерживал нос от падения, но потом сдался и последовал за упавшим в образовавшуюся в столе дыру.
- А-аа.. - только и успел сказать ошеломленный Пестер, когда бахрома платка, зацепившаяся за треклятую пуговицу (ту, которая за Аделаиду Львовну), утащила несчастного обывателя в черный провал.
Стукнувшись обо что-то, Мышкин открыл зажмуренные глаза. Что-то оказалось белым, покрытым короткой шерсткой, в которую Пестер при "приземлении" уткнулся носом. Ноздри уловили терпкий запах, ассоциировавшийся с детством: пахло неприятно, каким-то животным...
Мышкин не часто имел дело с животными (если не брать в расчет гарпий - тещу и жену). Но этот запах был ему знаком. Как-то, еще будучи ребенком, он побывал с отцом в деревне. Там маленький Пестик (как ласково прозвала сыночка мама) нюхал кого-то подобного...
Животное переступило с ноги на ногу - распластанного на его спине Пестера сильно качнуло - приподняло длинноволосый хвост. Терпко запахло навозом. От непривычного запаха у Мышкина защипало в глазах.
Лошадь! Он вцепился в спину лошади!
Оглянувшись, Пестер вдалеке увидел серебристую колонну шеи, украшенную длинной гривой. Голову лошади разглядеть не удалось, только острые, листообразные уши, сливавшиеся с белыми облаками.
Мышкин осторожно наклонился и посмотрел, как бы ему спешиться. Покрытая зелеными проплешинами молодой травы земля терялась далеко-далеко внизу. Бесконечные, тонкие лошадиные ноги как иглы пронзали высь, соединяя ложе Пестера Нелеповича с желанной твердью.
Необычная лошадь снова переступила с ноги на ногу и взмахнула хвостом. Вцепившийся в круп всадник заметил в шелковистых волосах какую-то палку и, робко протянув к хвосту руку, добыл непонятный предмет.
Штуковина оказалась острой, а тряпка знакомой - в ней Пестер узнал цыганский платок в цветах, перепачканный клейкими зелеными соплями. Бахрома намертво запуталась вокруг металлической штуковины, освободить палку от тряпки не удалось - резать платок не хотелось, поэтому Мышкин оставил все, как было. Теперь он сидел на крупе высоченной лошади вооруженный цветастым штандартом и жалел, что треклятая Аделаида Львовна его не видит - она часто плакалась, что зять не способен ни на что путное.
По белой ноге карабкался незнакомый карапуз с непропорционально большой головой. Маленькие пальчики неловко захватывали кожу лошади, оттягивая ее. Наверное, подобное обращение самой лошади было не по нраву - рассержено топнув отягощенной ребенком ногой, она чуть не стряхнула дитятю на землю. Пестер в последний момент исхитрился ухватить кроху за пельменеобразное ухо и втащить маленького верещуна на спасительный круп...
- Папочка! - Залился слезами ребенок.
Бездетный Мышкин с первого взгляда узнал сына.
Во влажных глазах мальчонки, как сквозь увеличительное стекло, был виден ум. Буквально...
Две доли мозга, чудесные в своих извивах извилины. Под определенным углом даже проглядывался мозжечок...
Пестер с восторгом прижал ребенка к груди:
- А Скорпионовна мне и не сказала!.. Ничего, сына, теперь нас никто не разлучит!
Сзади послышалось фальшивое насвистывание.
Обернувшись, Мышкин увидел приближающегося со стороны невидимой головы лошади мужчину в раззолоченном прелатском облачении.
- Смотри, малыш, вот к нам идет Папа Римский-Корсаков...- Ребенок перестал плакать и, приоткрыв рот, уставился на пришельца.
Приблизившийся Понтифик прекратил свистеть и, осенив Мышкиных крестом, протянул вперед свою пастырскую руку для лобызания.
- Э-э, здрасте! - замялся Пестель, внезапно почувствовав где-то в районе селезенки свое латентное православие. Вместо поцелуя он робко пожал папскую длань.
Клирик насупился и брезгливо вытер пальцы о золотое шитье своего наряда. На груди Пастыря, привязанное простой бечевкой, висело светящееся Любовью сердце. Взглянув на это украшение, Мышкин с особой щемящей тоской осознал, сколько любви он недополучил в своей жизни: поначалу его любила мама, но потом, когда он собрался жениться - разочаровалась; отец был равнодушен, окружающие не замечали, жена и теща - ненавидели...
Заметив интерес, Папа Римский-Корсаков предложил:
- Могу обменять.
- А на что?
- На мальчишку, - сказал Понтифик, окинув Мышкина-младшего взглядом знатока.
- Нет, нет! Только не его!
Пестер испуганно прижал к себе готового заплакать сына. Папа Римский-Корсаков разочарованно хмыкнул.
- Лучше возьмите это, - Мышкин протянул священнику свой импровизированный штандарт, - очень полезная вещь.
Папа согласился - ему понравились "аутентичные", как он выразился, зеленые разводы на цветастом поле.
Горящее Любовью сердце с чавкающим звуком плюхнулось в ладони Пестера Нелеповича, опалив кожу. Бечеву Папа Римский-Корсаков не отдал - на нее он нанизал извлеченные из потайного кармана сушки. Мышкин вынужден был спрятать сердце в карман пальто, теперь оно согревало его правый бок.
Внезапно налетел сильный ветер, и в небе загрохотало.
- Гром! Грянул майский гром... - Запел развеселившийся Папа Римский-Корсаков, надевая на шею ожерелье из аппетитных сушек.
Небо потемнело.
На лицо испуганного ребенка упала первая маслянисто-зеленая капля дождя.
Лошадь пошла, и поверхность крупа под ногами Мышкиных заколебалась...
- Распугал всех кошек гром... - между грозовыми раскатами донеслось пение удаляющегося раба рабов Божьих.
Пестер расстегнул пальто и, взяв ребенка на руки, кое-как попытался укутаться вместе с сыном.
- Пойдем-ка, малыш, в сторону головы.
Сверкнула молния, осветив бесконечную серебристую линию шеи. Сквозь шорох усиливающегося дождя Мышкин прошептал в сыновье ушко:
