Мы возвращались со Стариком из Города. Темнело. Небо позади нас затягивали черные грозовые тучи.
Мой учитель спускался вниз нечасто. Обыкновенно, припасы и новости приносил из Деревни я, а все, кто хотел увидеться со Стариком лично, приходили к нашей Хижине сами. Один из таких гостей рассказал, что в Город приезжает театр из Столицы, и Старик сразу же приказал мне собираться в дорогу. Я не сдержался и посмел возразить учителю, за что был бит Палкой.
Дорога в Город занимала около дня пешего хода. Это если шагать и шагать, останавливаясь только для недолгих привалов. И если путники бодры и здоровы... Хуже всего, что учитель крайние две недели кашлял отвратительным сухим "кхэ-кхэ-кхэ-кхэ". Ни отвары из трав, ни прогревание спины горячими камнями, ни липовый цвет, ни камфора - ничего не помогало. Старик стоически переносил все мои попытки лечения, но затем снова сгибался пополам от очередного приступа кашля. Больше всего меня пугало то, что Старик, опытный целитель и травник, не мог помочь себе сам. Каждую ночь я просыпался от кошмаров и долго лежал, вслушиваясь в темноту, а засыпал лишь различив среди пения цикад и шума ветра прерывистое дыхание Старика.
Что такое театр я знал по рассказам учителя. На представлениях бывать не доводилось, но на ежегодных осенних ярмарках в Деревне видел скоморохов и лицедеев. Стоит ли ради шутов пускаться в дальний путь, да еще и в таком состоянии?
Я складывал запасы трав и пищи в наши заплечные мешки и отговаривал учителя от похода в Город. Заваривал шалфей для прогревания горла и взывал к благоразумию и мудрости наставника. Каждую минуту рядом со Стариком я упрашивал, льстил, грозил, приводил неотразимые доводы и аргументы. А по ночам вслушивался в темноту и молился, чтобы учитель изменил решение. Все напрасно.
На дороге в Город нам не повезло. Попутчики попадались все конные и пешие: ни телеги, чтобы посадить - а лучше положить - Старика, ни смирного ослика с добросердечным хозяином. Каждый раз, видя как учитель захлебывается приступом "кхэ-кхэ-кхэ-кхэ", я готов был высказать все, что думаю про передвижные театры в целом и актеров и их близких родственников в частности, схватить учителя в охапку и силком тащить в ближайший постоялый двор, где держать взаперти до выздоровления. Но Старик шел дальше, Палка стучала по камням дороги, я плелся следом. Путь в Город занял три дня.
На главной площади вокруг сколоченного из досок помоста собралась толпа. Ремесленники в грязных фартуках и приехавшие в Город продавать дары Природы крестьяне никак не походили на завзятых театралов. Скорее, думалось мне, людей привлекла суета с постройкой подмосток: а вдруг казнь или что-то вроде того?
Ближе к началу спектакля я протолкался в первые ряды и протащил за собой Старика. В назначенное время прогремел гонг, один из артистов объявил название спектакля, обстоятельства, место и время действия и представление началось.
Итак, нарисованные на куске фанеры башенки и стены - это, наверное, замок. Бородатый мужик с бумажной короной на голове, значится, король. А что это за дородная женщина в пышном красном платье рядом с ним? Не так я представлял себе королеву... Не так...
Потом актеры заговорили, декорации начали меняться, история пришла в движение.
Вот молодой принц вернулся домой. Ага, а король-то ему отчим; не родной! И, значит, они с королевой - матерью! - сговорились лишить принца законного права на трон! Подлецы! Уж я бы на месте наследника...
Негромкое "кхэ-кхэ-кхэ-кхэ" выдернуло меня в реальность. Старик справился с очередным приступом кашля и продолжил смотреть представление с уважением, вниманием и интересом. Отдавая должное игре актеров, он не "погружался" внутрь спектакля и не попадал в плен эмоций. Зато публика смотрела на сцену широко распахнутыми глазами. Люди вокруг меня смеялись в забавных местах, сжимали кулаки, когда героям грозила опасность, и даже плакали в момент смерти принца.
Такое поведение взрослых, битых жизнью, недоверчивых в общем-то людей привело меня в удивление. Получается, главное - не декорации, бумажные короны и прочие условности, а отношения между героями, характеры и история, показанная на сцене. Словно, актеры знали секрет, как пронести сказку мимо внутреннего взрослого, умудренного опытом, циничного, практичного и вложить в руки внутреннему ребенку, который готов слушать и верить. И за свидание с детством публика благодарила актеров медью и серебром.
Представление окончилось и зрители обнаружили себя не в далеком королевстве, а на привычной площади Города. По толпе прокатился негромкий ропот, а потом раздались приветственные крики, о доски помоста застучал дождь из монет.
Я, видимо, под впечатлением от спектакля потерял бдительность и не уследил, как Старик тоже метнул несколько медяков под ноги актеров. Крик, плач, вой застряли у меня в горле. За что? Половину денег вырученных нами за травы этим шутам? Молодые здоровые лбы, на них пахать и пахать надо, а они нарисовали на холсте лес, сколотили из фанеры "замок" и выманивают деньги у доверчивой публики!
Старик сунул пару медяков мне в ладонь и кивнул в сторону сцены. Чтобы я своими руками отдал честно заработанные деньги этим актеришкам? Лучше теплого молока с медом купить учителю, или что-нибудь полезное в хозяйстве, или даже книгу! Я задумался о бунте. Видимо, у учителя жар; болезнь подточила обычную рассудительность и мудрость учителя. После, когда окажемся дома, Старик обязательно поймет и примет мои доводы, а в тесной толпе Палкой особо не размахнешься. Неужели один короткий спектакль стоит больше чем несколько дней моего лазания по горам в поисках редких трав? Я годами зубрил сотни названий и свойств растений, с риском для жизни карабкался по скалам, а эти шуты...
Толпа вокруг гудела, не желая расходиться; ремесленники, крестьяне и торговцы возбужденно переговаривались, обсуждая представление, героев и события спектакля. На лицах людей проступали обычно несвойственные им сосредоточенность и интерес, зрителей распирало желание высказать новые для себя чувства и мысли, но слов не хватало. Я смерил взглядом расстояние до сцены, размахнулся и бросил медяки на помост.
Мы возвращались домой. Часть пути повезло проехать на повозках, что двигались пустыми из Города, а крестьяне с потяжелевшими кошельками были рады поболтать с попутчиками. Я предложил заночевать на постоялом дворе, но Старик сказал, что ночью будет гроза и лучше добраться до Хижины сегодня. После дождя горные тропы становятся опасными и непредсказуемыми, как змея в темной комнате.
Чтобы не огибать Гору по дороге, решили сэкономить время и подниматься по склонам, без привычных тропинок и знакомых ориентиров.
Темнело. Мы шли, забираясь все выше и выше. Луна освещала нам путь, заливая серебристым светом редкий кустарник и камни. Я перебирал в уме события прошлых дней и смотрел под ноги Старику.
Почему он не лечится? Почему отдал все деньги актерам? Может быть, учитель чувствует приближение смерти? Может быть, мы поперлись ночью по опасным склонам, потому что ему уже все равно?
От таких мыслей становилось совсем плохо. Я гнал их, но они возвращались.
Что я буду делать, если Старика не станет: сгинет от своего кашля или свалится в одну из расщелин? Как мне тогда жить? Без учителя, без его советов, без поддержки, без помощи. Как? И, главное, зачем?
Мир без Старика казался бессмысленным, пустым и, в целом - невообразимым.
Внутри меня жгло желание остановить учителя и сказать, что ему не нужно умирать: я не готов. Пусть поживет еще хотя бы пять-десять лет, я успею стать взрослее и сильнее. Я не переживу, если его не станет. Сначала родители, теперь Старик... Желание высказать, вывалить мысли и страхи учителю жгло нестерпимо. Но от этих слов тянуло истерикой обиженного ребенка, и я молчал, терпел и шел дальше. Такое стыдно говорить и стыдно думать.
Если Старика не будет рядом, то... А что посоветовал бы мне Старик? Я его никогда не спрашивал об этом, а он, обычно, с советами не лез.
Если это случится... когда-нибудь, не сейчас... то я буду жить так же, как если бы Старик каждую секунду был рядом. Словно, актер на сцене я продолжу играть свои роли: ученика, травника, начинающего целителя - не для других, не для себя, а для Старика. А он с небес, из этого зрительного зала будет наблюдать за моей игрой.
Каждое утро я буду просыпаться в Хижине, читать Писание, возделывать Сад, собирать травы и помогать жителям Деревни. И буду играть свои роли хорошо, чтобы Старику, моему единственному зрителю, не было стыдно за своего ученика.
Где-то позади в глубине грозовых туч раздался первый раскат грома.
Я так ничего не сказал учителю и ничего не спросил, чтобы не сбивать ему дыхание, но вскоре Старик остановился, чтобы передохнуть.
- Этот поход в Город... театр... - сказал он, словно извиняясь. - Не знаю, сколько мне осталось, но для тебя полезно было увидеть...
Опираясь на Палку, он взобрался на каменистый выступ и подал мне другой конец, чтобы помочь подняться наверх.
И в этот момент меня настигло прозрение, оглушающее мгновение ясности. Как вспышка молнии оно высветило истину, которую я так силился нащупать в темноте. И как эхо грома во мне отдавалось понимание главного.
В этом мире есть я и Старик, а остальное, включая сам мир - лишь декорации.