Я отлично помню, как увидел ее в первый раз - девушку с глазами цвета лавы. Она сидела на придорожном камне, склонив голову так, что длинные вьющиеся русые волосы рассыпались, завесой оградив ее от мира. Безмолвно и неподвижно, как будто сама окаменела.
Мой спутник Ам-шер - правитель тех мест - закаленный во многих побоищах воин при виде ее внезапно остановил коня, бросил поводья и почему-то сцепил мизинец правой руки с указательным пальцем правой - знак оберега. Затем заговорил. Этот напевный язык был мне незнаком и непонятен, хотя некоторые слова разобрать все же удалось. Судя по всему то был устаревший вариант языка, на котором народ Ам-шера говорил ныне. Было удивительно слышать, как высокий плечистый с величественной осанкой всадник уговаривает девчонку-бродягу не причинять ему вреда. Я подумал, что ошибся, проявив чрезмерную веру в собственные лингвистические способности. Бродяжка лишь кивнула в ответ, безмолвно и не поднимая головы.
Мой несколько успокоившийся, но явно все еще потрясенный спутник подобрал поводья и явно вознамерился продолжить путь. Я поспешил за ним, но вовсе не с тем, чтобы оставить неясную ситуацию без объяснения.
- Постойте, - сказал я, оборачиваясь на странное существо на камне, - кто это? Может ей нужна помощь?
- Нет, - односложно ответил Ам-Шер, не замедляя хода.
Что могло вызвать эту поразительную перемену в моем обычно добродушном и щедром на помощь спутнике? Я немало путешествовал среди миров и отлично знал, что у всех народов существуют суеверия и обычаи, нередко потрясающей странности. Может быть, эта женщина была колдуньей, изгнанной из собственного поселения? Или оставленной у алтаря невестой? Или жрицей некоего причудливого культа? Мой спутник явно не желал вдаваться в объяснения. Мы неторопливо, но верно отдалялись от этой загадки. Лучи заходящего солнца окрасили поверхность распростершегося по левую руку озера в рыжевато-розовый цвет. Я еще раз обернулся на застывший темный силуэт.
Не стану приписывать себе талант провидца, но в тот момент я понял, что кем бы она ни была, уходить она не собиралась. Она пришла туда, чтобы умереть вот так, в одиночестве, при свете звезд, на остывшем камне.
Я резко завернул коня и галопом помчался назад, не обращая внимания на встревоженные восклицания Ам-Шера, на его призывы "не делать этого". Что именно он имел ввиду я тогда не понял.
Я соскочил с коня и подошел к неподвижной девушке. Убрал с лица русые пряди. Пожалуй, ее нельзя было назвать красавицей, но черты лица ее были правильны, а кожа чиста. Глаза были закрыты и я решил было, что она слепая, но подъехавший Ам-Шер воскликнул:
- Не заглядывай ей в глаза! Не смотри на нее!
Но он опоздал. В тот момент я уже взял ее за подбородок, и мягко, но непреклонно заставил поднять голову, мысленно повелевая посмотреть мне в глаза. Ресницы ее задрожали, на лице отразилась внутренняя борьба, но через несколько минут она все же раскрыла глаза и в упор взглянула на меня.
У меня за спиной раздался вскрик и я увидел, что Ам-Шер зажмурился и загородился рукой, как от яркого солнца. Но он явно был невредим и я снова перевел взгляд на девушку. Ее глаза были цвета лавы. Говорят глаза - зеркало души. Если так, что ее душа была дверью в преисподнюю.
Мне показалось, что странная девушка смотрела на меня с жалостью, но разве огонь способен выражать эмоции? Ее губы слегка скривились, на щеке заблестела слеза, но не огненная, как я почти ожидал, а обычная, прозрачная, хотя, возможно, не менее обжигающая.
- Зачем? - прошептала она хриплым голосом, явно отвыкшим от человеческой речи.
- Я думал помочь, - ответил я раздосадованно. Эта шарада начинала мне надоедать. Я обернулся к Ам-Шеру и раздраженно потребовал от него объяснений. Полагаю, в тот момент ему хотелось просто взять и уехать, но, видимо, правила гостеприимства не позволяли.
- Ее взгляд сулит несчастье, - скороговоркой отозвался воин, не отнимая руки от лица.
Так я и знал. Очередное суеверие. Хотя эти глаза...
- Какое именно? - спросил я иронично. - Скоропостижную смерть?
- Хуже, - ответил Ам-Шер без тени иронии. - Долгую жизнь, полную несчастий.
Те, кто знают меня, вынуждены будут согласиться, что живу я уже довольно долго и что до сих пор счастья мне видеть не приходилось. Так что сие предсказание меня не особо напугало. Девушка явно нуждалась в еде и крове, поэтому я, не долго думая, посадил ее на своего верного скакуна, который почти не ощутил этого добавочного веса, затем вскочил в седло сам и направил коня вслед за мрачным, как туча воином. Странные глаза я завязал своим платком. За все время нашего возвращения не было сказано ни слова. Вечерняя трапеза тоже прошла в молчании. Было ясно, что мое дальнейшее присутствие под кровом Ам-Шера будет нежелательно, поэтому наутро я покинул его хоромы. Девушку с глазами цвета лавы я, конечно, взял с собой. Она беспрекословно слушалась меня, но не произнесла ни слова и двигалась как во сне. Впрочем, то же самое можно было сказать и с вышедшим попрощаться хозяином. Он понял, что от своей новой спутницы я не откажусь, а на пустые разговоры сил тратить не желал. А потому просто щедро снабдил меня в дорогу и крепко обнял на прощанье.
Было так рано, что на траве еще лежала роса, а дорога была сокрыта туманом. И в этом странном расплывчатом безмолвии мы расстались.
Несколько дней мы ехали в молчании. В лесу было приятно и прохладно, затянутое серыми тучами небо, изредка окропляющее землю мелкими брызгами, располагало к размышлениям. Ам-Шер щедро снабдил меня провиантом, так что я не испытывал потребности заезжать в окрестные поселения. Каждый вечер я разводил небольшой костер, готовил нехитрый ужин, и мы ложились под сенью очередного могучего дуба или ясеня. А на утро мы завтракали и продолжали путь. Моя спутница не сделала никаких попыток снять с глаз повязку и, похоже, не испытывала особого неудобства, позволяя ухаживать за собой, как за слепой. Быть может, она привыкла к такому обращению.
За все это время нам повстречалась лишь пара крестьян, видимо, возвращающихся домой с ярмарки. Вид наш насторожил их, но они ничего не сказали - лишь поспешили пройти мимо. Опасаясь того, что встречи участятся я попытался наложить на нее гламур - подобно тому, что скрывал от окружающих мою подлинную сущность, но девушка закричала, как будто с нее сдирали кожу и мне пришлось отказаться от этой идеи. Она долго еще сидела, обняв руками колени, и тихо всхлипывала.
По прошествии несколько дней, когда седельные сумки опустели, я, наконец, решился заговорить с ней. Мы сидели у костра и доедали последние запасы вяленого мяса и уже черствого хлеба.
- Кто ты? - спросил я, не зная как еще начать этот разговор.
Она замерла, опустила руки и некоторое время так и сидела. Если бы на глазах ее не было повязки, я решил бы, что она смотрела на огонь. Я уже подумал было, что она не станет отвечать, но тут раздался ее голос. Только теперь в нем не было ни капли хрипоты, поразившей меня в первый раз. Напротив: он был низким, напевным, выразительным, как инструмент искусного барда. При этом она не пошевельнулась, не повернула головы, не изменила позы. Казалось, она находилась в трансе и напевно рассказывала заученную наизусть историю.
"Давным-давно," - начала она, - "жил был один человек. Имени его я называть не буду, чтобы не оказать излишней чести его духу. От своих односельчан он ничем не отличался. Выучился - то ли на мельника, то ли на скорняка, то ли на плотника, уж неважно, - женился, завел детей. И жил долго и... пускай не счастливо, но в довольстве и в покое. А когда ему было лет девяносто от роду и жена его давно уже лежала в могиле, а дети детей уже имели внуков, зашел к ним в село бродячий маг. Безымянного магия безумно заинтересовала - он раньше ничего подобного не видел - и пригласил он мага к себе погостить. А тот и рад, конечно: нечасто его так радушно привечают. Не прошло и месяца, как стало очевидно, что у Безымянного к магии талант, дар... Он все схватывал на лету - в его-то годы! - и дни и ночи возился в своей новой "лаборатории" над всякими зельями и заклинаниями, как ребенок с бирюльками. Кто-то скажет: счастье на старости лет себя так найти, а для того трагедией обернулось. Ибо понял, что всю жизнь растратил попусту, удовольствовавшись малым и не помышляя о большем.
И решил он тогда напоследок осчастливить человечество. Говорят, душу Темному продал, за новую жену. Только не простая смертная она была, а саккуб в смертную женщину превращенный. Безымянный вскоре умер - никакая магия бессмертия не дарует. Во всяком случае не нашел он его, да и не искал, возможно. А у жены его вскоре родились девочки-близнецы с глазами цвета лавы. И те, кто с ним взглядом встречались отправлялись искать свое счастье и не могли остановиться до тех пор, пока счастья этого не обретут. Во всяком случае так Безымянный в завещании своем написал. Только люди скоро поняли, что никакое это не благословение, а проклятие худшее из худших.
Люди, заглянувшие в огненные глаза, оставляли семьи - мужей, жен, детей, родителей - и отправлялись странствовать по свету. Редкий оставался. Так и скитались из года в год...
Когда поняли, так дом Безымянного, конечно, спалили. Вместе с женой-саккубом. Но девочки к тому времени уже вырасти успели, собственные дети появились. В общем, всех не нашли. С тех пор и рассеялись по свету. И где-то их за божества почитают - в храмах селят, а где-то за ведьм и порождения ада."
Последние слова были сказаны совсем тихо. Некоторое время я сидел неподвижно не потому, что надеялся на продолжение, - что тут можно было добавить, - а просто пытаясь понять это странное существо.
- Почему это плохо? - спросил я осторожно. - Дать человеку возможность найти свое счастье?
Девушка подняла голову, как будто с удивлением, и некоторое время беззвучно шевелила губами, видимо, подыскивая слова.
- Это как хлеб, - сказала она наконец хриплым шопотом.
- Как хлеб? - переспросил я, хмурясь в недоумении.
- Ты любишь мягкий белый хлеб, - объяснила она, - но ешь черствый черный. Потому что иначе умрешь. Это как... как разыскивать мягкий хлеб и не есть ничего другого.
Я задумался над этой метафорой. Я вспомнил тех, чьи желания мне приходилось исполнять. Нередко то, чего они желали всю жизнь, оказывалось на поверку смешным, мелочным, скучным... ненужным им. Хотя, должен признаться, в этом и была моя цель. Ведь я всегда пытался доказать своим гостям, что их реальность куда лучше мечты, что эти две плоскости не параллельны, что достаточно изящного поворота грани, и мечта может осуществиться, превратиться в реальность. Как в любимой людьми игрушке - разноцветным кубиком-головоломкой.
Я стремлюсь примирить людей с реальностью, а это странное порождение безумной магии... поссорить?
- Это как горная вершина, - снова заговорила она так неожиданно, что я вздрогнул.
- Как горная вершина? - не понял я.
- Если ты твердо знаешь, что будешь счастлив лишь на горной вершине, но ты не в силах достичь ее. Люди, заглянувшие нам в глаза будут карабкаться вверх, на коленях, обдирая ладони и, в конце концов, скорее всего сорвутся в пропасть, так и не достигнув цели своего назначения.
- Ты считаешь, что лучше удовольствоваться тем, что есть? - спросил я.
- Не знаю, - ответила она нерешительно. - Быть может... Если бы счастье было заведомо достижимо... Я... Я не хочу быть причиной стольких разбитых судеб, - добавила она совсем тихо, но так отчетливо, что эти слова еще долго отдавались у меня в ушах.
Возможно, будучи магическим существом, она разоблачила мою завесу скрытности, увидела мою суть. Это было желание, высказанное просто и ясно. Единым движением руки я сорвал повязку с ее глаз. Затем достал хрустальный шар и поднес к ее лицу. Она заглянула в него, и туманные глубины наполнились дымом и пламенем. На мгновение я испугался, подумав, что ее магия окажется сильнее моей. Затем вдруг посмел надеяться, что это пламя разрушит сковывающие меня цепи. Но ничего не случилось. Шар лопнул, как мыльный пузырь, а мы по-прежнему сидели у костра. Глаза моей спутницы были закрыты.
Затем она открыла их, и я отпрянул от неожиданности. Теперь зрачки были молочно-белыми. Она избрала слепоту с тем, чтобы не смотреть на мир, в котором она причинила столько страданий и который принес ей столько боли в ответ.
На следующее утро, мы заехали в ближайшее поселение и я выдал ее за найденную в лесу бродяжку, что было не так далеко от истины, и отдал на попечение сердобольной старушки. Пожалуй, они нуждались в друг друге. Та была очень благодарна за помощницу и компаньонку, и от души угостила меня, хорошо снарядив в дорогу.