Выглядывать ночью на балкон - не моя страсть, так что заметил я его совершенно случайно.Он сидел на перилах, будто это самое обычное дело, а плащ его готовыми вот-вот расправиться крыльями вздрагивал снаружи.
- Привет! - сказал я. - Заходи. Ты, наверное, замерз.
- Вовсе нет, - как ни в чем не бывало, ответил он. - А разве ты не спишь?
- Как видишь. Заходи, я угощу тебя чаем.
- А какой он? - спросил, все еще не спеша спрыгнуть с перил.
- Горячий и терпкий.Он пахнет нагретой солнцем летней степью, потому что я кладу туда разные душистые травки.Если хочешь, я дам тебе еще клубничного варенья, а это - самая вкусная вещь на свете, по крайней мере, так я считал в детсве.
- Звучит заманчиво. Пожалуй, я согласен, - и он наконец вошел в комнату, где я смог его рассмотреть при свете настольной лампы.
С виду - обычный десяилетний мальчишка, разве что одет страновато, да густая нечесаная копна волос светло-пепельного, почти седого цвета.Вот только глаза... Большие, внимательные, медово-желтые, с вертикальными, как у хищной птицы,зрачками. А впрочем, уже и не желтые - зеленые с холодным серым отливом, совсем серые, как осенние обложные тучи,а вот и голубизна пробилась, и уже совсем голубые, цвета апрельского неба, и снова переливы желтизны. Да кто ж ты такой, паренек?
- Кто ты? - не заметив как, вслух спросил я.
- Странник,- все так же спокойно ответил он, и, пока я хлопотал над чаем, стал объяснять. - Никто не знает, как и почему появляются странники. Некоторые из нас, которые потом становятся самыми сильными, быстрыми и задиристыми, рождаются из смерчей. Другие, которые так любят долго наблюдать за землей внизу, уютно устроившись на пушистом облаке - из прохладных капелек тумана. Самые веселые и озорные - из серебряных нитей весенего дождя. Но, родившись от земли, мы почти никогда не возвращаемся к ней, оставаясь в небе.
- Почему? - спросил я. - Что там, в холодной пустоте, так крепко держит вас?
- Свобода, - ответил он, и в глазах его сверкнуло выражение летящей птицы. - Вы, люди, не знаете, что это такое...Смотри, я покажу тебе!
Вертикальные орлиные зрачки придвинулись ближе, распахнувшись, как окна, и я вылетел сквозь них в темно-сиреневый бахат ночного неба, расшитый блестками звезд, с трудом увернувшись от ближайшей. Земля далеко внизу была почти неразличима, но меня это совсем не волновало - я просто плыл, купался в лунном серебре, которое покалывало кожу крошечными ледяными иголочками, и это было так приятно, что я закрыл глаза, отдаваясь ощущению, но и за веками мерцало и переливалось лунное покрывало.
Внезапно иголочки лунного света исчезли, и я открыл глаза. Открыл - и от неожиданности свечой взмыл вверх, но почти сразу остановился. Я оказался как-раз между двумя грозовыми тучами, в самом центре бури. Чернильные громады с седой бахромой по краю двигались так близко, что несколько раз царапнули меня жестким наждачным краем и недовольно заворчали. Я спустился чуть ниже, не желая мешать их спору, и тут они столкнулись! Я оглох и ослеп - прямо в меня ударила синяя молния. Какая-то часть меня, наверное, та, что еще оставалась мною, на миг испугалась до тошноты, но напрасно - поцелуй молнии был для меня сейчас внезапным острым наслаждением, почти как на пике любви.
И, вдохновленный им, я волчком ввинтился в брюхо ворчливой черно-багровой тучи, промчался сквозь нее, и вдруг вылетел в хрустальный холод и ослепительную синеву умытого утреннего неба. Внизу, подо мной, ссорились тучи, постепенно растрачивая силы и светлея, а здесь плескался пропитанный светом невесомый бесконечно-голубой океан. Даже ветры не залетали на такую высоту, только промелькнула спешащая по своим делам стайка ангелов. И, пьяный в дым голубой бесконечностью и медово-терпким вкусом солнечных лучей, я понесся вперед что было сил с каким-то дурацким восторженным воплем - просто не было сил молчать - но он скоро оборвался, потому что от бешеной скорости в легких не осталось воздуха, и человеческая часть меня снова испугалась, но это было уже не важно...
Я пришел в себя в своей комнате, пытаясь успокоить все еще бредящую этим полетом голову и усиленно моргая - глаза никак не хотели снова привыкать к приглушенному свету настольной лампы и успевшим уже выгореть обоям в цветочек.
- Ну вот, теперь ты знаешь, - сказал мой гость, прихлебывая чай, - Скажи, у людей есть что-нибудь, достойное встать рядом? - и что-то царапнуло меня в его глазах, как жесткий край грозовой тучи.
- Есть, - сказал я не очень уверенно, но потом голос окреп. - Любовь дает людям небо и крылья, ставя вровень с вами.
- Неправда! - и плащ за его плечами возмущенно вскинулся, отбросив на обои резкий росчерк тени крыльев, - Любовь привязывает вас к земле, лишая свободы!
- Она делает нас нужными, и этим дает более высокую свободу, потому что "свобода для" больше, чем "свобода от". Хотя вряд ли вы, странники, поймете это.
- Делает нужными? Это то, что вы называете долгом?
- И это тоже...
- Тогда почему он так часто пригибает вас к земле, как тяжелый камень?
- Потому что долг - это часто та любовь, о которой мы забыли или перестали замечать ее. Достаточно просто понять это, и он перестанет быть тяжестью.
- А как же безответная любовь, от которой вы так страдаете?
- Если это действительно любовь, она дарит и не меньшее счастье. А страдание...Оно гораздо больше от отсутствия любви.
Мой ночной гость долго молчал, и плащ его спокойными усталыми складкам спускался на пол. Наконец, поднял глаза, окатив меня звенящей голубизной холодного и бесконечного, как свобода странника, неба, в котором я сам мчался так недавно:
- Однажды один старый маг сказал мне, что людям нужна любовь, чтобы приблизиться к
вечности...
- Он был мудр.
- Да. Он очень долго жил. Мы вообще живем во много раз дольше людей, поэтому нам не нужны посредники в разговоре с вечностью. Уже рассвет, - он встал и подошел к балконной двери. - Мне пора возвращаться.
- Погоди! - торопливо окликнул я, зная, как легко он может уйти. - Скажи, зачем ты приходил?
- Я хотел узнать, как и чем живут люди. Ты был не первым, у кого я гостил. Но, наверное, последним.
- И что ты узнал?
- Знаешь, я не хотел бы быть человеком. Прощай! - голос еще был здесь, а сам он уже исчез.
Я вышел, глядя во все глаза в светлеющее небо, переливающееся всеми оттенками перламутра, пытаясь найти в нем след гостя. И ответить себе, а хотел бы я быть странником? И так ли уж я уверен в том, что говорил, в том, что человеческая любовь выше его свободы? Как только мне показалось, что я нащупал ответ, телефон нахально разбил хрупкую утреннюю тишину. Начался новый суетливый человеческий день. Потом он кончился, начался еще один, и еще один, и еще...Моя бессонница тоже захлопоталась и забыла обо мне, так что времени найти ответ я пока не выкроил.