Аннотация: Таёжная история, про золото, жизнь и смерть
Чем отличаются "сибирские бичи" от пресловутых бомжей? Да всем. Вообще, всем: и образом жизни и, как модно сейчас говорить, мотивацией, и прочим. Бомж - это выпавшая из жизни, опустившаяся особь, чаще всего, не способная ни к чему созидательному, кроме добычи бутылки косорыловки на опохмелку. Сибирский же бич - это история другая, история, ещё ждущая своих исследователей и диссертантов. Он, чаще всего, тёртый идейный бродяга, способный и себя прокормить, и защитить при надобности. Единственный внешний признак, объединяющий обе категории - выпивка. Но в том-то и дело, что это лишь внешний признак: бомжара хлебает всегда, а бич - только тогда, когда нет работы в межсезонье, иначе он мигом скатывается в категорию вонючего бомжары. Такие дела.
Казалось, в проклятые 90-е кончилась эта самая братия сибирских бичей, не стало, говоря по-научному, для их существования экономической основы. Строительство капитализма с российским оскалом выкорчевало сезонные работы в разных геологических экспедициях и на разных прочих комсомольских стройках, исчезла строительная шабашка, а там, где это сохранилось в каких-либо размерах, в очередь встали вполне благополучные работяги, вышвырнутые "мягкой" рукой рынка на обочину жизни.
Кому при таком раскладе нужны рукастые, смекалистые, но своенравные и не привязанные семьёй и излишним количеством документов, а также не обременённые суеверным уважением к законности, вечные бродяги. Таких шибко-крепко и не погнобишь, они в любой момент пошлют всё нахер, ежели чего не по нраву: снимутся с места, наплевав на всякий расчёт, а при уходе ещё и в морду дадут, если не круче. Вот и исчезли они из виду со своими хрестоматийными послесезонными загулами, долгим, до белки, гудежом и такой же разгульной, во всю широту души и тяжкой, как запущенный рак, работой.
Где уж они доживали и ныкались, не особо и понятно, но как-то сохранились, в нулевые вновь возродившись, аки мифическая птица Феникс. Тогда Севера стали малость оживать, и мелким-средним фирмёшкам и прочим ОООшкам с ИПэшками стала вдруг необходима непритязательная рабочая сила, не претендующая на трудовые договора и КЗОТ, способная делать одной парой рук столько же, сколько сделают две, а то и три пары разных гастриков или вербованных.
В тайге своя специфика, которой не на каком факультете менеджмента не учат, будь то Гарвард или всемирная академия околовсяческих наук на базе ПТУ из славного Ново-Задрищенска. Есть там нюансы, которые не то что в строгое прокрустово ложе учебников не уложишь, но просто без мата и живого примера не объяснишь. Вот и взяла жизнь свое, стали вновь плодиться свободные удачники и неудачники славного племени сибирской бичевы, попадая в него, кто сознательно, а кто по наитию. Запорхали в хороводном разгуле "несчитанные" (не чета полновесным советским, конечно), заработанные тяжким трудом, тысячи, вроде как и не потом-кровью они добывались, а ласточкой с неба в карман упали - и зазвучали вновь рассказы о несбыточных мечтах "вот брошу пить и уеду домой...", поехали пассажиры попуток по зимникам в поисках лучшей доли...
Вот из пятерых, сидящих у импровизированной печки в ожидании самого благостного утреннего крепчайшего чая, трое точно были продутыми всеми ветрами, прожженными всеми кострами, теми самыми бичами. На вид каждому из них можно было дать и тридцать, и пятьдесят с одинаковым успехом, не читается возраст на таких мужиках. Оставшиеся двое были значительно моложе, годков, может, около двадцати, двадцати с небольшим. С речушки несло утренней холодной сыростью и все невольно жались к горячему железу печки.
- "И чего будем делать, Стёпа?" - спросил тот, что священнодействовал с заваркой. "Не ментов же на наш Клондайк вызывать!?"
- "Ага! Ещё и расскажем им, чего тут делаем, как рыбу на лопату ловим" - гоготнул другой.
Тот кого называли Степаном, ни слова не говоря, смотрел куда-то в сизую утреннюю дымку, не торопясь отвечать. Потом, всё так же молча, достал из нагрудного кармана мятую пачку Оптимы, щёлкнул дешевенькой китайской пьезой, с удовольствием глубоко затянулся.
- "Ну, чего молчишь, бугор?"
Степан не торопясь докурил до самого фильтра, щелчком отправил бычок в горячее нутро печки и, с расстановкой всегда уверенного в своих действиях и словах человека, сказал. - "Банный день делать будем. Завтра. А сегодня мужиков похороним по-людски и помянем. Возражения есть?"
Ответом ему было молчание, но молчание одобрительное. Притомились мужики за два месяца основательно, ворочать грунт в рукопашку и потом промывать породу в стылом ручье - то ещё удовольствие. Да и на нерве постоянно, дело-то с законностью ничего общего не имеет, кроме скупых строчек в уголовном кодексе. Конечно надо полагать, что у "заказчика" Рустема, что нарезал им эту делянку, более или менее всё схвачено. Но чем чёрти не шутят, когда ангелы спят. Золотишко - штука такая, что любые неожиданности за собой тащит, чаще всего, неприятные. Могут и местные решить поживиться, может и какая-нибудь рейдовая группа, работающая по таким вот "чёрным старателям", налететь, да чего только не может случится. Есть, конечно, на таборе и карабин, и пара ружей, но это утешение слабое, ежели чего, валить будут сразу и наглухо, айкнуть не успеешь, а с ментами или, скажем, фоксами не навоюешь, с двустволкой на автомат только явный клиент дурки попрёт. Вот и пахали мужики, нет-нет, да на ближайшие кусты оглядываясь.
Муторная, конечно, работёнка, но привычный "воруй лес" и менты, и бандиты зажали так, что хрен дернешься. Это в 90-е можно было внаглянку чуть ли не у дороги лес валить - и на каждом тупике без намёка на документы сдать, теперь, куда ни кинь, всё связано-повязано и чужим хода нет. В сейсьму на косу-то не всегда устроишься, здесь, как повезёт, так же, как и в артель официальную, или на лесозаготовки - да и на откровенное кидалово можно нарваться легко и непринуждённо. Вот Степана и свели старые знакомые с тем самым Рустемом, деловым заказчиком, условия были неплохие, жратва-инструмент-дорога и прикрышованная точка от заказчика, расценка на грамм, не сказать, чтобы высокая, но вполне на уровне, миллионером не станешь, но и с пустым карманом не уйдёшь. Так что, разумный риск, перетерпеть можно, не впервой.
Раза два приходил вездеход, забирал намытое и, как было договорено заранее, привозил кой-чего из продуктов, водки малость и чеки о переводе денег на карту Степана за отгруженное в прошлый раз. Такая система всех устраивала, мужики знали, что им заработанное не надо будет после догонять, а Рустем страховался, что они, с психу и по недоверию, подкрысят малость незаконного металла и попрутся сдавать его самостоятельно, этот расклад почти гарантировано вёл к тому, что и сами попадут, и "контору попалят", соответственно, подставив и его, Рустема, "под фонарь". А такой бизнес подобных засветок не терпит.
Всё шло хорошо-спокойно, но вот вчера к вечеру обрывчик, под которым они старались, неожиданно сошёл в реку, обнажив небольшую пещеру. Геморрой, конечно, образовался, небольшой, но неприятный, надо было переносить работы выше по течению. Но самая засада вышла не в этом: пещерка оказалась набита человеческими костями, вперемежку с оружием. Неожиданный такой вот сюрприз преподнесла неприметная таёжная речушка.
Сначала, конечно, все сунулись поковыряться, больно уж находка неожиданной оказалась, но через несколько минут Степан всех выгнал чуть ли не пинками, сам же остался среди костяков до самого темна. Вернувшись на табор, он, даже не попив чаю, улёгся и уснул, или сделал вид, что уснул, утром же, едва забрезжил рассвет, организовал подъём. Приняв без особых возражений план на два ближайших дня, бригада помалу оживилась, и чай поспел, и сон разогнался уже. А под чаёк и сигаретку, в преддверие условно выходного дня, можно и поговорить малость.
- "Ты, Кирча, возьмёшь малого, и сооруди крест добрый из листвяка, что б не гнил" - под общий негромкий разговор давал распоряжения Степан.
Кирча, такой же, как и бригадир, крепкий мужик неопределенного возраста, кивнул согласно. Но тут же подал голос малой, которому не улыбалось через чапыжник переть заготовки для креста из неподъёмной сырой листвиницы, тем более, зная Киршу не понаслышке, он сразу понял, что крест карманным не получится.
- "Степан, а может, ну его, этот самый крест, к ..... ! Его и видно будет даже с вертушки, а мало ли какой кипеж здесь был, на нас потом все и свесят! Там вон десяток жмуров - и все при оружии, кто знает, кого и за что здесь валили и втихаря ныкали! И вдруг там, вообще, не христиане, а чурки какие-нибудь или коммунисты" - малой тараторил с небольшим, в рамках дозволенного, но заметным наездом.
- "Ты, малой, не шебурши, есть там и православные, и коммунисты там есть" - Степан жестом остановил готового оборвать парня Киршу.
- "А ты откуда знаешь?" - малой не желал просто так сдаваться. - "Может, ты ещё, и чего здесь раскосячилось, в курсе!?"
- "В курсе" - просто ответил Степан, вытряхивая чаинки из кружки. - "Только после, к вечеру, расскажу, как поминать сядем" - разом обрезал возникший у всех вопрос. - "Чалдон, пошли со мной, поможешь"
Третий взрослый мужик легко, по-кошачьи, поднялся вслед за бригадиром.
- "А ты, Николаша, остаешься обед варганить, и там в палатке спирт стоит, разведи сейчас на литру" - закончил утреннюю разнарядку Степан.
И, ступая на землю, как врастая в неё корнями, не оглядываясь, отправился к пещере.
Управились, уже ближе к вечеру. Общую могилу сделали здесь же, река ещё долго съехавший яр не размоет, так что, в сухости могилка будет. Сноровисто подрыли-подкопали, уложили кости в кой-каком порядке. Степан, не обсуждая ни с кем, по какой-то своей системе собрал кой-какие находки и отправил Чалдона схоронить в стороне от табора, остальное ушло вместе с хозяевами в землю. На попытки порасспросить чего или взять на сувениры Степан только ёмко и многосложно матерился.
В схрон ушли несколько винтовок, штыки, ножи и пара сабель или шашек, присутствующие в них особо не разбирались, а бригадир лишь буркнул в ответ на вопрос молодых что-то типа "потом лекцию говорить буду, любознательные вы мои, твою бога душу ........мать....мать...", и снова мать с отцом. Туда же, в схрон, пошёл пулемёт, похожий на тот, из которого "товарищ Сухов" душманов-басмачей пачками валил. Так и проработали, перебрасываясь редкими фразами, да накоротко перекусив, запив шурпу полстаканами разведённого речной водичкой спирта. Наконец, организовали холмик, отдалённо напоминающий могильный, установили тяжёлый крест, ладно изготовленный умелыми Киршиными руками и толковой буржуйской мотопилой. Постояли малость молча и отправились на табор, откуда доносились заманчивые запахи жареного.
- "Ну, помянем воинов русских, на какой бы стороне они не бились!" - витиевато и не очень понятно поднял поминальный тост Степан.
Он встал из-за стола, перекрестился и выпил залпом спирт, разведённый градусов до пятидесяти. Обстоятельно закусил жареной сохатиной, добытой по случаю на днях, закурил и, не дожидаясь вопросов-распросов, начал говорить. Его никто и не думал перебивать, даже жевать перестали, хотя стол можно было смело назвать богатым, Николаша расстарался на совесть.
- "Я ж, мужики, кроме университета "за хозяином", ещё и в настоящем универе учился, на истфаке, и даже после этого пару лет в краеведческом музее поработал, это потом уже... Ну, не суть важно. Короче, краеведение меня и тогда увлекало, да и сейчас книжки почитываю, при случае. Но тогда особенно, тогда ж перестройка с перекройкой была и мы, молодые и горячие, всё тайны мечтали раскрыть, которые от нас комуняки прятали столько лет. А в Сибири нашей, где не копни - везде на что-нибудь этакое наткнешься, ну а тридцатые годы, те особенно весёлые были.
Тут как раз культ вовсю развенчивали, аж с пеной у рта, интеллигенция, к которой и я тогда себя причислял, готова была из шкуры вывернуться, чтоб советскую власть обосрать, как можно жиже и вонючей. Ну, значит, где-то тогда я с этим делом и столкнулся, заочно, конечно. Был у нас такой насквозь, аж до трусов, демократичный доцент Игорь Вячеславович, вот он и накопал, нас познакомив, с рапортом областного НКВД о белоэмигрантской банде, прошедшей рейдом по нашим северам. Вы особо не удивляйтесь, ребятки атамана Семёнова аж до 45-го года резвились в Сибири и на Дальнем Востоке, до тех пор, пока их в Китае, вместе с пригревшими их японцами, на ноль не помножили.
После начала тридцатых, они, конечно, ничего особо серьёзного сделать не могли, но гадили преизрядно советской власти; ежели кто думает, что тут у нас тишь да гладь-божья благодать была, тот глубоко ошибается. Пространства огромные, населения мало, границу даже в самые лучшие годы наглухо перекрыть не могли, что уж про тогда говорить. Вон, в 40-м, один атаманец из Манчжурии до моря Лаптевых, практически, дошёл, там, правда, его и положили, ну да не суть.
Короче, продолжалась гражданская война, хоть и не громко, но продолжалась, тем более, что у Союза "доброжелателей" хватало. Одни японцы чего стоили, прикормили всех, кого могли. Порой такая мразь у них с рук хавала, что, пожалуй, только польская или там уругвайская разведки такими бы не побрезговали. Вот они и щупали со всех сторон, и впрямую на границе, и разные отряды и банды засылали пачками. Косточки одного такого отряда мы сегодня и упокоили - это широко известный в узких кругах отряд полковника Мельника. Был такой жук-скоробей мутный, за ним с 18-го года такой шлейф тянулся, что его и свои-то ненавидели, не говоря о прочих. Из него потом даже героя белого дела слепить не получилось, как ни старались, шибко уж парень кровушкой замаран был. В 39-м дело было".
Степан махнул разом протянутый стакан со спиртом - "Может, в палатку пойдём?" - спросил он, продышавшись: вечернюю дозу спирта развели покрепче, с прицелом на то, что похмелье завтра можно будет полечить не ударной работой, а вполне привычным народным способом, в связи с банным днём.
- "Нет!? Ну, тогда костёр надо запалить, а то по темнянке неуютно".
Кирша занялся костром, не доверяя это дело молодым, они, конечно, парни в лесу не первый день, но правильный огонь, он и умения, и опыта, и уважения требует. Остальные притащили ватники, подстелить, чтоб от земли почки или спину не натянуло, разложив их вокруг костровища, туда же с таборного стола перекочевал спирт и кой-какая закусь, все уже наелись, но вдруг кто закусить решит. Пока перетаборились, пока суть да дело, Степан прислушивался к тому, о чём говорят мужики. Сыпать слова в пустоту не хотелось, да и как-то своё прошлое, уже замечательно подзатоптанное в дальний уголок памяти, разворошилось, а народ уже поддатый, может, и не нужно им, проще чего нибудь за жизнь да за баб. Он, вообще, редко много говорил, зная цену слову, чаще в компании отделывался парой дежурных анекдотов или какой-нибудь таёжной побасёнкой, а здесь почти лекция с наглядными пособиями получается.
Но тема не перебилась, и почти всегда молчащий Чалдон вдруг негромко задал вопрос:
- "Бугор, а ты про 39-й не свистишь? Я ведь тоже советскую десятилетку, как-никак, закончил, и кусок техникума впридачу. В 20-е хрен с ним, понятно, что бардак был. А к сороковым-то гайки затянули, Сталин порядки навёл, полстраны пересажал за здорово живёшь".
- "Сталин-то" - усмехнулся Степан - "Сталин-то порядок навёл, это да, только ведь тут какое дело, до Москвы далеко, а до бога высоко. Вон, как говорится, в наши края до сих пор не все письма Брежнева дошли, хотя и телефон у каждого в кармане, и интернет почти везде. Сибирь никогда особо сильной властью не блистала, а тогда уж и подавно. Короче, Малой, принеси ящик, что я в палатку поставил".
В ящик Степан собрал всякую мелочёвку, найденную в пещерке, пуговицы от формы, полуистлевший погон, несколько наград, короче, много чего. Туда же сложил то, что подобрали остальные, пообещав сувениры после поделить.
- "Вот, смотрите" - он достал из ящика портсигар, очень неплохо сохранившийся, аккуратно раскрыл его, папирос там не было, но лежали свёрнутые в несколько раз купюры и монеты, их-то Степан и продемонстрировал. - "38 и 39 год, так что, ошибки быть не может".
Чалдон согласно кивнул головой, подтверждая, что его объяснение устроило.
- "Так вот, этот отряд перешёл границу ранней весной 39-го, почти полторы сотни бойцов при нескольких пулемётах. Тогда с японцами снова до войны дошло". Степан посмотрел на удивлённые лица молодых и хмыкнул. - "Не в курсе, что ли?" - те лишь помотали головами отрицательно. - "Ну, етить его налево, дореформировались, мать...отец...и женщина собака!!! Вы хоть в курсе, что мы с Японией, мать её растак, воевали!?"
Малой смотрел на Степана и улыбающихся Чалдона с Киршей, как на неведомых пришельцев, Николаша же сумел напрячь порядком замутненные мозги и выдал что-то: "Так там же, вроде, американцы, я Пёрл Харбор смотрел...".
- "Короче, для жертв криминального образования объясняю: мы с японцами кусались почти полвека с завидной регулярностью, начиная с 1904 года. А с телевизором, как с тем забором, вроде, большими буквами "хуй" написано, а девки проверили - там дрова оказались. Ну да ладно. Тогда вот как раз события на Халхин-Голе заваривались".
Степан невольно посматривал из-под прикрытых век, какую реакцию слушателей вызывает рассказ, когда-то давно, в совершенно другой жизни, ему приходилось читать лекции, тогда молодых сотрудников краеведческого музея частенько отправляли в разные места популяризировать науку в массах. Дело шибко престижным не считалось, но приносило дополнительную денежку, и лично ему нравилось. Не очень он понимал, каким образом его коллеги считают быдлом публику, которая собирается послушать про родной край, про их работу, не всегда, конечно, добровольно, чего уж греха таить, собирались, порой народ загоняли в какой-нибудь колхозный клуб почти из-под палки, чтоб, значится, птичку воткнуть о проведённом мероприятии. Но вот уже минут через десять на его лекциях не оставалось совершенно равнодушных лиц, не может так реагировать серое быдло, как не крути.
Порой лекции затягивались с положенного часа до трёх, а то и четырёх часов, заканчиваясь дружеским застольем и кой-какими подарками от благодарной публики. Ну да ладно, это вечная болячка на уровне рефлекса у российско-советской интеллигенции - уверенность в собственной исключительности и мессианстве. После, большой неволей окунувшись, так сказать, в самую гущу народных масс (далеко не всегда благоухающую лавандовыми ароматами), он понял, что здесь немало Людей с большой буквы, рядом с которыми его тогдашние коллеги, конечно, брезгливо бы поджимали губёшки, выглядев бледновато. Вот и сейчас он ощутил себя в центре заинтересованной аудитории, да так явственно, что аж горько стало и правильно, или неправильно, прожитые годы мешком с солью навалились на плечи.
Он продолжал рассказывать, но мысли его были где-то там, двадцать пять лет назад, когда он был полон щенячьего оптимизма и наполеоновских планов, и не было ни тюрьмы, ни сумы, ни даже намёка на них.
- "И тогда, значится, в японской разведке кому-то пришло в голову устроить в Сибири и на ДВ восстание. Остатки же белогвардейцев, работающих на них, это дело, естественно, подтверждали, мол, и Пугачёв, и Стенька Разин в гробу перевернутся и все ногти себе до локтей пообкусывают от зависти. Ну, и просто с военной точки зрения, рейд достаточно больших отрядов по тылам, да ещё и вблизи единственной транспортной артерии в этих местах,Транссибом, должны были добавить головной боли красным командирам.
Пытались переправить в СССР, конечно, поболе народа, но пройти удалось только Мельнику и ещё одному, который тогда через независимую ещё Тыву под Красноярском пошустрил. Задача у отряда Мельника была простая: пройтись по деревням, уничтожая партхозактив и поднимая агентуру и просто сочувствующих, потом захватить несколько лагерей и подверстать ЗК в повстанческую армию. С формальной точки зрения, шансов на успех у Мельника было достаточно: имея полторы сотни обученных и, до самого донышка, ненавидящих Советы бойцов - можно было наворотить, ой, каких дел. Тем более, что крупные воинские соединения были сконцентрированы поближе к границе, по этим же местам - лишь мелочёвка разная, вроде конвойников НКВД, милиции, охраны лагерей и небольших гарнизонных частей.
Да и сочувствующих должно было хватать, ведь далеко не всех бывших под корень извели, и многие из оставшихся неплохо пристроились в разные хозяйственные и партийные органы, тогда ведь в стране не просто был страшнейший кадровый голод, но, вообще, не хватало грамотных людей. Вот и становились бывшие предводители уездного дворянства завподотделами очистки и председателями колхозов, а кто и выше пробивался. Кого-то такой расклад устраивал, а кто-то, как мог, с Советами боролся, не обязательно из обреза комиссаров стреляли или песок в буксы сыпали, хотя и такого вполне себе хватало, порой ведь одна малюсенькая подпись может таких дел наделать, что твоя бомба.
Те самые репрессии не на пустом месте начались, да и среди партийных не шибко как согласие-то было, кого обделили, кому не додали, а кто и просто с тем, куда страна шла, идейно несогласен был. Короче, винегрет ещё тот получался, чего уж там. Когда отряд этого самого Мельника прошёл приграничье и ушёл глубоко в тайгу, они разделились примерно поровну, большую толпу в дикой тайге не сильно-то обустроишь и прокормишь, и пошла гулять ивановская, как и задумано было.
Две из трёх групп выловили достаточно быстро, а та, которую Мельник при себе оставил, прошустрила почти полгода, может, сам он хитёр был, аки змей, может, везло просто, но никак его взять не могли. Восстания, конечно, никакого не вышло, недовольных Советами, несомненно, хватало, но люди рассудили, что лучше уж с ними, чем под японца ложится, тем более, что власть свою силу уже доказала. Но пошуметь они пошумели, даже небольшой лагерь кольчужниковский победили, перебив охрану, чего ж его не победить-то, если там ВОХРЫ, вместе с администрацией, десятка два только и набиралось.
В партизаны ЗК не очень стремились, поэтому срулили при первой возможности. Есть и ещё одна причина, по которой они так долго неуловимыми были. С ними несколько староверов было, а те ребята, скажем так, непростые, совсем непростые, больше сотни лет в полном подполье были, по скитам да дальним деревням, но и как послабки им пошли, всё одно, свои секреты беречь умели. Так вот, говорят, что у них была своя дорога через всю Россию, да такая дорога, что в жилуху и не выходила почти. Не зря ж они в Америку тысячами ушли в своё время.
Не дорога, конечно, это была, а может, и до сих пор есть: тропки от скита к скиту, от стоящего посреди дикой тайги балагана к заимке, а там для знающего человека и кров, и стол. Полиция и армия, конечно, ничего поделать не могла, никто ж по деревням не светился. Много про ту тропу рассказов да намёков было, и про контрабанду, и про каторжан особых, которые к генералу, гуляя, по ней ходили, и про другое. Но только вот ничего доподлинно никто так и не выяснил, умели эти ребята секреты хранить и конспирироваться.
Ну, да не в том дело. Были у него эти проводники, поэтому после своих кровавых проказ и исчезал полковник, как в воду окунался, да и агентов его сложно было отследить, ведь в каждой почти деревне было, кому прикрыть-накормить, кому охота, что б старое-вонючее наверх повсплывало, в гражданской войне немаранных не бывает. Но сколь верёвочке не виться, всё равно, в конце петля. Сдали этот отряд НКВДешникам жители Тасуяха. Сильно они там набедокурили, не просто сдали, а ещё и отпор крутой дали, да так, что у полковника едва с половину народишка-то и осталось, чуть поболе двух десятков.
Ну тут, конечно, и вцепились им в холку, как лайки, менты с вохрой, да армия помощь прислала, пошли в тайгу поисковые партии, не очень большие, десятка два-три человек, но хорошо вооружённые, с проводниками и т.д. Большие силы бросили, чтобы эпопею закончить, наконец. Ну и настигли, в конце концов, только неудачно, схлестнулись как раз вот здесь. Мельниковцев, в конце концов, всех положили, в плен им сдаваться никак не с руки было, но и от команды, которая их преследовала, остались в живых семь человек, из них четверо раненых.
Но самое паршивое, что кто-то умудрился лошадей перестрелять и у тех, и у других, их не много на тот момент оставалось. Ну, а зимой, да с ранеными, больше сотни вёрст без доброй дороги, это вам не на ГАЗушке, тем более, что проводник в бою был убит, а вохра - никак не таёжники. Вышли на Алексеевку всего двое: командир поисковой партии Киселёв и старшина Авдеев, обмороженные и истощенные. Пока их в Витим доставили, пока... В-общем, у Киселёва гангрена образовалась, он толком и доложить ничего не смог, поэтому рапорт и прочее расследование на основании показаний старшины были. Указать место боя он не смог, а куда делась тетрадка Киселева, в которой был подробный отчет, никто так и не выяснил.
Старшина про эту тетрадь через раз упоминал, но концов так и не нашли, может, никакого злого умысла и не было, они ж из тайги почти в бессознательном состоянии выползли, могли и просто потерять. Пока вся эта катавасия крутилась, наспех собрали отряд и на поиски вышли, но ничего не нашли, кроме одного замёрзшего раненого. По всему было видно, что отряд и при преследовании плутал, полковник, наверняка, не по прямой от преследования уходил, однозначно, тропу крутил, след сбивал, а обратно они сами по неопытности так накрутили, что и бывалые таёжники разобрать не смогли. К слову сказать, они и вышли-то, получается, не к ближайшему жилью, а вёрст на тридцать дальше, промахнулись мимо артельки, видать.
- "Слышь, а как ты понял, что это именно они?" Николаша, хоть идиотски по-пьяному лыбился, но нить рассказа не потерял.
- "А по пещере и понял, старшина писал, что они все тела собрали и оружие, нести-то не могли, в пещерку заныкали, а чтоб никаких проблем с сохранностью не было, у входа рванули толовую шашку, земля хоть мёрзлая, но обсела, закупорив вход. Вот, в общем-то, и всё. Речка берег мыла-мыла, да вымыла нам подарочек, мать его раз, два, три, четыре так...!"
Заранее тормозя готовые, как из драного мешка, вопросы, Степан махнул рукой: "Чего-то я устал, мужики, всё завтра... Сейчас по соточке и спать, завтра всё доскажу." - И, уже забираясь в палатку, попросил - "Вы, блядь, только в сопли не ужирайтесь, а то завтра мёртвые будете напрочь".
Уйти-то он ушёл, но сразу уснуть не смог, несмотря на выпитое. Лежал, краем сознания прислушиваясь к то разгоравшему, то утухающему разговору у костра, а на душе скребли кошки, разбередило у него память, как гнойную рану. Скоро полтинник стукнет, а ни кола, ни двора, даже прописку, и ту фуфельную делать пришлось. По молодости, пока сил хватало, ему такая жизнь нравилась, чего скрывать, воля-волюшка: ни отвечать не за кого, ни отчитываться, куда ветерок дунет - туда и лети... Теперь же с каждым годом всё хреновее становилось, только вот, как цирковая лошадь, он всё шёл и шёл по кругу, давя в себе тоску и неуверенность.
Под эти невесёлые мысли он и уснул, не разбудила его даже небольшая драка между молодыми, от жадности хапнувшими явно лишка.
Утро выдалось замечательное, солнышко, едва наметившись над верхушками деревьев яркими лучами, придавило речную сырость. Стараясь не шуметь, Степан поставил на печку чайник, развёл малость спирта, разлил его сразу на два стакана. Вроде, и немного вчера принял, но малость ломало.
Через несколько минут из палатки выскользнул Чалдон, бросив в своей скупой манере: "Всё там".
Степан, не дожидаясь, пока от речки вернётся Чалдон, вдавил в себя ещё теплый спирт и закурил, ожидая, пока тепло и спокойствие разольётся по телу, похмелье, оно спешки не любит. Тем более, что и торопиться уже особо некуда, всё, что задумано, то сделано, в обратку не повернёшь. Не мог же он им, на самом деле, рассказать, что в рапорте старшина подробно указал место, где они спрятали два с лишним пуда золота, которое полковник пограбил при налёте на прииск Светлый, и что Чалдон под тем предлогом, что надо под оружие и прочее схрон организовать, это место проверил, благо, недалеко и приметно было.
Можно, конечно, было поделится, не жалко, на самом деле, но только вот золотишко суеты не любит, а эти орлята сразу бы и запалились, после чего их бы всех отловили, да вытрясли, порешив, в конечном итоге. Такая вот грустная арифметика выходила. Чалдона же он знал лет двадцать и был уверен в нём, как в себе. Пересеклись они в зоне, когда Степан, не пуганый и не ломаный еще жизнью, по дикой глупости загремел на трёшник. Тогда Чалдон, имевший статью посерьёзнее и срок подлиннее, парня и приметил, поддержал, взял в семейку, к этому времени за ним уже был определённый авторитет и опыт, который за деньги не купишь. Неизвестно, как бы Степану пришлось без поддержки тогда, не сильно его жизнь к таким фортелям подготовила. После судьба их сводила-разводила, но дружили они накрепко.
Дождавшись, когда спирт благотворно подействует на организм, он перенастроил рацию, и долго вызывал "колесо 7", была у него договорённость на всякий пожарный с давно знакомым охотником, что он его вывезет в случае неприятностей, что ни говори, а с золотишком опаска всегда нужна. Конечно, они и Мише-охотнику долю отсыпят, тот мужик серьёзный, светиться зря не будет, и с Рустемом они разойдутся, честно отдав ему всё намытое. Ну, а потери? Потери спишут на то, что решили ребятки бузу устроить, намытое скрысить и самостоятельно уйти, вот заваруха и вышла дурная, дело житейское.
Степан взял лопату и пошёл вверх по речке копать ещё одну могилку, над которой креста, как ни крути, не будет.