Я бы хотел создать молитву, несложную, быть может, примитивную молитву. Возможно, этот факт моей не излишне обширной и интересной биографии никого не удивит, но необходимость в этом, безусловно, существует. На глазах выступают слёзы при мысли, при мимолётной мысли о святости моей души, об искре зажженной во мне, о Создателе, вдохнувшем в плоть душу мою, грешную, смешную, странную, пугливую душу.
Звук едущего лифта заставил вспомнить о монашестве..., я не знаю, почему лифт, поднимающийся вверх, заставил вспомнить меня о монашестве. Я совершенно не способен соблюдать правела, помнить о ком-то кроме себя (иногда забывая и об этом), но мысли мои, чувства, обращены сейчас к свету, к камню, к христианству, к католицизму..., всё равно. Они обращены к моему внутреннему монаху, зажатому между скрягой и пошляком, развратником и эгоистом, сумасшедшим и провидцем, чёрным магом и вечно пьяным неудачником.
Потребность в молитве, в собственной, похожей на все другие молитве, несёт меня чистым потоком к вратам внутреннего спокойствия, внутренней гармонии. Во мне живёт искатель, он пытается найти звуки, доступные для каждого звуки, в которых не будет вопросительных, восклицательных либо каких-то иных знаков, обычная молитва...
Иногда смотря на небо, я вижу, как сквозь тучи тонкими струйками сочится, что-то совершенное, возможно живое, но до тоски совершенное. Пепельное небо, завораживает своей тяжестью, своим не терпением к тишине. Оно строит империю, какую-то внутреннюю империю с незаконченной революцией, неким хаосом, коему предвосхищено произвести на свет порядок, ханжество, нетерпение, проституцию, наивность..., все, во что играют люди и рази чего, они живут.
Моя молитва будет основана на звуках, возможно на жестах, но ни в коем случае не на словах.... Говорить, кричать шептать, молитву можно будет почти в любой момент, сегодня, завтра ночью, днём; почти в любом месте: в доме, на улице, в пещере, на космической орбитальной станции..., почти всегда и почти везде. Не следует говорить лишь в парках развлечений, у моря и после слов: "Он - победитель славный, доблестный Хар-си-Эсе!"*
Внутри звука, в красоте жеста заключаются великие силы нежности, прозрачности, чистоты, мимолетности, эта благочестивая смесь, родившаяся в лоне молитвы, уносит любого попавшего в её призрачную, одурманивающую негу. Сравнения бессмысленны, слова не действуют, там, где играет ребёнок, там, где звучит молитва, там, где впадает река в океан.
Молитва по времени не должна быть больше двух минут, конечно, ограничений не существует, но моя молитва по длительности не должна быть больше двух минут. Иначе нарушится гармония, появится налёт вспыльчивости, неумения держать себя в рамках, а это недопустима. Такое несоответствие пагубно скажется на здоровье, иначе и быть не может, иначе и представить нельзя...
Я разговаривал со священнослужителем о молитвах, о их рождении, о их целостности, о их значимости. Священник объяснял, путано, иногда замолкая, иногда говоря громко, так громко, что я закрывал уши. Пробыв в храме два часа, я вышел пустым и забытым, совсем безгрешным и каким то порабощённым, так ничего и не понев, не разгадав. Тогда я и решил, что мне нужна своя собственная, не чужая выученная, нет, своя собственная молитва. Теперь я стою напротив зеркала, громко произношу звуки. Жестов пока нет, но они будут. "а-а,-э-э,л-л-л".
Я почувствовал сильный запах, он одурманил меня. У меня нет в доме ладана, но я отчётливо чувствовал его запах,... Постепенно комната погружается в туман, дышать нечем, я падаю на калении, глаза щиплет, я начинаю задыхаться..., ползу к окну..., оно закрыто..., пытаюсь открыть..., поддается... Воздух прозрачный, холодный, такой прозрачный и холодный...
Стоя у открытого окна, я почувствовал, на себя взгляд, на улице никого не было, но я почувствовал на себе взгляд человеческой жизни, растрескавшейся краски на двери...
Я бы хотел создать жизнь, несложную, быть может, примитивную, но всё же свою жизнь. Возможно, этот факт моей не излишне обширной и интересной биографии никого не удивит, но необходимость в этом, безусловно, существует.