Аннотация: Рассказ написан в соавторстве с Борисом Тюриным (http://magistr111.livejournal.com/profile), учавствовал в конкурсе Мини-проза
Чудес не бывает
Сентябрьский день подходил к концу. Студенты, главная ударная сила на сельхозработах, небольшими группами возвращались с полей. Двое широкоплечих парней плелись позади всех. Лёшка и Фёдор, как самые крепкие, сразу были примечены начальником колхоза, и им доставалось больше всех. Вот так и сегодня, они не только собирали картошку, но и грузили её на тракторные прицепы.
Погода стояла сухая, грязи на полях практически не было, но людей одолевала другая напасть: сильный ветер поднимал кучи пыли, и она бесконечным туманом простиралась по всему полю, проникая всюду, забиваясь в нос, заставляя чихать и кашлять. Сильно страдала одежда, за пару часов под слоем грязно-серой взвеси невозможно было различить даже самые яркие краски.
Когда ребята дошли до бараков, сокурсники уже скрылись внутри, и место возле колонки пустовало. От железного обрубка в разные стороны струились грязные ручейки влаги, воздух насыщен свежестью. Ребята, не сговариваясь, разделись по пояс и попытались выколотить из штормовок и рубашек накопившуюся пыль, но, вскоре отчаявшись, направились к колонке. Умывались они долго, тщательно, с наслаждением смывая с себя грязь и пот, отфыркивались и довольно ухали под тугой струёй ледяной воды. Девчата из группы, с интересом наблюдавшие за парнями из окна, передали им полотенца, Фёдор и Лёшка обтёрлись и присели покурить на старые брёвна, сваленные около барака.
- Лёш, - Фёдор глубоко затянулся и откинулся на стену, ещё хранившую небогатое тепло осеннего солнца, - Давно хотел тебя спросить - что у тебя со спиной? Болезнь, что ли, какая?
В самом деле, кожа на спине приятеля, напоминающая лист скомканной и небрежно расправленной бумаги, была покрыта неровными пятнами, где белыми, где красными. Лёшка накинул на плечи полотенце, помолчал, и только потом неохотно буркнул:
- Нет, ожог...
Умиротворённое состояние Фёдора как рукой сняло! Он сразу посерьёзнел и тихо спросил:
- С Афгана?
Лёшка ответил не сразу. Он очень не любил вспоминать войну. Прошедшие события затягивали его, словно он снова стоял под чужим небом на враждебной земле.
* * *
Где-то за горами вставало солнце. Его лучи уже освещали вершины, а здесь, в долине, царил лёгкий полумрак. И снова он, командир отделения, проснулся рано, до подъёма оставалось ещё оставалось время. Прислушался к тому, как спят солдаты. Кто-то храпел, кто бормотал во сне, но, слава Богу, никто не кричал. Во взводе много молодых, только что прибывших из душанбинской учебки, пацаны ещё совсем, психика не окрепшая. Только в его отделении четверо... Лёшка бесшумно поднялся, надел хэбэшные штаны, сунул ноги в стоптанные кроссовки и, сладко потягиваясь, направился к выходу из палатки. Около опущенного полога клевал носом дневальный. Перед ним чуть слышно потрескивала буржуйка - ночи в горах довольно холодные. Дневальному Лёшка отвесил пинка, чтобы тот не спал на посту и, нырнув под брезент, вышел наружу.
На свежем воздухе в одном тельнике оказалось довольно зябко. Поёживаясь, сержант огляделся вокруг. Ряд взводных палаток, каменистый плац, белые пятна прожекторов - всё знакомое, привычное, ставшее родным за полтора года. Только горы оставались чужими и опасными.
Увидев их впервые, после своего родного Курска, он долго ходил с поднятой головой и разинутым ртом, какбудто не видел гор даже на фотографиях. А потом, когда в составе своего десантно-штурмового батальона сержант излазил неприветливые скалы вдоль и поперёк, ощущение красоты притупилось, его сменила оценка возможного поля боя.
Горы всегда были против них. Батальон уже несколько лет безуспешно гонялся за бандой Ахмад-шаха Масуда, одного из главнейших афганских "духов", или, как говорили некоторые - борца за свободу, который был чертовски хитёр, умён и главное - находился у себя дома. Все планы "шурави", как здесь называли советских, он с необычайной легкостью просчитывал на несколько шагов вперёд и всегда успевал уйти из-под огня. Замполит рассказывал, что это оттого, что у Масуда два военных образования, причём одно из них он получал в Союзе!
Однажды его отделению чуть-чуть не повезло. Батальон атаковал укрытие, где лидер душманов совершенно точно находился ещё полчаса назад. Увы, на момент захвата Ахмад-шах как сквозь землю провалился, зато Лёшка со своими бойцами вытащил из какой-то щели маленького жилистого штатского, который громко ругался на иностранном языке. Пушту наши солдаты уже отличали на слух, а чернявый, как оказалось, ругался по-итальянски. Тот же замполит, зачитывая позже перед строем благодарность от министра обороны, сказал, что этот итальяшка был личным врачом Масуда. Правда, как намекнули наверху, замена, явно, неравноценная...
Лёшка вздохнул и направился обратно в палатку.
"Побриться бы надо", - подумал он, - "После подъёма времени уже не будет..." Зачерпнув из бака в маленькую кастрюльку воды, сержант подошёл к буржуйке, и поставил воду на толстую чугунную крышку печки. Нашарив под ногами кочергу, Лёшка открыл дверцу. Похоже, что дрова дневальный подкладывал давно, они уже прогорели и угли слегка подёрнулись пеплом. Лёшка слегка ковырнул их, стараясь поднять жар наверх. Вместе с горящими углями крючок кочерги вытащил на поверхность до боли знакомый цилиндрик - гранату для подствольного гранатомёта. Лешка замер, не в силах отвести взгляд и прекрасно соображая, что сейчас может произойти...
Лёшка так никогда и не понял - как получилось, что он смог увидеть и запомнить всё в мельчайших подробностях. Единственно, что он осознал в тот момент, это странное ощущение того, что время вдруг стало растягиваться, как резиновый жгут на парашютном ранце. Лёшка, заворожено глядел, как разрывается граната, орехом лопается буржуйка, покрывается мелкими трещинами толстая чугунная крышка, как ракетой взлетает вверх печная труба и пушистыми шариками разлетаются тлеющие угли... После этого он вдруг развернулся на месте и ничком рухнул на землю - наверное, сработал инстинкт самосохранения, развившийся за полтора года под душманскими пулями. Только спине стало горячо-горячо...
Время перестало растягиваться, оно свернулось тугой спиралью и почти замерло. Лёшке казалось, что прошло уже несколько часов, и было непонятно, отчего вокруг до сих пор продолжается беготня и в заложенные уши, как сквозь вату, доносятся непонятные крики... Что так долго делает с его спиной ротный санитар Шота, так немилосердно матерясь по-грузински, что его даже временами бывает слышно и почему, перекрывая все звуки, врезается в голову вой сирены...
Лешка попытался подняться, отмахиваясь от Шоты, но тяжело осел на землю. Осмотрелся вокруг. Остатки большой, взводной палатки уже почти не дымились. Злой, как чёрт, комбат уводил куда-то весь суточный наряд. Ротный с белым, перекошенным лицом, метался по небольшой площадке, лично осматривая каждого бойца, дабы убедиться, что Бог на небе все-таки есть и осколки чугунной плиты с буржуйки не зацепили ни одного из его пацанов.
Сидеть было неудобно и даже неприятно, поэтому Лешка встал, вяло отпихнул санитара, всё ещё суетящегося около него с противоожоговой мазью, и, перешагнув обрывки своей, наполовину сгоревшей тельняшки, медленно побрёл туда, где ещё час назад стояла палатка его взвода. ТамЛёшка нашёл свою койку, и, пошарив около неё, из-под опрокинутой тумбочки вытащил покрытый толстым слоем пыли дембельский альбом и небольшой фланелевый мешочек. Из мягкой ткани на ладонь выскользнул серебристый кружок металла, с яркими рубиновыми буквами "За отвагу". Переложив награду в карман брюк, он аккуратно вынул из мешочка небольшую фотографию. Серые глаза доверчиво смотрели на него. Лёшка прижался горячим лбом к гладкой картонке, зажмурился:
- Чудес не бывает... - тихо, почти истерично рассмеялся он.
* * *
- Да, - наконец произнёс Лёшка, не глядя на Фёдора, - оттуда.
Солнце садилось где-то далеко, за лес. От столовой послышались крики - дежурные звали студентов на ужин.
- Ну ладно, пошли друг. Жрать охота так, что даже Машкина стряпня амброзией покажется! - натянуто пошутил Фёдор, прерывая неловкую паузу.
У костра, куда ребята собрались после ужина, привычно кто-то уже тренькал на раздолбанной гитаре, пытаясь настроить инструмент. Тот упорно не поддавался музыканту и протестующе скрипел грифом.
Волшебным образом у поваленного бревна выстроился ряд бутылок портвейна. Фёдор догнал ребят, тяжело дыша, но счастливо потряхивая мутными гранеными стаканами:
- Парни, живем! Сегодня все будет по-европейски... только безо льда.
- Что ж ты, Фёдор, не мог и льда у Машки выцыганить? - съехидничал Олег.
- Откуда ж здесь лед-то достать? - опешил Фёдор.
- Ну, сам же говорил: "Не женщина - лед!", - рассмеялся студент и подмигнул, - аль оттаяла уже?
Фёдор покраснел, буркнул что-то неразборчивое и, под незлое ржание товарищей, распихал стаканы.
Надрывно взвизгнули струны, тихо полилась песня, до боли знакомая Алексею. Вечер невольных воспоминаний жестоко разрывал чуть затянувшиеся раны сердца.
* * *
- Чудес не бывает, Ирина? -снова повторил Лешка, нежно касаясь мертвой бумаги. Она подарила ему фото в последний день его беззаботной, наивной, МИРНОЙ жизни...
"В тот вечер небо поливало звездами влюбленную парочку. Спрятавшись от припозднившихся прохожих под сенью раскидистой ивы, словно в своем мирке, молодые люди обсуждали, возможно, самый важный вопрос в своей жизни.
Девушка замолчала, надпись на измятой повестке в руках расплылась от соленой влаги. Из-под ловких пальцев парнишки тихо струилась её любимая мелодия. Старая гитара, словно проникшись торжественностью момента, смирила свой неукротимый нрав, не ломаянастроения нежной печали, стоящего в воздухе плотнее утреннего тумана.
- Я вернусь... - его голос прозвучал неуверенно.
Не дождавшись ответа, Лёшка резко прижал рукой струны, глуша все звуки. Отложив гитару, порывисто прижал к себе бледную девушку.
- Иришка, будем надеяться на чудо, будем верить и я вернусь... - горячо продолжил он.
- Нет. - Тихо, но уверено ответила Ира, прижав холодную ладошку к его рту. - Чудес не бывает. Я буду хранить тебя!"
Лешка перевернул фотокарточку, на обратной стороне округлым почерком было старательно выведено: "Пусть всегда хранит тебя моя любовь".
А вечером в палатку медсанчасти принесли письмо. Мать подробно рассказывала обо всех домашних новостях, пеняла Лешке, за то, редко пишет, передавала приветы от многочисленных родственников и знакомых. В конце письма очень сухо было сказано, что Ирина вышла замуж и уехала, куданеизвестно.
Посвящается Александру Чиликину, участнику боевых действий в Демократической Республике Афганистан, командиру отделения десантно-штурмового батальона, кавалеру медали "За отвагу", прошедшему войну без единой царапины.