Безбах Любовь Сергеевна : другие произведения.

Слово о моей бабушке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.61*8  Ваша оценка:
  
   Семейную Память можно хранить дома, но моя бабушка 52 года отдала школе, больше полувека учила детей начальных классов в одном из сахалинских посёлков, а это несколько поколений. Есть семьи, где Кафтайкина Любовь Сергеевна стала Первой Учительницей сначала одному поколению детей, потом их детям, а затем и внукам. Ученики помнят её, даже самый первый выпуск, а им уже сильно за шестьдесят.
   Для меня бабушка тоже стала первой учительницей, но важнее то, что именно ей я обязана самым ярким, самым светлым дням своего детства. Каждое лето на каникулы я уезжала в посёлок Ударный и никуда больше не хотела.
   Бабушка успела написать воспоминания, поэтому она сама о себе и расскажет. Писала она, когда ей было уже восемьдесят. Я представлю здесь часть воспоминаний - о детстве, юности, о том, как она попала на Сахалин и что увидела на острове, и об её учительстве. Как водится, судьба моей бабушки тесно сплетена с Историей, которую желательно знать не только из учебников и популярных статей, но и "глазами" измеривших её собственными шагами.
   Воспоминания я разместила на своей литературной страничке с согласия бабушки: "Мои сочинения - послания молодому нашему поколению, продолжившему прекрасную, волшебную, неповторимую жизнь в Божьем мире!" Для удобства восприятия я внесла минимум правки, а свои дополнения разместила с пометкой "Л.Б.".
  
   Моя бабушка. []
  
  Моя бабушка в 2012 году.
  
  

ДЕТСТВО В СЕЛЕ НОВЫЙ ДУРУЛГУЙ

  
   "Продолжение моего рода - семейства Малютиных от деда Парамона, прожившего около ста лет и похороненного в окрестностях села Новый Дурулгуй Ононского района Читинской области.
   Я, Кафтайкина Любовь Сергеевна, родилась в селе Рождественка Сосновского района Тамбовской области в 1929 году, 31 июля.
   Мои родители: мать - Рублёва, а потом Малютина Мария Семёновна, отец - Малютин Сергей Парамонович, поженились в год Революции - в 1917 году.
  
   Родители и младшая сестра Валентина. []
  
  Родители Мария Семёновна и Сергей Парамонович Малютины и младшая сестра Валентина.
  
   У папы было небольшое медицинское образование фельдшера, лечил животных в районе Цасучей, мама - совсем была неграмотная, знала только одну букву "Ж" (Л.Б.: потому что буква похожа на жука), но была очень умная, мудрая, с юмором и добрейшей души. Рассказывала, что её мама была выкрадена любимым из цыганского табора, а звали её Липа. Мама Мария Семёновна была очень красива - волосы чёрные, гладкие, заплетённые в тугие косички, глаза голубые, как чистое небо, нос курносый, губы пухлые, с красивой улыбкой и громким раскатистым хохотом, всегда жизнерадостная, добрая, готовая отдать всё людям. Ни одного гостя, пришедшего к нам, не отпустит без угощения (Л.Б.: бабушка и сама была такая - ничего не жалко людям отдать. Чувство жадности было ей совершенно незнакомо). Она воспитала восьмерых детей, а всего было одиннадцать, но трое умерли в раннем возрасте.
   Папа Сергей Парамонович был грамотным, строгим и справедливым, очень работящим, кормил и содержал большую семью. Специальное знание ветеринарного фельдшера он получил заочно. Был главным районным фельдшером в Ононском районе, селе Нижний Цасучей Читинской области, а жили мы в селе Новый Дурулгуй этой же области. Папа был среднего роста с усами, карими глазами, с вьющимися каштановыми волосами. В семье он был глава, мама его очень любила, почитала и звала Сярьгуня, а он её - Манюня.
   Сколько помню детство, отца мы побаивались, мать - просто жалели, любили и помогали кто чем мог в ведении домашнего хозяйства. Не помню, чтобы родители сильно ругались при детях, у них всегда был мир и большое уважение друг к другу. Отец берёг маму, заставляя нас, детей, помогать во всём по дому и в огороде - полоть, окучивать картошку, капусту, поливать все посадки в маленьком огородике и ухаживать за птицей и всем подворьем, что было при каждом доме на селе.
   Своё раннее детство не помню. Помню, когда наш папа с шестью детьми, а шестой Борис только что родился, отправился в дальнее путешествие из Тамбовской области в Читинскую, чтобы спасти семью от тогдашнего голода, чтобы сохранить всей семье жизнь прекрасную, данную Всевышним Господом. Это было в 1935 году. Шестеро детей под пристальным присмотром отца и матери отправились в дальний путь в поезде для переселенцев.
  ...
   Ехали мы очень долго и томительно. Я даже помню, как мы проезжали озеро Байкал и делали остановку в городе Иркутске, где восьмилетняя сестра Ольга отплясывала задорно и весело какой-то цыганский танец на перроне с цыганами, и табор её чуть было не похитил, так как она сильно похожа была на цыганку: открытые карие глаза, брови вразлёт, и по характеру очень смелая и дерзкая.
   Прибыли мы в село Новый Дурулгуй летом, было тепло и ярко сияло солнце, и было очень просторно, вокруг вдали небольшие горы и очень мало леса. Нам выделили большой жилой дом на краю деревни, с русской печкой посредине дома, огромным столом и деревенской скамейкой вдоль стены, перегородок - никаких. Рядом была банька, которая топилась по-чёрному, и глубокий артезианский колодец. Служил он тогда семье холодильником, таковых тогда и в помине не было.
   Школа была на другом конце села, рядом с разрушенной церковью, которая служила складом для зерна. Папа работал ветеринаром, старшая шестнадцатилетняя сестра Елена работала на ферме дояркой, мои братья Моисей и Саша учились в школе, а я пошла с Ольгой в первый класс и училась вместе с ней до восьмого класса.
   В деревне у нас родились ещё двое, брат Володя и сестра Валя (Л.Б.: бесконечную домашнюю суету моя многодетная прабабушка Мария Семёновна называла словечком, которое моя бабушка деликатно написала через букву "П": "суёпшина").
  
   В кругу родных. []
  
  Отец семейства Сергей Парамонович, в центре слева направо: Люба (моя бабушка) и Светлана, сзади: Валентина, Елена (Лёля) с сыном Иваном, и Ольга.
  
   В школе все учились неплохо, отец был председателем родительского комитета, и Ольге, старшей моей сестре, часто попадало за её неуравновешенный характер.
   В деревне жили весело, дружно, сытно. В огороде всё росло, в хозяйстве были куры, поросёнок и кормилица семьи коровка Милка. Росли дети, помогая друг другу и уважая труд своих добрых родителей. Отец давал задание - прополоть столько-то, наносить воды в баньку, к вечеру её истопить, продраить полы голяком с песочком (тогда полы были некрашеные, и ходили все в обуви по дому, не разуваясь, в деревне это не заведено было). Справлялись с заданием, и тогда только получали разрешение бежать на речку купаться. Речка от села была недалеко, у подножия невысоких гор. А там - раздолье! Смех, визг, крики и кругом детвора!
   Подросшие дети работали на колхозных полях. Каждый получал участок, с которого следовало собрать урожай огурцов, редиса, лука и т.д. И обязательно были на прополке картофеля. А осенью всех детей отправляли на уборку хлеба или на сенокос за границу в Монголию на месяц-два, привозили нас домой только помыться в бане. Иногда баня была общей: мылись все вместе, мужчины и женщины - раздавались смех, писк, хохот, но разврата не было. Надо было всем помыться в горячей баньке, а утром рано - снова ехать за границу. А ездили на лошадках, запряженных в телегу, ехали долго, весело, с песнями, прибаутками!
   Затем нам дали другой дом, поменьше, в центре села, а рядом была погранзастава, где были очень красивые и ухоженные лошади. На них пограничники объезжали свои участки границ. Был и огромный ипподром, где пограничники тренировали своих питомцев - лошадок. Деревенские дети с интересом наблюдали за скачками и тренировками. Тут же, на окраине села, производили дезинфекцию для профилактики заболевания ящура скота. Животных купали в специально вырытых траншеях и делали раствор с креолином (это такое лекарство), который растворяли в воде. Всем этим занимался мой папа Сергей Парамонович".
  
  

ВРЕМЯ ВОЙНЫ

  
   "В 1941 году пришёл конец нашей мирной деревенской жизни - началась Великая Отечественная война. Всех молодых, здоровых парней и мужчин мобилизовали. Ушли на войну защищать своё Отечество мои братья Моисей и Александр вместе с отцом Сергеем Парамоновичем. Саша ушёл добровольцем в шестнадцать лет, прибавив себе год возраста. Помню, как провожали их молодых, ещё неопытных мальчиков, на грузовой машине с открытым кузовом. Матери плакали навзрыд, приговаривая: попадёшь, как кура во щи.
  ...
   Окончив четыре класса начальной школы (училась отлично), доучивалась в семилетней школе вместе с сестрой Ольгой на руднике Новый Дурулгуй, где добывали олово и вольфрам. Жили на квартире у одинокой женщины, работали по дому, хозяйка работала на фабрике, с нас ничего не брала, да и хорошего ничего не было. Во время войны не хватало еды, не было мыла, стирального порошка, белья нательного и постельного. От недоедания, от несоблюдения личной гигиены, от печали и тоски нас всех заедали вши, они ползали в белье, в голове. Это было невыносимо, позорно и больно от начёсов. Только раз в неделю мама отмывала нас щёлоком, это вместо мыла, мама процеживала дровяную золу через марлю и этим мыльным раствором мыла нас. Этим же раствором стирала наше горе-бельишко. Пекла нам шесть хлебцев-биточков из муки наполовину с зерном и лебедой, да ещё и песок попадался. Вот такой хлебушек. Один хлебец в день мы ели с Ольгой, учась на руднике. Добирались мы до него пешком с котомками за плечами, а расстояние до рудника десять или более километров. А учились ещё из деревни вместе с нами дети зажиточных селян, их возили на лошадке, запряжённой в сани-розвальни, их укутывали тулупами, сажали в кучу сена, чтобы не замёрзли, а мы бежали рядом за ними. Иногда они брали наши котомки с провизией, чтобы нам легче было бежать.
   Иногда к Ольге на рудник приезжал на двуколке жених - пограничник-офицер на свидание. Она очень была красивой, он ухаживал за ней, забирал домой в деревню посреди недели, а чтобы мама не ругалась, она забирала и меня с собой, наказывая, чтобы я её не выдавала, а говорила, что "хлебцы" кончились и нам нечего есть (Л.Б.: со слов бабушки, Ольга вертела младшей сестрой, как хотела, и младшая подчинялась, безоговорочно признавая её старшинство).
  
   Сестра Ольга. []
  
  Старшая сестра Ольга, 1955 год.
  
   Брат Борис с другом. []
  
  Младший брат Борис (слева) с другом, 1955 год.
  
   Так учились и жили во время войны. Очень тяжёлое время было. С фронта письма приходили очень редко, мама за всех - двоих сыновей и отца часто плакала. Но терять рассудок было нельзя, потому что надо было учить, кормить и воспитывать шестерых детей. У старшей Елены ещё до войны "вне закона" родилась Светлана, и отец Сергей Парамонович записал её на свою фамилию и дал своё отчество (Л.Б.: чтобы уберечь дочь от позора, а внучку от безотцовщины). Так появилась у нас сестра-племянница.
   Во время войны старшей в семье была Елена, она была партийной, часто ездила за границу за сеном для скота на ферму, где работала старшей дояркой, привозила оттуда конское мясо, этим и кормились! (Л.Б.: Елену все звали ласково Лёля. Впоследствии у неё было десять детей). А сторожем дома и нашим защитником стал наш дед Парамон Моисеевич Малютин. Он был уже старым, но бодрым, высоким, строгим, мы его побаивались. Он спал на русской печи, и в божественные религиозные праздники ходил "славить", т.е. читал молитвы, прославляя Господа Бога. За это сельчане давали ему в мешок разные сладости и стряпню. Придя домой, он угощал нас, всех детей, мы были очень рады и счастливы, ведь в большой семье во время труднейшего времени войны мы этого ничего не видели. У него был длинный деревянный бадик-посох, о который он опирался и громко стучал, если кто ломился в дверь, иногда выходил и давал "наотмашь". Когда-то, по его рассказам, он был самым сильным в кулачном бою".
   Далее в воспоминаниях бабушка дополнит описание моего замечательного прапрадеда: "Дед был глубоко верующим. В Рождественские дни целую неделю ходил по деревне, "славил". Это прославление нашего Бога Иисуса Христа чтением-пением святой молитвы в Рождество Христово! Пел он, входя в каждый дом, у порога, сняв шапку-ушанку, молясь иконам Господа Бога и Матери Божьей, висевшим в центральном углу каждой деревенской избы. Мы этого тогда не понимали, роптали на него, говоря: "Деда, не ходи по деревне славить, нас дети в школе дразнят, да и учителя ругают". А он только гладил нас по головкам и угощал сладостями, принесёнными в мешке-котомке, а всякой стряпнёй - разными крендельками из сдобного теста - угощали деда за его Прославление Господа Бога нашего Иисуса Христа! Угощал он потом не только нас, но и всех детей по дороге домой.
   А церковь стояла в центре села, разрушенная, но забита была зерном, как зернохранилище, тогда ведь нас всех отлучили от Бога, и мы, дети, этого не понимали. Но в семье нашей верили в Бога, и у мамы моей любимая была иконка Николая Чудотворца. Она его называла "Николай Угодничек" и часто молилась Ему, призывая на помощь".
  Л.Б.: бабушка моя, советский учитель с полувековым стажем, в старости стала очень набожной, ходила в церковь, держала дома иконки, молилась. Вероятно, жизненный опыт подсказывал ей, что без Бога жить нельзя...
   "В центре села стояла погранзастава. Мама была дружна с некоторыми пограничниками, она их угощала домашней птицей, а в благодарность ей давали кусок хозяйственного мыла и кусок сахару. Сахар был великим лакомством, мама колола этот подарок на маленькие кусочки и раздавала нам, детям. А мылом отмывала грязь и вшей с наших голов и тел, и тут же, в бане, стирала немудрёное бельишко. Из бани домой мы бежали босичком, так как обуви не было, а если были одни башмаки, это на всех, и носили мы их по очереди.
   Суровое время было и печальное. С фронта приходили тревожные вести, мы узнавали их от пограничников. У них был один "усилитель-граммофон" (Л.Б.: у бабушки так и написано: "граммофон"), по которому мы и слушали последние известия с передовой, собираясь всем селом около "граммофона", с замиранием сердца слушали, как наши войска отступают к столице. Пограничники вдобавок к этому делали фотоальбомы, где была зафиксирована жестокость в издевательстве и надругательстве над нашим мирным населением, как гоняли в плен подростков и молодых женщин, разлучая их с детьми-младенцами. Иногда показывали документальные фильмы о страшных бомбёжках и пожарах в наших городах и сёлах.
  ...
   Но, наконец, наступил долгожданный день - День Победы! Это известие меня застало в школе на руднике Новый Дурулгуй. Во время урока открывается дверь в класс и появляется учитель военного дела (он был фронтовик на костылях) и по-военному сообщает: "Война окончена! Победа за нами!" Мы повскакали из-за парт, с криками кидая портфели к потолку. С радостью шумной толпою выбежали из школы и побежали домой через крутые сопки в свою деревушку. Пробежали мы эти десять километров быстро, не отдыхая! А там уже тоже радостное ликование с криками и плачем. Война кончилась! Кончилась эта проклятая война! Мы победили! Победил народ Советского Союза!
   Народ деревни ликовал целую неделю! А потом началась весенняя кампания, и стар и млад вышли на поля пахать и сеять с большим энтузиазмом от зари до зари.
  ...
   Отец Сергей Парамонович прошёл четыре года войны на передовой линии на тачанке, варил супы и каши для солдат-воинов, не раз попадал под разрыв снарядов, но остался цел и невредим! Его Сам Господь оберегал - главу большого семейства, да и мать молила Бога, чтобы он вернулся живым и невредимым. Братья Моисей и Александр были сильно изранены. Моисей был офицер, командир. Саша до конца войны воевал в отряде десантников-парашютистов, их сбрасывали на парашютах в тыл врага. Пришёл с войны награждённым за отвагу орденом Красной Звезды. Левая нога в щиколотке была сильно изранена, долго болела. Там были осколки, которые удаляли длительное время, а лечили в то время стрептоцидом, хороших лекарств не было! У Моисея долгое время около сердца был осколок от мины, его удалили уже после войны в Казани, вся спина была изранена. У него есть правительственные награды и Орден Красного Знамени.
  
   Брат Моисей. []
  
  Старший брат Моисей, поздние годы.
  
   Брат Александр. []
  
  Старший брат Александр.
  
   Моисей и папа встретились в Москве на Параде Победителей, на Красной Площади. Саша после госпиталя вернулся домой с военной красивой выправкой, да так и остался служить чекистом в органах госбезопасности в районном центре Цасучей Читинской области. ...
   Брат Моисей женился, переехал в город Казань, где закончил заочно Железнодорожный институт, занимал высокую должность главного экономиста Казанской железной дороги".
  
  

ЮНОСТЬ

  
   "Детство послевоенное было трудное, нищее, голодное. Перебивались в еде и одежде, но учиться старались, хотелось лучшей жизни. Я закончила десять классов в районном центре Нижний Цасучей Читинской области, жила у старшего брата Саши, а он сам жил вместе с женой Галиной у её родителей. Там ещё была очень старая и вредная бабушка, тесть и тёща его, а у них ещё два сына-подростка и дочка маленькая. Вот в таком огромном семействе приходилось жить, учиться и ко всем приспосабливаться.
   Затем я поступила заочно в педучилище и стала работать учительницей начальных классов на руднике Ангатуй Читинской области. Проработала я там два года. Жили мы в отдельном домике для учителей. Нас было четверо, жили весело и дружно, у всех были парни, ходили в кино и на танцы, жили беззаботной молодой жизнью. В армии служил мой друг Сергей, который часто писал мне письма. Я их ждала с нетерпением, получала по три-четыре письма сразу, читала по несколько раз - любила его и ждала из армии.
   Но в это время мои родители, сестрёнка Валя, братья Борис и Володя стали готовиться к переезду на другое местожительство, на станцию имени Кагановича. Сейчас она называется станция Чернышевск и тоже Читинской области. На станции Оловянной мы семьёй сели в поезд, доехали до станции Карымское, пересели на другой поезд "Москва - Владивосток" и заняли плацкартные места. Вместе с нами ещё ехал мой брат Саша, молодой красивый офицер-чекист. Он и приезжал за нами на рудник, чтобы мы были рядом с ним. У нас это с детства было заведено - помогать друг другу и не оставлять в беде.
   А в этом поезде ехал на верхней полке мобилизованный солдат. Он с верхней полки оглядел новых соседей - семью, молодого офицера Сашу, и решил расспросить, что это за семья и куда едет. А особенно он расспрашивал обо мне: сколько лет, как зовут, где учится и т.д. Я на него внимания не обращала, а сидела рядом с гитарой, напевая сама себе песенку о любви к своему парню Сергею, который служил в армии. Гитару я попросила у девушек-москвичек-врачей, которые ехали на Дальний Восток по направлению.
   Вскоре мы доехали до станции назначения, вывалились всей семьёй с нехитрыми пожитками на перрон, родители вместе с детьми ушли к Саше домой, а сам Саша за машиной, чтобы отвезти вещички. Подходит ко мне тот солдат, рыжий, который вёл беседу с моим братом в вагоне, и стал объясняться в любви. Влюбился, мол, с первого взгляда, глядя на меня с верхней полки. Влюбился, и всё, и что он обязательно заедет к нам на обратном пути в Москву, а ехал он на побывку к матери и сестре, которые жили в это время на Сахалине.
   Тут поезд дал сигнал на отправление. Солдат пытался меня обнять, поцеловать, но я очень стеснялась и боялась его, а одежда на мне была очень скромная, деревенская - платьице ситцевое с розовыми цветочками, на ногах брезентовые серые туфельки, а в руках - портфель с документами, которые доверили мне родители для сохранения. Я ничего ему не ответила и не обещала, думая, чтобы побыстрее тронулся поезд и солдат бы отстал от меня. Солдат на ходу вскочил в вагон и долго махал мне рукой, пока не скрылся из поля зрения.
   Прожив с родителями месяц (в это же время к нам приезжал Моисей с женой и маленьким сыном в гости), я вернулась на рудник Ангатуй, так как отпуск уже кончился, и "на носу" учебный год. И вдруг я получаю несколько телеграмм от имени отца, что мама больна, и я должна приехать к ним. Я с этими телеграммами в районо - начальнику, но никто меня не отпустил, так как было уже 1 сентября, и работать за меня некому. Написала письмо папе, чтобы написал, что с мамой, и получила опять уже несколько писем с объяснениями и извинениями, что телеграммы посылал не отец, а он - солдат-возлюбленный Василий.
   И началась длинная переписка "Москва - Ангатуй", от Кафтайкина Василия Лазаревича, 1926 года рождения. Переписка длилась с сентября 1950 года по март 1951 года. Письма его были очень содержательны, грамотны, с объяснениями в горячей любви, часто в стихотворной форме. В каждом таком послании он предлагал руку и сердце, писал, что очень влюблён, что это "мимолётное видение" не даёт ему покоя везде и всюду, и что он непременно, обязательно приедет за мной по окончании службы в Москве.
   Я отвечала изредка, что приезжать не следует, что замуж мне выходить пока рано, что он совсем незнакомый человек, что мне ещё надо учиться, чтобы получить диплом учителя, что он служит в столице и у него городское окружение, а я простая деревенская девочка и мне всего двадцать лет. А выглядела я и того моложе - лет шестнадцать-восемнадцать, так как росточком небольшая и щупленькая.
   И так продолжалась моя беспечная девичья и весёлая беззаботная жизнь в окружении подружек-учителей и детей-учеников и их родителей. Вечерами решали какие-то важные вопросы молодёжи на комсомольских собраниях и совещаниях. Я принимала участие в художественной самодеятельности - играла роль Ульяны Громовой по роману Фадеева "Молодая гвардия". Получалось здорово!
   Приближались весенние мартовские каникулы, и я решила съездить в гости к старшей сестре Лёле (Л.Б.: Ольге) в село Новый Дурулгуй. Пробыв там всю неделю, я вернулась на рудник 30 марта 1951 года, а добиралась с кем-то на санях-розвальнях, запряжённых лошадкой. Расстояние двадцать километров, одежонка была плохонькая, но валенки были. Добралась я до учительского дома вся продрогшая и посиневшая, так как тогда ещё было очень холодно, а в лесу снега было по колено. И только я открыла дверь, девчонки мне кричат с радостью или с испугом: "Любка, твой москвич приехал! И сейчас уже снова придёт! Лезь быстрей на печку остывшую, натопленную плиту, грейся!"
   Я не обрадовалась его приезду, а испугалась, но на печку всё же полезла. Стою, отогреваюсь, прихожу в себя и думаю, как же мне теперь поступить с незваным гостем? А девчонки уже кричат: "Идёт! Соскакивай с печурки-то!"
   Не успела я спрыгнуть с печки, а жених уже открывает дверь и бросается ко мне, растопырив руки в разные стороны, пытается обнять и поцеловать (нахал какой!) Я его не допускаю, отталкиваю, встрече не рада и его не жалую! Показался он старым, рыжим, неухоженным солдатом. Был он небритый, обросший щетиной и с солдатским рюкзачком.
   Рядом не было родителей, сестра была далеко, в двадцати километрах от рудника, посоветоваться было не с кем, а девчонки твердят: "Выходи за него замуж, не всем такое счастье приваливает". Уговорил меня солдат выйти за него замуж. На следующий день сходили пешком в другое село, где был загс, где и я приняла фамилию Кафтайкина".
   Л.Б.: бабушка рассказывала, как уже по пути из загса (из села в село) будущий мой дед поведал ей всё о себе, и хорошее и плохое, а когда сообщил, что он ещё и мордвин, бабушка и вовсе с горя расплакалась. Но делать нечего, теперь она замужем за незнакомым солдатом!
  
   Мой дед Кафтайкин Василий Лазаревич []
  
  Мой дед Кафтайкин Василий Лазаревич.
  
   "Теперь солдату нужно увезти меня с собой на Сахалин, а для этого нужно меня рассчитать с работы, доказав, что я вышла замуж и должна ехать с мужем по месту жительства. Это была не радость для меня, а великая печаль. Василий поехал сначала в районный центр Цасучей, там согласия на расчёт не дали, поехал далее в областной центр Читу, и только там сумел доказать, что он отслужил в армии семь лет и имеет права забрать возлюбленную с собой на остров. Когда он приехал радостный, добившийся своего, мы собрали нехитрые пожитки, организовали прощальный вечер с девчонками-учителями и покатили на Дальний Восток с замиранием напуганного сердца.
   По пути мы, конечно, заехали к моим родителям на станцию Кагановича, побыли там с недельку, приняли родительское благословление. Мама, Мария Семёновна, с печалью и большой грустью в глазах говорила мне: "И куда ты с ним едешь так далеко на СУХАЛИН! Бросит он тебя там в море! Это вижу по его глазам, что человек он злой, жестокий и суровый!"
  
  

САХАЛИНСКИЙ ПОСЁЛОК

  
   "Итак, ехали мы с мужем на поезде до Владивостока, а с Владивостока на каком-то огромном корабле больше недели до города Корсакова на Сахалине. Дальше ехали на грузовой машине, в кузове, на каких-то ящиках и мешках. По пути, ближе к Углегорску, проезжая деревянный "чёртов мост", машину подбросило на ухабах, и всех пассажиров выбросило толчком вниз в кюветы. Василий бросился ко мне с испугом: жива ли я, цела ли? К счастью, никто серьёзно не пострадал, отделались лёгкими ушибами и царапинами.
   И вот кое-как добрались до посёлка Ударный, где жила свекровь Наталья Фёдоровна и её дочь Анна Лазаревна, которая была замужем за Маскаевым Иваном Ивановичам. Жили они в двухкомнатном японском домике. Рядом был земельный участок, где произрастали овощи, и японский глубокий колодец, наполненный водой, откуда и поливали участок.
   В посёлке, в основном на задворках-окраинах, жило в японских бараках корейское население, которых японцы насильно вывозили из Кореи как рабов для черновой и трудоёмкой работы в годы войны. В посёлке было очень много приезжих со всех концов СССР, особенно с запада, работала шахта (Л.Б.: бабушка везде писала "шахта ½", но что это означает, узнать не удалось). Снабжение продуктами и прочим было отличное. Сам посёлок был ухоженный, дренажные канавы вдоль улиц были забраны дощечками и прочищались постоянно, тротуары уложены толстыми досками.
   Посёлок был большим и по территории, и по количеству населения. Здесь жили люди разных национальностей: русские, украинцы, белорусы, мордва, чуваши, молдаване, грузины, татары, таджики, японцы и другие, а в большинстве - корейцы. Жили все в японских двухэтажных домах на четыре квартиры. Второй этаж - как чердак, где сушили бельё, в комнатах малюсеньких было очень холодно, так как строения были из тоненьких дощечек. Полые стены - засыпные опилками со шлаком. В каждой квартире стояла небольшая печка, отапливаемая углём. А уголь добывали тут же в посёлке, на шахте. Уголь был отличного качества, хорошо горел и давал много тепла. Вот так и жили мы в таких домах-бараках (их так называли тогда). Они стояли рядами, образуя небольшие и узкие улицы, около каждого дома были колонки с водой, покрытые невысокими крышами-беседками из тонкого тёса (Л.Б.: С 1905 по 1945 годы южная часть Сахалина принадлежала японцам. Колонки под крышами - это тоже японское наследие, как и "бараки").
  
   Дед на японском памятнике. []
  
  Василий Лазаревич на постаменте от японского памятника. 50-е годы.
  
   Жить в японских домах было очень холодно и опасно. При сильном нагревании печек или электроприборов эти строения часто вспыхивали, и сгорало всё дотла молниеносно.
   Мы жили на взгорье и вдали от посёлка, поэтому нам хорошо было видно пылающие дома, слышны вопли и крики пострадавших людей. Было жутко и страшно! Хотелось забыть этот кошмар и умчаться, куда глаза глядят. А глядели они в сторону моря, через которое нужно или лететь, или плыть на корабле, чтобы снова оказаться на материке около своих родителей - мамы и папы. Как хотелось вырваться из этого горящего ада!
   Да и приняли меня в семью не с распростёртыми руками, особенно сестра мужа Анна Лазаревна. Она была очень деспотичной, грубой и жестокой "помещицей-Салтычихой", готовая всех поставить перед собой на колени. Невзлюбила меня - скромную, кроткую молчунью, не умеющую постоять за себя. Василию она сказала: "Зачем ты привёз её с собой? Голодранку бедную, я бы тебе здесь нашла женщину со ста процентами надбавок". Тогда ежемесячно доплачивали проценты к зарплате, и особенно хорошо получали шахтёры".
   Л.Б.: со слов бабушки, высказывалась не только Анна Лазаревна, но и свекровь Наталья Фёдоровна, выговаривая сыну: "Ты зачем привёз эту проклятую ГУРАНКУ?" Молодая жена пришлась не ко двору. Я ещё застала свою прабабушку. Несмотря на весьма преклонный возраст, за восемьдесят, она отнюдь не лишилась своего твёрдого характера. Помню её статной и строгой! Но могла и размякнуть, возраст всё-таки... Я, маленькая, жалела свою старую прабабушку.
  
   Со свекровью Натальей Фёдоровной. []
  
  Любовь Сергеевна со свекровью Натальей Фёдоровной, 50-е годы.
  
   "Вскоре Анна приказала своему мужу Ивану, чтобы забил смежную дверь досками, то есть отделила нас, молодых. И остались мы с Василием вдвоём без чашек и ложек, без печки и продуктов, и мать Наталья Фёдоровна осталась с семьёй дочери.
   Муж мой не растерялся, нашёл печника, чтобы сложил печку-плиту, потихоньку приобретал и приносил разную посуду - чашки, сковородки и разные плошки, на еду тоже зарабатывал деньги, как мог. А работал он сначала шофёром в геологической партии. Тут и свекровь не выдержала сурового характера дочери Анны, пришла жить к нам.
   А меня мой суженый отправил доучиваться и сдавать госэкзамены в Южно-Сахалинск, в педучилище. Я была уже беременна Наташей. И опять ехала на открытой машине в кузове по ухабам, очень долго и тряско (Л.Б.: дорога была не только ухабистой, ещё и пыльной, и в один конец отняла, думаю, часов десять-двенадцать, а то и больше.) Жила там месяца полтора или два в общежитии при школе, сессию сдала успешно, сдала и госы, и получила диплом учителя начальных классов. На этом учёба закончилась, муж больше никуда не пустил, говоря: что это ты поедешь там "под люстрами сидеть". Он имел в виду посещение ресторана, хотя я очень хотела учиться дальше на преподавателя русского языка и литературы. Да уж Бог с ним! Не пустил, значит, так надо было. Любил меня сильно и не хотел от себя отпускать, это я поняла только сейчас, а в молодости трудно понимать и прощать.
  ...
  
   Молодая жена. []
  
  Молодая жена.
  
   2
  
  2'А' класс. 1952-1953 учебный год.
  
   Итак, наша школа - русская, а были ещё две школы с корейскими детьми, работали в них русские - советские учителя, а в дальнейшей работе последующих лет - воссоединились!
   В школе, в которую меня направили работать, было 1500 детей, учителей было более восьмидесяти, и другие работники, был огромный спортивный зал, библиотека, столовая и другое. Построена школа ещё японцами поодаль от посёлка на юг от него. А рядом огромный благоустроенный стадион, это был культурный центр для селян-шахтёрцев - в основном были труженики-шахтёры - где в летнее время устраивались праздники и разные спортивные соревнования. А зимой заливался каток, устанавливали красавицу-ёлку, ученики делали бумажные игрушки. Воспитатели наряжали таёжную красавицу, как на величественный бал, и на стадион стекались сельчане с коньками под мышками или через плечо.
  ...
   В школе я работала учительницей начальных классов. Мне, молодой и неопытной, сразу дали первый класс в 44 человека. Сейчас я не представляю, какой это был огромный класс! Как это, наверное, трудно было учить и управлять такой неугомонной армией! Справлялась!"
  
   Л.Б.: пожары в посёлке случались нередко, сгорела и "русская" школа. Бабушка оказалась в самом "пекле".
   "Это произошло 22 декабря 1951 года. Я готовила детей к празднику День Сталинской Конституции. Готовили с классом спортивные номера. Занимались мы во вторую смену. Основные занятия по расписанию закончились, большинство детей разбежалось весело по домам, а мы занимались любимым делом после уроков, а когда же ещё? А в третью смену приходили шахтёры учиться в школу Рабочей молодёжи. Занимались мы с шумом, гамом, дружным смехом и весельем, но чётко отрабатывали каждый номер. И тут слышим какой-то негромкий треск и видим огонь в отверстии между трубой для отопления и стеной. Я сразу же сообразила, что это возгорание бумаги в этом углублении, а классы были смежные, и дети иногда бросали в эти пустоты бумагу.
   Увидев выскакивающее пламя из этой дыры, все поняли, что загорается наша любимая школа. Я крикнула детям, чтобы хватали свои сумки и одевались на ходу. Дети собрались все вокруг меня, бегом спустились со второго этажа, а я успела позвонить из учительской по рабочему телефону на 01, что горит школа, и бегом к детям, поджидающим терпеливо своего учителя. Выбежали уже из задымленного здания. Подсчитала всех детей, и мы пустились наутёк через площадь стадиона на юго-восток. А ветер-то и дул с запада со свирепой силой, дышать было трудно. Я, набравшись сил, терпения и смелости, подбадривала детей, чтобы не плакали, не визжали, а убегали прочь от опасности. Выбежали, наконец, на чистое без гари пространство, а нас уже встречают родители, бежавшие на помощь для спасения своих чад! Какая это была радость, что все выбежали из горящей родной школы и остались живы!
   А само здание, двухэтажное, длинное, сгорело в считанные минуты, так как оно было построено из тонких дощечек с полыми стенками-перегородками. Как я сейчас понимаю, это был "человеческий фактор" - неосторожное обращение с огнём. Да и, поджидая учёбу в вечернее время, стояли около нашего класса взрослые "вечерники".
   А самым печальным было утро следующего дня, когда стекались школьными тропинками ученики к первому звонку - понурые, со слезами на глазах, неся свои портфелики, казалось бы, пудовые от тяжести горя".
   Л.Б.: бабушка пишет, что школу переселили в здание администрации шахты "Ударновская", тоже японское, а пока здание переоборудовали, уроки проходили в "корейской" школе, где каждый класс отапливался отдельной печкой, а трубы выходили на улицу через окна. Чтобы избежать трагедии, учителя организовали постоянное дежурство и даже привлекли родителей. И лишь много позже построили для учеников три учебных корпуса, где какое-то время училась и я. Туалет был на улице, и это никого не смущало.
   Жители села Ударного, которые почитали очерк, утверждают, что школа сгорела не в 1951 году, а позже, в январе 1955 года. Бабушка могла напутать годы, в её возрасте это простительно.
  
   Подготовка к урокам. []
  
  Подготовка к урокам.
  
   "В сильные снежные бураны я провожала детей до самого дома, вела по глубокому снегу. Ползли, держась руками друг за друга, а кругом ни зги не видно! Всё-таки доводила их живыми и невредимыми, а потом возвращалась одна. Иногда встречал муж.
   Однажды после уроков опять был сильный снежный буран, и я отпустила детей по домам, а трое вернулись, решив поиграть. И когда я вернулась в класс за своим портфелем, двое оставшихся детей сказали, что Ванька проглотил бритву и умчался домой. А играли они так: прятали половинку бритвы-лезвия, и этот Ванька положил лезвие под язык, и когда дети её не нашли, он обрадованно вздохнул и открыл рот, и при вдохе лезвие проскользнуло в горлышко, да там и застряло. Я, сильно испугавшись, помчалась по заснеженной дороге к Ваньке домой, не мчалась, а ползла, а жили они далеко от школы. Добралась, наконец-то, к ним, открываю дверь и кричу: "Где Ванька?" Мать с отцом ничего и не знают, а Ванька забился под диван и сидит там, лупает глазами и плачет: трудно дышать и боль страшная. Отыскали его - и в больницу.
   Больница была в центре села, кое-как добрались по глубокому снегу до врача дежурного, а там на вызванном вездеходе отвезли Ваньку в город Углегорск. Сделали ему операцию, вытащили это несчастное лезвие, вставили ему трубочку на шее, долго он носил её, пока всё не зажило. Остался жив и здоров".
  ...
   "5 марта 1952 года родилась дочка, и назвали мы её в честь свекрови Наташей. Декретный отпуск был очень короткий, вышла на работу. С дочкой согласилась сидеть мать Наталья Фёдоровна, но только понянчить, стирка и приготовление пищи для ребёнка и семьи было на мне.
  
   С дочерью Наташей. []
  
  Семья Кафтайкиных с дочерью Наташей. 1956 год.
  
   Итак, растила дочку Наташу, живя с мужем Василием, свекровью Натальей Фёдоровной, продолжая работать в школе учителем начальных классов. Копалась в огороде. Муж работал в пожарной охране шофёром-бойцом, часто выезжая на тушение пожаров.
   Муж Василий захотел построить свой собственный дом. Деньги на строительство дома давало управление шахты - 20 тысяч, тогда это были большие деньги. Впоследствии 10 тысяч муж вернул управлению, остальные 10 тысяч передали нашей семье безвозмездно, как молодой, не окрепшей. Строили мы дом года три, вернее, нанимали его строить (Л.Б.: принимали участие в строительстве и сами. Моя бабушка, будучи беременной, таскала кирпичи). Много было забот, хлопот, скандалов и примирений. Муж был трудолюбивым, умным, целеустремлённым. Во время строительства 18 июня 1958 года родилась дочь Ирина - маленькая, хорошенькая, рыженькая". Л.Б.: далее бабушка напишет, что Ирина удалась в отца: "...характер как у него - взрывной, вспыльчивый, но отходчивый, добрый и простой".
   "Спустя всего два месяца после рождения Ирины (такой короткий был декретный отпуск) я вышла на работу, и пришлось взять домой няню Машу Хрусткову. Она была безродной, ходила побираться по посёлку и жила у моей соседки, где нянчила детей. Жила она у неё только зиму, часто заходила и к нам. Наша семья ей понравилась, и она с удовольствием пришла к нам жить, ещё когда мы жили в японском бараке. А когда был построен дом на болоте рядом, мы её тоже взяли с собой. Мне с ней было легче управляться с домашними делами и нянчиться с ребёнком. Маша прожила с нами года три-четыре, потом я устроила Ирину в садик, а Машу забрали другие соседи, где она ещё долгие годы жила и здравствовала, принося свою заботу о детях".
   Л.Б.: бабу Машу я ещё успела застать. Была она старенькая, сухонькая, неграмотная и очень тихая. Бабушка рассказывала, как когда-то баба Маша носила крошечную Ирину к ней в школу во время большой перемены на кормление. А чтобы заполучить няньку для своей новорожденной дочки, она выманила бабу Машу у соседей через окно - по-цыгански "выкрала", как сама оценила свой неожиданный поступок.
   "Учительский коллектив был очень большим и молодым. Приезжали с материка с разных уголков нашего любимого Союза, особенно с запада. Много учителей в старших классах были талантливыми от Бога: музыканты, художники, певцы, танцоры, спортсмены, артисты-драматурги. Кроме этого, были красивы, молоды, целеустремлённые. Рядом с ними хотелось тоже созерцать, творить и жить радостной полноценной жизнью. Тогда было заведено принимать участие в смотре художественной самодеятельности школ Углегорского района, и наша Ударновская школа почти всегда занимала первые призовые места.
   А однажды весь коллектив нашей школы отправили в город Холмск для показа вокальных номеров, и наш учительский хор занял первое место в области.
   Долгое время Переходящее Красное Знамя оставалось в нашем педагогическом коллективе".
  
   Коллектив учителей. []
  
  Педагогический коллектив Ударновской средней школы, 1967 год. Любовь Сергеевна пятая во втором ряду.
  
   Л.Б.: бабушке было что вспомнить! Она работала председателем профкома школы на общественных началах, и когда она всё успевала, остаётся только догадываться. Её труд ценили. "Часто отправляли меня на разные семинары, торжественные совещания, собрания, съезды в областной центр Южно-Сахалинск для получения заслуженных наград - их у меня много. Но самые дорогие, это я так считаю - "Отличник народного просвещения СССР", Отличник народного просвещения РСФСР", "Методист высшей категории", звание Ветерана труда. По результатам аттестации был 14-й высший разряд, есть грамота от области, лично вручённая губернатором области с памятным подарком (Л.Б.: губернатором Фархутдиновым И.П.). Есть и правительственные награды".
  
   Мой класс, 1980 год. []
  
  Первый класс 1980 г. Я в первом ряду с гладиолусами.
  
  
   Открытый урок, 1986 год.. []
  
  Открытый урок, 1986 год.
  
  
  

УТЕРЯННЫЙ РАЙ

  
   Л.Б.: жизнь наносила серьёзные удары. Сбылось пророчество моей прабабушки Марии Семёновны, которая предупреждала дочь, что муж "бросит её в море". Бросил, хоть и не в море. В 1976 году он уехал на материк с другой женщиной. Бабушка назвала этот поступок предательством и всю жизнь не могла простить Василия Лазаревича. Он не просто уехал, оставив её с двумя недоученными дочерями, но оставил на её плечах большой дом с огромным огородом - нагрузка, непосильная для женщины. Позже мама возила меня и братишку к нему в гости в благодатный Краснодарский край, нас там хорошо приняли, и я, девятилетний ребёнок, полюбила своего деда.
   Лишь в конце жизни бабушка пыталась простить его, но удалось это или нет - не знаю.
   К концу девяностых в Ударном произошло неизбежное: угольные запасы подошли к концу, и посёлок начал вымирать. Шахтёры получали от шахты компенсацию и разъезжались с семьями кто куда. Школа к тому времени перебралась в город Шахтёрск, а в посёлке остались начальные классы. Директором начальной школы стала моя бабушка, и директорствовала она десять лет. Школа при ней сияла чистотой. Стены расписал художник, всюду стояли цветы, было тепло и уютно, и гороно отмечало ударновскую школу как лучшую в области. Я с удовольствием любовалась на неё, чистенькую и яркую, как пасхальное яичко.
  
   Директор школы. []
  
  Директор Ударновской начальной школы Кафтайкина Любовь Сергеевна. Юбилейный 1999 год, здесь ей исполнилось 70 лет.
  
   Но посёлок пустел. Школу закрыли, хотя комиссия из гороно только приняла её к началу учебного года. Для директора Любови Сергеевны это стало тяжёлым потрясением. Однако самый страшный удар ждал её впереди.
   Приезжая в гости к бабушке во время школьных каникул, да и позже, после окончания института, я жила в раю, и рай этот был создан ежедневным трудом моей бабушки. Ударный сам по себе - чудесное местечко. Сопки, сплошь покрытые лесами, защищают его от пронзительных ветров с моря и с севера, а природная "котловина" между сопок, где раскинулся посёлок, надёжно оберегает особый микроклимат. Во времена японского владычества посёлок носил название Тайхэй, с тех времён остались японские памятники. Что они означают, я тогда ещё не знала, но эти памятники придавали в моих глазах этому месту таинственную ауру. Прямо над посёлком царила надпись "СЛАВА ТРУДУ!", сделанная огромными деревянными буквами на рукотворных сопках. Буквы были побелены, а сопки образовались из вынутой породы при добыче угля открытым способом. Эту надпись было видно, насколько я помню, из всех уголков Ударного.
   Бабушкин дом был большим, при двух печках, с пятью комнатами, просторной кухней, коридором (сенями), уютной верандой, были и кладовая, и туалет. Стены дома, обшитые дощечками в виде "ёлочки", были покрашены в зелёный цвет, а наличники - белой и голубой краской. Двор полностью устилали доски (тротуар), и этот тротуар бабушка мыла с мылом или с шампунем добела. Держала она кур, гусей, позже свиней по заказу зятя, даже года два держала кроликов. Благоухал ухоженный цветник, манил в благодатную тень прекрасный сад с берёзками и кустами смородины, а огромный огород благодаря заботливым рукам неизменно давал богатые урожаи. Теплица стояла размером с вагон. В огороде была положена и малая толика моего труда, в детстве из-под палки, а взрослой в удовольствие, но этот жалкий труд ничего не значит в сравнении с суетой и заботами моей бабушки! А ведь она ещё и делала утреннюю зарядку на крыльце дома, и даже какое-то время занималась пробежками!
  
   Бабушкин дом. []
  
  Бабушкин дом.
  
   На чердаке, посыпанном опилками, сушилась вкусная рыбка, а с темно-красной высокой крыши я щипала сладкую черёмуху.
   Я не могла представить бабушку без этого прекрасного дома, словно она и дом были единым целым. В начале двухтысячных жизнь посёлка подходила к концу, соседи разъехались, и бабушка с тревогой ожидала, чем закончится эта история. Бросить дом она не могла, да и компенсация от шахты ей не полагалась.
   "Шахта работала под руководством Москвы, выбирая "чёрное золото" высшего сорта из-под посёлка. Наконец-то добрались до моего дома, в котором я прожила полвека, который построил мой муж Кафтайкин Василий Лазаревич.
   Угольный пласт был взят и под моим домом, он провалился, осел в эту подработку, и его затопило водой. Еле сама унесла ноги, а спасала меня младшая дочь Ира со своим мужем Леонидом. Я им позвонила, что тону, они быстро приехали за мной, а на другое утро спешно забрали вещи, книги, хозяйственную утварь, что попало под руку, и пианино, которое жалко было оставлять в воде. Кур отдали соседям, живущим на даче.
   За существование дома и несправедливое ко мне и к моему гражданскому праву отношение со стороны тогдашних властей я долго боролась, дошла и до суда, собрав все нужные документы для иска. Но что я могла сделать против этой бетонной стены несправедливости - ничего, просто они мне "кинули" гроши за разорение моего обустроенного гнезда, где прошла моя жизнь".
   Л.Б.: Прежде чем это случилось, руководство шахты долго сражалось с моей бабушкой, пытаясь всеми правдами и неправдами выселить её. Предлагали какие-никакие деньги... В конце концов нашли какую-то юридическую лазейку (возникли проблемы с бумагами на дом), и выработка прошла прямо под домом. Возможно, всё бы обошлось, но, как объяснил зять (мой дядя), выработка прошла с нарушениями, и земля просела. Место болотистое, и дом оказался прямо в середине пруда. Бабушка едва пережила крушение "родового гнезда", лечилась в больнице. Кое-что ей удалось отсудить, но вернуть дом - её живую частичку, было уже нельзя.
   Ударновские - совершенно особенный народ. Посёлок заброшен, люди разъехались кто куда, но держатся друг друга, и невидимые нити между собой рвать не собираются: ударновский - всё равно что фамилия. Иногда приезжают в осиротевший посёлок, навсегда потерянный для жителей, бродят по заросшим улицам. На видео показывают остатки отчих домов, а иной раз и поросшее ивой место, где когда-то процветало родительское подворье, удивляются и смеются, плохо скрывая горечь. Посёлка нет, но люди остались, и у старшего поколения словно выдернули из-под ног родную землю. Посёлок закрыли вслед за шахтой за ненадобностью. Наверное, так надо было...
  
  

НА ЗАКАТЕ

  
   После "крушения" бабушка жила у младшей дочери Ирины Васильевны, потом в Хабаровске, где Ирина с мужем купили ей квартиру, а последние годы - у старшей дочери Натальи Васильевны, моей мамы. Печалилась. С грустью перечисляла в воспоминаниях, где похоронены её родители и многочисленные братья и сёстры. Получилось, что Малютинский род пустил корни в Читинской области, в Татарстане, в Одесской области, на Сахалине. Пережила её только сестра Валентина, которая живёт в Казани. Она работала главным зоотехником в Раифском зверосовхозе, где разводят пушных животных. В юности, когда Валентина училась в Благовещенске, она жила на два рубля в неделю, в невыносимой нищете, и молодая семья Кафтайкиных стала поддерживать её денежными переводами, дав возможность окончить институт.
   И всё же моя бабушка прожила счастливую жизнь. "Какое это было чудное, неповторимое Время!" - написала она в своих мемуарах. С уважением и доброжелательностью писала она о людях, которые окружали её: родных, учителях, с которыми она работала, учениках и их родителях, соседях, сельчанах. Многих благодарила, в том числе и тех, кого уже нет. Ни о ком она не написала плохого слова. Она безоговорочно верила в людей, верила в их лучшие качества - доброту, отзывчивость, ответственность, трудолюбие. С любовью писала о родном посёлке и доме, о природе. Жизнелюбие и идеализм послужили прочным стержнем, который помог моей бабушке Кафтайкиной Любови Сергеевне преодолеть все неурядицы и прожить полную трудов, достойную и счастливую жизнь.
   "Милые мои и любимые все, дети! Берегите свою жизнь и друг друга!
   Жизнь настолько коротка, что не успеешь и оглянуться с её заботами, радостями и невзгодами, как старость "прекрасная" тут как тут. И надо суметь жить в дружбе с позитивом. Открывая утром глаза - удивляйся и радуйся, что ты ещё здесь, в гостях, что тебя никто не выгнал! Чем раньше привыкнешь к этой мысли - о том, что ты в этом мире временно - тем лучше тебе будет.
   Каждый живущий Человек на этом Божьем Свете должен оставлять за собой чистые Следы, потому что по этим следам мы будем возвращаться назад с лёгкостью чистой души и сердца".
Оценка: 7.61*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"