Аннотация: Опубликовано в авторском сборнике "Запах безмолвной симфонии".
- Не успела приехать - и к раковине! Где ты в небе грязь нашла? Тьфу, белоручка...
Баба Дуся встретила постоялицу спиной. Катя старательно пропустила недовольное бурчание мимо ушей, чего ей, кстати, не удалось. В первый же день, когда она сняла у бабы Дуси комнату, Катя допустила серьёзную ошибку, которая и определила их отношения. Баба Дуся раза три подряд удивилась, зачем Катя так часто моет руки - и перед едой, и после еды, и придя с улицы, и на ночь. Та со смехом ответила:
- Что я, чукча - раз в день руки мыть?
С этой фразой дружба между постоялицей и хозяйкой закончилась навсегда.
Катя с большим трудом выпросила у работодателя недельный отпуск и съездила навестить родных. Дома она не была четыре года - с тех пор, как нашла работу. Вернулась размякшая, плаксивая, и первое же замечание бабы Дуси - именно это - больно всколыхнуло все мелкие и прочие обиды, нанесённые хозяйкой. Очередную обидку Катя, как обычно, проглотила молча. Мелкая рыжая хозяйская собачонка без клички резво помахала Кате хвостом. По кухне с пыхтением передвигался толстый подслеповатый щенок.
- У вас, я вижу, прибавление, - примирительно усмехнулась Катя. - Откуда?
- Давно пора кобеля завести, - ответила баба Дуся и помешала на печке варево в двух громадных кастрюлях. - Как бы поросят не утащили...
- Как назовёте?
- А, как назовёшь, так и будет, -отмахнулась хозяйка.
'Похоже, кобель тоже останется без имени', - подумала Катя. Рыжая собачуха вертелась под ногами хозяйки, и баба Дуся об неё споткнулась.
- Ах, чтоб тебя!.. Ах ты, суча моя...
Баба Дуся, не обращая больше на постоялицу никакого внимания, двинулась в огород. Суча выскочила на улицу вперед неё и залилась лаем. Щенок забился в тёмный угол на овчинную подстилку и засопел. 'Хоть бы о родных расспросила', - праздно подумала Катя и ещё раз обиделась. С дорожной сумкой на плече она прошла в свою комнату и остановилась на пороге. В комнате её вещей не было, зато всюду валялись чужие тряпки. Не 'бабдусины'. Значит, хозяйка заселила кого-то ещё и даже слова не сказала.
Катя особо не удивилась. Она оставила сумку и отправилась в огород.
- Баб Дусь! - крикнула она в согбенную спину. - Кого заселили?
- Одну хорошую женщину, - ответила хозяйка, не разгибаясь. - А тебя я к холодильникам переселила.
К сообщению Катя осталась почти равнодушной. Она твёрдо решила подыскать другое жилье, чтобы не мучить себя и пожилого человека. Какая разница, где она будет спать последние ночи - в крошечной комнатушке или в проходной 'кандейке'.
'Кандейка', разделявшая зал и кухню, содрогалась от рёва двух маленьких холодильников. Тихо не было ни секунды: какой-нибудь из холодильников, но работал. Орало радио, которое баба Дуся никогда не выключала, чтобы не проспать утром шесть часов. Катя спала крепко и не опасалась, что радио или холодильники станут мешать.
Вечером она увидела новую постоялицу. Звали её Зоя Ивановна, и баба Дуся обращалась к ней очень вежливо. Ещё бы, дородная сорокапятилетняя Зоя Ивановна производила впечатление солидной женщины, несмотря на неряшливый вид. Оказалось, постоялица сняла комнату всего на месяц, ещё и с предоплатой, и Катя догадалась, что на первом месте здесь стоит обычная жадность, а с молодой постоялицей хозяйка просто не поцеремонилась, выселив её из комнаты. Общаться с Зоей Ивановной Катя не пожелала, да и общих тем для разговоров у них не нашлось.
В виде примирения Катя показала бабе Дусе фотографии, которые привезла из дома, и хозяйка на вечер немного оттаяла.
Ночью Катя проснулась, но вовсе не от рёва холодильников, а от продолжительного собачьего лая. На улице, сотрясая сентябрьский воздух частного сектора, заливисто лаяла Суча. 'Что на собаку нашло?' - подумала в изнеможении Катя спустя два часа. Забыться удалось только под утро, когда Суча, наконец, выдохлась.
В шесть утра громко заговорило радио. Баба Дуся, бурча под нос и волоча ноги в шлёпанцах, прошла из зала на кухню, поочередно лязгнув защёлками обоих холодильников. Катя не слышала.
Работая в магазине, Катя ближе всех сошлась со Светланой, которая единственная из работников имела высшее образование. Сергей Николаевич, хозяин магазина, кроме работы с клиентами свалил на неё бухгалтерию (не потому, что доверял, а потому, что в бухгалтерии ничего не смыслил). За дополнительную нагрузку он не платил ни копейки. Светлана окончила институт десять лет назад, потолкалась в поисках работы в нескольких близлежащих городах, тут подвернулась работа в магазине 'Три бублика', и Света так и осталась здесь продавцом и в бесплатный довесок бухгалтером. К тому времени она вплотную познакомилась с голодом, изношенной обувью, одеждой с чужого плеча, отчего работой дорожила и смертельно боялась её потерять. Вышла замуж, родила подряд двоих детей, обабилась и как-то обмякла. Перестала подыскивать тайком другую работу и жаловаться на не слишком удачно сложившуюся жизнь. Боевитый дух куда-то испарился. Сергей Николаевич, обозлённый двумя декретами, обращался с ней грубовато, 'базар' не фильтровал, срывал на ней раздражение и просто плохое настроение. Светлана всё сносила молчком - не от мягкотелости, а из навязчивой боязни оказаться на улице. Как ни странно, именно Светлана ходила в первых кандидатах на возможное увольнение.
Сергей Николаевич не церемонился вообще ни с кем из своих работников. Всех продавцов без исключения он считал ворами во плоти и каждый месяц устраивал ревизии. Из работавших в магазине подворовывала одна Марина, но делала она это виртуозно. Когда у хозяина бывало плохое настроение - а это случалось часто - он с утра взвинчивал всем нервы, пугая женщин настоящей злостью, в подсобных помещениях стоял крик, как на кухне среди кухарок. В павильоне между тем всегда было тихо и благопристойно, жители города любили магазин за невысокие цены, свежие продукты, игрушечную чистоту салона и аккуратность продавцов. Люди ехали сюда за покупками даже с другого конца города, тратя, впрочем, на езду в автобусе максимум двадцать минут. В 'Трех бубликах' они могли выбрать яблоки, купить свежий хлеб, мясо, кефир - всё то, что Сергей Николаевич приобретал по своим многочисленным каналам, а так же всласть попривередничать. За грубость покупателю Сергей Николаевич лишал продавца недельного заработка.
А платил он мало. Жадничал.
За неделю в 'Трех бубликах' ничего не изменилось, даже сплетен не накопилось. Девчата встретили Катю так, будто она никуда и не уезжала, сразу завертев её в обычной рабочей карусели. Хозяин, как ни странно, обещал оплатить неделю отсутствия. У Кати поднялось настроение.
Марина, которая сидела на кассе, недавно окончила торговый техникум, да так и осела в городе. Работу нашла сразу. Сергей Николаевич ценил её за голос, низкий, глубокий, бархатный. Посредством голоса Марина держала покупателей в некоторой дисциплине и при этом не отпугивала.
Вечером в магазин за Катей зашёл Михаил. Катя всегда любовалась Мишей сквозь большие окна, пока тот переходил дорогу по направлению к магазину. Высокий, плечистый, осанистый, сухощавый - Катя неизменно ощущала гордость, что у неё такой мужчина. Ей нравились его темные, густые волосы, в которых застревала Катина пятерня. Миша всегда сохранял полунебрежную учтивость к окружающим, отчего казался джентльменом. За Катей он ухаживал красиво и галантно, чем и нравился в 'Трёх бубликах' абсолютно всем, исключая Марину.
- Какой-то он у тебя апатичный, - говорила она Кате. - То ли дело мой: ух! ух! - и Марина взмахивала руками, аллегорически показывая, какой у неё бойфренд. Бой!
За неделю Катя соскучилась по Мише. Они просто поздоровались друг с другом через прилавок, но - что делать! - Миша не любил выказывать свои чувства при посторонних. Он терпеливо подождал, пока Катя не закончила работу в семь. Всё это время Катя бросала на него самые тёплые взгляды. Михаил лишь сдержанно улыбался. Магазин работал до девяти, на это время оставалась одна из продавцов и охранник.
Катя и Миша вышли на улицу, и Миша крепко сжал её руку в своей ладони, отчего у Кати на сердце стало тепло-тепло. 'Любит, все-таки любит', - с облегчением и радостью подумала она.
Они посидели в кафе, беседуя о самых обыденных вещах. Катя рассказывала о поездке, о том, что не успела вволю пообщаться с родителями, с сестрой, жаловалась на хозяйку. Миша говорил мало, зато был превосходным слушателем. Слушая Катю, он то сжимал её руку, то гладил под столом по коленке. А может, Кате только казалось, будто он слушает, но сегодня она особенно остро чувствовала его близость, и остальными вопросами не задавалась. Потом он проводил её домой. Вернее, до детских качелей в соседнем дворе между двухэтажными деревянными домами, граничащими с частным сектором. Там они всегда прощались. Дальше качелей Миша никогда не ходил, даже если Катя приглашала его в гости.
Зайдя в избушку, она застала там дядю Жору, рассевшегося за кухонным столом в компании 'бабдусиного' зятя Васьки и новой постоялицы. 'Ах, да, сегодня же пятница', - очнулась Катя от хорошего настроения. Когда она проходила мимо, дядя Жора дернул её за подол юбки. Катю всегда злили его вульгарные выходки. Дядя Жора имел честь быть давним любовником бабы Дуси, хотя и был моложе её лет на пятнадцать. Баба Дуся давно уже вышла из любвеобильного возраста, но дядя Жора по-прежнему навещал её по пятницам ('по пьяницам', как он говорил), чтобы спокойно выпить в Васькиной компании, и чтоб за это не было дома скандала. Ночью он отсыпался в спальне за залом и утром мирно шёл домой.
- Ты нам выставишь закусь или нет? - бухтел на хозяйку дядя Жора.
Баба Дуся в ответ недовольно ворчала, всем видом демонстрируя, что 'закуся' они не получат. Катя завалилась в 'кандейке' с книжкой на кровать. Посиделки на кухне почти не беспокоили - не её проблемы. Распорядок недели в избе она принимала как должное, её только удивило участие Зои Ивановны.
- Что не ужинаешь? - миролюбиво спросила у Кати баба Дуся.
- Меня Миша в кафе водил, - ответила та.
- Уж наврёшь, так наврёшь! - фыркнула бабка. - Кому ты нужна такая?
Через минуту она сунула Кате блюдце с оладушками, которое та приняла с благодарностью:
- Спасибо.
- Уж не за что.
Вскоре Катя уже спала, не обращая никакого внимания на холодильники и шум на кухне.
Среди ночи её, однако, разбудил лай Сучи. 'Да что с собакой?! - возмутилась про себя Катя. - Может, сглазил кто?' Глупая шавка пролаяла до пяти утра.
Утром Катя сердито пхнула её ногой, пока не видит хозяйка.
Субботнее утро - горячее время в продовольственном магазине. Когда ещё работающим хозяйкам ходить по магазинам, кроме как не в субботу? К обеду Катя и Света уже валились с ног. Они уже точно знали, что перекусить вовремя не удастся. Обедали обычно наспех в подсобных помещениях, сменяя друг друга.
После обеда поток покупателей иссяк. Минуты затишья сменялись очередями. Стоило в пустой магазин зайти одному покупателю - и сразу набиралось человек десять. Как выражалась Марина, приходил 'вагон', а то и несколько 'вагонов'. Катя и Света сновали от витрин к прилавку, непрерывно трещала касса под пальцами Марины. Катя считала без калькулятора, запросто вычисляя в уме трёхзначные числа. Поначалу, обнаружив у Кати эту способность, работники 'Трёх бубликов' развлекались, задавая ей вычисления и сверяя на калькуляторе. Результаты удивляли. Потом развлечение надоело. Сергей Николаевич относился к способности Кати равнодушно. Немного быстрее идёт очередь - вот и вся польза. Пусть считает, как хочет, лишь бы в карман ничего не складывала, урывая кусок у него, коммерсанта-'пахаря'. Ближе к вечеру, обслуживая очередной 'вагон', Катя заметила, как один из покупателей в 'хвосте' беспардонно её разглядывает. Катя почувствовала себя раздетой, ей даже захотелось прикрыться. Она вперила в покупателя зловещий взгляд, тот очнулся и виновато улыбнулся.
- Это не я, - сказал он. - Это мои глаза.
Марина на кассе захихикала. Очередь двинулась веселее, и вскоре в павильоне никого не осталось, кроме самого последнего - того самого нахала. Катя перед тем, как обратить на него взор, приняла вид неприступной скалы.
- Что вам? - холодно спросила она.
- Мне... - начал было парень и замолчал на полуслове. - Вот блин, забыл!
Катя подняла брови.
- Это всё ваша красота. Засмотрелся - и забыл, зачем пришел. Мне бы ваш телефон...
- Это ещё зачем?
- Ладно. Дайте булку чёрного и во-о-он ту баночку.
'Холостяк', - привычно сделала вывод Катя. Впрочем, не всё ли равно?
- А телефон всё же дайте. Я вам позвоню сегодня вечером.
- Ещё чего не хватало, - сварливо ответила Катя бабдусиным тоном, вручая ему хлеб и консервную банку.
- Почему бы и нет? Вы мне нравитесь.
- А вы мне - нет.
Нахальный парень улыбался во все глаза. Низкорослый, подвижный, с простым славянским лицом, он уверенно попирал пол в магазине короткими крепкими ногами. Словесная перепалка продлилась пару минут. Пришёл покупатель, и Катя переключилась на него, хотя Света была не занята. Парень ушел.
- Нахал, - поморщилась Катя, обслужив покупателя, не замечая, что улыбается.
- А по-моему, он славный, - подала голос Светлана.
- Отныне его будет обслуживать только Екатерина, - веско заявила Марина.
- Это ещё почему? - удивилась Катя.
- А его так обсчитывать легче! - хохотнула та.
- Да ну тебя, в самом деле!
- Жаль только, что он такой низенький, - добавила Марина. - Коротышка! То ли дело мой...
Вечером Миша забрал Катю с работы. Каждую субботу он приводил её к себе, и они проводили ночь вместе. Баба Дуся, хоть иной раз и вешала на Катю красочный эпитет, относилась к субботним ночёвкам постоялицы спокойно. 'Не студентка же, бог с ней!' - всепрощающе говорила она.
Бабье лето уверенно катило к концу. Жёлтые листья ворохом сыпались с деревьев. Ощутимо припекало солнышко, но ветер дул пронизывающий, и Катя озябла. Миша набросил на её плечи ветровку, и Катя озабоченно посмотрела на него: не замёрзнет ли сам? Тот высоко вскинул голову и думал о чём-то своем. Удивительно, как он заметил, что его девушке холодно? Катя привыкла к безучастному молчанию Миши. Оно бы её не беспокоило, но очень хотелось рассказать, как прошёл рабочий день. И ещё хотелось пожаловаться на хозяйскую пустолайку, однако Миша казался слишком безучастным, погруженным в себя, приставать с разговорами казалось неэтичным, и Катя чувствовала себя брошенной.
Дома Миша включил телевизор и закинулся в кресло с газетой. Ужин, как обычно, остался за Катей. Миша, хоть и жил один долгое время, готовить не любил и не умел. Кате нравилось для него готовить, и она каждый раз старалась приготовить что-нибудь особенно вкусненькое. В этот раз она запекла в духовке картошку в молоке. Миша сохранял молчание и за ужином, и Кате стало не по себе. Ей казалось, что она мешает своим присутствием. Катя довольно часто чувствовала себя в обществе Михаила скованно. Она часто не могла угадать, о чём он думает, в каком настроении. Впрочем, она всё списывала на приличную разницу в возрасте.
Катя робко окликнула его.
- Может, я пойду? - неуверенно спросила она.
Миша очнулся.
- Извини, - улыбнулся он и притянул её к себе. - Я ждал тебя две недели. Соскучился.
День в магазине мог закончиться как обычно, если бы не пришёл тот самый нахальный парень. Он снова беспардонно глазел на насупленную Катю.
- Хлеба! Чёрного! Полкило лука. Банку томатов. Нет, другую. И ваш телефон.
Катя отправила парня платить в кассу. Тот вернулся с чеком, облокотился о прилавок и очень серьёзно сказал:
- Раз телефон так сильно засекречен, давай куда-нибудь сходим.
Катя гордо отошла от него к другому покупателю.
- Я от тебя не отстану, - заявил парень. - Я каждый день сюда ходить буду.
- У нас много завсегдатаев, - ровным тоном ответила Катя.
- Слушай, коротышка, в тебе хоть метр с кепкой есть? - миролюбиво протрубила Марина.
- Есть, даже без кепки, - успокоил её Коротышка и подошёл к кассе. - Будь другом, дай её телефон. Я тебя не выдам.
- Иди ты, - шёпотом хихикнула Марина. - Ничего я тебе не дам.
- Вредина!
- Сам такой!
Катя ревниво поглядывала в их сторону: о чем её поклонник хихикает с кассиршей? Света, поправляя блёклые волосы под белым колпаком, печально смотрела на холостых.
Потом Катя наблюдала в большое окно павильона, как Коротышка переходит дорогу - прочь от магазина. Походка у него была лёгкая, пружинистая.
Михаил за Катей не пришёл, да и не обещал. Собственно, он никогда ничего не обещал. Каждый вечер она просто ждала: придёт - не придёт, и всё. И чаще всего расстраивалась... Домой она отправилась одна.
Надо было поставить купленные продукты, и Катя полезла в холодильник.
- Опять холодильником хлопаешь? - привычно заворчала баба Дуся. - Что ты так дверью лупишь? Сломается холодильник - разве я куплю новый?
Катя осторожно приткнула дверцу, хотя знала, что это бесполезно, замок в любом случае щёлкает на весь дом.
- Ты посмотри, опять! Бессовестная какая! Говори - не говори... Ах ты, суча моя, - пригладила баба Дуся рыжую шкоду. Та смотрела на хозяйку невинными оранжевыми глазёнками. 'Интересно, она опять сегодня лаять будет?' - подумала Катя.
- Нет, не буду молчать, - вдруг заявила баба Дуся. - Утащила тушёнку - отдавай назад.
Катя сначала не поняла, что это ей. Она оглянулась, но на кухне, кроме неё и хозяйки, никого не было.
- Я? - растерялась Катя. - Я ничего не у вас не тащила.
- Я украла! - с пафосом воскликнула баба Дуся. - Зой, ты слышишь? Я украла! Знаешь, что я тебе скажу? Ищи другое жилье. Я воровку у себя дома терпеть не буду.
- Я ничего у вас не крала! - с отчаянием повторила Катя.
- Иди, рассказывай! Нашла, у кого красть! Я войну прошла, ветеран труда, а она крадёт у старого человека!
Катя махнула на всё рукой и забилась в 'кандейку'. Уткнулась в книгу, но не увидела в ней ни строчки. На страницы капали слёзы. Назавтра Катя твердо решила искать жильё. Тут ещё Зоя Ивановна подвалила:
- Дура ты деревенская! Красть не умеешь. Надо так тащить, чтоб никто не заметил.
'Кто бы ещё стащил окаянную банку, кроме как не она? - осенило Катю. - Вот сука!'
В 'кандейку' пыхтящим колобком вкатился щенок. Катя перегнулась через кровать и погладила его. Щенок с ворчанием ухватился деснами за её палец.
- Ну и злыдня же ты! - подивилась Катя. - Будешь свиней охранять у бабы Дуси. А она будет варить им вонючую тухлую рыбу.
И вдруг она хозяйку пожалела. Вселила воровку, а сама Катя уйдет, и что будет? То, что баба Дуся пережила войну - ясно было сразу, как только переступаешь порог избушки. В комнатушках хранились штабеля чёрного хозяйственного мыла, спички в неизмеримых количествах, сложенные в большие картонные коробки, большие запасы соли и засушенные куски хлеба в четырёх мешках из-под картошки. Так, на всякий случай. Бабка постоянно ждала новой войны, всегда внимательно слушала новости по радио, пока хлопотала дома, и каждое политическое событие истолковывала как верный поворот к войне.
- Вот будет опять война - ой-ёй-ёй! ПОтом умываться будем...Во время войны я дважды надорвалась. Шили меня, потом всё вырезали. Это уже после войны было...
Баба Дуся никогда не жаловалась, а о прожитой жизни рассказывала спокойно, без надрыва.
В этот раз холодильники мешали Кате уснуть. Она долго и мучительно ворочалась на неудобной кровати, силясь уснуть и досадуя на холодильники, пока не дождалась начала лая. 'Вот шавка! Что на неё напало?! Чтоб ты скисла, пустолайка!' Так Катя и уснула с досадой на собаку.
Утром баба Дуся предложила Кате масло к хлебу. Масло она закладывала в стеклянную банку, солила и замораживала в морозилке. По утрам она сковыривала ножом жёлтые кусочки и ловко вытаскивала их из банки тем же ножом. Катя отказалась. Она не умела вытаскивать ножом замороженное масло из банки и вообще не любила солёное масло. К тому же догадывалась: баба Дуся добивается, чтобы она почувствовала себя виноватой. Услышав отказ, баба Дуся надулась. Катя и в самом деле чувствовала себя виноватой, будто и правда украла злополучную тушенку. Ещё и не выспавшейся, разбитой.
В окно постучал сосед. Баба Дуся вышла на крыльцо:
- Чего тебе спозаранку? Денег на опохмелку занять?
- Займу, когда надо будет, - с ирокезским достоинством ответил сосед. - Продай собаку!
- Какую? Щенка, что ли? Он дорогой, кавказский.
- Нет, рыжую.
- На кой ляг она тебе далась?
- А я ей пасть порву.
Баба Дуся захлопнула дверь.
- Изверг, - выругалась она. - Что-то ты засиделась нынче. Иди в свой магазин. Иди-иди. Да подумай.
Так и прошла неделя до пятницы. Баба Дуся сердито отмалчивалась, дулась на постоялицу. Катя тоже отмалчивалась, злилась на Зою Ивановну, которую считала виновницей. Та только посмеивалась. Катя не могла понять, чем она занимается. Ей казалось, эта бабища целыми днями сидит дома и ничего не делает.
Суча еженощно облаивала небо, отчего Катя совершенно перестала высыпаться. Искать жильё как-то не получалось: Миша почти каждый день забирал её с работы, погода стояла солнечная, и они гуляли, ловя последнее тёплое солнце.
Каждый день в магазин наведывался Коротышка. Он непринуждённо болтал с продавцами и с грузчиками, и даже с Сергеем Николаевичем нашёл общий язык. Приходил в одно и то же время - в начале седьмого. Катя его уже ждала, даже больше, чем Михаила, хотя бы потому, что появление Коротышки было более предсказуемым, чем Мишино. Девчата подтрунивали, она только отмахивалась и опасалась только одного: как бы Коротышка не 'дождался' Михаила и не навредил её хрупкой личной жизни.
В пятницу в избушку, как обычно, явился Васька, а за ним и дядя Жора. Деловито гудя, они подсели к столу. Появилась первая бутылка.
- Ты представляешь, я у себя в доме воровку пригрела, - выложила баба Дуся Жоре свежие новости.
- Кто воровка? Ивановна, что ли? - ухмыльнулся дядя Жора, которому и дела не было до разборок среди женщин.
- Нет, не Зойка. Катька. Банку тушёнки у меня стащила. Последняя банка была.
- Это которая китайская, что ли?
- Она самая. Последняя, - бабуля осуждающе запыхтела.
- Да мы её с Васькой в прошлую 'пьяницу' сожрали! Ты ж закуски не приготовила! Что стоишь, рот разинула? Закусь давай! Что нам, мыло твоё жрать?! Мы и мыло сожрём! Гы-гы-гы!
-Ох-хо, а я на Катьку грешу...
- Ивановна! - гаркнул дядя Жора.
Зоя Ивановна, позёвывая, солидно выплыла из комнаты.
- Ну, чего вам? - с деланым равнодушием спросила она.
- Подсаживайся. Нам не хватает дамского общества.
- Зоя, неужели ты опять с ними пить будешь? - всполошилась баба Дуся. - Вот уж не думала...
- Уж и выпью, а что? - прогудела та.
Бабуля, бурча под нос, полезла в холодильник. Катя беззвучно смеялась в книгу, радуясь, что конфликт разрешился. Остальное её не касалось.
В среду у Кати был выходной, и она решила постирать. Она не стирала уже месяц, и постельное бельё стало цвета хаки. Баба Дуся не одобряла стирки постоялицы, и поэтому Катя стирала очень редко, когда тянуть становилось невмоготу. Искать жильё она передумала, и теперь надеялась на Мишу, который перетянет её к себе. Все проблемы с хозяйкой отпадут сами собой и быстро забудутся. Катя часто мечтала, как войдёт в его дом - уже женой, и как они будут жить вместе. Она хорошо представляла, как будет убираться, стирать и готовить для любимого человека, и эти мечты походили на сказку, настолько они казались красивыми и маловероятными. Катя без труда представляла себя женой Миши, но она, хоть убей, не могла представить, как он признается в любви. Она не могла представить Мишу в этот момент, каким он будет, что скажет, какое у него будет лицо.
Водопровода в доме не имелось, и Катя натаскала воды из колонки. Это не так уж и сложно. В сенях стояли два бидона, которые без усилий цеплялись на специальную двухколесную тележку. Увидев, как Катя выносит тазик с бельём на улицу, баба Дуся потемнела.
- Ты ж на прошлой неделе стирала, - заметила она.
- Месяц назад, - неприязненно ответила Катя, которая в таких случаях каждый раз чувствовала себя виноватой. Она вынесла на улицу ведро с горячей водой, которая ежедневно с утра грелась на печке. По утрам уже были заморозки, но днём вовсю грело солнце. Да Катя бы и не решилась развести стирку дома. За всё лето она ни разу не видела, как стирает сама хозяйка.
Баба Дуся ушла в огород.
За пару часов Катя перестирала все, что у неё скопилось и, довольная, что сбагрила столь сомнительное дело, развесила белье, скупо отмеряя место на веревках для каждой вещички. И тут с огорода потянуло кострищем. И не просто потянуло, а поволокло дымом. Катя заглянула в огород. Пока она стирала, баба Дуся выгребла граблями огород и развела большой костер, сжигая весь огородный мусор. Это политическое событие и в самом деле попахивало объявлением войны.
Война так война. Катя стянула с верёвок провонявшееся дымом бельё, снова натаскала воды и перестирала заново.
Костёр прогорел. Баба Дуся устало пошла с огорода и во дворе наткнулась на Катю, которая, как ни в чём не бывало, развешивала бельишко.
За весь вечер бабуля не сказала Кате ни слова. Вот и славно!
Четверг с самого утра не задался. Для начала Катя основательно проспала, потому что ночью слушала сольный Сучин концерт. Утром подросший щенок играючи цапнул Катю за пятку и порвал колготки, а это означало провал бюджета. В магазине она получила свирепый нагоняй от Сергея Николаевича за опоздание. В итоге завёлся весь коллектив, кроме, пожалуй, Светы, которая вообще никакого шума не выносила. Как назло, с утра в работе просвета не было - 'вагон' покупателей шёл за 'вагоном'.
- И прутся, и прутся, - недовольно ворчала под нос Марина, пока покупатели её не слышали. - Идите все домой, чего вы прётесь? С утра весь город здесь, чтоб вам пусто было!
Катя и Света метались за прилавком. Одному из покупателей не понравилась колбаса. Он уже расплатился, и теперь вертел копчёную палку, разглядывая её во всех ракурсах и задерживая очередь.
- Зелёная она какая-то, - сообщил он Кате угрюмо. - И воняет.
- Хорошая колбаса. Свежая. Утром привезли.
- У вас всё свежее! - рявкнул покупатель. - Что ты мне подсунула, сучка ты разэдакая?! Отравить решила, Дездемона хренова? На, сама ешь! Вечно подсунут всякую дрянь! Кто мне потом за лечение заплатит?
Покупатель швырнул колбасу на прилавок.
- Мы вернём вам деньги, - примирительно сказала Светлана. - А колбаса всё же хорошая.
Покупатель ответил руганью, оскорбляя каждую из продавцов в 'Трёх бубликах'. Кровь отхлынула от лица Кати. Проработав в магазине четыре года, она так и не привыкла к оскорблениям. Светлана стала маленькой-маленькой и совсем бесцветной. Марина побагровела, уткнулась в кассу и сделала вид, будто считает выручку. Мужчина сыпал ругательствами, искусно перемешивая вполне литературные обороты с не слишком перчёной матерщиной. Остальные покупатели бочком-бочком рассосались из магазина. Как на грех, Сергея Николаевича не было в магазине. Он, как правило, в таких случаях брал огонь на себя. Покупатель полностью переключился на Катю, которая продала колбасу. В душе у неё кипело и плавилось, но она не отвечала на оскорбления, терпела молча, и вовсе не оттого, что лишится недельного заработка, хотя и так еле сводила концы с концами, просто она была человеком дисциплинированным. Порядок есть порядок. Раз ругаться не положено - значит, не положено.
В 'Три бублика' зашёл Коротышка. Сначала его никто не заметил.
- Вот это да! - весело удивился он. - Да у вас тут сыр-бор! Эй, мужик! Ну-ка прикрой-ка клювик!
Ругливый покупатель аж подпрыгнул:
- Это ты мне, сукин сын?!
- А разве тут ещё кто-то есть, кроме тебя? Тебе, разумеется.
- Ах ты, такой-рассякой!
- Ну и невоспитанный же ты, дяденька!
Покупатель двинулся на Коротышку:
- Подрасти сначала, щ-щенок! Куда ты лезешь? Куда лезешь, я спрашиваю?
- Пойдём-ка на улицу, яхонтовый ты мой, там и будешь спрашивать, если ещё захочешь.
- Сейчас будет драка, - негромко сказала Марина. Светлана замерла. Коротышка сноровисто ухватил дебошира за грудки и поволок к выходу.
- Ну, щенок, держись, - дрожащим от бешенства голосом прошипел мужчина, и заработал кулаками. Коротышка на миг отпустил его, чтобы ловко сцапать за шкирку, и кулаки скандалиста заработали вхолостую. Мужчина стал выкручиваться, однако вырваться ему не удалось, он как-то непристойно извивался, проделывая немыслимые телодвижения, а его ноги между тем семенили к выходу.
Девчата за прилавком через 'ой' захихикали. Парень выволок дебошира за дверь. Через окна продавщицы видели, как мужчины расстались: покупатель пошёл прочь, ежесекундно оглядываясь, потрясая кулаком и разевая рот. Что именно он кричал, девчата не слышали. Коротышка вернулся в магазин.
- Что ты хочешь, наш герой и спаситель? - вопросила Марина самым низким голосом, какой только имела в арсенале.
- Хлеба! - коротко сказал Коротышка.
- Хлеба герою! - провозгласила Марина.
- И коробку конфет. Светлана, подскажи самые вкусные.
Конфеты он вручил Кате.
- Это - женскому коллективу для снятия рабочего стресса, - сказал он. Катя впервые ему улыбнулась. Коротышка с шутливой галантностью поцеловал её руку.
- Куда смотришь, Кать? - спросила довольная Марина, когда он ушел. - Парень хоть куда. А Мишку своего отправь на помойку. Квёлый он у тебя какой-то.
Катя сердито поджала губы.
- Хотя вы с Мишкой друг друга стоите. А всё же я дело говорю, Кать!
- На что он мне? - вдруг рассмеялась Катя. - Я Мишу люблю.
- Раз любишь - бери его за шиворот и тащи в загс, пока тебя саму Коротышка за шиворот не взял! Видала, какая хватка? Не выкрутишься!
- Марина права, - сказала вдруг Светлана. - Михаил, к сожалению, относится к такому типу мужчин, которых надо именно брать за шиворот. Сами они никогда ничего не решают.
- Не дождёшься ты его, Кать, вот чесслово, - добавила Марина.
У Кати испортилось настроение. На сердце стало тревожно. 'Это от недосыпа, - решила она. - Надо что-то делать с Сучей. Если бы я только знала, что именно'.
Вернувшись с работы в пятницу, Катя застала на кухне великолепную троицу: дядя Жора, Васька и Зоя Ивановна. Кроме троицы, за столом сидели ещё двое мужчин непрезентабельного вида, которых Катя не знала. Баба Дуся с сердитым лицом обслуживала их.
- Опаньки, какая краля! - воскликнул один из мужчин при виде Кати. - Подь сюды.
- Руки прочь от Никарагуа! - прикрикнула на него Зоя Ивановна. Все мужчины за столом принадлежали только ей, и она не желала никаких соперниц.
Все пятеро уже находились в изрядном подпитии. Дядя Жора чихнул, и вставная челюсть вылетела изо рта. Суча, которая вертелась под столом в ожидании подачки, подхватила челюсть на лету и бросилась вон из дома.
- Стой, Суча! Суча! - бабка побежала её догонять.
- Пафкуда! - выругался дядя Жора, и за столом поднялся хохот.
Катя смирилась с голодом и ушла к себе в 'кандейку'.
Баба Дуся застала собаку в огороде, где Суча старательно закапывала челюсть в грядку. Трофей был торжественно возвращен хозяину. Дядя Жора подул на ощеренные зубы, обтер об видавшие виды бесформенные штаны и поставил их на место.
Ночью Катя проснулась под нестройное пьяное пение на кухне. 'Как всё обрыдло, осточертело, - с досадой думала она, ворочаясь в постели. - Всё-таки надо пошевелиться и подыскать что-то другое. Устала я от такой жизни!' Пьянь выдохлась довольно быстро, хор на кухне смолк. Остался только Сучин лай на улице. Катя тихонько встала, выскочила во двор, дрожа от морозца, и заперла собаку в сарае.
Суча лаяла и в сарае, но уже не так слышно.
Утро началось со скандала.
- От тебя всего ожидать можно, - ругалась баба Дуся. - Надо же догадаться - запереть Сучу в сарае! Бедная собачка там сидела всю ночь.
- Она и так всю ночь на улице, - заметила Катя.
- А потому что ты её на улицу из дома гонишь.
- Я вашу собаку вообще не трогала, - озлилась Катя. - Сколько ещё терпеть? То одно, то другое, каждый день какая-нибудь дрянь!
- Ну, теперь точно скажу. Куда мой платок дела, воровка чёртова?
- Какой ещё платок?!
- То не знаешь, какой! Вот что, милая, ищи-ка ты другое жильё. Все глаза мне измозолила. То тушёнка, то ещё чего...
- Тушёнку дядь Жора сожрал, он же сам сказал!
- Защищать полез, хрен старый. Собирай вещички, больше я тебя терпеть в своём доме не буду.
Тут проснулся дядя Жора, выполз на кухню, чёрный с похмелья, и принялся что-то знаками показывать.
- Суча челюсть утащила! - всплеснула руками баба Дуся. - Час от часу не легче! Суча, иди-ка сюда!
Рыжая пустолайка вертелась под ногами хозяйки и глазела на неё преданным оранжевым взглядом.
- Катька! Ищи челюсть! Хоть какая-то польза от тебя будет.
Время у Кати уже вышло, но она послушно полезла шарить по всем углам, делая вид, будто ищет челюсть. Баба Дуся шурудила шваброй под кроватями и шкафами. Дядя Жора с чёрной рожей монолитно восседал за столом, губы сложил гармошкой.
Катя поняла, о каком платке говорила бабуля. Был у неё красивый головной платок, белый, с большими цветами. Баба Дуся в последние дни носила его, не снимая, видимо, чтобы хоть чем-то скрасить весёленькое житьё-бытьё. Катя без особого любопытства подумала, куда он мог подеваться, уж платок-то дядя Жора сожрать не мог. А вообще кто его знает, брюхо-то вон какое.
- Не нашла я её, - плаксиво сказала ему баба Дуся.
- Фто, йя долфен её ифкать? - прорвался вдруг голос у дяди Жоры.
Восстала ото сна Зоя Ивановна, такая же чёрная и заплывшая. Баба Дуся попыталась сделать ей выговор:
- Если ты будешь так пить, да ещё и водить друзей, я тебя выгоню.
- Меня? Ха! - вырыкнула Зоя Ивановна спросонья. - Молодую выкидывай. Выбросишь вещички на дорогу - и весь разговор. А у меня выкидывать нечего. Буду жить у тебя, сколько влезет.
Баба Дуся беспомощно сложила на животе натруженные руки.
- Ты ж на месяц просилась, - почти умоляюще сказала она.
- Да я уж подольше поживу.
А тут ещё соседка с дальнего края частного сектора в окно постучала. Баба Дуся открыла ей дверь:
- Что стряслось, Ильинична?
Ильинична всем видом выражала недовольство.
- Ну и дух у тебя в хате, - поморщилась она. - Трактир открыла на старости лет? Привет, Жорка, чтоб те пусто было. Дусь, отдай свою суку.
- Забирай. А на что она тебе?
- А вот привяжу к каменюке и в речку брошу! - выдала вдруг добрая соседка. - Месяц уже выспаться не могу - лает и лает.
- Бог с тобой, Ильинична, грех-то какой! - закрестилась бабка. - Что тебе моя собачка плохого сделала?
- А ты найди хоть кого-то в нашей деревне, кто бы выспался в последнее время! Ещё бы лаяла по-человечески, так нет же, как стеклом по стеклу, да с завываниями!
- Да не лает она, тоже выдумала!
Соседка ушла ни с чем. Дядя Жора поджал чёрные губёшки и пошёл домой. Катя кое-как собралась на работу.
- Платок верни! - бросила в спину хозяйка.
- Да не ношу я платков, - с досадой ответила Катя.
Ночь на воскресенье она, как всегда, провела у Миши. В воскресенье вечером он за ней не зашёл, и Катя побрела домой одна. Настроения не было. Ночь с любимым не принесла утешения. Кате и самой почему-то не хотелось плакаться ему в жилетку. Она не могла уснуть в тишине квартиры рядом с любимым, в голову навязчиво лезли неприятные мысли об отношениях с бабой Дусей, о пропавшем платке, потом полезли мысли о Мише. Она не могла понять, любит он её или нет, а может быть, она вообще ему мешает, может, он давно хочет с ней порвать, да не знает, как. Мысли о любимом, который, как ни в чём не бывало, крепко спал рядом, тяготили её, мучили и не давали уснуть.
Домой идти не хотелось. Она неторопливо шла домой через дворы и вдруг остановилась. На детских качелях, еле втиснув крепкий, плотный торс между прутьев, сидел Коротышка. С цветами на коленях. Катя задрала нос и пошла мимо. Парень её окликнул:
- Катюша!
Катя остановилась. Коротышка еле выдрался из качелей.
- Что ты здесь делаешь? Меня караулишь? - недружелюбно спросила Катя.
- Не караулю, а жду. Возьми цветы.
- Ты за мной следил?
- Нет. Как-то утром я увидел в окно, как ты идешь через наш двор, и решил подождать тебя после работы.
Коротышка выглядел непривычно серьезным. Он предлагал ей букет, но Катя не любила, когда ей дарили цветы. Вернее сказать, цветы она любила, и очень их жалела, когда они увядали в вазе, источая перед смертью отчаянный аромат - будто крик о помощи. У Кати не поднималась рука выбросить увядшие цветы в мусорное ведро. Михаил иногда дарил цветы, и Катя их принимала, потому что это был знак Мишиного внимания, а Катя такими знаками очень дорожила.
- Не возьму. И никуда с тобой не пойду, - категорично заявила она.
Коротышка смотрел на неё несколько задумчиво. Ответ его явно не удивил и отнюдь не обескуражил.
- Я думал, что ты обязательно любишь цветы.
- Я их люблю, только... когда они растут. А такие мне жалко.
- А, вот в чем дело, - улыбнулся Коротышка. - Не пойму, как ты работаешь. От заката до заката, что ли? А выходные бывают?
- Бывают, конечно. Раз в неделю, в будни. А работаю с восьми утра до семи. Или до девяти, когда мой черед дежурить. А что?
- Супер... - пробормотал Коротышка. - Будь моя воля... Понимаю, что устала, но давай всё-таки сходим куда-нибудь! Погуляем, посидим на свежем воздухе, выпьем кофе. Ну, или пива, если хочешь. Погода хорошая.
- Я же сказала: никуда я с тобой не пойду. Никогда.
- Почему?
- Потому... Потому что у меня есть другой.
Она хотела сказать 'я люблю другого', но получилась именно эта фраза. Цветы в руке Коротышки печально поникли.
- Этого и следовало ожидать, - вздохнул он. - Такие красивые девушки не бывают одинокими. Разреши мне у него тебя украсть. Хотя бы на сегодняшний вечер.
Катя смягчилась.
- Не разрешаю, - мягко сказала она. - Что ты сделаешь с цветами?
- Поставлю в вазу. Выбросить хочу, но они-то ни в чем не виноваты.