Тишину на кладбище нарушал только стрекот цикад, гудок теплохода, входящего в бухту и монотонный гул пчел, роящихся вокруг соцветий акации, источающих приторный аромат. Люба сорвала веточку, стряхнув отяжелевших от пыльцы пчел, положила цветок на гранитную плиту.
День, когда хоронили отца, не был таким солнечным и жарким. Дул пронизывающий ветер, швыряя в лицо пригоршни воды, и не понятно было - то ли мать плачет, то ли капли дождя стекают по ее дрожащим втянутым щекам. Сама Люба не плакала. Она с любопытством смотрела на худое незнакомое лицо мужчины, лежащего в ящике, обтянутом красной тканью. Бабушка, наклоняясь к ее лицу, шептала, касаясь щеки сухими губами:
- Поплачь, детка... Поплачь... Нехорошо это,.. не надо улыбаться.
Люба мотнула головой - она не улыбалась, это капли дождя попадали в глаза, заставляя моргать и морщиться. Уже после того, как отца похоронили, и они пошли вниз по дороге, обходя лужи жидкой грязи, Люба оглянулась на свежий холм земли, на котором одиноко лежал обвитый черной лентой венок с искусственными цветами. Не обращаясь ни к матери, которая шла, спотыкаясь, словно ее кто-то толкал в спину, ни к бабушке, которая семенила рядом, сказала: "Ему там темно".
Мать лишь глянула на нее пустыми глазами, и тут же отвернулась.
- Господь с тобой, - прошептала бабушка и перекрестилась.
Потом Люба сидела и смотрела на мужчин, женщин, на их красные лица, слушала пьяный смех, и боялась смотреть на мать. Ее черные, какие-то неживые, и оттого страшные глаза пугали Любу. Она осторожно сползла со стула на пол, забралась под стол. Обняв игрушечного зайца, прижалась лицом к голубому плюшу, закрыла глаза. Гул голосов перекатывался волнами, постепенно становясь все тише, и тише... Люба почувствовала, как ее подхватил поток воздуха, и она полетела. Внизу, сколько хватало глаз, простиралось море. Под солнечными лучами оно сверкало и переливалось, словно мамина парчовая шаль, и от этого блеска слепило глаза, и хотелось смеяться, но смеяться было нельзя, только она забыла, почему...
- Любонька! Вот ты где! А я думаю, куда это ты запропастилась.
Люба открыла глаза, увидела протянутую руку, ей очень хотелось рассказать о том, как летала над морем, но она промолчала, подумав, что бабушка опять будет ее осенять крестом и молиться...
Перед глазами мельтешили радужные круги, в ушах нарастал звон. Почувствовав слабую, почти незаметную колющую боль внизу живота, Люба задержала дыхание, прислушиваясь к ощущениям, будто кто-то слегка тянул живот вниз. На мгновение стало страшно, она перевела дыхание, распрямила спину и медленно пошла по дороге вниз к остановке, где под навесом притулился одинокий автобус.
Недалеко от остановки в тени старого платана сидели мужчина и ребенок. Мужчина неторопливо потягивал пиво из банки, глядя на девочку, которая методично колотила куклу, что-то приговаривая. Люба посмотрела на дорогу, серой змеей вползающую в плывущее марево жары, на небо, где с визгом носились стрижи, и направилась к сидящим на траве мужчине и ребенку. Подойдя ближе, она услышала, как девочка монотонно повторяет, колотя голову куклы о свою коленку: "Серое солнце, серые дожди, серое небо, серые цветы".
- Здравствуйте!
Мужчина поднес банку ко рту, сделал глоток. Люба скрестила руки на животе, машинально слизнув капельку пота над верхней губой, спросила:
- Вы водитель?
-Ну? - вытерев тыльной стороной ладони рот, мужчина зашвырнул пустую банку в заросли репейника, посмотрел на часы. - Тронемся через полчаса.
- А сейчас нельзя?
- У меня расписание, - недовольно пробурчал водитель, открывая вторую банку пива.
В глазах мужчины Люба увидела жесткое сопротивление, казалось, произнеси она еще слово, и услышит что-то неприятное, обидное... То, что она долго не забудет, переживая снова и снова, злясь на себя, что не нашла нужных слов для ответа. Девочка уже перестала бить куклу и с напряженным вниманием смотрела снизу вверх, чуть приоткрыв рот. Лицо ребенка показалось Любе чуть ассиметричным из-за косящих карих глаз.
- Тебя как зовут? - Люба присела рядом.
Девочка мотнула головой, протянула палец по направлению к автобусу.
- Машины кушают бензины.
- Меня Люба, - стараясь сесть удобней, вытянула затекшие ноги, сказала: "Она у вас забавная".
- Почему? - мужчина оторвался от банки с пивом, с удивлением взглянул на Любу.
- Говорит стихами.
Девочка что-то бормотала под нос, поглаживая куклу по голове.
- Ладно! - мужчина поднялся. - Поехали, Настюха, все равно никого нет.
Девочка протянула отцу руку.
- Бери мою ладошку.
Из открытых дверей автобуса на Любу пахнуло пылью, парами бензина. Она прошла по салону, села на сиденье, обтянутое потрескавшимся дерматином. Мужчина подхватил дочь подмышки, поставил на ступеньку. Девочка проворно, словно белка шмыгнула в салон автобуса, забралась на сиденье рядом с водителем. Двери с шипением захлопнулись, автобус медленно выкатился из-под навеса.
- Что это вы в такую жару вздумали на кладбище. И... Муж? Позволил вам идти одной?
- У меня нет мужа.
- Что ж так?
- Вот, так! - Люба поднялась, держась за поручни, подошла к Насте, взяла ее на руки, села. Девочка поначалу уперлась ей в грудь руками, но, потом, неожиданно затихла, закрыв глаза и прижавшись щекой к животу. Люба провела по светло-золотистым завиткам волос, топорщившимся в разные стороны.
- У вашей дочери красивые волосы.
- Все времени нет пойти с ней в парикмахерскую, - будто оправдываясь, произнес мужчина.
- Не надо, пусть будет такой симпатичной лохматушкой... Зачем вы ее возите с собой? Она устала.
- В детском саду обижают. Дети... Они как зверьки чувствуют, что с ней что-то не так - толкают, отбирают игрушки,
- А воспитатели?
- У них один разговор - в интернат.
- Ребенку нужна ласка, - Люба замолкла. Перед глазами всплыла картина: отчим входит в комнату, смотрит мутными глазами на притихшую Любу, пошарив в кармане, достает конфету. Она берет мятую конфету: шоколад растаял и слипся...
Автобус слегка подбросило на ухабе, Люба инстинктивно прижала к себе ребенка. Настя встрепенулась, открыла затуманенные сном глаза.
- Мам!
- Спи! Мы еще не приехали, - Люба откинула прилипшую прядь со лба девочки, слегка подула в лицо.
- Сколько ей лет?
- Пять.
- Мне тоже было пять лет, когда мама вышла замуж за отчима.
- И как?
- Никак.
Люба выставила руку из окна, пропуская тугой жаркий воздух сквозь растопыренные пальцы. Щурясь от бьющего в глаза солнечного зайчика, проводила глазами дом, одиноко стоящий на ржавой земле.
- Раньше здесь рос ковыль, поле колыхалось и серебрилось, словно море под луной... Было красиво.
- Хотите? - Мужчина протянул бутылку с минеральной водой.
Люба поднесла горлышко ко рту, отхлебнув глоток, вытерла ладонью подбородок.
- Купите дочери собачку. Маленького щенка; он будет бегать за мячиком, лаять. Помню, как за мной увязалась маленькая собачка, она бежала рядом до самых дверей квартиры. Я вынесла ей котлету, но она смотрела на меня, будто говорила, - не нужна мне котлета, возьми меня с собой,..- Люда помолчала, потом добавила: "Отчим ненавидел собак".
- У меня есть пёс. Настоящий дармоед. Дрыхнет целыми днями под крыльцом, даже лаять ему лень. Вылезает, когда домой возвращаюсь. Носом тыкается в сумку, знает, паразит, что обязательно принесу ему кость. Ты его хоть тонной мячиков завали, носом не поведет.
Автобус остановился перед шлагбаумом у переезда, пронзительный сигнал проносящегося мимо локомотива разбудил ребенка. Настя открыла глаза, и как часто бывает у детей спросонья, долго, не мигая, смотрела на Любу, еще какой-то частью живя во сне, другой - соединяя реальность с тающими видениями. Потом откинула голову назад, посмотрела на отца. Он подмигнул дочери, улыбнулся. В его взгляде была нежность и тщательно скрываемая тревога. Люба опустила глаза, чтобы мужчина не заметил, что она наблюдает за ним, спросила:
- А... Мама Насти?
- Нет ее.
- Умерла?
- Такие сами не умирают. Алименты высылает на дочь. Вот такая материнская любовь у нее к Настюхе.
- Алименты?
- Адвокат подсказал ей, чтобы прав материнских не лишилась, алименты надо платить. Вот и высылает копейки, чтобы потом, когда нагуляется, сесть на шею дочери.
- Извините... Лезу с вопросами.
- Могу я тоже спросить? Почему у такой красивой девушки нет мужа?
- У тебя в животе булькает, и кто-то толкается! - вдруг прошептала Настя с боязливой осторожностью в голосе.
- Не бойся! Там сидит такая же девочка, как и ты... Только очень маленькая, как Дюймовочка.
- Принцесса из цветка?
- Да.
Настя внимательно посмотрела на Любу, немного поколебавшись, с сомнением произнесла: "Ты не цветок, ты - толстая".
Люба, сунув руку в карман платья, вынула хрустальный шарик, подставила под луч солнца. Карие глаза девочки расширились. Она, не мигая, уставилась на шарик, внутри которого горело сияние, словно засверкали разбитые кусочки радуги.
- Как зовут твою куклу?
- Райка.
- Ты ее любишь?
- Да, когда она слушается.
- А когда не слушается?
- Я её наказываю.
Люба подумала, что уже видела способ наказания. Она вложила в потную ладонь ребенка хрустальный шарик. - Когда твоя Райка опять не будет слушаться, покажи ей этот шарик, он волшебный.
Девочка повернула к отцу сияющее лицо, протянула руку с зажатым в ладони шариком. Мужчина подмигнул ей, ловким щелчком выдвинул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, затянулся. Автобус въехал на заправочную станцию. Раньше здесь было маленькое, похожее на барак помещение, из зарешеченного окна которого выглядывала дебелая женщина неопределенных лет с выбеленными перекисью волосами и пышными формами. Потом барак снесли, на его месте появилось одноэтажное здание из стекла и бетона.
Наклонный навес с яркой вывеской "bp" спирально огибал здание, заканчиваясь небольшим козырьком, под которым стояли три пластиковых столика, за одним из которых сидели байкеры. Сквозь большие прозрачные стекла было видны стеллажи с журналами, автомобильной косметикой, кофейный автомат "Эспрессо". В углу зала у барной стойки Люба увидела холодильную витрину для мороженого. Подруга рассказывала, как она с ее другом ели здесь "Баскин Роббинс", и Люба так захотела мороженое, что невольно сглотнула слюну. Она подумала, что успеет сбегать в магазин, пока автобус заправляется.
После жары, прохлада внутри здания показалась ей раем. Она подошла к холодильнику, наклонилась, разглядывая яркие упаковки.
- "Баскин Роббинс" у вас есть? - Люба повернулась к продавщице. Молодая женщина, не отрывая взгляда от ногтей, которые она полировала стеклянной пилочкой, кивнула.
- И сколько стоит?
- Шестьдесят пять.
- Шестьдесят пять рублей? - удивленно переспросила Люба, и тут же пожалела, встретив взгляд женщины.
- Спасибо,... - Люба еще какое-то время постояла, разглядывая витрину, потом медленно отошла, чувствуя спиной неприязненный взгляд.
Дверные створки раздвинулись, в магазин вошел водитель автобуса, держа за руку Настю.
- Беги, выбирай мороженое! - он легонько подтолкнула ребенка к витрине.
- Привет, Клава! - он подошел к женщине за стойкой. Та, отложив пилочку, улыбнулась, щуря, глаза.
Настя, не отвечая, продолжала сосредоточенно облизывать сливочный шарик. Щеки и рот ее стали коричневыми от шоколада, глаза затуманились, казалось, она вся ушла в процесс поглощения мороженого, но Люба заметила, как в глубине ее раскосых глаз вспыхнул огонек. Неожиданно Люба почувствовала, как по внутренней поверхности бедер, что-то потекло. Чуть расставив ноги, она с удивлением посмотрела на увеличивающуюся лужицу воды.
- Господи! - вскрикнула Клава. Она дернула за руку Павла. - Твоя пассажирка сейчас родит! Только этого мне тут не хватало! Давай... Живенько вези ее в роддом. Моя подруга, после того, как у нее отошли воды, родила через полчаса! - Женщина схватила тряпку, выбежала из-за стойки, подбежала к Любе. - И куда это тебя черти потащили? Сидела бы дома, а не шлялась по жаре!
Люба отступила от лужи, во всем теле разлилась тяжесть, отдавшись болью в пояснице, ей показалось, что живот начало распирать, и это ощущение давления стало расползаться к бедрам. Она чуть согнулась но, внезапно боль - так же, как и началась - ушла. Люба распрямилась, стараясь, чтобы голос не выдал страх, произнесла:
- Извините,... - она посмотрела на Павла. - Ничего страшного... Я... - Она вдруг почувствовала, как волна боли снова захлестнула поясницу.
Клава уже стучала ногтями по кнопкам телефона, набирая номер "скорой помощи". Мужчина подвел Любу к стулу, посадил. Глядя на его испуганное лицо, улыбнулась.
- Все будет хорошо.
Павел присел на корточки чуть сжал ее руки.
- Настя! - Люба показала глазами на ребенка. Мороженое растаяло и потекло по руке девочки, но она словно не замечая, наблюдала за ними своими раскосыми глазами, в которых горел жгучий интерес. Заметив, что на нее смотрит отец, она бросила стаканчик на пол, вытерла руку о подол платья, подошла к Любе.
- Тебе больно?
- Нет.
- Ты плачешь, - девочка протянула руку и коснулась лица Любы.
- Как мне позвонить твоему парню, матери, ну... Кто там у тебя есть?
Павел достал телефон, выжидающе уставился на Любу.
Она мотнула головой, - бабушка... Она старенькая, почти ничего не видит, у нее глаукома. Мать... - Люба запнулась, глухо проговорила, не глядя мужчине в глаза: "Она лечится... В больнице...".
- Ясно, - произнес Павел, засовывая мобильник в карман.
- Я справлюсь, - Люба хотела улыбнуться, но накатившая боль заставила ее стиснуть зубы. Она мотнула головой, часто и со свистом дыша, обхватила живот руками.
К ним подбежала Клава.
- Помоги ей! Пусть ляжет на диван! - она показала на кожаный диванчик, стоящий у окна.
Люба покорно прошла к дивану, легла на бок, закрыла глаза. Она прислушалась к своим ощущениям, накатившая боль уже не пугала ее, даже наоборот, каким-то необъяснимым образом эта острая, пронизывающая все тело боль, успокаивала ее.
Павел поднялся, обернулся к Клаве.
- Ну, что там со "скорой"?
- Сказали, ждите...
- Ясно.
Люба не слушала, о чем говорят Павел и Клава. Странно, она не чувствовала ребенка, и это ее немного пугало, но она отгоняла страх, считая секунды между схватками. Давление внизу живота нарастало, ей казалось, что все внутренности просятся наружу. Закрыв глаза, она представляла себя летящей над морем, которое сверкало, как мамина парчовая шаль.
Все свершилось очень быстро - волнообразные схватки, почти непрекращающаяся, раздирающая боль и внезапное - будто боль взяли и выключили - облегчение. Когда раздалось кряхтение и плач - беспомощный, тихий, Люба приподнялась, посмотрела на красное сморщенное личико ребёнка, и рассмеялась - тихо и счастливо.