Она стаяла посреди большой задымленной комнаты. Одна, совсем одна. Сколько ей лет? Должно быть, пять или около того.
Она была странной. Странной для себя, странной для других. Странной внешне и странной внутренне. Её никто не понимал, да и сама она себя мало понимала.
Лицо и большая часть тела скрывались под черным шелковым одеялом, из-под которого виднелись только две ножки и кисти её бледных рук.
Она вновь накинула это одеяло. Кто-то вновь сказал ту самую замызганную до безбожия и желанную многими фразу. Я тебя люблю. Кто сказал ей это? Может обкуренная мать или её отец, один из самых отъявленных психов, которые только попадались на моем пути, а может кто-то из дружков её родителей. Так или иначе, теперь девочка проведет весь оставшийся день под этим одеялом. И сними, попробуй. Рычит словно большая дикая кошка. Еще немного может и наброситься.
― А оставь её. Это бесполезно. ― советовал её отец, мой старый знакомый по прозвищу Рург. ― Хочешь пива? Оно в холодильнике.
Я встал, не отрывая глаз, будто ожидая атаки от этой девчушки и пошел в сторону кухни. Пробираясь сквозь множество бутылок, пустых бумажек из под различной наркоты и людей удолбанных в полный аут, сидевших в коридорах этой большой квартиры, я думал "Господи боже, у неё прекрасные нравы, её дикость меня восхищает. Кто сказал что я не имею права восхищаться маленькими девочками? Алексий Второй не в счет...".
Захватив несколько бутылок пива и смолотив несколько колес трамала, я вернулся в ту комнату.
― Надеюсь, вы её не лечите? ― спросил я Рурга.
― Пытались... Говорят, что безнадежно.
― Мда... Вот и верь после этого в нацпроект "Здоровье". Хотя к черту врачей, по крайней мере, она будет весьма ярким человеком.
― Пугалом?
― Ну, нет. Конечно, ей будет тяжело. Но это фигня, ты и сам знаешь.
Неожиданно она завизжала. Мне показалось, что по моей голове кто-то проходится бензопилой. Скинула одеяло. Черные кудряшки. Бледно-розовый бантик губ. Темные карие глаза. Черное бархатное платье. Белые колготки и элегантные черные туфельки. Китайские погремушки звенят от ветра. В соседней комнате надрывается Курт Кобейн. Она сорвалась и потащила меня за собой.
― Ты меня любишь? ― спросила она.
― Вот еще.
― Отлично. У меня аллергия.
― На что?
― Как на что?! На эту долбаную любовь. Ненавижу любовь. Я чешусь и меня тошнит.
― Да, я понимаю.
― Ни хуя ты не понимаешь.
― Хаа. Я частенько тоже так думаю.
― Главное, что ты меня не любишь.
― Так и есть.
― Спасибо.
― За что?
― За то, что не любишь.
― В первый раз мне говорят спасибо, за то, что не люблю.
― В нашей жизни, абсолютно всё бывает в первый раз.
Я стоял. Стоял с маленькой девочкой. 5 лет. Ей всего, каких то пять лет. А я глупый. Я никогда не видел таких умных девочек.
― Думаешь это из-за них? ― спросила она, указывая на одного из удолбанных наркуш.
― Нет.
― И правильно. Я к этому привыкла с рождения. Отлично себя чувствую. Я уже курила траву, кушала священные грибы и несколько раз прибегала к помощи морфина.
Я молчал. Ошарашенный от её слов.
― Думаешь, стану шлюхой?
― Прекрати. Не домысливай за меня.
― Так многие считают.
― А тебе какое дело, кто и что считает?
― Никакого. Я уже отличная художница.
― Правда?
― Да. Только я рисую на бумажках из-под травы.
― Покажи.
― Не могу... Их выкидывают постоянно.
― Нарисуй. Для меня. Пожалуйста.
Она схватила одну из множества бумажек на полу.
― Карандаш?
― Нет. Только ручка.
― Давай.
Я дал ей ручку. Через пару минут она отдала мне бумажку на которой был нарисован Рауль Дюк: панама, большие очки-хамелеоны, сигарета с мундштуком.
― Ох, мать твою... Рано ты такие фильмы смотришь. ― сказал я.
― Какая разница в том, что и когда я сделаю в первый раз?
Я не смог ничего ответить. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким глупым. Эта девочка умная. Очень.