Аннотация: Что будет, ежели маньяка дисциплинировать с помощью компьютера, да еще заставить работать в налоговой полиции?
Бескаравайный С.С.
Зубоскальство.
Если комары выстраиваются перед вами в лозунг "Крови жаждем", то вы дисциплинируете даже своих врагов.
Лишь тьма любит меня. Она никогда не изменяет мне. Из неё не шуршит угрозой, не воняет страхом. Она всегда клубится у за моими веками и стоит лишь опустить их - сразу весь мир кажется лучше. Вкуснее. В нем остаются только волокна белого мяса. Сырые и варенные, жестковатые и сладкие. Любые. И все можно укусить. Надо только расслабиться и затопить собой вселенную.
--
Держи лицо, мечтатель, - едкий, насмешливый голос проникает в череп, - Мы ведь в лифте.
Ненавижу его. Я готов разбиться, рассыпаться, исчезнуть - только чтобы его никогда не было. Но я не знаю как.
--
Пожилая женщина слева, улыбнись ей. Вежливо. Спроси, на каком этаже она выходит.
От неё несет высокомерием, готовностью плюнуть в рот собеседнику - и улыбнуться при этом. Лицо - будто каждый вечер с него срезают кожу, чтобы новая хорошо смотрелась поутру. А в углах её собственного рта хлебные крошки, что она отобрала у голубей.
Я чуть наклоняю голову, спрашиваю, что мне приказано - и уступаю ей дорогу к двери.
--
Нам выходить на следующем.
Не могу этого представить. Бесконечные переплетения плоскостей, объемов, линий - от них болит голова и хочется представить мир в синих тонах, а потом разорвать его на маленькие-маленткие кусочку. С растрепанными краями. "Архитектура"? Что толку от слов?
Просто знаю, что скоро будем дома. В дневном доме.
Там хорошо. Всегда можно управлять холодным шумом.
Открываются дверцы, я ступаю по сизому ворсу ковра, от которого несет грязными щетками и почему-то давней старушечьей усталостью. Сейчас меня встретят знакомые - надо напрягать лицо. Улыбаться.
Но никого нет.
--
Очередной сюрприз. Коллеги шутят.
Ах да, сегодня один из таких дней. Кажется. Мой день рожденья.
На спинке моего кресла уже ждет подарок. Маленькое пластиковое колечко, от которого несет смешливым потом. Его пытались выдать за золотое - но глаз не чувствует в нем цены металла, нет тяжести в моих мыслях. Рядом прилепили маленькую бумажку.
"Твоя прелесть", написано на ней.
Меня пять лет учили читать - но радость это приносит редко. Кажется, это злая шутка.
--
Ты прав, злая, - подтверждает голос, и мне чудиться, как маленькие белые личинки возникают из ниоткуда, парят в воздухе вокруг меня, потом медленно опускаются на стол, изгрызают это кольцо и рассыпаются в прах. Виденье так подробно, что я могу понять, из какого пластика сделано колечко.
Обида? Не понимаю этого слова. Просто так должно быть.
--
Оставь. Вокруг не сплошные изверги - еще чего-нибудь да подарят. Поработаем?
Иногда надо. Верно. Рядом с тем креслом, которое и есть единственное мое целиком, то место, где могу сидеть сколько угодно - висит экран. На нем идет снег - цифры и значки мелькают так суетливо, что мне кажется, будто меня обманывает тысяча человек сразу. Но голос, что в моей голове - я слышал, он должен быть металлическим, скрежещущим, но от такой же как у остальных людей - знает, что мне надо делать.
В комнату заходят наши - по одному и делают вид, что ничего не знают. Вокруг них чувства. Они легкие, чуть заметные. Ощущения только выброшенной папиросы, боли в левом глазу, тесной туфли. Еще маленькое злорадство, капля удивления, разочарования.
--
Яблоки - не пальмы, сосны - не пальмы. Какая фраза будет третьей? - голос снова не дает мне присмотреться к ним, заполнить свое сознание их мыслями.
Они рассаживаются по местам и их мысли в который раз не совпадают с комнатой вокруг. Почему это сумасшествие называется работой?
--
Ты всегда обманываешь меня, когда так говоришь.
--
Всегда. Я хочу научить тебя умению думать.
--
Это скучно.
Так могут проходить часы и целые дни.
--
Кстати, у нас работа.
Экран мигнул - и выбросил табличку сообщения. Потную, раскоряченную табличку. Казалось, что её присыпали стружками из пережженного сала. Я не стал вчитываться.
--
Сегодня мы путешествуем. Машины группы у заднего входа.
--
Красновато? - пришлось вставать из кресла.
--
Почему у тебя всегда такие кровожадные мысли? - вздыхая, сокрушается голос.
Обыкновенные мысли, как всегда - и две секунды назад такие были.
--
То-то и оно, что как всегда. Маньячные. За что тебя тут еще держать?
Я не запоминаю машин. Вообще, когда не я сам иду по земле, а меня везут - почти ничего не помню. Подробности слишком быстро мелькаю передо мной. Там только запах табака, пота и застарелых подначек. Только меня на выезде никогда не дразнят - считают плохой приметой. И снова приходит тьма. Телом управляет маленький хитрый разум, что засел у меня в ребрах. В том холодном контейнере, похожем на старые, полезные для здоровья монеты, что надо вдобавок постоянно носить на шнурке.
Новое место открывается, будто с него сдернули платок. Дом. Больше чем один этаж, но голову можно не задирать. Здесь часто моют наружные стекла окон - и солнце отражается в них, будто электрическая лампочка.
Люди без лиц, с угловатым металлом в руках, прямо за которым должен идти я - уже внутри здания.
--
Да, поторопись, - говорит здравый смысл, который всегда со мной.
А вот сейчас можно выпустить из себя кошмар, можно любить мир - и погружать его во тьму, открывать в себе все запоры. Я растягиваюсь по коридорам - чувствую себя сразу у каждой двери.
--
Туда, нет правее. Правее, я сказал. Вот он, - голос теперь не только внутри меня, он снаружи. Их теперь здесь много - в этом тот здании. Они высекают искры друг из друга, сыпят доводами и аргументами, размазывают мысли по стенам. А я нахожу глаза - те самые, которым надо подарить мое безумие.
Вот они - два маленьких шарика белковых смесей, с черными пометками зрачков и красноватой сеточкой сосудов. Они такие непослушные - хотят уйти в сторону, но надо смотреть. В меня. Они дергаются отдельно, живут своей непонятной жизнью и надо ждать, пока первый раз не дернутся в такт моим глазам.
От человека, в голове которого сидят эти белые шарики, несет маленькими подлостями, крупными гадостями. И любовью к печенью.
--
Права моего клиента! - это чужой голос, такой же гремящий как и мой, но меня он не обманет.
--
Защищены.
--
Это давление, психо-давление при обыске!!
--
И выемке документов, - монета у меня на груди становится как колокол, голос из неё наполняет вся вокруг. Но нет мне до него дела.
Мы с человеком смотрим друг на друга, и глаза наши уже подергиваются в такт. Мир в его голове, что состоит из тысяч сплетенных нитей, теперь уже почти мой. Призраки, отражения, страсти и немножко воли. Желание пить из горлышка и метко швырять яблочные огрызки в урну. Жажда денег, сжигающая, обнимающая - как один большой горчичник.
Надо вдохнуть, наполнить его силой, взболтать как воду в стакане. Туда должен упасть вой на Луну, треск книжного переплета, хихиканье наглой крысы - и больше, больше неизвестности за спиной. А потом придет смех. Дурашливый - от непонимания, мерзкий - от наглости, звенящий - от страсти. И все они будут там - в разбитом зеркале его души. Я поселюсь там и буду смешить его, уже смешу. Я самый редкий, самый находчивый паяц. За смехом обязательно придет равнодушие. За равнодушием - жестокость, за жестокостью - снова страх. Уже боязнь возмездия. Люди не могут без неё - они слишком логичны.
Это будет повторяться снов и снова. Как старая пластинка, как вопль в соседней палате, как зубная паста на щетке каждое утро.
Он должен улыбнуться вместе со мной. И когда его носогубные мышцы первый раз сократятся наподобие моих - он попадет в мой мир.
Голос, что я ношу на своей груди, называет это индукцией безумия.
--
Мой клиент вынужден! - голос вовне, я не понимаю, не чувствую его интонаций.
--
Он нарушает!!
Внешнего времени уже почти нет. Растянутые звуки, запах отвращения в воздухе и скрежет аппарата мысли.
Мышцы, натянутые на череп, что висит в воздухе напротив меня, наконец изображают улыбку - и время останавливается совсем.
Моё "Я" будто выворачиваюсь наизнанку. Тьма во мне исчезает, чувства рассыпаются - и вокруг возникает совсем другой мир. В этом пространстве идет рейд налоговой полиции. Взят штурмом особняк, в котором заседало правление банка. Группа захвата рассыпалась по комнатам. Парализованы механизмы охраны. Где-то рядом с этим пространством - в виртуальности - компьютерные программы, давно уже ставшие умнее людей, выясняют свои финансовые отношения.
Сам же я - человек, оказывающий психическое давление на арестованных - сумасшедший, взятый по случаю из лечебницы. Задатки гипнотизера и длинная история болезни. Мной почти всё время управляет служебный искусственный интеллект. Эта руководящая микросхема, прихотливая игрушка - спрятана в медальоне, оформленном под серебряный рубль позапрошлого века. Медальон намертво врос в кости груди, пустил корни в нервную систему. Нанотехнологии, однако. Моя должность, мое кресло, где так хорошо сидеть целыми днями - это каприз прогресса. Человеческая попытка найти выход из противостояния идеальных компьютерных прокуроров и таких же совершенных электронных адвокатов. Прокуроры и адвокаты стали так быстры, что обыкновенным судьям остается только подписывать приговоры. Слишком многим это не нравится - вот и пользуют похожих на меня сумасшедших.
Сейчас в кабинете кроме меня и финансиста, только один омоновец - контролирует ситуацию. Я сам, чуть развалясь, сижу в кресле напротив председателя правления. В лицо мне лучше не заглядывать - но странно - у председателя лицо становится точно таким же. Личность не надламывается в послушном отражении сумасшествия, а проваливается внутрь себя. Понимаю, вокруг что-то не так: в комнате в этот самый миг становится слишком темно - падают металлические жалюзи на окнах. Их краям осталось одну ладонь пролететь до подоконника - и пылинки танцуют в последнем солнечном луче.
Теперь догадываюсь о главном - эти мысли, они целиком вставные, как челюсть. Мой управляющий контур смог дать мне вводную. У него нет связи с другими ИИ. Группе оказано противодействие. Электроника особняка сопротивляется. И медальон вот-вот подавят "глушилками".
Сейчас в здании начнется маленьких сумасшедший ад.
Удар жалюзи о подоконники.
И моя тьма возвращается ко мне - и разливается вокруг.
Впереди скрежет шестеренок. Там распадается личность и плоды её тленных мыслей вихрятся маленьким смерчем. Это зубастый смерч. Сейчас он броситься на меня и попытается вынуть мои глаза, которые так доставали его три секунды назад. Чувствую его пальцы в своих глазницах - и не хочу их чувствовать.
Я делаю так, чтобы упасть с кресла - и надо мной проносится сгусток холестерина, пахнущий модным твидовым костюмом. Он не смог почувствовать маленький столик, что стоял прямо за мной - и раздавил его своими мускулами. Больше он ничего не успел сделать - моя левая рука стала длиннее, приобрела канцелярский оттенок, и проткнула ему тот нервный стебель, на котором держался мозг. Он стал обыкновенным предметом - без коварства и тьмы в глазах. Мне хотелось его крови, но в ней были лекарства - не люблю этого вкуса.
Между моих ушей пробегали шепотки, из пальцев растекалась густая плесень - он заляпывала пол, и мне было слышно каждую деревяшку.
В окружающей тьме - за стенами - было много красного. В сплетении плоскостей, которые я никак не мог понять, теперь одни сущности истребляли другие. Наш, один из тех людей без лица, что зашли впереди меня, и который стоял за моей спиной - он тоже умер, и я не знаю почему.
Было в этом пришествии тьмы что-то не настоящее, поддельное - вроде тех бифштексов, что я потребляю на выходных. Но всё равно - весело. Эхо прибежало от стены к стене, разбиваясь о кресла и столы. Я пошел на звуки.
Ковровая дорожка, сразу за дверью - не желала мне добра. Она была наполнена острыми червяками - пришлось обползать её по стенке, и больно цепляться рукавами за рамы картин.
За левой дверью два комка ярости доедали третий, а четвертый - разорванный ударами металла - лежал в углу. Было бы светло, прочел бы надпись на двери, зато сейчас услышал вежливый вопрос.
--
Так подавать вам чай или нет, подавать или нет, подавать или нет, подавать или нет?
Это приветливые теплые девушки, что сидели в приемной. Наверное, меня они покушать не пустят - такие всегда злятся, когда у них маникюр не в порядке.
В ушах начался скрип, и казалось, что язык стал самостоятельным.
--
Ищи своих, надо выходить, - голос умолк.
Свои всегда привычней. Зачем только уходить?
--
Уходи, - но у голоса сейчас не было силы, и он растаял во тьме.
Коридоры, залы. Из окон смотрит только металл, а хрупкие желтоватые светляки - лампочки, и холодные белые змеи - не помогают моим глазам. Уши, нос и тьма - мне их довольно.
Вот я нашел кого-то. Он в шкаф спрятался. Мне его не открыть. Шкаф слишком сердитый - человек с ним договорился.
Тут меня сильно ударило сбоку. Спокойная, чистая, сухая дверь - вдруг распахнулась и я отлетел к стене. За дверью был огонь и дым. Он почти сразу исчез, но глаза все равно заболели - а тут еще фонари, хорошо хоть далеко.
Из коридора за дверью выходили наши. Они всегда ходят вроде как на карачках, когда им страшно, и поводят вокруг своим угловатым металлом. Металла они и сами боятся. У них не было тьмы в головах!
--
Говорил же - если деревянные, то сразу две двери прошибет! - тот, кто идет первым, от него блестит карьерой и он сейчас заметит меня, - У стены - бросил карандаш!!!
Стене сверху от меня - больно, она крошится и осыпает меня пылью.
--
Отставить, сержант - это Горликов!
У второго голоса - старое презрение на губах и скользящая хитрость по всему телу.
--
Наших видел, что с Котовым?
Я улыбаюсь - стараюсь подражать тому, чему меня учил мой второй голос.
--
Шеф, в нём аппаратура подохла! Кончайте его, - первый, он такой торопыга.
--
Ты знаешь, что случилось? Как открыть внешние двери или окна? Кто еще жив?
У него в правой половине головы - розовый тюльпан. Он скоро умрет. Первый тоже скоро умрет. Надо ответить.
--
Твидовый костюм хотел меня укусить. Я больше не буду.
--
О, черт! Он же "психовал" председателя, - торопыге страшно. Отчего?
Вокруг становится очень хрустко: множество крошечных цветов, что шершавыми бугорками выступали на обоях, раскрываются, а ковер под ногами теперь опасен как та дорожка.
--
Ложись! - они оба падают, а я хватаюсь за обои. По ковру начинают прыгать сизые быстрые огоньки. Наши дергаются.
Через секунду хруст прекращается и большое, коричнево-металлическое дерево, в котором живет так много лампочек, резко наклоняется и падает на поясницу сержанту. Он кричит и больше никуда не торопится.
Второй, со скользящей хитростью по всему телу, с трудом встает. Оглядывается, что-то шипит сквозь зубы, потом поворачивается ко мне. Далеко внизу слышен еще один хлопок огня и там становится много меньше ярости.
--
Ты чуешь эти подляны вокруг? - он снова спрашивает. Я улыбаюсь.
--
Вниз, веди меня вниз!! Понимаешь? - зачем вниз, там сейчас скучно, там маленькие кусочки угля в воздухе и я еще больше запачкаю рубашку. Он пытается схватить меня за шиворот, но я отскакиваю на носках, а угловатое железо мешает ему.
--
За досками человек, - я показываю на шкаф.
--
Не наш? Тогда плевать - вперед!!! - рядом играет музыка, которую я часто слышал в своем старом доме, и мне хорошо.
Я ухожу от надоедливого человека без лица в дверь слева от меня, но тот не отстает. Тьма меня впереди рассеивается от фонаря, прицеленного к его угловатому металлу. Еще ему постоянно хочется прислониться к стенам, спрятаться за ними - но сейчас это слишком опасно, и потому он нервничает.
Мне кажется, что сзади смерть крутится как волчок - то повернется ко мне лицом, то исчезнет.
--
Замри! Пропусти дуболома вперед, - это внутренний голос. Когда он четко приказывает, я не могу ослушаться.
Останавливаюсь, и с поклоном указываю на следующую дверь.
--
Только после вас.
--
Что в двери? - он выставляет вперед железо. Ну почему все меня неправильно понимают?
--
Новые возможности, - я делаю серьезное лицо, как тот человек, что хотел продать мне сигареты.
Человек без лица, с таким знакомым запахом ментола, разносит замок двери резкими щелчками своего железа. Да, вспомнил, оно называется "автомат". Ногой больно ударяет по прохладному замку.
За дверью - карусель. Люди бегут по кругу: дышат друг другу в затылки, стараются ухватить за прически. Раз за разом обстукивают своими ботинками все углы, но пытаются догнать. Открытую дверь они не заметили - им главное успеть к следующему углу комнаты. Некоторые, правда, никуда не бегут - их кровь рисует узоры на полу. Пытаюсь прочесть - вдруг там что написано, но не успеваю.
Надоедливый человек с запахом ментола - всем телом налегает на дверь.
--
Ты что, идиот? - он оглядывается, а этого мне и надо.
Кусок черной ткани, что ворует у него лицо, не закрывает глаз. Еще одни зрачки, которые тоже можно заставить плясать в такт своим. Я напрягаюсь - и тьма кусками черной ваты начинает вращаться вокруг его головы.
Неудача - свой безликий оказался крепче председателя. Он ногой попытался попасть мне в висок, но его ботинок слишком пахнул ваксой. Я убрал голову.
--
Слушай ты, - шипит запах ментола, - Мне не надо туда, мне надо - отсюда.
--
Застрелись, - я повторяю совет, что он дал приятелю три недели назад. Четко повторяю, со всеми его интонациями и так же кривя губы.
Я молчу, а моя смерть смотрит мне в лоб. Жаль, что я не помню её точный калибр. Нужно ли мне улыбаться?
Он вдруг дергается - дверь взбрыкивает. Слышу, как один из бегущих в карусели отталкивается от неё, как от стены. Надоедливый, дыхнув ментолом, не глядя, одно рукой, опрокидывает шкафчик сбоку от двери. Кажется, это называется "баррикада". Тут человек без лица налепил его обратно - только в руке у него остался кусок черной материи. Под глазами у него морщины и время не щадит ни одной клеточки его тела. Теперь я могу вспомнить его имя.
--
Ты знаешь, почему все сошли с ума? - Патролов сильно устал за эти несколько минут. У него душа потрескалась.
--
Так удобнее, Викторович, - честно отвечаю я, - Тебе никто не надоедает. Правда.
Во всем здании, как в одном огромном большом осином гнезде, мигнул свет. Воздух снова начал наполняться хрустом.
--
Уходи, уходи - они будут вычищать объем!! - пробивается нагрудный голос.
Бессмысленные слова. Их подкрепляет мелкая лапша образов, что лезут мне в череп. Образы - тоже сплошная лапша.
--
Тут скоро кончится темнота, - с сожалением говорю я, - У тебя сбоку на поясе золотое кольцо.
--
Что? - не понимает он.
--
Дай, - я указываю пальцем. "Световая шашка, термальная", подсказывает мне голос. "Чека на ней".
Патролов не успевает ничего сделать, когда я уже беру эту короткую двуствольную штуковину и она распускается в моих руках жарким цветком. Кольцо падает под ноги - оно слишком теплое, чтобы согреть мне сердце.
Тьма остается только в мозгу и робко прячется по углам.
--
Идиот, сейчас здесь будет всё! - кричит омоновец. Так он ещё начнет ломать вещи, может быть даже мои кости.
Но тьма не оставляет меня, она всегда готова подсказать, направить. Из дальнего угла ко мне летит смерть - маленькая и механическая. Я подбрасываю огонь - и она не может выбрать между жаром пламени и моими мыслями. Она замирает - угловатая игрушка смешных расцветок - и её разносит омоновец из своего железа калибра... нет, не помню калибр.
Подхватываю огонь и чуть не обжигаюсь. Плохо, что не умею жонглировать.
Зато выход к двери с оттенком благородства и запахом подозрительности - теперь свободен.
--
Уворачивайся быстрее, - сипит Патролов.
Я прохожу коридор, потом еще. Какая-то комната, лестница, зал. Хорошо, хоть на лифте ездить не надо.
На огонь бросаются птицы с картин и на него падают люстры. Ко мне больше тянутся родственные души, но у них у всех с головой не в порядке - она разрывается в самый неподходящий момент. У меня пиджак порван, и неудобно ступать правой ногой, аквариум упал на палец. Пламя вот-вот остынет.
Викторовичу досталось сильнее - у местной механики аллергия на маскировочные цвета.
--
Где выход? - он в отчаянии.
--
На каком мы этаже?
Он ругается, а я не понимаю за что. Рукам больше не жарко, механизмы перестали исходить на меня слюной, стало чуть тише.
Тьма снова разливается вокруг. С ней тишина.
В этой тишине слышны удары - кто-то большой и сильный бьется головой о стенку. Теперь еще и о дверь.
--
Наконец! - Викторович оскаливается и стреляет в бабочку, порхающую около его лица. Странно. Она просто пыталась поговорить с ним, как общаются глухонемые.
Тьма во мне начинает рассеиваться. Серебряная монета обретает власть над телом - и я уже могу это понять.
Ближнее окно готово родить помощь - и она приходит. Острый металлический палец пробивает шершаво-симпатичное железо, троится, и выгибается. Оттуда в треугольную дыру высыпают собак. Почти живых. Глаза у них только раскосые и сердце в медной обмотке - я таких не люблю. Они бросаются в тьму.
--
Помоги Викторовичу, а то он сейчас дуба даст, - голос внутри меня ленивый. Я хватаю омоновца за шкирку, но его железо слишком любит лежать на полу. Падет, падает - и не успевает коснуться земли. Его подхватывают механические руки.
Окно становится дверью - туда уже заходят люди. Скучно без тьмы.
Скоро я стою за оцеплением, уличные сквозняки уже холодят мне щиколотки, а у меня всё еще пытаются узнать размер извилин головного мозга. Окончательно переварив все мои данные - меня выбрасывают. Внутренний голос ответил на все их торопливые вопросы, тьму во мне они разгонять не захотели. Наши, чьи запахи я знаю - слишком заняты остальными.
За толпой - переулок. И неожиданный голос щебечет в ухо.
--
Господин Горликов, как вы можете прокомментировать самоликвидацию сотрудников "Схрон-банка"? Значит ли это, что электронные мозги уже пренебрегают людьми?
А ведь мы находимся в одиночестве - я и этот симпатичный запах лаванды. Все вокруг жаждут видеть не нас. У неё так славно бьется жилка под ухом. Да не вдвоем - я в полном одиночестве, ведь она всё смотрит на экран своего телефона, и глаза у неё становятся все круглее и круглее. Я уже чувствую будущие движения её мышц, только не знаю - станут ли это складки отвращения или любопытства.
--
Голос, пусть она будет подарком, мне же обещали - на день рожденья? - Я так редко обращаюсь к нему. Слова просятся внутри меня, будто прививки той заразы, что он пичкает меня в любимом кресле.
Здравый смысл промолчал, но я не чувствовал полной власти над своим телом. Ничего, можно сделать по-другому. Выталкиваю слова из своего рта.
--
Извините, я отвечу, но только посоветуюсь со своими тараканами.
У меня в кармане, в футлярчике - всегда есть парочка. Живых и добрых, я их кормлю крошками от булочек.
![Янтарь на пепле [Бескаравайный]](/img/b/beskarawajnyj_stanislaw_sergeewich/zuboskalstvo/jantarx_na_peple.gif)