Аннотация: Почему П. Гассенди не равен Р. Декарту?
Бескаравайный С.С.
Работы П. Гассенди как образец рациональности очевидного.
Пьер Гассенди не принадлежит к тем ярчайшим фигурам философии Нового времени, которых вспоминают первыми при анализе того периода. Он не создал ни оригинальных философских методов, как Р. Декарт или Ф. Бекон, не прославился философскими системами, как Б. Спиноза или Г. Лейбниц. В астрономии, которой он так же занимался, его имя затмевается Г. Галилеем и Дж. Бруно.
В чем же суть этого вторичного положения, ведь Гассенди ни в коем случае нельзя назвать посредственностью? Этот человек всю жизнь занимался тем, что критиковал старую, замшелую науку и новейшие построения Декарта с точки зрения методов философии Ренессанса, он пропагандировал и модернизировал философию Эпикура, чем приобрел у современников широкую известность. Для понимания этого необходимо провести четкое разделение той физической картины мира, что он доказывал и тех способов, которыми он пытался это сделать.
Атомизм получил существеннейшие доказательства своей справедливости уже через несколько десятилетий после смерти Гассенди, фактически эта гипотеза никогда не была настолько забыта, чтобы иметь лишь одного или нескольких сторонников. Гассенди не был незаменимой фигурой в ряду защитников корпускулярного понимания мира, хоть как ее популяризатор - самый известный человек первой половины 17-го столетия.
Аналогично и его критика аристотелизма - практически одновременно с ним Г. Галилей буквально хоронит старую антично-средневековую физику своей, новой физикой. Рене Декарт не высказывается по поводу Аристотеля, так подробно и обстоятельно, как Гассенди, но его метод усовершенствования своего разума, требующий "отсечения всей темной материи" сам по себе требует удаления старого. Эмпиризм Френсиса Бекона так же плохо уживался с застарелым учением античного мыслителя.
А если рассмотреть метод, с помощью которого Гассенди доказывает свои мысли? Наиболее показательно в этом его небольшое письмо лорду Герберту, по поводу сочинения последнего "Об истине". Гассенди упрекает лорда прежде всего в разделении истины на 4 вида, то есть в пережевывании уже всем знакомых мотивов[1], само определение истины, приведенное лордом, настолько длинно и расплывчато, что не может быть использовано[2]. Когда Герберт определяет адекватный объект, как такой, в котором нет ничего недоступного нашим способностям, Гассенди справедливо замечает, что таких вообще нет на свете[3]. Гассенди откровенно смеется над фразой лорда, что начало и конец философии - это всеобщее согласие[4], это согласие недостижимо в принципе.
Рациональность очевидного - наиболее яркое и доступное определение этих слов. Из потока сознания лорда Герберта вычленяется идея, образ или понятие, после чего полученный объект анализа Гассенди пытается использовать в самых обычных рассуждениях и рассматривает его с позиции обыденной практики. И в тот же момент все несообразности и просчеты становятся понятны. Перефразируя Энгельса, можно сказать, что мы еще не вышли из четырех стен и здравый смысл - прекрасный помощник.
Именно поэтому Гассенди, популяризируя Эпикура, сходу объявляет диалектику только хитросплетениями[5], за корорыми ничего нет. И в силу же этого Гассенди и формулирует свои критерии истины и каноны для каждого из них. Чувства никогда не обманывают нас и всякое восприятие истинно[6], так как без этого была бы невозможна всякая человеческая деятельность. Мнение есть следствие чувства и громадное количество иллюзий возникает уже в сознании[7]. Истинное то мнение, которое по устранению всех препятствий не допускает иного толкования[8]. Достовернее то, что проверено большим количеством чувств[9].
Здесь видно, что французский мыслитель в своей практике противоположен Декарту, а третий канон истины это зеркальное отражение интуиции, в понимании Картезия, только идущее не от разума, а от чувств. Одновременно, Гассенди впадает, объявляя все восприятие истинным, в подобную крайность: как Декарт бессилен перед фокусником по причине невозможности проведения экспериментов, так и Гассенди не сразу сможет разоблачить чисто оптическую иллюзию. Даже когда он критикует Аристотеля, в другой своей работе[10], Гассенди выступает против рассуждений античного мыслителя, заявившего, что зрение можно обмануть множеством способов и требовавшего хороших условий для восприятия действительности. Какие же условия можно счесть таковыми, вопрошает Гассенди, нас все время что-то обманывает, их нет в природе, следовательно, чувствам необходимо доверять.
Когда Гассенди рассуждает о строении вселенной, та же рациональность очевидного становится основным критерием вынесения суждений. Ярчайший пример - заявление, что без пустоты в природе не было бы движения[11]. Гассенди не приводит никаких расчетов, не ставит мысленных экспериментов, все ограничивается несколькими примерами из обыденной жизни и воззванием к благоразумию читателя.
Еще более ярко его рациональность проявляется при рассуждении о форме атомов. Различие между формами отдельных атомов многообразно, но не бесконечно, иначе невозможно было бы взаимодействие между ними[12]. Тяжесть присуща атомам уже в силу того, что они движутся, и через пустоту они движутся с одинаковой скоростью. Это целиком укладывается в рациональность очевидного, но тут же Гассенди обозначает пределы этой рациональности: разум человека не может указать точное местоположение этих атомов из-за их скорости[13]. Вот здесь видно расхождение технической рациональности очевидного с более прогрессивными ее формами, эмпирической рациональностью Ф. Бекона, экспериментально-расчетной Г. Галилея и Декартовыми построениями: техника может потребовать точное местоположение каждого атома, выяснить нечто, принципиально недоступное человеческим чувствам, а Гассенди сразу сдается.
Исследователь-эмпирик, последователь Ф. Бекона, потратил бы годы, но создал бы точные весы, на которых можно взвешивать мельчайшие частицы вещества, сторонник методов Г. Галилея еще раньше схватился бы за линзы, но предварительно попытался бы рассчитать эту самую скорость движения, картезианец попробовал бы решить задачу в общем виде. И техника того времени все больше начинала требовать решения именно таких задач, где обыденный здравый смысл уже не мог служить инструментом инженера.
Гассенди рассуждает о мире еще много, доказывая, что сложные качества вещей результат комбинации атомов и сложений их свойств, говорит он и о том, что судьба и время, это всего лишь игра атомов, и сам человек, всего лишь комбинация микроскопических телец. Для инженера, техника от науки, на первый взгляд все эти слова - буквально бальзам на раны, ибо мир в таком случае познаваем, из него устраняются многочисленные темные и неясные моменты, типа субстанций и акциденций. Но без инструментов работы с этими атомами, без метода постановки эксперимента или без возможности вычислять характеристики их соединений, такой ясный и понятный для инженера мир остается почти бесполезным, технически не используемым, и атомы остаются еще одной абстракцией, ничуть не лучше субстанций и акциденций.
Но хуже того, Гассенди не приводит метода, обращения с используемой им рациональностью или хотя бы образцов его продуктивного, созидательного применения. "Свод философии Эпикура" казалось бы, должен быть таким примером, но ведь он большей частью построен на античных работах и Гассенди его лишь дополнил, то есть он не изобрел, а лишь рационализировал до некоторой степени старые гипотезы. Каноны, критерии истины не есть методы ее достижения.
Для подтверждения это рассмотрим его работу "Парадоксальные упражнения против аристотелевиков". С первых страниц работы на последователей Аристотеля сыпятся обвинения в непрактичности, нерациональности. Фактически этот мотив - основной стержень книги: с помощью философии Аристотеля невозможно работать над постижением истины, ибо аристотелевики признают не истину, а искусство спора[14].
На что нападает Гассенди в начале? На форму проявления этой философии. С присущим ему юмором он рассказывает, как аристотелевики, оторванные от всякой реальной жизни, запираются в своих кабинетах и якобы чудовищным напряжением ума пытаются разобраться в сокровищах древней мудрости. Для них философия давно превратилась в филологию[15], замечание, весьма актуальное и в сегодняшние дни. Аристотель был велик, но его последователи жалки, их ужасает сама свобода духа, и они сами лишают себя возможности совершить великие открытия[16].
Аристотелевики работают даже не с оригинальными текстами античного философа, а их многократно перевранными копиями[17] или бесконечными комментариями, объем которых настолько велик, что после его изучения не остается времени на саму работу. То есть идет беспрестанное повторение одних и тех же слов в новом порядке, и в этом нет ничего оригинального или нового. Аристотель сам далеко не безгрешен, в его сочинениях множество ошибок и откровенно лишнего, так в "Лекциях по физике" он то опровергает неподвижное начало Парменида и Меллиса, то позже говорит о нем, как о существующем[18].
Что может извлечь из этого инженер? Все это очень напоминает беконовскую еще борьбу с идолами, разъяснительные моменты в работах Галилея и Декарта, принципиально нового в этом нет ничего. Это борьба со старой, отжившей свое, парадигмой понимания мира. В этой борьбе прекрасно высвечивается противостояние традиционалистической рациональности и рациональности здравого смысла: все эти замшелые тезисы, которые даже четко не выражены, опровергаются Гассенди по одному и тому же принципу - в ответ на слова "так было всегда" или "это есть у Аристотеля", следует возражение "это ничего не доказывает" и "как же это выглядит в подробностях?".
В этом суть противоречия. Формы традиционной рациональности требуют аккуратного применения уже опробованных рецептов и решений. Аристотель сделал нечто (создал логику) один раз, он стал великим ученым, значит повторяя его слова и комментируя их, тоже можно стать великим. Знание для аристотелевиков - артефакт, феномен. Именно эту особенность аристотелевиков Гассенди критикует наиболее безжалостно - повторение без глубокого анализа, без связей с действительностью и в этом моменте его критика наиболее успешна. Но не смотря на всю свою успешность, в этой критике есть лишь уничтожение старой парадигмы, и нет создания новой.
Наконец, критикует Гассенди саму основу учения Аристотеля - диалектику, субстанции и акциденции. В понимании Гассенди диалектика - своеобразное умение классификации, приправленное долей классической логики. Но оно абсолютно бесполезно, ведь и землепашцы и кузнецы вполне справляются со своими ремеслами без диалектики[19]. Диалектика ничего не дает для отыскания истины. Гассенди приводит список всего необходимого для ученого, включая наличие собственного ума и регулярное питание[20] и там нет места диалектике.
Субстанция и акциденция в себе ничего полезного не несут, аристотелевики каждый раз так пытаются разделить все известные им явления, но тут же он приводит пример некоего Диодора, старинного диалектика, который не смог с помощью диалектики ответить на элементарный вопрос и умер от стыда[21]. Нет никакой необходимости в силлогистической форме доказательств, математика вполне успешно обходится без этого и, наконец, само знание, как его изображал Аристотель вообще невозможно[22].
Но только критиковать - значит быть непродуктивным, и в самой высшей точке рассуждений критика Гассенди самовырождается, в утверждение о невозможности познания истины. Все мудрецы вынуждены были признать, что вещей не познают и вещи существуют для людей такими, какими им кажутся[23]. То есть Гассенди признает только знание, которое непосредственно доставляют нам ощущения, скепсис не противен природе, говорит он, хоть и признает отдельные науки[24]. Здравый смысл этим ограничивает свое развитие и инженер остается без инструментов анализа (если не считать таковой математику, плохо разработанную в то время, а это был 1624-й год). Отказ в вычисления точного положения атомов - следствие этого ограничения в абстрактном мышлении.
Рациональность здравого смысла опускает комбинацию образов и отдельных свойств предметов в разуме инженера, но их углубление, наделение новыми чертами, чрезвычайно трудоемкая и тяжелая операция. Принципиальная неразрушимость корпускул[25], которую Гассенди вынужден ввести для ограничения количества их видов - это один из немногих примеров такого преобразования предметов, когда они наделяются качествами, не свойственными обыденным вещам.
Почему же это происходит, и рациональность одного из величайших практиков, признанного прагматика своего времени, не принимает более современных форм?
Ответ на этот вопрос лежит в критике, которую Гассенди адресовал сочинениям Декарта. В этой критике рациональность здравого смысла направлена против той односторонности, ограниченности, что свойственна картизианскому рационализму. Гассенди, отвергая аристотелевское знание, сохраняет за собой возможность наблюдения и возможность рассуждения. Даже если он обратиться к эмпиризму Ф. Бекона, то ему придется отказаться от абсолютного доверия чувству, ведь английский философ, признавал, что оно может обманывать человека; так же английский философ в своих экспериментах предусматривал абстрагирование рассматриваемого вопроса, получение результатов, которые одномоментно не могут предстать к нашим чувствам и быть поняты сознанием. То же усиление эксперимента, доведение его до крайности, или использование в эксперимента случайности, предусматриваемые Новым Органоном, уже начинают противоречить обыденной практике. Желая сохранить универсальность в своих рассуждениях, использовать все способы получения знания, Гассенди отказывается от их специализации - это можно назвать болезнью синкретичности в рациональном.
Вот только некоторые примеры из критики Гассенди: в обобщенной идеи субстанции содержится не больше объективной реальности, чем в идеи акциденций[26], нельзя познать ничего, отвлекшись от акциденций, а лишь силой разума[27]. Вывод из этого достаточно прост - дедукция Декарта более совершенна, чем диалектика Аристотеля, но не более реалистична. Декарт сам отказывается от всей "темной материи" и ограничивает себя областью точного знания. В ответ Гассенди резонно замечает, что даже то, что мы считаем ясным и понятным, вполне может содержать ошибки[28]. С какой бы стороны не ограничивал Декарт свое познание, набор фактов, от которых он отталкивается, Гассенди доказывает, что в этой области могут быть истинные сведения: те же чувства не всегда обманывают нас.
А когда Декарт пытается рассуждать, опираясь лишь на ограниченный набор знаний, его язвительный критик с легкостью доказывает, что эти рассуждения приводят к ошибкам: ведь нельзя доказать бестелесность души лишь на том основании, что она не требует пищи, множество вещей вокруг нас обходятся без этого[29]. Деление явлений на физические и психические тем более спорно[30].
У Декарта есть и бесспорные истины, например, что природа человеческого ума в том, что он мыслит. Это воистину "великое" достижение, саркастически восклицает Гассенди[31]! Значительно более уважительно он отзывается о том выводе Декарта, что знание никогда не станет бесконечным[32].
Вся самодисциплина разума, за которую ратует Картезий, рассуждение только одним определенным способом, обращается Гассенди в прах. Как итог всей этой критики - ссылка на практику, которая тоже несет людям знание независимо от их философии, и на ту же практику, которая выявляет бессилие метода Картезия: Гассенди обращается к совести читателей, получается ли у них не ошибаться, если они думают "по Декарту"[33]? Сам же и отвечает - нет.
С одной стороны Гассенди предлагает атомистическую картину мира, с другой - всей своей критикой пытается доказать полную невозможность действенного абстрагирования, ведущего к познанию истины и решению конкретных задач. Метод, основанный на отрыве от непосредственного наблюдения, непосредственного понимания объекта исследования для него недопустим - то есть он сам отказывается от инструментов доказательства предлагаемой картины мира. Но история развития науки и техники опровергла это мнение: инженеры научились управлять процессами, которые не наблюдали, и разбираться в явлениях, недоступных простому глазу. В определенной степени Гассенди можно адресовать его же упрек: с чем идти к новому знанию, верхом на barbara? Недостатки эмпиризма и рационализма не отменили их достоинств, ученые в конце концов научились определять точное положение атома и его скорость.
Потому философия Гассенди, это философия Ренессанса. Для инженеров и исследователей Нового времени противоречие атомистической картины мира и способа ее доказательства, противоречие системы и метода ее дальнейшей разработки, сделали эту философию неприменимой на практике. И Пьер Гассенди, один из величайших умов того периода, остался на периферии развития философии.
Литература.
--
Пьер Гассенди. Письмо по поводу книги лорда Эдуарда Герберта англичанина "Об истине", Сочинения в 2-х томах, том 1, Москва, Мысль 1966 - 79С.
--
Там же - 80С.
--
Там же - 86С.
--
Там же - 99C.
--
Пьер Гассенди. Свод философии Эпикура, Сочинения в 2-х томах, том 1, Москва, Мысль 1966 - 114С.
--
Там же - 118С.
--
Там же - 122С.
--
Там же -125C.
--
Там же - 128С.
--
Пьер Гассенди. Парадоксальные упражнения против аристотелевиков, Соч в 2-х томах, Том 2, Москва Мысль 1966 - 306С.
--
Пьер Гассенди. Свод философии Эпикура, Сочинения в 2-х томах, том 1, Москва, Мысль 1966 - 139С.
--
Та же - 157С.
--
Там же - 161С.
--
Пьер Гассенди. Парадоксальные упражнения против аристотелевиков, Соч в 2-х томах, Том 2, Москва Мысль 1966 - 23С.
--
Там же - 42С.
--
Там же - 51-56С.
--
Там же - 85С.
--
Там же - 169С.
--
Там же - 192С.
--
Там же - 212С.
--
Там же - 304С.
--
Там же - 339С.
--
Там же - 375С.
--
Там же - 388С.
--
Пьер Гассенди. Свод философии Эпикура, Сочинения в 2-х томах, том 1, Москва, Мысль 1966 - 157С.
--
Пьер Гассенди. Метафизические сомнения или сомнения и новые возражения против метафизики Декарта, Соч в 2-х томах, Том 2, Москва Мысль 1966 - 429С.