- Ты не избавился от своих навязчивых видений, так? - сказал Митч, потирая подбородок.
- Я думал, что избавился. Думал, что терапия, медикаменты, собственные усилия...
- Ты отвратительный лжец, дорогой. - сказала мать, вновь пытаясь скрыть слёзы.
- Всё тщетно, Митч. Ничего не помогло.
И когда я говорю "ничего", то это значит совсем ничего. Медикаменты не смогли уберечь меня от живых снов. Вбитые в подсознание идеи в духе "Сны нельзя изменить" не уберегли меня от живых снов. Мои попытки покончить с живыми снами окончились провалом. Мои попытки разорвать связь с прошлым, выбросить воспоминания из головы не увенчались успехом. Всё осталось ровно таким, каким оно было всегда.
Я действительно отвратительный лжец. Настолько отвратительный, что не смог убедить в своей лжи самого себя. Джонни, ты правда думаешь, что не боишься более людей после того приступа паранойи? Парень, ты действительно считаешь, что с твоим состоянием всё нормально? Что твои мозги сейчас не похожи на взбитые сливки, а тело - на скелет, обтянутый кожей? Ты бредишь, малец. Уймись наконец, прими правду такой, какая она есть.
С повторным появлением Ингрид и Таши в моих снах всё пошло под откос. Я не знаю, насколько сильно повредилось моё сознание. Даже не представляю, насколько сильно изменилось моё тело. Я не чувствую жалости к тем, кто умирает по моей воле. Испытываю инстинкт самосохранения на прочность, убивая клетку за клеткой в своём теле. Знаю, что буду жалеть о каждом лишнем метре, который пробежал на трясущихся ногах, но всё равно бегу. Я боюсь взглянуть в зеркало, чтобы не увидеть всего того ужаса и последствий, которые отражались на мне сквозь сны. Шрам в виде губ, десятки мелких шрамов от бесчисленных падений и ранений, красные глаза, не знающие спокойного сна, синюшные веки, разбитые губы, гримаса страха, которая навсегда отпечаталась на лице.
Суровые, почти адские галлюцинации, возникающие из-за нарколептических провалов в сон, уже не пугают. Не пугают демонические рожи, искажающие лицо матери. Не пугают тёмные образы, которые лезут из всех щелей. Я настолько привык к тому, что тьма и мрак подсказывают мне о нормальности собственного сознания, что начал путать их с реальностью. Тьма Подсна говорит мне о том, что я стабилен, но эта же тьма в реальном мире говорит об обратном. Я этого не замечаю. И оглядываясь назад понимаю, что началось всё куда раньше, чем я мог себе представить.
- Опиши свои эмоции в данный момент истории. Я чувствую, что мы подбираемся к концу, к реальному времени. - перебил меня Митч.
- О да, осталось всего ничего...
- Вперёд, Джон. Продолжай.
Как может человек описать свои эмоции, когда единственная эмоция, которую он испытывает уж слишком долгое время - это страх? Страх того, чему просто нет объяснения? Как слепой котёнок я думаю, что тыкаюсь по углам мира снов, когда на самом деле не открыл и десятой части. То невероятно спокойное, почти райское место, которое однажды точно станет моим последним пристанищем, есть лишь малюсенький кусок гигантского, необъятного мира. Я не властен над ним. Я лишь такая же малая часть, песчинка, которая своими желаниями и фобиями формирует клочок земли вокруг меня. И это страшно.
Спустя долгие месяцы, когда все возможные знакомые ушли из моей жизни в прямом и переносном смыслах я даже не думал об этом. Я мечтал оказаться нужным тогда, когда всё только завертелось - подумать только, настолько крутая фишка просто пропадает за зря, с ней невозможно сделать что-то классное и безбашенное! Но вот были бы у меня сумасбродные друзья... Всё было бы по-другому. Затем первая апатия и первая смерть. Лёгкая паранойя и вторая смерть. Третья смерть, повлекшая за собой буквально одержимость и развитое обсессивно-компульсивное расстройство. Шизофрения. Медикаменты, длительный отдых. Казалось бы, так справляются с проблемами - находят их причину и эту причину устраняют. Но причину моих проблем нельзя устранить. И это страшно.
Моё окружение исключительно быстро получает проблемы на свою задницу, стоит мне только появится рядом с ними. Как бы ты назвал вот это стремление помочь человеку в ситуации, которую простым путём нельзя решить? Это всегда риск! Я сам вдолбил себе в голову, что не будь меня рядом в кошмарах, то всё вышло бы иначе. Но каждый раз я вспоминаю Мэнди и понимаю, что я ошибся. Смерти людей просто заняли бы чуть больше времени. Это невинные люди. Ониры бы здравствовали ещё очень долго, пока не скончались бы от естественных причин. Сомнамбулисты бы попросту... Не смогли бы справиться с наплывом. Раз за разом я иду на помощь, но в голове не раз всплывали слова Таши: "Достаточно часто будут встречаться страхи, которых боитесь вы оба. Сможешь ли ты побороть свой страх вот так сразу?". Буквально несколько дней назад я думал, что смогу. Я ведь подготовился, тренировался с оружием, чётко понимал, что есть иллюзия, а что реальность. Но... Я вновь обманывал себя, но был упёртым и самонадеянным ослом, которому всё не по чём. И это страшно.
Ты видишь, Митч? Я начинаю до всего доходить только сейчас. Тогда это всё мне казалось не более, чем минутной слабостью, боязнью того, что что-то может пойти не так, но я смело затыкал эти мысли за пояс и шёл напролом. Но теперь и вы, и я знаю, что из этого всего вышло. Подумать страшно о том, сколько подобных мыслей перенесла Таша, Сет, их коллеги, которые занимались этим задолго до меня. Их всех нет! Все, кроме Сета, мертвы! Я даже не надеюсь на каплю понимания, ведь ни один из вас не в силах понять, какого это! Да, я рассказываю раз за разом о своих снах, от начала до конца. Но мало знать суть, мало знать все события, которые разворачиваются в конкретные моменты словно отдельные фрагменты видеоролика. Чувства, эмоции! Попробуй-ка пережить их, Митч!
- Спокойнее, парень. Не кипятись. Сядь на стул и давай продолжим наш разговор.
Я даже не заметил, как подорвался с мягкого кресла и во всю расхаживал по небольшой уютной комнате. Сердце ухало в груди, непонятная злость захлестнула на момент сознание. Что я вообще здесь делаю? Засунь глубоко верующего человека в комнату, полную атеистов, и он задастся тем же вопросом. Мать смотрит на меня осуждающе, в том время как Митч лишь добродушно указывает раскрытой ладонью на кресло. Шумно выпустив воздух через ноздри, я сажусь на своё место и закрываю глаза, скорчив недовольную мину.
- Чудно. Так на чём мы остановились?
- Мы... Мы остановились на том, что ко мне вернулись навязчивые видения и психические расстройства.
- Ах да. Конечно. Прошу, продолжай, Джон. - Митч прекрасно видит моё раздражение, но по-прежнему делает вид, что не замечает этого.
Фух... Хорошо. Вопрос моей нормальности ещё никогда до этого не стоял так остро. Я был не в себе. Это видела мать, это заметили бы другие люди из окружения, если бы у меня было окружение. По настоянию матери из дома я выходить перестал. Было крайне неловко, что меня, вполне адекватного человека, который не угрожает ни себе, ни другим людям, держат в заперти. Я знал, для чего это сделано, но было стыдно признаться самому себе, что я имею проблемы. Ты ведь знаешь, Митч, все эти стадии. Я застрял где-то на отрицании. И никакого движения даже не задумывалось.
Я вновь погрузился в кошмары, которые вполне явственно намекали на то, что предыдущая попытка уничтожить болезненные воспоминания с треском провалилась. Для меня это было лишь лёгкое забытье, которого я достиг путём вбивания железных гвоздей себе в голову. Примерно такая суть. Я забыл о них лишь потому, что нанёс себе сознательную травму, грубо говоря залез в собственный сон, чтобы повредить рассудок. И как только моё психическое состояние пришло в шаткую норму, то и воспоминания окрепли. Они всегда были со мной, только я об этом не знал.
Мать чуть ли не целыми днями находилась рядом со мной, потому как я мог кричать во сне, дёргаться, падать с кровати, подрываться на месте. Мог провалиться в сон за обеденным столом и удариться головой, потому как приступы нарколепсии изменились в соответствующую сторону. Буквально по щелчку пальцев моё сознание отключалось, а тело безвольным мешком падало с кровати или стула, а иногда и вовсе приступ заставал меня в туалете или ванной. Все мои естественные потребности, будь то умывание, туалет, приёмы пищи, стали настолько быстрыми и поспешными, что я уже успел позабыть, когда принимал ванну или обедал без участия матери. Таблетки по-прежнему спасали меня лишь от частых ночных пробуждений, позволяя хотя бы ночью дать собственному телу отдых. Несколько раз меня осматривали доктора и каждый раз мать просто отказывалась от госпитализации, но просила посоветовать лекарства, которые могли бы облегчить мои страдания. И каждый раз находился человек, который помогал. И каждый раз мать неизвестными и, как мне кажется, не совсем легальным путями доставала эти лекарства. И каждый раз они не помогали, ведь как я уже сказал ранее, причину моих недугов нельзя просто взять и устранить. А я не мог ей об этом сказать.
Да, я боялся за себя. А как иначе? Как поступил бы ты, Митч? Сразу после первого живого сна побежал бы к психологу? Нет. Ты бы чувствовал ответственность. Ты бы чувствовал ситуацию так, будто только ты способен помочь кому-то. Это почти дар, Митч! Нас таких считанное количество, и мы отмираем как почки у спиленной ветки! Закрыть меня в психушку? В момент, когда я наконец научился справляться с самым страшным существом снов? Нет. Ни за что.
- Знаешь, чем примечателен твой случай? Уверенностью. Святой уверенностью в своих словах.
- О чём вы?
Митч достал несколько фотографий из кармана. На них были изображены люди, которых кто-то просто сфотографировал на улицах нашего города.
- Узнаёшь?
- Джим Уилсон, а это Кони Брэгдейл. - сказал я посмотрев на фотографию парочки, что сидела на лавке в парке. - Это Ларс Френен. А вот этот здоровяк, если не ошибаюсь, Колинз Смит. Откуда у вас эти фотографии?
- Узнаешь чуть позже. А пока вернёмся к твоей истории. Ты остановился на том, что перестал выходить из дома и боялся попасть в лечебницу. К чему это привело?
Ага. Да. Именно к тому, что мне приходиться напоминать об этом промежутке истории. Удивительным образом складывается моя память - я могу раз за разом прокручивать в голове предысторию и основные действия, но стоит плёнке моих воспоминаний подойти к отметке "развязка", как тут же плёнку зажевывает и до очередного травмирующего воспоминания приходится проходить сквозь сомнения и неуверенность. Своего рода блокировка, которую я могу обойти, но сделать это временами трудно. Я бы многое отдал, чтобы вся эта история затерялась в голове и не всплывала на поверхность, ведь во многом она не принесла мне ничего, кроме боли, страданий и проблем. Даже те яркие моменты, которые время от времени пробивались сквозь тьму и холод, не стоят тех мучительных ночей, которые в итоге оставили меня у разбитого корыта.
Всё смешалось в кучу. События, которые ещё вчера стояли перед глазами, будто они произошли только что, смазались и расплылись. Бесформенным пятном они стали смешиваться с другими, заменяя своими частями и без того разрозненные отрывки. Так легко потерять нить, так легко запутаться в собственной голове, когда всё, что ты так долго делал, осталось в больной голове. Нет ни каких-либо записей или хронологий событий, ни зарисовок, ни описаний. Единственные вещи, которые хоть как-то отражались в реальном мире, были наброски лиц людей, которые я усиленно пытался запомнить, чтобы возродить во снах. Несколько рисунков Кейси, которые принесла миссис Мэйшоу в один из своих визитов к моей матери, также лежали где-то на полках моего шкафа.
Это ведь ненормально, да? Что я так спокойно говорю о том, что буквально разъело меня примерно за полгода? О таких вещах не говорят так, будто они никак на тебя не повлияли. О таких вещах обычно вообще не говорят. Наше общество всегда будет противником тех, кто каким-либо образом выделяется среди массы. Всех больных, хромых и не способных здраво мыслить мы ссылаем в трущобы, ведь не гоже, чтобы чистое общество, гарант здоровья нации разбавлялся отпрысками генетических мутаций и сумасбродных шалостей природы. Ты когда-нибудь слышал об интеллектуальной сегрегации, Митч? Я не совсем уверен, где именно впервые об этом услышал, но только оказавшись в подобной ситуации я понял, о чём толковал тот, кто поведовал мне об этом.
- Да, слышал. Но мне казалось, что это своеобразное отделение учёных от "неучёных", созданное колоссальным объёмом информации в наши дни, разве нет? Как я вижу, ты понимаешь её по другому.
- Я просто развернул её на 180 градусов. И теперь мы наблюдаем разбежку в интеллектуальных знаниях не между "учёными" и "неучёными", а между "неучёными" и "отстающими". И эта сегрегация ведь длится куда как дольше, чем какая-либо другая. Во все времена больных людей, которые не спосоьны доказать свою нормальность, попросту деклассифицировали. Их мнение не учитывалось, на них навечно стояло клеймо "сумасшедший" или "истеричка", которое автоматически переводило их в статус низших их всех сословий. И ведь никто не думал о том, что их болезни лечатся или проходят со временем. Что спустя несколько лет они возвращаются в общество абсолютно нормальными людьми, которые в определённый промежуток своей жизни не смогли справиться со стрессом или травмой. Они умирают в пансионах для душевнобольных в полном здравии, оказываются на задворках жизни из-за, вполне возможно, случайности. И день ото дня получают напоминание о том, что они больные, ни на что негодные люди. И... Чем же я сам отличаюсь от этих людей? Могу ли претендовать хоть на что-то, если откажусь от своих слов? Забуду о живых снах, признаю то, что психические расстройства действительно создали в моей голове столько иллюзий и галлюцинаций, в которые я поверил? Или всё же так и останусь жертвой обратной интеллектуальной сегрегации?
- Здравое рассуждение, Джон. Поистине достойное человека, чей интеллект явно не уступает обычному.
- Хочешь сказать... Мои проблемы надуманы?
- Я хочу сказать, что из-за заболеваний тебе сложно взглянуть на самого себя с адекватной критикой. Помнишь ли ты тот момент, когда впервые засомневался в себе? Как понял, что вещи, которыми ты занимаешься, не вполне логичны или оправданы?
Всегда так думал. Но лишь последний из снов, который случился не так давно... Я... Я не помню. Ни как всё пошло наперекосяк, ни в каком я тогда был состоянии. Я уверенно знаю, что ужасающие галлюцинации преследовали меня на каждом шагу. Знаю и то, что видения почивших друзей стали моими спутниками в каждом из снов. Нарколепсия усилилась, паранойя склоняла моё сознание к тому, что Таша, Ингрид, Мэнди, даже Кирстен - они здесь, живые, всегда рядом со мной и только и хотят, что окончательно свести меня с ума. Начальная стадия шизофрении подсказывает мне, что вся ситуация в целом - не выдумка и не плод воспалённого сознания. Но... Как? В какой конкретно момент всё стало настолько плохо, что я попросту выбросил часть воспоминаний из головы только ради того, чтобы не травмироваться ещё больше?
- Позволь мне тебе напомнить. Ты помнишь, кто такой Джо Бродерик?
- Джо... Конечно. Да, я помню Джо. Мы вместе зависали в одной видеоигре. Даже пару раз встречались когда-то давно. Но при чём здесь он? - неуверенно и слегка смущённо говорил я.
- Как говорила Сэмми, тебе стало хуже в... Декабре? Я правильно помню?
- Да, Митч. Примерно в середине декабря дела стали хуже.
- Но ведь... Ярмарка. Она всегда проходила осенью. - дрожащим голосом проговорил я.
- Знаю, дорогой. Ты сам только что сказал, что с памятью у тебя также есть определённые проблемы.
- В январе твоя мама решила устроить ленивый вечер и заказала пиццу. Джо тогда работал доставщиком, он же и привёз её вам. Давай, Джон. Вспоминай.
- Я... Я не уверен...
- Ты встретил его на пороге и вы немного поговорили. Ты сразу отметил, каким уставшим он был и как дико на фоне бледного лица выделялись мешки под глазами.
- Подождите...
- Он сказал, что уже который месяц мучается из-за кошмаров. Ты по-дружески похлопал его по плечу и сказал, что знаешь отличные таблетки, которые помогут ему спать спокойно.
- Стоп. Достаточно. Я... Я помню. О Господи, я помню.