В семьдесят-таком-то году Борька Трикстеров пошёл в первый класс. "В первый класс в первый раз!" - повторял он про себя смешащую его фразу, когда мама вела его за руку к школе, солнечным утром первого сентября. "А завтра, значит, будет: в первый класс - второй раз", - усмехнулся. "Стало быть, в последний день перед летними каникулами, триста шестьдесят пять минус девяноста два летних, минус все выходные, праздники, каникулы, точно всё равно сосчитать не получится, как там эти каникулы распределятся? Ну, допустим, детские белёсые брови нахмурились, "в первый класс - в сто девяносто седьмой раз", - подсчёт окончательно развеселил, и он хохотнул. Мама поняла это по-своему и, улыбнувшись, спросила: "Радостно?"
- Очень!
Родители Борьки, сотрудники научно-исследовательского института критики буржуазной идеологии и ревизионизма, сокращенно НИИ БИИР, считали, что к школе своего отпрыска подготовили вполне. Они знали, что он умеет читать и писать, считать в рамках арифметики, немного изъясняться по-английски, в пределах первого класса спецшколы, но не предполагали, насколько далеко это зашло на самом деле. Когда папа с мамой на кухне вполголоса на инглише обсуждали необходимость поиска "аутентичного марксизма" и возможность адаптации идей франкфуртской школы к советской действительности, посмеивались над твердолобостью коллег из соседнего НИИ Научного Коммунизма (никак не сокращали), они даже не предполагали, что их разговор сканируется "снизу"*. А уж когда папа шутливо говорил маме: "Сдал отчёт по БИИР, может быть по beer?", их цинизм считывался стопроцентно, молча, не по-детски скрытно**.
В первом же классе, как и полагается, он впервые подрался, не очень успешно, хотя потом они с Сашкой Приговым стали лучшими друзьями. Но не о том речь. В школе первоклашек встретила просто замечательная учительница Серафима Петровна. Она всех протестировала (а вы думаете, в советской школе этого не было?) И выяснилось, что во всем классе бегло читать могут только двое. Боря Трикстеров и Лара Локиева, родители которой работали там же, что и борькины. Более того, беседуя с ними, Серафима Петровна выяснила, что в её новом классе только двое умеют не просто читать, но причем свободно, с пониманием и собственным мнением. "Какой ужас! - Думала она. - Эти "биркины детишки" с ума меня сведут, или до увольнения доведут!"
После тестирования она попросила "этих двоих" задержаться. Она заварила дефицитный чай со слоником, достала вазочку с конфетами типа "дунькина радость" и, разлив чай по чашкам, спросила: "Что вы успели прочитать перед школой?"
Лара.
- Оливера Твиста, в оригинале.
- То есть, Диккенса..., на английском?
- Да. Или как вам ответить?
- Да уж лучше по-русски.
- А почему Оливера Твиста.
- Это первый роман в английской литературе, главным героем которого стал ребёнок.
- Действительно?
- Оф кос.
Серафима Петровна промокнула платочком испарину на лбу. С преувеличенно весёлой улыбкой и легкой дрожью в голосе она обратилась к Борьке.
В ответ увидела лучезарно-фальшивую улыбку мальчика, в сердце кольнуло.
- А ты чем удивишь?
- В купе, забитом до отказа,
Играть пристроюсь в "дурака",
Где чья-то глупенькая фраза,
вдруг выбьет смех из игрока.
Ко мне, склонившись доверительно,
Шепнет невнятное сосед,
Добавит срочно, "между нами",
А ничего меж нами нет.
- То есть, это... твои стихи? - С почти нескрываемым страхом.
Да, я вообще не пишу стихов, так иногда, под настроение.
- Послушайте меня, звёздочки мои. Я без вашей помощи не справлюсь. Вы справные детки, вы просто..., пара, причем очень красивая. Вы должны вместе спеть песню!
- Хорошо хоть не подо льды сходить.
- А ты смешной! - Хихикнула Лариска.
- Я не знаю, смешной ли я, но завтра на песню, не могла бы мисс украсить свои локоны большими белыми бантами.
- Сир, неужели вы не находите большие белые банты банальной пошлостью?
- Отнюдь, это вдохновляет.
- Возбуждает, вы хотели сказать.
- Вы несколько агрессивны, или мне это кажется?
- Много чести, вы в плену иллюзии!
Серафима Петровна, как бы это сказать поприличнее, обожглась чаем и зажмурилась, втайне надеясь, что когда откроет глаза, этот дурной фантастический сон исчезнет, и перед ней окажутся нормальные дети, которых надо будет научить читать, писать и считать. Она набирала уже десятый первый класс, каждый из которого успешно доводила до третьего. Но таких детишек ещё не наблюдала.
- Хорошо, раз ты ставишь мне условие, то я имею право на ответное.
- И какое же?
- Ты выйдешь завтра обритым наголо, в белом свитере.
- Лариса, мне кажется, ты перебираешь. Его белые банты, по сравнению с твоими условиями, кажется несовместимы.
Всё-таки вмешалась учительница.
- Хорошо, Серафима Петровна, из уважения к вам, он может не бриться наголо, так, боксерская причёска. Я-то буду в школьной форме, мне положено. А он-то в белом свитере выйдет.
- Господи, что же я с вами буду делать?
- Да ничего с нами делать не надо. Рассадите по разным углам класса, и три года у вас будут два отличника.
- Кажется, я нарвалась на новое поколение, - почти всхлипнула Серафима Петровна.
- Поколение икс!- Долбанул Борька.
- Все равно ты смешной, - тихо сказала Лариска.
- Ну, тут сердцу не прикажешь.
- Я выполнил твоё условие! Крикнул Трикстеров, выходя на сцену бритым наголо.
- А я твоё, - она вышла в огромных белых бантах и школьной форме с накрахмаленным белым фартуком.
Им поставили две прочные табуретки, на кои они с достоинством водрузились. Милое девчачье личико, с огромными бантами и скуластое мальчишечье под лысиной повернулись друг к другу. Сурово переглянулись, смеясь глазами. И вдруг, чистыми детскими голосами дружно грянули.
Дремлет притихший северный город,
Низкое небо над головой
Что тебе снится, крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Кажется кому-то из ветеранов, сидевших напротив, сделалось нехорошо. Да ещё на дальних кошарах вздрогнули овцы, которые конечно не понимали всей опасности дремоты северного города, и его крейсера Авроры, но всё равно, дружно вздрогнули.
*В 1975 году под рубрикой "Критические очерки" издательство "Мысль" совместно с пражским издательством "Свобода" выпустило в научно-образовательное пространство Советского Союза знаменательное издание: "Социальная философия франкфуртской школы. Критические очерки". Несмотря на марксистско-критический тон (иначе было нельзя) и цитаты из материалов XXY съезда КПСС, для многих рядовых вузовских преподавателей и студентов это стало откровением. Перед ними приоткрыли таинственные, скрытые за железным занавесом идейные миры, в которых обитали такие загадочные, почти "фантастические" для советского интеллигента "твари", как Герберт Маркузе, Теодор Адорно, Эрих Фромм, Макс Хоркхаймер, Юрген Хабермас, Оскар Негт, Альфред Шмидт, Клаус Оффэ..., замаешься перечислять. Несмотря на предостерегающие на каждой странице осуждающе-критические вставки "от советского философского информбюро", интеллигентские головы начинали туманиться в поисках "аутентичного марксизма" с "человеческим лицом". В 1978 году вышло второе издание. Общий тираж - 20 тыс. экз. Для научного издания это - немало.
** На самом деле тогда существовали.
1. Институт Марксизма-ленинизма (ИМЛ) при ЦК КПСС. В 1991 году он прекратил существование. После ряда преобразований, в 2005 году был создан Центр комплексных социальных исследований при Институте социологии Российской Академии Наук (РАН).
2. Институт философии АН СССР, здравствующий и поныне под эгидой РАН.
Критика западных буржуазных идеологических концепций с позиций "советского марксизма" велась в обоих учреждениях. Те, кто был допущен к "сакральному" действу критики, имели доступ к запрещенной "простым смертным" литературе, имели несравненно более широкий кругозор, нежели иные советские граждане и конечно, в совершенстве владели наиболее распространенными иностранными языками. При этом, они не должны были забывать, что плывут в заминированном пространстве, где шаг в сторону от фарватера означал подрыв. Отсюда их утончённый, завуалированный цинизм. Всё это вполне могло отражаться на характерах и судьбах их детей.