Охота на соболя
В отпуск Арон Яковлевич всегда ходил во второй половине октября. И все из-за характера. За сорок лет ни разу ни отважился поехать ни в дом отдыха, ни в санаторий. Нигде так не мог он отдохнуть, как в таежной глухомани, на горной речке или в горах Кузнецкого алатау.
К отпуску готовился загодя и ритуально тщательно. Еще до начала охотничьего сезона покупал не только порох, дробь почти всех номеров, но и влагостойкие спички, рыболовные крючки, блесны, упаковочные коробки, грузила, поплавки, лески. Бывало, целые дни проводил за изготовлением манков на рябчика, искусственных мушек на хариуса и ленка-ускуча, искусственных мышей на тайменя...
Все это аккуратно заносилось в список, упаковывалось, укладывалось в рюкзак с таким расчетом, что в день лтъезда ничего искать не надо было. Кидай рюкзак на плечи, в одну руку ружье, в другую палатку, и дуй, не стой.
Нет, тот, кто никогда не хаживал по таежным тропам, кто лишен счастья общение с богатейшей природой тайги, ее рек никогда не поймет Арона Яковлевича, его трепета перед богатейшим миром, без которого он себя уже давно не мыслит. Чтобы понимать нужен талант. Или, на худой конец, схожий жизненный опыт. Иначе как можно услышать музыку горного родника, и радоваться его минорному звучанию? Как без опыта можно глянуть на калиновый куст и определить, что на нем только что сидел рябчик? Нет, закоренелый урбанист этого не поймет. Арон же Яковлевич сроднился с природой своего края. Он может подойти к стволу пихты и по посорке понять, что в лапнике роскошной шубы этого удивительного дерева хлопочет вечная труженица белка. Надо уметь радоваться доброму костру, засыпать рядом с ним, а утром, проснувшись бежать к голубому омуту, чтобы нырнуть в его холодные воды, и, выскочив, докрасна растереться полотенцем. А разве можно не любить мир буйных таежных красок, неповторимых запахов и звуков? Когда ты идешь по лесу не гостем, явившимся на часок-другой, чтобы никогда больше не вернуться это все пройдет мимо твоего внимания. А для того, кто любит тайгу эти звуки, скажем, пенье птиц не только песня, но и информация. Потому что ты слышишь, что рябчик, например, зовет к себе свою подругу, а она откликается на приглашение. И ты точно знаешь, где рябчик, а где его подружка. По поведению ворон ты узнаешь о приближении хищного зверя.
Ты можешь заблудиться в тайге, переночевать на гостеприимной перине из опавших иголок великана-кедра. А утром, как ни в чем не бывало, без проблем выйти на свою дорогу...
Что ни говорите, а тайга великий кайф. Так это понимал Арон Яковлевич. Сегодня у него еще рабочий день, а уже завтра его поминай, как звали. В таком радужном настроении предвкушения предстоящей охоты, он направился в типографский буфет. А там всего-то было четыре столика. За одним из них сидела писанная красавица, корреспондент отдела культуры Ольга Дьяконова. Она будто и прила в буфет для того, чтобы испортить настроение Зильберману.
- Я слышала, что вы страстный охотник, сказала Оленька, не скрывая иронии.
- Не надо эпитетов, просто охотник, возразил Зильберман.
- Терпеть не могу охотников, брезгливо сморщила губки дива. И не стыдно вам убивать животных?
- Сказала она доедая остаток говяжьего антрекота, продолжил Зильберман.
- Причем тут антрекот? вскинула взгляд Дьякова.
- При том, что, когда крестьянин режет корову, кормившую и поившую его и его семью молоком сметаной, маслом, вы с чистой совестью покупаете у него мясо и с удовольствием его едите. И в то же время задаете охотнику глупые вопросы.
- Отчего же глупые?
- Может быть, от того, что говорите с чужого голоса, не очень-то понимая, о чем говорите.
- А вы, разумеется, понимаете? надменно вскинула красивую головку Оленька.
- Самую малость. Ты не знаешь эту старинную историю с австралийскими кроликами?
- Понятия не имею. И вообще, причем здесь они?
- А вот причем. Кролики в Австралии так расплодились, что стали угрожать самой природе. Надо было срочно вмешиваться в это дело человеку, иначе эти милые существа грозили ликвидировать всю фауну, исключая крупные деревья. Но оказалось, что своими силами эту проблему решить невозможно. И тогда правительство объявило тревогу, обратилось к охотникам всего мира: помогите, погибаем. Вот только таким способом удалось восстановить равновесие в природе этой экзотической страны.
- Но ведь нам ничто не грозит. Вы стреляете в свое удовольствие...
- Вот я и говорю, что ты вполне квалифицированно судишь о том, в чем абсолютно не разбираешься...
- Так просветите, будьте добры, не отпускала иронического тона редакционная красавица.
- Не составляет труда. Знаешь, что такое лось? Это махина до шести центнеров в живом весе. Ежедневно каждый из них поглощает около сотни килограммов пищи. А пища лося осиновый молодняк, кора деревьев. Если не регулировать их численность они сожрут тайгу. Да, да, отреагировал он на ее недоуменный взгляд, вот эту самую, бескрайнюю тайгу. А если не отстреливать бобров, в общем-то даже очень симпатичных зверушек, то они сведут на нет леса в долинах всех малых рек. А ведь эти леса задерживают в себе влагу, питающую реки.
- То есть, вы защитник природы с ружьем в руках? Как же это благородно! Не унималась Оленька.
- В какой-то мере. Но кроме всего, я добываю мясо. Потому что человек животное не только травоядное. А ваше презрение я переживу, как и многое другое. Тем паче что оно не более, чем глупость.
- И Брижит Бардо, объявившая войну шубам, тоже глупа?
- Не берусь судить о ее умственных способностях вообще, а в этом смысле... Просто слов нет!
- Ой, как интересно!
- Да ничего интересного. Все настолько прозаично и буднично хоть плачь. Брижит Бардо живет в Италии, с ее субтропическим климатом. Поэтому многие месяцы буквально томится от жары. Как же тут не прийти к негодованию по поводу шуб?
Оленька доела обед, поставила локти на стол, положила в ладони свой игрушечный подбородок, устремив в Зильбермана зеленые угольки глаз. Тот сделал вид, что не заметил ее очередной иронической выходки, продолжал:
- Вот если бы знаменитую актрису привезти на зиму в Оймякон, чтобы пожила месяца три хотя бы среди оленеводов. Понимаете о чем я говорю? Вот после этого с удовольствием послушал бы, что она говорит о шубах...
- Все равно животных нужно жалеть, уже с меньшим напором сказала Дьякова.
- Мы их и жалеем. Жалеем и едим, едим и жалеем. Такова наша доля. История помнит немало личностей, призывавших жалеть братьев наших меньших. Правда людей они не щадили. Как Адольф Гитлер например. Он страдал от того, что люди режут овец. Ну, а что он делал с людьми рассказывать не стоит.
- Зильберман встал и вышел из буфета, оставив собеседницу одну. Но и она ненадолго задержалась в буфете.
* * *
На этот раз Арон Яковлевич уезжал в тайгу без напарника. Его постоянный партнер по охоте уехал на курорт, а другого он искать не стал. Известно в тайгу со случайными людьми не ходят. Договорился с геологами и они прихватили его с собой на УАЗике в дальнюю полевую партию, искавшую рассыпное золото в русле какой-то горной речки. Дорога долгая через несколько бродов, две паромных переправы и три горных перевала с их серпантинами. Предстояло одолеть полторы сотни километров по сучьям, колдобинам и глубокой колее... Это никакие не ужасы типичная таежная дорога.
Когда все это было преодолено, УАЗик заглох, шофер вышел и сказал:
- Все, приехали.
Зильберман огляделся. УАЗик уткнулся в берег небольшой протоки. За протокой гравийный остров, на нем стояло несколько пихт и шесть выцветших на солнце палаток. Старший геолог Сергей Курин, приехавший вместе с Зильберманом, сказал:
- Вам, Арон Яковлевич, не нужно разбивать свою палатку. Вон в той, он показал рукой на крайнюю, есть место со спальным мешком и прочим таежным уютом. Так что чувствуйте себя, как дома.
Зильберман положил на место вещи, взял ружье, надел патронташ. Время еще светлое, и он надеялся побродить вдоль берега. На островке хозяйничали геологи. Рядом с ними бродили три собаки. Все белые и все лайки.
- Сергей, - окликнул Зильберман Курина, - с этими собаками охотиться можно?
- Они все охотничьи. Иначе бы кто их тут держал. Но с чужой собакой в тайгу не ходят. Да и вряд ли какая из них захочет с вами пойти. У каждой хозяин есть.
Курин на мгновение задумался и сказал:
- Хотя, попробуйте сегодня покормить вон того хромого кобеля. У него два месяца назад хозяин умер.
- А что он собой представляет, как охотник?
- Хо,- засмеялся Курин, - по этой части он посильнее вас.
- Откуда вы меня знаете,- обиделся Арон Яковлевич.
- Вас я действительно не знаю, зато что такое Дружок в тайге, мне известно хорошо. Он по этой части академик! Одна из редких собак этой породы, что умеет делать все. На медведя идет в одиночку, лося держит, норку и соболя берет, белку облаивает. Так что такой собаки вы в своем городе вряд ли найдете.
- А он пойдет со мной?
- Это надо у него спросить, - отшутился Сергей. - Покормите его вечером и немного утром. Он, может, увидит в руках ружье и побежит за вами. Попытайте счастья. Кличка Дружок.
Зильберман достал из рюкзака хлеб, масло, кусок колбасы и стал звать:
- Дружок, Дружок, ко мне!
Пес, учуяв запах колбасы, повел головой.
- Дружок! еще раз позвал Зильберман и показал угощение.
Пес медленно подошел, но есть стал не сразу. Но, в конце концов съел все, что дал ему незнакомец. Видно, едой его здесь не баловали. Зильберман это понял, и тут же дал добавку, чтобы накормить пса досыта. Потом он достал из нагрудного кармана своей ветровки медный манок и посвистел: Ти-ти-у-и. Свистнул проверки ради: не разучился ли за год подзывать рябчиков? Он был крайне удивлен, услышав характерный шум крыльев. Прилетел петушок и уселся на одной из пихт: ведь здесь самочка пищала. Глупый задавака не смог манок от живого голоса отличить. Ткнулся в лапку и в мгновение ока спрятался за ствол. Сидит там, в гуще зеленых иголок и ждет: звала ведь, значит, должна показаться. А ее все нет и нет. Тогда он сам решил покрасоваться: Вот, мол я какой! Выходи же поскорей!
Зильберман выстрелил навскидку. Выстрел получился точным, рябчик упал. Дружок кинулся к нему пулей, но не тронул. Только носом ткнул и отошел в сторонку.
- Это очень хорошо, - сказал подошедший Курин. - Вы обрели авторитет в глазах собаки. Он должен пойти завтра за вами.
Утром Дружок действительно побежал за Ароном Яковлевичем, увидев в его руках двухстволку. Зильберман радовался удаче. Все-таки в чужой тайге ходить одному не слишком уютно. Но радость оказалась преждевременной. Уже через несколько минут Дружок вернулся на остров. И весь день Зильберман бродил один. Рябчиков было много. На манок они откликались, но не летели. Так что охоту удачной назвать нельзя. Но трех штук он все-таки подстрелил.
На следующее утро ситуация повторилась. Дружок опять оставил Зильбермана и вернулся на остров. А вечерои подошел Курин и сказал:
- Завтра Дружка надо отвезти в Пятиустную. Хозяйка хочет забрать его домой, близится сезон охоты на пушнину.
- Чего же она не держит свою собаку дома? спросил Зильберман.
- Да ведь дома кормить же надо, а так он ей летом копеечки не стоит. Живет среди геологов, с ними питается... Поедемте со мной на лодке на Пятиустную? Порыбачим по дороге.
Зильберман прикинул, что в деревне удобнее будет провести отпуск и согласился. На следующий день они втроем два человека и собака погрузились в геологическую надувную резиновую лодку и поплыли. С рыбалкой ничего не получилось, не было клева. Всю дорогу закидывали удочки, блесны ни тайменя, ни хариуса. Дружок всю дорогу смирно сидел и поглядывал на неудачников. Вечером уставшие они прибыли в Пятиустную, выпустили из лодки воздух, собрались уходить, подбежала какая-то женщина.
- Сережа, - говорит, - не серчай, ток Аганю седни не жди. Завтри апосля обеду жди.
Курин молча принял информацию, только покачал головой. Придется ждать эту бабку, не бросишь же собаку без присмотра. А ведь и своих дел по горло.
- Что за Аганя? поинтересовался Зильберман.
- Да хозяйка Дружка, будь она неладна. Договорились на сегодня, а она не приехала. Ну, пошли, у нас тут свой штаб. Есть где остановиться.
Штаб оказался обычным деревенским пятистенником. Но три комнаты чего ж еще! Словом, наскоро сварили картошку в мундирах, чай скипятили, поели и время подкатило спать. А утром Арон Яковлевич кинул ружьишко на плечо и подался за околицу, где шумела осенняя тайга. Дружка он и не звал, ни на что не рассчитывая. Но тот, совершенно неожиданно побежал следом. Видимо, привык немножко. Как-никак целый день в одной лодке просидели.
- Рядом! - приказал Зильберман.
- Пес послушно примкнул к правой ноге. Но едва они отошли за околицу Дружок исчез, словно и не было рядом с ним охотника. "Нет, - подумал Арон Яковлевич, - прав Сергей: с чужой собакой на охоту не ходят". И тут до его ушей донесся отдаленный лай. Насторожился, кто же может быть здесь еще, кроме Дружка? И Зильберман пошел на голос. Дружок заливался. Лай был настойчивым, злобным, непрерывным. И вот охотник увидел сгнившую не то березу, не то осину этого понять уже было невозможно. Но из-под ствола пес всеми четырьмя лапами выбрасывал сурой грунт, яростно рычал, остервенело лаял и грыз этот ствол. Значит, кого-то он туда загнал. Кого именно, это тоже пока понять не удается, но надо помочь кобелю. На то знаний хватило. Зильберман подкатил какой-то валун к гнилушке, из-под которой Дружок выгребал грунт, Срубил рядом сухостойную березку, положил на камень, получился хороший рычаг. Он подсунул под гнилушку инструмент и подважил ее. И тут же увидел рыжий хвостик в зубах у Дружка, а затем и всего соболя.
Маленький зверек метался в ужасе. Черные глазки его выкатились, но он еще боролся за свою жизнь, извернулся и укусил пса за морду. Тот взвизгнул, но добычу из зуюов не выпустил. Только стал мелко, не заметно для глаза перебирать зубами. Только видно было, что хвостик движется в его зубах. Вот уже не хвостик а зад у него в пасти, а пес все продолжает перебирать зубами. И надо было видеть его звериные, налитые кровью глаза. Боже, сколько же в нем было ненависти! Даже не ненависти, а какое-то, неподдающейся описанию ярости.
Ничего подобного за всю свою жизнь Зильберман не видел. И потому эта лютость потрясла его. Сколько раз ему доводилось вскидывать ружье! Но охоты на соболя он не видел прежде. И это неожиданное видение вынудило его подумать о природе ненависти. Оказывается, она воспитывается. Если бы человеку не нужна была вот такая ярость собаки, она бы никогда не возникла. За что лайка так ненавидит этого милого зверька? Чем он ей досадил? Ведь соболь никогда и ни в чем не причиняет зла не только собаке, но и человеку. Более того, он живет в дремучих лесах, как можно дальше от цивилизации.
Но его шкурка красива и ценна. Поэтому человек должен убить зверька. Конечно, он может обойтись без собаки, но это тяжкий труд добыча соболя. Потому-то он и избрал себе в помощники собаку. И, если человек сопособен убивать без ненависти, то собака без нее не может. Не будет у нее побудительной причины выискивать в самых потаенных местах соболя, загонять его в дупла деревьев, под корни, под упавшие стволы...
Но может быть ненависть и не надо воспитывать. Она существует сама по себе, как нечто данное самой природой... Так ли уж это важно? Главное в том, что она востребована. Взрослую собаку, не способную к соболиной охоте, хозяева отстреливают. Мясо ее идет на приманку в капканы на того же зверька. Зря что ли кормил хозяин целый год!
Вот уже безжизненно повисла голова зверька в зубах пса, а он все гложет и гложет...
Дружок, отдай! крикнул Зильберман и повторил: отдай!
Но не существовало на свете силы, способной отнять у Дружка его жертву. Зильберман шагнул к нему, но пес к себе не подпускает. Убегает вокруг пихты. Попробуй догони! Зильберман сел на какой-то пенек и стал с тоской смотреть на злодейство, соучастником которого стал.
Вот в собачьей пасти оказалась голова зверька, послышался треск раздробляемого черепа. И только теперь стал постепенно угасать огонь собачьей ненависти. Натешился псина, получил сатисфакцию. Нехотя Дружек подошел к охотнику и бросил к его ногам тряпочку безжизненного тельца. Все кости были перемолоты.
Интересно было бы посмотреть на эту трагическую картину. Растерянное лицо охотника, довольный собой, облизывающийся пес, сидящий на земле и между ними лежит то, что всего каких-то десять минут назад было красавцем зверьком. Ничего особенного не произошло. Пес готов к новой погоне. Только уловить бы запах свежего следа. Мгновенно вспыхнет та же ярость, и он будет гнать, лаять, грызть, корни деревьев, а потом и саму жертву.
Но Арон Яковлевич в тайгу не пошел. С него и этого было более чем достаточно. Захотелось немедленно уехать домой. Почему-то вспомнился разговор с редакционной красавицей Ольгой Дьяковой.
Он поднял бывшего соболя, осмотрел его внимательно, и удивлению его не было предела. На шкурке ни одного прокуса. Работа профессионала! Это же надо так размозжить все кости и нигде не повредить шкурку... Он повернулся к кобелю и сказал:
- Ты профессиональный убийца, Дружок. И добавил: - Рядом.
Собака не понимала, что происходит. Ведь утро еще. А она без четырех соболей в дни сезона домой не возвращается. Почему нужно бросать охоту? Но послушно выполнила команду, и они пошагали рядом человек и собака.
- Что так рано? - увидев Зильбермана, удивился Курин.
- Да что-то со мной происходит непонятное, - уклончиво ответил Арон Яковлевич.
- Может, заболели?
- Не то чтобы, - замялся он. - Короче говоря, поеду-ка я лучше домой. Оказия скоро будет?
- Вам повезло. Машина разгружается. Теперь ей осталось взять образцы проб, и в путь.
- Поеду,- задумчиво сказал Зильберман. И более решительно: - Да, поеду!
Отпуск, считай пропал. Настроение подавленное настолько, что он даже отказался сесть с шофером в кабину, объяснив это тем, что хочет побыть на ветру. И сидел возле кабине под тентом, подпрыгивая на каждом ухабе, и все время думал о корнях жестокости, так уютно чувствующей себя в природе. Перед глазами стояли крошечные угольки собольих глаз, выдавленных из орбит ужасом и болью. И было жуткое состояние души. Не столько от вида этих глаз, не от треска черепа, сколько от мысли о том, как бывает не права природа. Если такое убийство признается обществом обыденным делом, то может ли само такое общество обеспечить справедливость отдельным своим членам?