Как бы бродила летом в тайге, зимой в тундре. Говорила бы с травами. С трилистником милым, с таволгой нежной, с пушистым тысячелистником. Собирала бы звёздочки тимьяна. Те, поведав о тревогах своих, обретали бы тишину, успокоенные, убаюканные. А она брела бы дальше, практикуя тихохождение.
Шла бы на птичью трель, подглядеть за пернатыми.
Завидев тювика, заимствовала бы его зрение, уютно устроившись в сознании его, и пронеслась бы в полёте с хищным до степей равнинных. Там повстречала бы табун. Попросив тювика снизиться и покружить над степью, спланировала бы телом тонким к табуну. И танцевала бы с лошадьми.
Танец с рыжими вспыхнул бы ярким сентябрем. С гнедыми - сотворил бы тепло терракотовое, разлившееся октябрём. С серыми окутал бы инеем, изморозью, похолодил бы всё, вызвал снег. И подарил бы земле покров согревающий.
А потом она танцевала бы с вороным. Вороной красавец бил бы копытами, топтал снег, и от жара его снег превращался бы в талые воды, в ручьи, и земля пробуждалась. Они бы кружились в танце всё быстрее, принося тёплые ветры, взывая к солнцу, и степи разлились-разошлись бы травой молодой, потом зеленью пышной. И настало бы лето.
Вороной бы устал, хоть и могуч. Она бы поклонилась вожаку, окинула взором прощальным табун да вернулась бы к тювику. Тювик отнёс бы её на крепких крыльях назад. Она улыбнётся ему, поблагодарит. И в который раз подивится течению жизни. Тому, с каким толком и тонко как устроено всё.