Упырь Пырьев люто ненавидел Люду. Ее рыжую, жесткую шерсть, голый синий хвост, очки-велосипед в пол-лица, за которыми прятались выпуклые глазки с тяжелыми мучнистыми веками. У, мерзость!
Люда, не слишком огорчаясь, платила ему тем же. Времена, когда людоедку беспокоило, что думают о ней окружающие, давно прошли и шипение упыря по большей части лишь забавляло Люду. Но подставлять левую щеку - не в людоедских правилах.
Истоки ненависти Пырьева были очевидны: безграничная, гложущая зависть выедала несчастного изнутри. Люда и Пырьев конкурировали за добычу.
В то время, как упырь действовал по-старинке, Люда изобрела невероятное количество методов легкого и безболезненного отъема крови.
В качестве людоедки-вегетарианки, Люда давно уже перешла на капусту брокколи, спаржу и артишоки. Но вот вместо вина генетическая ее природа, взбунтовавшись не на шутку, требовала именно и исключительно сладкой человеческой кровушки.
Правду сказать, выпивала Люда довольно умеренно, в отличие от злодея-упыря, который прокусив яремную вену жертвы страшными желтоватыми клыками, не мог остановиться, пока не высосет все до капли.
Вот уж, действительно, мерзость! Фиолетовые уши Пырьева с кисточками на концах, склизкий, раздвоенный язык и ярко-красные глаза, злобно сверкающие из-под заросшего волчьей шерстью узкого лба, казались ему самому верхом совершенства.
Но Люда-то знала, что думали о гнусном упыре молоденькие русалки, и иногда, при случае, злорадно цитировала их во всеуслышание, что отнюдь не способствовало усилению симпатии между Пырьевым и людоедкой.
Вот и сегодня, не сдержалась, и... Упырь так взбеленился, что вздыбилась шерсть на загривке, сморщился мясистый, как у тапира, нос и в помещении дискотеки явственно завоняло едким козлиным потом.
Если бы не Галинка, Люда сумела бы достойно сразиться с негодяем, но подружка слезно умолила людоедку поскорее покинуть дискотеку. Соблазнила ужином, который сначала мечтала разделить с Гриней, в последнюю минуту давшим отбой.
Люда позволила себя уговорить, втянула серповидные когти в мягкие подушечки пальцев и, бросив в сторону возбужденно рыкающего врага испепеляющий взгляд, направилась вслед за Галинкой к выходу.
Славная девушка, работая медсестрой в клинической лаборатории, часто угощала свою необычную подругу свежей кровью зараженных спидом людей. Эта кровь все равно подлежала уничтожению, а для таких существ, как Люда или тот же Пырьев, толика смертельного вируса лишь придавала особо пикантный нюанс букету напитка.
Людоедка любила Галинку не совсем, но почти бескорыстно: за ее мягкость и доброту, за граничащую с глупостью доверчивость, за... вобщем, за красивые глазки, чтоб не углубляться.
Дома у Галинки стол был тщательно накрыт к ужину на двоих. Гринька, неверный любовник девушки, снова пренебрег ею ради каких-то своих дел, а может быть, даже ради очередной соперницы.
При этой мысли на глаза бедняжки навернулись слезы, и Люда поспешила утешить ее рассказами о трагических любовных приключениях овечки Долли, бросившейся с крыши высотного сарая по причине безответной любви к барану Пэ. Пусть Галинка не воображает, что она - единственная дура в мире.
Поверив в свою заурядность, Галинка успокоилась и стала потчевать людоедку разогретым в микроволнушке ужином. Поглощая нежную спаржу и артишоки, обильно залитые оливковым маслом "Экстра Вирджин", Люда с наслаждением запивала еду изрядной порцией теплой, пьянящей крови, снисходительно поглядывая на хозяйку, довольствующуюся банальным Шабли.
К концу ужина людоедка вдруг почувствовала неизъяснимое томление, словно крупная бабочка захлопала мягкими крыльями где-то в низу живота - чувство, почти забытое Людой по причине ее глубочайшего застарелого презрения к мужскому роду вообще и к местным кавалерам в частности.
Галинка что-то весело щебетала, но Люда почти не слушала ее, поглощенная своими необычными ощущениями.
И вдруг, как в сказке, скрипнула дверь...
Точнее, жалобно хрустнула, выбитая чьим-то мощным ударом. Послышались тяжелые шаги, злобное рычание, и в дверном проеме возник во всей красе разъяренный упырь Пырьев. Щетина на его холке топорщилась, глаза метали красные искры, клыки злобно ощерены...
Галинка охнула и отчаянно побледнела.
А людоедка, мягко соскользнув со стула, отложила в сторону свои огромные очки и, призывно покачивая бедрами, соблазнительной походкой топ-модели на подиуме, двинулась навстречу нежданному гостю. Она охватила шею Пырьева лебединым взмахом рук, вызывающе прижалась к нему грудью и припала к губам упыря страстным поцелуем. Когда Люда, наконец, опустила руки и отступила на шаг, ошеломленный Пырьев остался стоять соляным столбом посреди комнаты.
Эта немая сцена продолжалась, по Станиславскому, невероятно долго. В конце-концов упырь опомнился, слабо махнул рукой и, неуклюже загребая ногами, поплелся восвояси.
Люда крутнулась на каблуках и пристально уставилась в глаза Галинке. Девушка прижимала обе руки к губам жестом третьей обезьяны. В ее взгляде читались восторг и некоторая виноватость.
Людоедка обреченно вздохнула: Что, дуреха, подсыпала в Гринькину порцию приворотного зелья, да и скормила мне ненароком?
Не дожидаясь ответа, задумчиво посмотрела за окно, в мир, куда уковылял сконфуженный упырь Пырьев, и произнесла неуверенно:
Христианство, что ли, принять? Чертовски приятно бывает подставить иногда левую!