На вершине холма Демиург остановился, похлопал себя по карманам, ища сигарету, и разочарованно вздохнул: кончились. Сглотнув горькую слюну, он прокашлялся, поправил рюкзак за плечами и решительно зашагал вниз.
Тропинка вилась среди пышного вереска и редких кустов цветущего дрока. Солнце взобралось уже высоко и начинало припекать; в вышине серым комочком висел жаворонок и вызванивал свои вечные трели. Птичка божия не знает ни заботы, ни труда..., - криво усмехнулся Демиург. Тебе бы такую беззаботную жизнь, дражайший. Когда шестеро желторотых запищат в гнезде, только успевай поворачиваться: каждому столько мошкары в клюв натолкать надо, сколько сам пискун весит. Вот и полетай взад-вперед... Небось, умаешься.Со стороны чужая жизнь всегда легкой кажется. Демиург еще раз вздохнул. Курить хотелось безбожно.Но - кто поймет? Коль ты всемогущий, скажут, то и раздобудь себе сигареты, так вот, запросто, из ничего. Как с хлебами тогда, помнишь?
А чего помнить? Ерунда это все. Выдумки. Легенды. Вся беда в том, что люди не в Бога хотят верить, а в ту давнюю, наивную сказку о нем, которую сами же когда-то, много веков назад, и придумали. Ну, хоть кто бы сообразил: если чудес сейчас не наблюдается, с чего бы они пару тысяч лет назад происходили? Нет на свете чудес. Не бывает. А есть - законы Природы. И нарушать их никому не позволено. Даже их Создателю. Ну, что бы люди сказали о судье, например, который, судя других, сам законы бы нарушал направо и налево? С законодателя-то как раз - самый строгий спрос. Основной закон природы - Первый термодинамики - гласит: Материя ( и энергия) не возникает из ничего и не исчезает. И нарушить этот закон я не могу, как бы ни хотелось.
В третий раз вздохнул Демиург, и продолжил свой путь.
Но вот уж вдали и церквушка показалась. Правда, зайти в нее - боязно: ну, как по шее накостыляют? Хотя, может, и обойдется. Эх, была бы хоть протестантская! С теми проще. А православные... Не терплю ортодоксов, - с раздражением думал Демиург - некрофилы. Вечно обожествляют умерших и крайне недоверчивы ко всему живому. А уж к Богу живому - и подавно.
Впрочем, он и не собирался нарушать инкогнито. Коль скоро слово изреченное есть ложь, вот я его и изреку.Студент, дескать, я. На каникулах. Фольклор собираю. Дайте прикурить, а то так есть-пить хочется, что и переночевать негде. Эта старая шутка всегда действует безотказно.
Так приободрившись, Демиург и до церкви добрел. Но храм божий пустым оказался. Впрочем, от церкви до поселка - рукой подать. Вот уж и корчма придорожная виднеется. А народу в ней - как пчелы, гудят. Поистине, свято место пусто не бывает.
Демиург шагнул и остановился в проеме двери. Все взгляды обратились к нему. А одна, черноглазка, так даже рот приоткрыла. Внешность у него, что и говорить, впечатляющая. На Баталова, говорят, похож. В молодости. Да и девушка, чего греха таить, хороша. И в теле. Они-то, современные, все больше плоть умерщвляют - чтоб голливудским стандартам соответствовать. А чего ее умерщвлять-то? Придет время - сама отомрет.Не оживить. С Лазарем-то история - тоже выдумки досужие, да и только. Не умирал Лазарь. С похмелья тяжелого заснул крепко. Но - дозвался я его тогда, растолкал, добудился. А разнесли: из мертвых, мол, поднял... С другой стороны,как знать, может, не я, так и вовсе бы, бедняга, окочурился. Так что - в любой легенде доля истины содержится. Ну, вот хоть бы, что от девственницы я родился. Девственница там, не девственница, а - чистой души человек матушка моя была. Голубица. Другая, чуть что,- женись, кричит, негодяй, женись, окаянный,не то зенки тебе повыдираю и других еще членов лишу, тогда-то тебе уж точно жены, как своих ушей,не видать. Ну, а матушка моя - влюбилась. Святое дело любовь. Богом ей возлюбленный казался. Обожала. Ну, а как ушел он от нее, загрустила сильно, но - на своем стоит: Богом он для меня был, богом и останется. Ну, а отец ее - тот по другой причине, но теми же словами выразился. Это когда Йосифа, плотника блаженного, уговаривал девицу с довеском взять. Вот тебе, говорит, кошелек полный, овец пяток,ослик во дворе. А кто отец ребенка - не твоего ума дело. Богом младенец данный, и все тут. А Йосиф что. Он тоже, -голубиная душа был. Пускай, думает. Девица красивая. Монетки, опять же, славно звенят, ишачок кричит умилительно... А младенцы-то что...Бог дал,Бог и возьмет, даст Бог.
Ан, нет. Крепышом я родился. Здоровьем, да и обликом,- весь в папочку. По образу и подобию, все путем. Усмехнулся Демиург, чубом тряхнул,вошел в корчму.
А черноглазка уж навстречу от прилавка спешит, с кружкой пива янтарного.
Да я ... Вот... - карманы пустые вывернул. Ничего, говорит, потом, авось, отработаешь.
И то сказать, - к работе мы привычные: шесть дней в неделю пахать - за дорогую душу,вот только седьмой уж день - это для отдохновения. И то - поглядеть, какую работу предложат. Вон, у девчонки глазенки-то играют. Ежели что, так и без выходных можно.
Выпил Демиург пару пива, каши гречневой со шкварками поел. Придвинулся к мужичку-соседу, курева спросить, а тот строптивый попался. Ты мне ни сват, ни брат, - говорит,- с чего я на тебя махорку свою расходовать должон?.Хотел было Демиург возразить,что,мол, все люди - братья, да раздумал. Ты меня, говорит, угости сегодня, а я тебя - завтра. У меня, сам видишь, с хозяйкой все сговорено. Ну, у мужика тоже глаз-алмаз.Хмыкнул так, одобрительно. А чего ж, говорит, в таком разе не угостить? А завтра, как деньжата у тебя заведутся, ты опять приходи. Мы еще Костю-инвалида прихватим, по трешке скинемся,чекушку раздавим. Втроем-то оно сподручнее. Бог троицу любит,- говорит.
Кивнул Демиург согласно. Конечно,троица. Если отец Бог, то и сын - Бог, а в здоровом теле - и дух святой.
Святость, правда, всяк по своему понимает. И с пеной у рта доказывает, что именно его-то мнение - самое верное, ему-де сам Бог свои мысли на ушко нашептал. Аж передернулся Демиург. Самозванцы эти, святоши чертовы, самое-то как раз богопротивное племя на земле! А старичок-сосед это его телодвижение уловил. Что, спрашивает,не пошла пятая-то кружка? А это потому, говорит, что - водочкой заполировать надо. Жаль, денег нет... Да вот мы с Костей-то, завтра, на троих...
Спохватился Демиург. Неужто - пятая?! Негоже. Оглянулся по сторонам: в корчме дым коромыслом, народ шебутной, уж и за грудки друг дружку хватать начали... Нет,негоже... Поднялся, соседу до завтрева кивнул, на воздух из корчмы вышел.
И впрямь, время-то как пронеслось! Солнце уже к закату клонится, облачком прикрылось, ветерок шелестит... Расправил Демиург плечи, вдохнул полной грудью, в степь стопы свои направил. Пройдусь, думает, протрезвею... а уж к ночи - к черноглазке на сеновал, как условились...
Идет Демиург, а кругом - вечер июньский, тихий. Высоко на дереве сидит скворец и высвистывает - так звонко, так чисто, будто говорит с небом, с простором, с землей.
А людям бескрылым, среди каменных их коробок затиснутым, такой разговор вести не под силу, - Демиург думает. Зато уж самомнения... Венец-де творения... Звучит гордо... Уж куда как гордо! Особенно, если кто исключительно матом изъясняется.
Мерзок человек порой. Хуже зверя лесного. И вера их от мерзости не спасает. Вон, террористы мусульманские, людей невинных почем зря убивают. Во имя Аллаха!,- вопят. Ух, как хочется иногда рукава засучить, да и устроить им такой Армагеддон, чтоб неповадно было моим именем зло творить. Так, опять же, нельзя. Не предусмотрен Армагеддон законами физическими. Сами люди его придумали. Сами друг дружку стращают. Сами себе и устраивают Армагеддон время от времени - в силу злобы своей и глупости.
Глупость и вообще-то малопривлекательна, но нет ничего хуже глупости в маске мудреца-пророка, - Демиург думает. Вот один такой, имам ихний, уж такое недавно вещал - уши вянут. Жен, дескать, неверных, Аллах повелел камнями до смерти забивать. Этак и мою матушку забили бы - вне брака ребенка зачала! Кто его, козла зеленого, от имени моего говорить уполномочил?! А женщин-то как ненавидит! Жена, небось, изменила ему по причине его мужской несостоятельности, вот он и злобствует. У кого с этим делом в порядке все, те к женщинам лишь уважение чувствуют. А импотент никчемный - такого и среди массовых убийц иной раз встретишь. Отвратительно.
Размышляя так, не заметил, как дорога к лесу вывела. На опушке - болотце. Оступился Демиург,кочка под ногой чавкнула, нога по колено в топь ушла. В нос метаном шибануло. Брючину от пиявок и прочей слизи болотной досадливо отряхивая, подумал: а ведь иногда вся эта биомасса, включая шесть миллиардов Homo sapiens представляется мне таким гиблым, вязким болотом, в котором любые протуберанцы без следа гаснут. Так тошно сделается - век бы не видал дела рук своих!
С другой стороны,- подумал, успокаиваясь,- не пристало мне на них гневаться. Мир-то этот я сам сотворил,и зло в нем - непременный атрибут, к сожалению. Коль уж добро есть, то и зла не избежать. А как же иначе? Все возникает со своим антиподом, чтоб закону сохранения не противоречить. Да и - кто бы добро оценил, если бы зла вовсе не было? Единство и борьба противоположностей, одним словом. Только люди-то этого не понимают, вот и ропщут.
Как Бог допускает такое? - говорят. А что - Бог? Бог, он как тот судья... да ведь объяснял уже, кажется! И все. Точка. Хватит об этом.
Темнеть уж стало, да и под ложечкой посасывает. Черноглазка заждалась, небось.
Прелестницу вспомнив,заулыбался, разгладилось лицо, не такой уж плохой жизнь показалась. И люди - не вечно страдают ведь? А как и страдают - все равно ведь любят жизнь. И клянут, а любят. Калеки несчастные, дряхлые старцы - и те умирать не хотят, из последних сил за жизнь цепляются. Не так-то,значит, и плохо я все устроил. Засвистал Демиург, руки в карманы сунул и бодрым шагом к поселку направился.
С утра Аннушка уж такая была добрая да ласковая. И блинов напекла, и молока кринку, с пенкой коричневой, на стол поставила.А как на покос шел, тормозок такой сготовила - еле в рюкзак втиснул. Да еще и четвертак в карман сунула. Это тебе, Кирюша, на мелкие расходы, - говорит.Да и он вчера, что и говорить, расстарался: и дров нарубил, и воды наносил из колодца, и... ну, сами, вобщем, понимаете.
За работой день незаметно прошел. Демиург сена душистого лужок целый скосил, в озере окунулся - и к корчме поспешил, ужинать. А там уж старичок вчерашний, да Костя-инвалид - все глаза проглядели, Демиурга дожидаючись. Аннушка, та, напротив, фасон держит: чуть кивнула лишь,как случайному знакомому. Вот щеки только маком зарделись. Ну, Демиург к мужчинам подсел. Не без сопротивления внутреннего, впрочем. Уж больно жалкое зрелище Костя-инвалид собою являл: волосенки редкие, едва темя прикрывают, зубы все сплошь гнилые, черные, а уж ноги и вовсе - тонкие, хилые, плетями висят. И коляска инвалидная - скрипучая, допотопная...
Но зубы свои страшные в улыбке, однако, щерит. Садись, говорит,браток, садись,родимый, щас мы того... сообразим. Ну, потеплело у Демиурга на сердце - не злой человек, видать. Даром,что несчастный. Другой, бывает, и здоров, как бык,и живет, как сыр в масле, катается, а все злобствует. Захотелось Косте помочь. Пока выпивали-закусывали,он так, осторожно, кое-что для себя выяснить решил. А что, говорит, Костя, давно ты обезножел-то? После болезни какой, или, скажем, с рождения? Да где, с рождения! - Костя взвился. Это меня ведьма, проклятущая, сглазила. Бабка Макариха, чтоб ей на том свете покоя не было. Я еще мальцом был, семилеткой. А Макариха злючая была, бездетная. С матушкой моей не ладили они. Так вот сцепились однажды, ну, слово за слово,уж и волосья друг дружке рвать принялись. Макариха от злобы трясется вся. У такой лахудры, кричит, сучонок растет - грибком белым, крепеньким! Где справедливость?! Мать враз обомлела вся. Волосья ее, нечесанные, бросила, за руку меня - и в хату. А сама плачет, заливается. Ой, горе мое,- причитает. Ой, сглазила тебя ведьма проклятая, ой, не видать тебе в жизни счастья, ой, не топтать белый свет твоим ноженькам! И - точно. Наутро я уж с постели подняться не смог. Так вот с тех пор и мыкаюсь.. Голову инвалид на грудь уронил, слезы утирает. А Демиург, напротив, разулыбался. Про себя думает: ну, мил человек, болезнь-то твоя мне знакомая. Впечатлительный ты больно. А матушка твоя - дура. Сама же, по глупости, сына искалечила.
Темный вы народ, друзья мои. Книг-газет мало читаете. А читали - знали бы:нервная система - она по своим внутренним законам работает. Хороший гипнотизер человеку монетку холодную к руке приложит, внушит, что - раскаленная, у бедняги - ожог второй степени. Эффект плацебо тоже взять: вместо лекарства настоящего дают больному таблетки похожие, из соды да сахара слеплены, - гладишь,и полегчало страдальцу.Верит потому что: лекарство боль снимет. Про то и в Библии сказано: верой-де - гору с места сдвинуть можно. Ну, да не все так доверчивы. А Косте уготована радость великая: с таким-то случаем не то что Бог, любой Кашпировский справится.
Слушай, Костя, - Демиург говорит, - я ведь, знаешь,не только что фольклор, я еще и медицину изучал у профессора московского. Все науки превзошел. Я,- говорит,- тебя - вмиг на ноги поставлю. Я уж многим помог, кто и пуще тебя недужным был. Смотри мне в глаза и слушай, что скажу: ты сейчас встанешь с коляски и пива кружку мне принесешь, холодного. И не спорь, что не в силах. Ноги у тебя - здоровые. Слышишь, Костя? Здоровые у тебя ноги! И тут произошло такое, отчего народ в корчме только ахнул: Костя,глаз с Демиурга не спуская, оперся руками на подлокотники и - медленно так сперва, неуверенно, начал подниматься на своих подгибающихся, непривычных к ходьбе ногах. Но Демиург только кивал и тихо так приговаривал: - Давай, давай, Костя. Ну, смелее, смелее... Пошел!
И ведь - пошел же! Покачиваясь, до прилавка дошаркал, взял у черноглазки, ошалевшей от изумления, кружку пива из рук, неверными шагами назад вернулся, кружку на стол бухнул, рассмеялся-расплакался.
Тут воцарившаяся было тишина в пивной взорвалась, как петарда. Зашумели люди, закричали, а и заголосил кто: чудо, чудо! - кричат. Бросились все к Косте, по плечам его хлопают,ноги ощупывают. Демиург эдак, бочком, бочком, к двери пробрался, да в двери, да бежать. Да что ж это я , думает. Ведь зарекался! Ведь знал же, что к добру это не приведет! Но не сказать, что искренне раскаивался, улыбка на губах блуждала: и знал, что зло неизбежно, а все же к добру большую склонность имел. Добрые дела Богу угодны. Хоть и чувствовал себя, как кот нашкодивший: нельзя людей к чудесам приучать. Не понимают ведь, что никакое это не чудо, а все те же законы природы вечные сработали. И что поразительно, - размышлял Демиург, перешагивая через лесные коряги, - такой вот пустяк, фокус этот - поражает их, до исступления доводит, а истинного чуда - мира окружающего, Вселенной необъятной - не видят! То есть, и видят, вроде, а , поди, не изумляются так, не восторгаются ежечасно. Не поражаются многообразием дерев и трав, и зверей, и птиц, и гадов ползучих, и рыб диковинных , и насекомых всяческих; не ахают, не замирают при виде заката солнечного, моря безбрежного, звездных миров, мириадами в небе рассыпанных. Не потрясает их число галактик далеких, туманных, со страшной скоростью в бескрайних космических просторах несущихся. Не подозревают даже о мире другом, невидимом, что наряду с этим, зримым, существует, где поля информации - Разума Вселенского- собраны, откуда и я, Демиург, силу свою черпаю, да и их души малые, в конечном итоге, состоят. И те, которые утверждают, что Бога знают Всевышнего, - они-то менее всего это Чудо Великое постигают. Тоже мне, Бога придумали - деда бородатого,тщеславного да придирчивого. И пугалом для других его поставили,чтоб самим его именем людей легковерных дурить да грабить. И того-то он (Бог) не велел,- говорят,- и это - запрещает, и за третье - накажет, и всех-де судить начнет, и в ад после смерти отправит тех, кто к а к н а д о не верует. А как надо - это уж им одним доподлинно известно, да каждая еще конфессия по своему толкует. И, не дожидаясь суда божьего, сами-то друг дружку и судят, и тиранят, и смертью карают... За грехи, - говорят. Сами, поди, безгрешные! В своем-то глазу и бревна не видно. А и невдомек, что грех на земле - один: насилие одного человека над другим.
Снова посмурнел Демиург, о Косте исцеленном забыл, улыбка с уст сошла, чело нахмурилось.Верно говорят - во многих знаниях много печали. И небо нахмурилось вслед за ним, тучами заволоклось. Дождь с неба хлынул, да и градом сыпануло. Демиург ворот рубахи поднял,и, руками от града прикрываясь, к Аннушкиной хате бегом пустился. Аннушка - милая, ласковая, - думает, - а доброе слово - и Богу приятно. А Аннушка уже за ворота встречать его вышла. До нитки промокла, бедная, а - ни с места. Завидела, навстречу бежит, на шею бросилась. Целует, гладит ему лицо ладонями, а у самой слезы с каплями дождя мешаются. Пришел, ненаглядный мой,- приговаривает,- я уж думала, не обнять мне тебя, не вернешься ты больше, не свидимся. Сердце чует, не от мира ты сего, не мне чета. Уйдешь ты от меня,оставишь, глупую. Демиург ее ласками да поцелуями успокаивает, а сказать ничего не смеет. Ведь и верно: не сегодня-завтра уйдет он от Аннушки: дорога зовет. Да и не Кириллом ему дальше шагать - Мариной. Вряд ли черноглазка к лесбийским утехам склонна. Лучше уж - сегодня распрощаемся.
Всю ночь миловались. Буря за окнами ревет, стонет; ливень хлещет, сверкают молнии и гром канонадой гремит. Ураган такой налетел - деревья вырывает с корнем, а какие стволы - посередке, как спички, ломает. С домишек, что поплоше, крыши ветром, как с молока пену, сдуло. А двое людей, две сути божественные, друг друга любовью согреть, от бури-непогоды укрыть, пытаются. И ведь - помогает. Любовь-то. От всего спасает. Единственная на земле сила чудесная. Пред этим чудом и Демиург голову склонил. Гений я,- думает. Вот ведь силищу какую задумал-воплотил - всякое зло превозмогает! Шепчет он Аннушке слова ласковые, а та ему их эхом возвращает..
Под утро утихла буря, задремали влюбленные. Утомились, умаялись...
Да на рассвете - грохот их разбудил чудовищный. Вскинулись со сна. Неужто снова гроза?- Анна спрашивает. А Кирилл: да нет, не похоже.Никак, в дверь кто ломится.
Встал,натянул брюки, распахнул дверь входную. Смотрит, а во дворе - семейство стоит. Мужичонка худой, бледный, глаза волчьи по сторонам рыскают. С ним баба расхристанная,живот торчком, беременная, видно. Сарафан мятый, замызганный,а на руках...
младенец -не младенец... размером-то, с семилетнего,а глаза, как у новорожденного, бессмысленные,рот беззубый раскрыт, слюна течет,голова, что арбуз, раздутая. Урод,никак, - Демиург догадался. Тут мужичонка заговорил. Голос сиплый,с похмелья, видно.А может, и с утра уже приложился, чтоб руки не тряслись.
Ты, че ли, чудотворец тута? Ну, дак, давай, цели! Исцели нам Петрушу нашего. И баба голосом притворным, елейным, занудила: исцели, родимый, исцели, батюшка! А от самой перегаром-то так и шибает! Поморщился Демиург невольно, шаг назад отступил, думает: как же, исцелишь такого! Пить надо меньше, горе-родители. Заливали- заливали зенки свои бесстыжие,пока ребеночку в мозг весь избыток выпитого не затек. Водянка мозга его болезнь называется. Неизлечим. Раньше думать-то надо было. Боюсь, и тот, что в утробе еще, не краше братца народится. Что делают-то люди, что делают! С телом со своим, с душой богоданной - своей и чад своих невинных!
А мужичок - обороты набирает. Ты чо пятишься, чо пятишься?! Брезгаешь, тля?! Мы тебе не по нраву? Не столь нарядны-образованы? Не умеем выражаться по-ученому? Петька наш тебе не приглянулся? А ты не гляди, что дебил! Силы в нем знаешь, сколько? Он, к примеру, как мочиться зачнет, так струя - до носа Маньке добивает! А жрать - хоть мыша дай дохлого, все сожрет! Что надо, парень, вот только с головой у него плохо. Так на то такие, как ты, есть! Цели, давай, падла, не кочевряжься! Цели, сука, а то я тебя так распишу - свои не узнают!
Глянул Демиург ему в глаза, от люти белые, брови нахмурил, головой медленно из стороны в сторону покачал: нет, мол, мужик, не помощник я тебе. Тут баба беременная в голос взвыла:
Петенька! Кровиночка наша! - визжит,- эта падла гребаная целить тебя не хочет! Убил, гад! Без ножа зарезал! А мужик-то вдруг из-под полы обрез - хвать, прицелился, и с пяти-то шагов, в упор почти, в Демиурга всю обойму и выпустил. Знай, говорит, сука, как над добрыми людьми изгаляться.
Аннушка криком нечеловеческим зашлась, бросилась на тело распростертое... нет, дело сделано. Неживой уже. Забилась птицей подстреленной, ногтями себе лицо царапает, боль души телесною болью унять хочет... Люди на шум да на выстрелы собираться стали - охают, .вздыхают, меж собой переговариваются...
А Демиурга тело эфирное унеслось, воспарив, в просторы дальние, живым недоступные. Нет здесь печалей, нет горестей. Но - невесел Демиург. Аннушку вспоминает,кручинится. Хоть и Всемогущий я, а не могу ее утешить, успокоить: не поймет, не услышит. Всяк человек своей судьбе земной предоставлен, всяк свою чашу до дна испить должен в юдоли земной. Много на земле злобы да глупости, ох, много. И уж это от людей самих зависит, чтобы зла меньше стало, на то людям свобода воли дана. Знаю вот, что - неизбежно зло в мире материальном, а все же - не терплю глупцов злобных. Простить-то я, конечно, всех прощаю. Даже и убийцу своего, непутевого, простить готов. Не впервой ведь. И не потому даже, что такой уж я Всемилостивый. Просто - это для людей смерть - наивысшей трагедией представляется, концом света. Но я-то знаю,что ничто не может душу человеческую умертвить. Душа - она вечно живет. Так я задумал, и быть по сему во веки вечные. Ведь душа человеческая, личность,другими словами, сознание - что она есть?
Совокупность знаний индивидуума о себе и о мире окружающем, вот что. Информационная сущность человека, строго говоря. А основной закон природы, если уж его правильно сформулировать, он вот как звучит: Закон сохранения материи, энергии и информации.
Так что - вечно душа существует. Не у всех, правда, людей она развита. У ребенка этого, несчастного, которого пьянки родительские напрочь мозга лишили - где душе поместиться?
Как тело человеческое разных размеров бывает, так и размеры души весьма варьируют. Мужичонка, убийца мой, крохотной такой душонкой владеет, с маковое зернышко: глупость да злоба выжигают душу - информации они -первейшие враги. Доброта же, напротив, повышает восприимчивость. Есть души человеческие - изрядных размеров достигают. Чем больше знаний человек за жизнь приобрел, тем больше и доля его бессмертная.
И вливается она, как срок придет, в общий субстрат космический, и существует далее в мире виртуальном, невидимом, составляя тот Высший Разум, который и является средоточием главным Бога истинного, вездесущего, душой мира общей, коей и я и все прочие - лишь частицы малые. И нет в этом мире ни злобы, ни глупости, ни боли, ни страданий, а лишь мудрость и знание, доброта и любовь. И места здесь всем хватает.
На этой мысли благостной остановился Демиург, вновь душевное равновесие обрел, улыбнулся чуть иронично: жаль только, каникулы мои так прервались неожиданно. Ну, да - ничего. На земле косарем подвизался, а по сути - сеятель я. Пора за настоящую работу приниматься: разумное, доброе, вечное сеять.