Хмурый и теперь уже безнадежный серый день. Низкие тучи плотно заволокли небо над городом и придавили все живое, оставив на обезлюдевшей земле лишь дома, провалами бесконечных окон всматривающихся в серую муть. Кажется, начался мелкий колючий дождь. Куртка, напитавшись влагой, быстро промокла, но мне уже было все равно. Подумаешь, несколько капель. Ну хорошо, пусть целое ведро. Волосы, с утра уложенные в аккуратную прическу, спустились по щекам темными слипшимися сосульками. Асфальт под ногами поменял цвет. Только что он был невыразительно тускл, а теперь превратился в блестящую невысохшим черным лаком дорогу в вечность. Сапоги, кажется, тоже промокли. Лужи наполнялись слишком быстро, и я не успевала их перешагивать. Как странно... Мой район, знакомый с детства. Изученные до последнего кирпичика старые дома, провожающие меня печальными взглядами... Никогда не думала, что лица умерших так быстро забываются, словно неумолимое время стирает их ластиком с постоянно подкрашиваемой картины мира, а заодно из памяти. И теперь мне останутся только фотографии, на которых улыбается счастливая детвора на фоне всегда раскрытой двери моего подъезда. О, вот здесь, в этом палисадничке, казавшимся нам с подружкой огромным непроходимым лесом, мы строили для дикарей зеленые шалаши. Это когда часто-часто в землю втыкаешь сухие прутики, а между ними пропускаешь стебель майской сныти. А на крышу укладываешь ее листья...
Кажется, я начала мерзнуть. Запихнув руки глубоко в отсыревшие карманы, я надела капюшон. Все. Теперь я не вижу ваших укоризненных взглядов. Наверное, меня можно назвать предателем. Ведь на совещании у префекта я не смогла отстоять свою родину, мой крошечный район малоэтажной застройки почти в центре города. Молодые и горячие парни, родившиеся за тысячи верст отсюда в солнечной чужой стране, не видят уютных двориков с липами и корявыми, пушащимися в июне, тополями. Им не интересна помойка, на которую когда-то вынесли старый детский велосипед. А осязают они своими раздувающимися ноздрями только запах реальных денег, дающих шанс их семьям переехать из умирающей страны на Мальдивы или Сейшелы. Да они готовы застроить небоскребами все земли, до которых дотянется загребущая рука. Лишь бы капало. Не важно, что у Сашки или Сережки уже не будет родины. А наши старенькие, доживающие век, бабушки и дедушки не смогут посидеть на скамеечках под живыми пока березками. Вместо палисадника крепко встанет бетонными столбами многоуровневая парковка, а окно новой квартиры упрется не в крышу старого заводика и синее небо, а в тонированное окно напротив. Мои соседи будут проклинать меня, а я - их.
Я молча шла под серым, непрекращающимся дождем, стараясь не смотреть на укоризненный взгляд печальных окон. Да, я предала. Да, не первый раз прогнулась под нахрапистую и безжалостную реальность. Струсила. Испугалась остаться без денег и работы. Простите и помолчите. Я знаю, что вы можете сказать. Пройдет время, и наступит момент, когда я стану старой. И молодой равнодушный юнец выплюнет мне в лицо фразу, что стариков слишком много, и гуманнее было бы нас усыпить. И если бы мы не занимали часть жилплощади, их жизнь была бы ярче, богаче и свободней.
Слезы, бегущие из моих глаз, смешались со слезами осени, капая с подбородка на воротник. Я поглубже натянула капюшон. Да, все мы смертны. Но есть забота, уважение, радость общения и преемственность поколений. Есть. Но не здесь. Не в нашей стране. Проклятая нищета. Выщербленные кирпичи, убогие разбитые дороги и беззубая улыбка идущего мне навстречу соседа. Хорошо хоть, у него есть зонтик. Советский, с обломанной спицей. Я кивнула ему головой и хотела проскочить мимо, но он остановился. Треснувшая кожа древних ботинок мокла в глубокой луже.
- Ну как, все-таки сносят? - Спросил он.
Я отвела глаза. Да, жители района собирали подписи, даже выходили на митинг, прося всего лишь отремонтировать наши дома. Но это экономически не целесообразно. Проще потратиться на небоскреб, упихнув в его чрево всех жителей и кучу ненавидящих мою родину переселенцев. А рядом построить еще и продать квартиры. Я вздохнула и пожала плечами. Наше мнение не интересует золотого тельца, распахнувшего крылья над огромным городом.
- Спасибо! - Теплые серые глаза заглянули в мою скорчившуюся душу.
Я шмыгнула сопливым носом.
- Не переживай! - Узловатые пальцы с синими жилками легли на мою замерзшую руку. - Мы, - он кивнул на наш дом, - прожили хорошую, светлую и яркую жизнь. И мы готовы. Тогда было время жить. Сейчас - уходить с миром.
Я вскинулась, но он сжал мою ладонь.
- Это закон существования Вселенной. Без смерти нет жизни. Ты позабудешь мое лицо. И лицо бабы Шуры. Но когда чьи-то модные ботинки наступят в лужу, ты сразу вспомнишь мои советские боты. - Сосед тихо рассмеялся. - Помни, милая, родина - она внутри. В твоем сердце. И пока ты жива, она всегда будет рядом. Где бы ты ни была.
Сухая рука соскользнула с моей.
- Ты совсем замерзла. Иди. - Он кивнул на подъезд. - Твой дом ждет тебя, чтобы поделиться своим теплом. Налей себе горячего молока и ложись под одеяло. Закрой глаза и слушай самые чудесные сказки, что он еще может тебе рассказать. Не грусти. Посмотри, - сосед приподнял покалеченный зонт, указывая им на окна, - он - счастлив!
- Спасибо! - Улыбнулась я синими губами. И пусть у нас с домом осталось совсем немного времени, но мы проживем его вместе, щедро одаривая друг друга теплом своих душ. И может быть, в будущем, мой еще не родившийся внук, найдя в комоде старый фотоальбом, заметит среди высоток две чудом выживших липы и, погладив их шершавую кору, шепнет: "привет... вы помните, тут жила моя бабушка..." А потом, повзрослев, он станет историком или художником. И ваши выщербленные кирпичные стены, изображенные на холсте, где-нибудь в далекой Южной Америке увидит русский эмигрант, продавший когда-то эти земли под застройку. Ему будет очень много лет. Он посмотрит в это перечеркнутое им прошлое и... расплачется. И потратит тот заработанный миллион на кусок грунтованной тряпки с помойкой, куском дома и липами. Лавочками с гнутыми ножками и вечной бабой Шурой, сердито окликающей бегающих сорванцов. Спасибо тебе, сосед! А ведь и правда: сказка не кончается. Мы все когда-нибудь уйдем, с последним вздохом покинув эту землю. Изменится облик городов и сел. Но останется вечное небо, солнечный свет и смеющиеся детские мордашки, сажающие у своего любимого дома свой первый цветок.