Аннотация: Дом одинокого цыгана так мал, что его легко можно погрузить на телегу и обойти с ним полмира. Вот только далеко не все смогут понять, каково это - жить по своим собственным правилам.
Однажды утром, проснувшись, жители города Эренбург увидели удивительную картину: на широкой Тенистой улице среди больших домов, утопающих в сочной весенней зелени, стоял домик. Он был такой маленький, что помещался прямо на тротуаре под старым тополем. Его легко можно было принять за газетный киоск, если бы не занавески на окнах, да колокольчик над дверью, надпись над которой гласила "Роман, звонить не менее трех раз".
Домик походил на игрушечный, и не только своими размерами: маленькие окошки были украшены ярко-голубыми ставнями, на окнах качались невесомые занавески, аккуратно прошитые по краю легким кружевом, а на подоконнике цвела пышным цветом герань, и до того она была хороша, что сразу становилось очевидно, с какой заботой берег ее хозяин дома.
Сам дом, казалось, звучал и звенел на все лады. С высоких тополей, мокрых после ночного дождя, срывались тяжелые капли и били по красной черепице: "Бом!", а ветер дергал за нитку колокольчик над дверью, и он издавал невесомое "Динь", гремели ставни, шелестели занавески - дом был словно музыкальная шкатулка, в которой каждый молоточек знает свою партию.
Первыми заинтересовались домом местные мальчишки. Словно воробьи, увидевшие брошенный добрым прохожим кусок булки, они нерешительно подбегали к дому, а затем с криками разлетались в разные стороны. И страшно и интересно было мальчишкам. Все ближе и ближе подбираясь к дому, пытались заглянуть в окна и даже отковырять кусок растрескавшейся краски. Наконец, когда любопытство одержало верх над страхом, они подкрались к дому и, отталкивая друг друга, заглянули в окно.
На кровати спал человек. Определенно, кровать была для него слишком мала: он поджал ноги почти до самого подбородка, да и сам дом будто был подобран не по размеру. Человек как-то по-детски подложил руки под щеку и, отвернувшись к стене, мирно спал; его кудри были так черны, что казалось кто-то разлил черную краску по белоснежной подушке.
- Великан, - шептались осмелевшие мальчишки, - смотри какой огромный.
- Да, на такую ножищу и башмаков не сыскать, - сказал один, с удивлением разглядывая торчащую из-под одеяла ногу незнакомца.
- А спорим, что когда он встанет, то упрется головой в крышу дома, - подмигнул своим приятелям другой.
Мальчишки шумно спорили, отталкивали друг друга, пытаясь заглянуть в узкое окошко и получше разглядеть великана, как друг над их головами раскатисто пронеслось:
- Р-р-разойтись!
Мальчишки кинулись врассыпную - уж они прекрасно знали кому принадлежит этот голос.
***
Голос принадлежал Начальнику полиции, старому толстому господину Мортону: его густой раскатистый бас был хорошо знаком горожанам, заслышав его издалека, каждый старался поскорее скрыться в ближайшем переулке и не попадаться лишний раз на глаза главе правопорядка.
Прознав о новом соседе, Мортон решил, что должен сам нанести визит гостю. Новость застала его ранним утром, когда он находился в прескверном расположении духа, а, к слову, каждое утро его настроение было скверным от того, что ему предстояло решать проблемы горожан, важные и не очень.
Кроме того, старика мучили страшные головные боли, такой силы, что каждая мысль доставляла ему страшные муки. До сих пор ни один доктор не смог помочь ему: его лечили порошками, настоями редких северных трав, прикладывали жаб и лягушек, читали заклинания на непонятном языке - все средства были бессильны, а все доктора в итоге были объявлены шарлатанами и высланы из города.
И каждое утро, преодолевая сильную боль, Начальник полиции садился за свой дубовый стол и принимал посетителей, мечтая лишь о том, чтобы скорее закончился людской поток, и можно было запереться в своей спальне, опустить тяжелые шторы да забыться сном до самого позднего ужина. Оттого и дела свои он решал быстро, ставя на бумагах о крупных делах "Отказано", а мелкие дела оказывались столь незначительны, что, едва сдерживая зевоту, он отправляя их канцелярию.
Преступлений в городе было немного, иногда лишь случались мелкие кражи, а иногда невнимательный возница, зазевавшись, задевал своей повозкой случайного прохожего. Но сегодняшнее происшествие заставило Начальника полиции подняться со своего кресла и самому отправиться к незваному гостю. Разогнав мальчишек, он подошел к двери и трижды позвонил в звоночек. Никто не ответил ему. Он позвонил сильнее. Потом еще раз.
Мортон заглянул в окно: незнакомец не просыпался, похоже, он слышал громкого звонка. Это сильно разозлило толстяка, он достал из нагрудного кармана платок и вытер выступивший пот с красного от злобы лица: невиданное дело - не подчиняться ему, и он со всей силы ударил в дверь ногой, да так, что от резкой боли сам подскочил на месте.
Меж тем дверь открылась и на порог, сильно согнувшись, вышел тот самый незнакомец: он по-детски кулаком тер сонные глаза, щурился от солнца, а когда наконец заметил гостя, широко улыбнулся. Вдруг, словно гром прокатился по Тенистой улице:
- Немедленно выйдите из дома!
От неожиданности незнакомец сделал большой шаг вперед и вырос перед Мортоном: он был выше его на две, нет на две с половиной головы, и старый полицейский даже пожалел, что выгнал его из дома - теперь он вынужден был смотреть на незнакомца снизу вверх, как провинившийся ребенок смотрит на родителя.
- Отвечайте, кто вы. И как вы здесь оказались.
- Прошу вас, не кричите, моя поездка ночью была не из легких, я бы с радостью проспал бы до самого вечера.
Мортон не привык к такому неуважению. Он как-то неловко ойкнул и будто бы сделался еще меньше.
- Но, простите, пожалуй, невежливо с моей стороны было не представиться. Меня зовут Роман. Я как бы... путешествую. Знаете, как черепаха, везде вожу свой дом с собой, - тут он беззаботно рассмеялся и показал рукой на небольшую телегу под деревом.
Однако лицо полицейского оставалось каменным.
- Меня зовут Мортон, я являюсь главным полицейским этого города. И каждый путешествующий или просто проезжающий через город по тем или иным делам должен представиться мне и получиться согласие в письменном виде...
- На котором вы не глядя поставите "Отказать", - перебил его Роман и как то очень по-детски рассмеялся.
- Но... откуда вы... - Мортон снова покраснел, казалось еще немного и на его раскаленной голове можно будет пожарить яичницу. Он снова вытер с лица выступившую испарину.
Не желая более продолжать разговор, он наспех сложил платок в карман, и сказал:
- Ожидаю вас сегодня до полудня, извольте изложить письменно цель вашего визита и попросить постоя в моем городе. Я здесь закон!
С Этими словами он резко развернулся, по-военному щелкнул каблуками и, не попрощавшись, ушел. А Роман лишь смотрел ему вслед: на его смуглом лице заиграла улыбка, даже скорее ухмылка, и о чем в тот момент подумал незнакомец, было известно лишь ему одному.
Он долго смотрел вслед незваному гостю, а затем присел на ступеньку своего домика и достал губную гармошку. Тщательно протерев ее о край своей рубахи, он повертел ее в руках, а потом приложил к губам и волшебная музыка разлилась вокруг, и до того она была необыкновенной, что соловей, сидящий на ветке и все утро репетировавший свою звонкую песню, вдруг замолк, и тяжелые капли, разбивающиеся с шумом о крышу дома, вдруг повисли в воздухе, а ветер, наивно играющий с колокольчиком, на мгновение замер, а потом подхватил мелодию, закружил ее в невероятном танце и понес по улицам города. И в каждом переулке, и на каждой улочке было слышно эхо этой мелодии, и пелось в ней о сказочных заснеженных вершинах, и о туманных равнинах, о неизведанных морях, о дальних городах, о людях, живущих в них.
И необыкновенное вдруг произошло в городе: все, кто услышал музыку, каждый случайный прохожий вдруг замер и, закрыв глаза, ловил каждую ноту этой мелодии, слушал о чем поется в этой песне без слов.
Скоро музыка стихла, и ветер покружил еще немного над городом и, наконец, улетел прочь, предоставив городу возможность погреться в первых лучах ласкового утреннего солнца.
А люди все прислушивались, в надежде снова услышать эту мелодию, но город уже наполняли привычные звуки: цокот копыт по мостовой, скрип колес телеги, плеск воды.
"Откуда эта музыка?"
"Откуда в нашем городе музыка?"
***
Утром весь город только и говорил, что о незнакомце. Многие особо любопытные жители успели несколько раз пройти мимо его дома, изо всех сил напрягая зрение, чтобы разглядеть дом и его хозяина. Никто так и не решился подойти поближе и уж тем более познакомиться с цыганом.
Да-да, многие утверждали, что он цыган. Определенно, незнакомец был не из этих краев: жители близлежащих городов сплошь белокурые и низкорослые, да и ни один уважающий себя горожанин не согласится жить в таком доме, хоть и прекрасном внешне, но размером с собачью будку. Конечно, многие слышали о цыганах, многие горожане даже когда-то могли видеть их: в былые времена цыгане часто проезжали в города, заглядывали на местные ярмарки, торгуя своими нехитрыми товарами; они привозили с собой дрессированных зверей, ручных обезьянок, которые ловко воровали у зевак из карманов монеты, не менее ловко это получалось и у их детей, вечно босых и одетых в невероятно яркие одежды.
Незнакомец своими чертами и копной черных кудрявых волос выдавал свое родство с этим народом, хотя наверняка это не мог подтвердить ни один житель города: цыган в этих краях не видели давным-давно, да и что это за цыган, скитающийся один без своего табора, лишь в компании с губной гармошкой и пышной геранью.
Так это и осталось для всех тайной: сам Роман ни разу не упомянул о своем происхождении, а никто из жителей так и не осмелился у него о том спросить до самого его исчезновения.
Чем ярче разгорался день, тем ярче разгорались страсти возле маленького домика на Тенистой улице. После полудня на дороге появились две фигуры, в которых легко можно было узнать Главу городского совета и уже хорошо знакомую фигуру старика Мортона: главный полицейский вышагивал медленно, было видно, что каждый шаг давался ему с трудом, и столь дальние прогулки доставляли старому толстяку настоящие муки. Глава совета, маленький высохший старичок, напротив, был бодр и ему не терпелось увидеть цыгана, о котором столько разговоров в городе, и оттого он постоянно обгонял Мортон.а.
Появление столь важных особ на Тенистой улице привлекло внимание горожан и за пару минут вокруг домика собралось с десяток зевак - все ждали появления цыгана, всем не терпелось рассмотреть его поближе.
Мортон хотел было позвонить в колокольчик, но, вспомнив вчерашние события, решил сразу постучать в дверь. Не успел он третий раз ударить кулаком по старому растрескавшемуся полотну, как дверь распахнулась, и на пороге появился цыган.
- Здравствуйте, - улыбнулся он, глядя на Начальника полиции, - ой!
Он вдруг увидел, сколько людей окружает его дом.
- Простите, я, наверно, сильно храпел, - смутился он, - знаю, иногда мой храп слишком громкий и беспокоит соседей.
В толпе захихикали, слишком простодушным казался цыган. Десятки глаз разглядывали незнакомца, словно редкую диковинку: уж слишком он был непохож на местных жителей.
Мортон, будто не заметив его слов, продолжал:
- Вам было приказано явиться этим утром в мой кабинет, чтобы получить разрешение на остановку в нашем городе. Однако, уже полдень, а значит, вы изволили ослушаться главу города.
- Простите меня, в вашей приемной такие длинные очереди, и люди по нескольку часов ждут своей очереди, чтобы, ей-богу, получить маленькую закорючку на листке с просьбой. И, как на зло, сегодня утром у меня были чрезвычайно важные дела, и я не мог терять ни минуты на ваши глупости.
- Глупости? - голова Мортона снова превратилась в раскаленную до красна сковороду, - да как вы смеете?
Толпа несмело хихикала: ай да цыган!
Мортон хотел было что-то добавить, как вдруг замер с открытым ртом: в руке у цыгана он увидел губную гармошку.
- Музыка... - прошептал он, словно забыв сделать глубокий вдох, - так это вы...
- Да, это моя гармошка, - ответил цыган, - она вполне хороша. Еще в том месяце она немного путала ноты, но старый мастер смог починить ее, и все звуки вновь встали на свои места. Хотите, я вам сыграю....
- Нет, - резко ответил Мортон, - не смейте!
Цыган едва успел поднести гармошку к губам, он с удивлением посмотрел на толстяка, затем на жителей.
Пустая тишина повисла над домиком, даже ветер перестал играть с колокольчиком над дверью, забрался под крышу домика и замер.
- Это просто музыка, - наконец произнес цыган, - она безобидна. Не бойтесь.
- В нашем городе запрещена музыка, - сухо ответил Глава городского совета.
- Кто придумал эту глупую забаву - все запрещать? - Роман посмотрел на него сверху вниз, - Нельзя жить в маленьких домиках, нельзя слушать музыку, петь песни. Разве музыка способна кому-то навредить?
- Несомненно! - старик поправил съехавшие на кончик носа очки, - музыка и всяческие песнопения отвлекаю горожан от работы. В былые времена соберутся и поют, поют. Полчаса поют, час. А корова сама не доится, и трава сама не косится, вот и запретили.
- А как же праздники? По праздникам то можно? Или, может быть, у вас и праздники запрещены?
- Ну как же? Праздники, стало быть, присутствуют, - Глава совета закивал головой, - вот годовщина победы при Эльбе, например, или день назначения Бургомистра нашего. И еще. Другие.
- И что же вы делаете на праздниках? - цыган не верил своим ушам.
- Бургомистр выступает сначала, потом мы, - он провел рукой в сторону Мортона, с которого постепенно спала краска, и он стал снова белым, - а потом все радуются и расходятся по своим делам.
- Весело, - присвистнул цыган.
Главный полицейский вытянул руку:
- Извольте. Обязаны изъять гармошку.
- Нет-нет. Это невозможно.
- Не положено, - Мортон потряс в воздухе пухлым кулачком, - отдавайте.
- Ни за что! - цыган прижал к груди гармошку, - прошу, я уберу ее.
Мортон снова покраснел, но в конце концов согласился:
- Хорошо. И извольте явиться завтра до полудня ко мне, вы все еще находитесь в нашем городе без разрешения.
- Да-да, я помню, - растерянно кивнул Роман.
Мортон резко развернулся и, не попрощавшись пошел вниз по улице, Глава совета что-то пробормотал, махнул рукой и засеменил за полицейским.
***
В этот же день один за другим к домику Романа стали потягиваться горожане: хозяйки несли сладкие пироги с черникой, яблоками, вишней, свежий ароматный лимонад, баночки джема и меда; молочник, старый Август, привез две бутылки молока, а пекарь ароматную хрустящую булку. Мастера принесли инструменты и подлатали домик: поставили на место покосившиеся ставни, починили скрипевшую половицу на пороге.
Вскоре подарков от жителей стало так много, что они уже не помещались в маленьком домике. Тогда Роман угостил всех собравшихся жителей, по праву можно было сказать, что перед домиком цыгана развернулся настоящий пир.
Наконец кто-то несмело попросил:
- Сыграй нам.
Затем кто-то добавил:
- Мы давно не слышали такой красивой мелодии. Мы давно не слышали Музыки.
Ничего не говоря, Роман достал свою губную гармошку и начал наигрывать удивительную мелодию: в ней рассказывалось о скитаниях цыгана, о городах и странах, которые ему довелось увидеть. И так прекрасна была эта мелодия, что не требовалось слов, чтобы понять, о чем она.
Горожане сидели словно околдованные, никто не смел произнести ни слова, все лишь ловили каждый звук волшебной мелодии. А когда цыган замолчал, наступила такая тишина, что можно было услышать, как говорят друг с другом листья на старом тополе.
Когда догорал вечер, а с неба за происходящим уже робко подглядывала луна, ветер ворвался в город, он несся по узким улочкам и, словно опоздавший гость, ворвался на Тенистую улицу. Жители кутались в теплые вещи, прячась от ветра, потихоньку прощались с соседями, крепко и долго жали руку цыгану, и один за другим расходились по домам. Наконец, цыган остался один, он еще долго слушал как ветер играет с дверным колокольчиком и хлопает легкими ставнями, смотрел, как в городе один за другим зажигаются фонари, и на их фоне становятся все менее заметными звезды на небе.
Вскоре ветер оставил свои забавы и улетел дальше, куда-то вверх по улице, гремя по пути то незапертой дверной калиткой, то флигелем, то еще чем-то, но уже где-то далеко. Вслед за ветром ушел и цыган: согнувшись, он зашел в свой дом и забрался в свою крохотную постель.
***
Старый Мортон проснулся в самом прекрасном расположении духа, яркий луч солнца нагло заглядывал сквозь тонкие занавески, и, подкравшись по белоснежной подушке, щекотал ноздри толстого господина. Он чихнул, присел на постели и в то же мгновенье вместе с остатками сна слетело и прекрасное настроение: он вспомнил о цыгане.
- Ну сегодня ты у меня попляшешь, - пробормотал полицейский, - все вы попляшете.
Он был уверен, что наглый незнакомец непременно явится сегодня к нему.
- Нет, приползет, - и он разразился противным смехом и пригрозил кому-то невидимому пухлым кулачком.
Однако, прошло утро, наступил полдень, и вот уже хозяйка звонила в колокольчик, приглашая к обеду, а цыгана все не было. Не появился он и позже. Старый Мортон то и дело выходил из своей приемной, ожидая увидеть Романа среди посетителей:
- " Уж, он у меня помучается, - думал Начальник полиции, предвкушая встречу с цыганом, - буду держать его до последнего посетителя, он мне ответит за все унижения".
Но цыган так и не появился.
Мортон помчался на Тенистую улицу, и остановился только на том месте, где еще вчера стоял домик цыгана.
***
Начальник полиции не верил своим глазам: домик исчез, не было и тележки, на которой Роман перевозил свой дом, не было и самого цыгана, лишь помятая трава напоминала о нем.
- Испугался, - пробормотал Мортон и довольно потер руки, - то-то, ух!
Полицейский погрозил кулаком в воздухе кому-то невидимому и уже собрался уходить, как вдруг...
- Рад вас видеть в хорошем настроении, мой друг, - раздалось откуда-то сверху.
Мортон задрал голову вверх, да так высоко, что с его головы слетела шляпа, а подоспевший ветер закружил ее по мостовой, унося вниз по Тенистой улице.
Он не поверил своим глазам: на нижней ветке старого тополя, словно какой-то скворечник, прятался в листве тот самый домик, а рядом с ним, свесив ноги, сидел цыган и радостно махал рукой.
- Как... как вы? - начальник полиции растерял все остатки слов.
- Немедленно спускайтесь, - Мортон, наконец, взял себя в руки.
- Не могу, - развел руками цыган.
- Спускайтесь. Я позову пожарных, они помогут вам слезть.
- Нет, нет, благодарю, не стоит беспокоиться, я прекрасно себя здесь чувствую. На земле, знаете ли, было слишком много хлопот.
- Хлопот? - удивился Мортон.
- Да, - улыбнулся Роман, - именно. Вчера вечером, уже на закате, я слушал пение соловья и вдруг подумал: а ведь птицы совершенно свободно перелетают с места на место, вьют гнезда на деревьях, и никто не говорит им, где вить гнезда, никто не считает, сколько дней они провели в городе, и они ни у кого не спрашивают разрешения. И они вольны петь с утра до вечера. Так что я посижу тут.
- Немедленно... - начал Мортон, но цыган его перебил.
- Вон там, - он указал рукой на дальнюю ветку, - гнездо. Эти птицы прилетели в город в тот же день, что и я. Кажется, они уже закончили вить гнездо. Не желаете ли прийти и выселить их? А может перевяжете им клювы, чтобы не мешали своими песнями работать с утра до вечера?
Пока Роман говорил, под деревом начинала собираться толпа. Горожане смотрели вверх, щурясь от яркого солнца, туда, где на толстой ветке сидел, свесив ноги, цыган.
- Проходите, - Мортон пытался отогнать любопытных горожан, - ничего интересного, проходите.
Но жители совершенно не обращали внимания на него, все слушали, что говорил цыган и удивлялись его находчивости.
- Немедленно слезайте! - голова толстого полицейского снова раскалилась, он сжал руки в кулачки и грозно сопел.
Конечно, он не знал, что делать с этим своенравным цыганом, ну не снимать же его с дерева, как глупого котенка, который забрался туда, убегая от собак, и теперь не знает как слезть. Да и цыган не котенок, размерами своими он больше походил на медведя.
- Я... я вернусь, - грозно сказал он и зашагал в сторону участка.
Когда Мортон скрылся в переулке, Роман ловко слез с дерева, его тут де окружили жители: одни похлопывали по плечу, другие жали руки.
- Давно его так никто...
- Да-да, поделом ему.
- Старый мерин. Пусть знает свое место.
- Молодец, Роман.
Цыган пригласил всех присесть в тени дерева.
- А я сегодня грузил дрова и запел, - смущенно сказал один и оглянулся на жителей, - вспомнил песню, что в детстве мне пела бабушка, и запел. Тихонько, чтобы никто не слышал.
- И я тоже, - донеслось из толпы.
- Я чувствовал себя преступником, когда напевал мелодию, - сказал молочник - бойкий паренек с белой кудрявой головой, - еду и пою, а сам смотрю, не слышит ли кто. Особенно эти... - он кивнул в сторону Городской Ратуши.
- Я вчера пела своей дочери колыбельную, - сказала, покраснев, молодая девушка с толстой косой, - дочь улыбалась. И я вместе с ней.
Один за другим жители признавались цыгану в своих преступлениях. Кто-то пел перед сном, кто-то во время работы, пел детям или самому себе, громко или совсем тихо, так, чтобы больше никто не слышал. Кто-то вспоминал чудесные песни из своего детства, а те, кто не помнил их, просто напевали мелодию.
Цыган не ответил. Он достал губную гармошку и заиграл.
***
Ночь для Мортона выдалась беспокойной, он не раз просыпался будто после страшного сна, но самого сна вспомнить не мог, оставалось лишь неприятное ощущение чего-то тревожного. После полуночи он уже не мог спать, он лежал в своей огромной постели и смотрел вверх, туда где на потолке, подняв свои горны, устремились друг к другу два ангела.
Невозможно гудела голова, в конце концов, старик встал, накинул длинный халат и распахнул створки окон, позволив ночному ветру ворваться в душную спальню. Город спал, лишь вдали был слышен лай собак, да слышно как по крыше кралась кошка. Мортон вдруг с такой силой ощутил усталость, да и головная боль снова дала о себе знать. Он беспокойно заходил по комнате.
- К счастью, Бургомистр уехал из города и не видит этого безобразия, - пробормотал он и вдруг замер посреди комнаты.
- А что, если Бургомистр узнает, что я - начальник полиции - не справился с этим цыганом?
Голова страшно болела, и Мортон знал, что нет во всем мире средства от этой боли. Ближе к рассвету он, наконец, уснул. Он спал, когда первые лучи солнца уже начали будить городских пекарей, молочников, пастухов; он спал, когда город уже отряхивал с себя остатки сна, открывая ставни и двери в домах; он спал спокойным сном без сновидений, когда ветер промчался по городу и унесся вдаль, чтобы принести с собой ароматы пробудившихся полевых цветов, запах свежескошено травы и манящий аромат свежего хлеба. Мортон по-детски подложил под щеку пухлый кулачек, его сон был легок и безмятежен. Так спит человек, который ждет от грядущего дня только хороших событий, но начальника полиции ждал третий удар.
Разбуженный скрипом ставен, он взглянул на часы: без четверти девять, он, определенно, проспал. Наспех умывшись, он отдал приказ подавать завтрак и собрался уже спускаться, но, привлеченный шумом с улицы, поспешил выглянуть в окно.
Увиденное так поразило его, что он не нашел в себе сил стоять и тут же опустился на пол. Прижавшись к стене, он повторял одно:
- Не может быть. Это невозможно.
Посреди большой площади стоял белый домик с голубыми ставнями, тот самый, что принес главе города столько головной боли в последние дни.
- Этого просто не может быть! - Мортон потер глаза. Но домик не исчез.
На подоконнике все так же пышным цветом цвела герань, а колокольчик над дверью то и дело звенел "Динь", стоило лишь слегка ветру задеть его.
Не было никаких сомнений, что это тот самый домик, в котором живет тот самый цыган.
На площади уже начали собираться жители: новость разносилась по городу с невероятной скоростью, и вот уже со всех его концов, бросив свои дела, бежали любопытные горожане.
***
- Как ты посмел прийти сюда? - закричал со своего балкона начальник полиции. Его крик подхватило эхо и слова громом прокатились по площади.
- Я пришел потому, что вы меня звали, - простодушно ответил цыган. И так удобно, право, вы устроили: здесь вы, а там, - он показал рукой на левую сторону площади, - полицейский участок, а с другой стороны - городской совет.
- Зачем ты притащил сюда эту, - Мортон подбирал слово, - будку.
Но цыган не обратил на это внимания и так же спокойно ответил:
- Я всегда ношу свой дом с собой. Ведь это так просто и, в то же время, важно - иметь свой дом. И мне жаль, что появление моего маленького домика доставило вам столько хлопот.
- Прошу вас пройти в мою приемную, - сквозь зубы процедил Мортон, - мы обсудим наши дела.
- Отчего же не решить наши дела здесь? Ведь это было бы так удобно. Здесь вы, господин полицейский, и глава городского совета и даже, ох, не может быть, да здесь даже целая пожарная бригада собралась. А самое главное, - он обвел рукой площадь, - здесь жители вашего города.
Начальник полиции руками обхватил свою больную голову и, не в силах более терпеть боль, домик, и весь белый свет закричал что было сил:
- Арестовать его! Немедленно!
В ту же минуту к маленькому домику бросилась дюжина полицейских, они без труда схватили цыгана.
- Бросить в самую темную камеру, в подвал! - продолжал кричать начальник полиции, - всем разойтись! Вон!
Резкая боль заставила его опустился на холодный пол балкона. По его щекам текли слезы: беззвучно, так плачут настоящие полицейские, и горько, так плачут дети.
Некоторое время на площади царило молчание, но вдруг тишину нарушил слабый голос, он был едва различим из-за шума ветра, но тут к этому голосу присоединился другой голос, а потом еще, и еще. Это была песня. И вот уже все жители, собравшиеся на площади подхватили эту песню.
Начальник полиции замер, пораженный услышанным и хотел позвать своих полицейский, но у него сил, и ему оставалось лишь слушать голоса жителей.
Отчего-то песня показалась ему знакомой, она словно была частью какого-то теплого воспоминания, Мортон вдруг осознал, что знает слова этой песни. Он вслушивался в каждый звук - да-да, он знал эту песню, и она была самым теплым его воспоминанием о детстве.
Головная боль вдруг отступила, он почувствовал себя свободным от боли, он закрыл глаза и чувствовал, как тепло разливается по его телу.
Когда боль ушла, он велел позвать цыгана.
- В чем твой секрет?
- Секрет? - он смотрел на Начальника полиции, - а был ли секрет? Мы часто сами себе загадываем загадки и всю оставшуюся жизнь бьемся над простым решением. Только вы знаете, в чем ваш секрет, а я всего лишь путник - сегодня здесь, а завтра где-то далеко.
Цыган взглянул через плечо Мортона: там, за окном собирались грозовые тучи.
- Вам повезло найти ответ, я свою загадку до сих пор так и не смог разгадать.
***
На следующее утро домик исчез: его не было ни возле Ратуши, ни на Тенистой улице. Горожане долго звали цыгана, заглядывали в дворы и переулки в поисках одного крошечного домика с голубыми ставнями и яркой геранью на подоконнике. Но нигде не находили и следов, будто и не было никогда его.
Они прислушивались, надеясь услышать его удивительную песню или звон дверного колокольчика, побеспокоенного ветром, но ничего подобно они не слышали. Цыган исчез, также внезапно как появился.
Говорили, будто видели человека - он тащил за собой телегу, на ней стоял маленький белый домик, который так легко спутать с газетным киоском, если бы не занавески на окнах и надпись над дверью. Одни говорили, что он пошел на восток, в сторону гор, другие утверждали, что шел он именно на юг, в сторону южного моря. Но никто не мог точно утверждать, что это был он - сколько таких путников на белом свете, что носят свой дом с собой.
Теплый ветер на несколько дней стих в городе, будто пустившись вдогонку за необыкновенным путником, а через несколько дней он ворвался в город, и в его шуме была едва различима мелодия, та самая, в которой без слов рассказывается о дальних морях, о неведомых странах, о невероятных вершинах. И каждый житель города улыбнулся: конечно, это был он - Человек, который всегда возил свой дом с собой.