Аннотация: Этот рассказ мой дед написал в далеком 1973 году.
ЛЕВ ЧЕРНЕНЬКОВ
ВЕЖЛИВЫЕ ВОРОБУШКИ
Летом мы с моей Матвеевной живем на даче. Есть там у нас небольшой огородик, где кроме огурчиков и помидорок растут: одна вишенка, две черноплодные рябинки, садовая земляника. Ею особенно любит лакомиться наша внучка Юлинька. Земляничка у нас и в самом деле хороша. Такой, наверное, во всем районе не найдешь. Красивая, душистая, сладкая и настолько крупная, что иную ягодку и в стакан не уложишь.
И все бы хорошо, да повадились в огород всякие козявки, мушки, букашки. Нет, это совсем не те безобидные мухи-цокотухи, про которых говорится в сказках. Это злые и коварные разбойники вроде Бармалея или еще похуже. Эти алчные обжоры объедают листочки и цветочки растений, опутывают их липкой паутиной, прогрызают корни, портят и заражают болезнями плоды. Была у нас когда-то хорошая смородина, так пришлось вырубить и сжечь, потому что ее совсем испоганили вредители.
Как быть, что делать? Думал я, думал, да и решил обзавестись собственными крылатыми сторожами. Сколотил скворечник, приладил его на высоком шесте. На дворе стояла весна, сияло солнышко -- и мне было весело наблюдать, как у моего птичьего домика хлопочут возвратившиеся с южного курорта скворцы.
А вскоре стало еще веселей -- в домике на шесте появились птенцы. Тут уж не вытерпела и моя хозяйка. Тоже стала присматриваться к беспокойной птичьей жизни.
Оказывается, это совсем не просто -- накормить скворчат. Бедные родители буквально сбиваются с ног, вернее с крыльев, чтобы поспеть за растущим изо дня в день аппетитом малюток. Это стало еще заметнее, когда малютки чуток подросли и стали дотягиваться до летка -- окошечка скворечни. Посмотришь, самого скворчонка не видно, зато из летка торчит его рот, такой огромный, что так и кажется -- вот сейчас этот рот вместе с гусеницей, что принесла в своем клюве скворчиха-мама, проглотит и саму мамашу. И только мама успеет опустить очередную гусеницу в этот рот, как на смену ему в летке появляется другой рот, столь же огромный и столь же голодный. Папа-скворец еще не успел вернуться с добычей, а его уже ждет требующий пищи рот.
За всем этим очень интересно наблюдать, вот только я заметил, что мои крылатые квартиранты пищу для своих деток добывают где-то на стороне, а на мой огород, над которым живут, ноль внимания! Ищут гусениц, бабочек, букашек за тридевять земель, а под самым своим клювом ничего не замечают. Выходит, пусть хозяйский огород жрут и пакостят вредители -- им, скворцам, нет до этого никакого дела! Кто знает, возможно, скворцы считают, что хозяин огорода сам должен поедать всю эту пакость?
Я, понятно, не привык к подобной пище, потому весьма огорчился, познакомившись со странной повадкой скворцов. Но меня утешало то, что мои скворцы где-то все-таки работают и, стало быть, приносят людям пользу. И потом мы со старушкой уже привыкли к ним и находили, что своим присутствием они оживляют пейзаж. С ними как-то веселее. Пока...
Пока однажды они не исчезли. Да-да, именно исчезли, внезапно, неожиданно, как исчезал, бывало, цыганский табор. Еще вечером оттуда слышались песни, гитара, бубен, а взглянул утром -- одна зола от костров. Вот и тут получилось так же. Воздушный домик остался, а его беспокойных жильцов и след простыл.
Я долго ждал их возвращения. День, другой, третий, неделю. Потом пошел к соседу -- опытному охотнику и большому знатоку местной природы.
-- Э, кого хватился, -- рассмеялся Николай Федорович. -- Скворцов теперь до весны не увидишь.
-- Они что же, совсем улетели?
-- Нет, не улетели, а в лес подались. Там у них что-то вроде лагерных сборов. Молодых лететь учат, корм добывать. Ну и, само собой, к отлету готовятся.
Получив такое неутешительное объяснение, моя Матвеевна расстроилась. Что же она скажет внучке, когда та приедет к нам отдыхать после целого года своей трудной службы в детсадике? Ведь мы обещали показать ей живых скворчиков.
И вот сижу я однажды неподалеку от остывающей плиты (у нас для приготовления пищи поставлена на огороде чугунная плита), сижу и чувствую себя как-то сиротливо. Внучка еще не приехала, скворцы пропали. И вдруг...
Я тоже осторожно, чтобы не спугнуть, оглянулся. Сзади на изгороди, метрах в двух от меня сидел воробышек. Маленький такой, серенький, неприметный. Он тут же вспорхнул и отлетел чуть подальше. Наверное, это была самочка. А ее кавалер с коричневым галстучком на шее, как и положено мужчине, оказался смелее. Он сидел совсем рядом, в метре от меня, на той же скамье. Когда я оглянулся на него, он быстро присел, но тут же привстал на цыпочки и зачирикал:
-- Чив-чив, чиив-чив!
Ишь ты, -- усмехнулся я про себя, -- никак, познакомиться хочет. Тем временем и самочка расхрабрилась, перелетела на прежнее место поближе ко мне и тоже "заговорила":
-- Чиив-чив, чиив-чив! Чиив...
Не знаю, что хотели сказать воробышки, но мне показалось, будто они представляются: перед вами, мол, уважаемый, не кто-нибудь, а хотя и молодые, но вполне самостоятельные граждане великого воробьиного царства, которые только что поженились.
-- Так это же замечательно, -- не громко, но весело сказал я. -- Поздравляю вас с законным браком и желаю всего доброго!
Воробышки, как я понял, приняли мое поздравление с большим удовольствием, потому что как-то радостно зачирикали.
-- Чив-чив, чив-чив, чив-чив!
Вероятно, это означало: "Спасибо, спасибо!" Я тоже, стараясь угадать им в тон, прочирикал по-ихнему "Чив-чив". Так состоялось наше знакомство.
Но воробышек, оказывается, интересовало не только знакомство. Самочка вдруг сорвалась с места, подлетела к скворечне, покрутилась около нее, заглянула внутрь и вернулась на свою тычину. То же самое после нее проделал и кавалер. Затем оба зачирикали что-то, чего я, конечно, не понимал. Тогда кавалер еще раз слетал к скворечне, снова заглянул в нее и, вернувшись, разразился длиннущим чириканьем.
И тут меня осенило. Они же просят разрешения занять скворечник! Вот тебе и воры-воробьи. Смотри какие деликатные. Скворцы заселили квартиру без спросу и так же без спросу бросили ее. А эти... Честное слово, я был растроган. Ну и сказал новым знакомым (конечно, по-человечески):
-- Милые воробушки! Даю согласие на ваш въезд, то бишь влет, и делаю это с превеликим удовольствием. Заселяйте, пожалуйста, этот воздушный домик и живите в нем в дружбе и согласии!
И мои воробушки сразу же поняли меня, хотя я и говорил не на их языке. Вот что значит обоюдное стремление к взаимопониманию. Радостно зачирикав, они наперегонки бросились к предоставленному им жилищу. А я, как только моя хозяйка пришла от соседей, сообщил ей приятную новость -- у нас будут новые постояльцы -- и рассказал, как это произошло. Она, конечно, не поверила, думала, что я подшучиваю над ней, но вскоре и сама увидела новоселов.
Забавно было наблюдать за их хлопотами по меблировке квартиры. Ну как не улыбнуться, видя, как маленькая пичужка старается протащить в скворечник длиннющую, с метр, соломину. Соломина упирается, не пускает воробья в дом, он переворачивается, задом протискивается в леток и тянет, тянет. В таких заботах у них прошло дня два или три.
А затем разразился крупный скандал.
Его устроили несколько скворцов, зачем-то прилетевших из леса. Скворцы, конечно, крупнее и сильнее воробьев, поэтому я с опаской поглядывал на пришельцев. И от всей души сочувствовал новым жильцам.
А они, должно быть, надеялись на меня. Заметив, что я сижу на скамейке, они, как и в первый раз, подлетели ко мне и зачирикали. На этот раз в их взволнованном "Чиив-чив, чиив-чив" мне слышались то жалоба, то возмущение, то укор, то просьба вмешаться и положить конец вопиющей несправедливости. Но что я мог сделать? Не гнать же скворцов!
Птичьему языку я еще не научился, поэтому опять сказал своим воробушкам не на их, а на своем, человеческом, языке:
-- Простите меня, мои милые воробушки, но я сам не знаю, как быть в данном случае. Если рассудить по нашему, по человечески, то право, без сомнения, на вашей стороне. Ведь вы получили мое разрешение занять жилплощадь, а это все равно как ордер на квартиру. С другой стороны, и скворцы имеют какие-то права на нее, поскольку заселили ее первыми. Но они покинули ее, не предупредив хозяина, и таким образом потеряли право первопоселенцев. К сожалению, мне совершенно неизвестны ваши птичьи законы, а поэтому я и не могу сказать ни "да", ни "нет". Попробуйте разрешить этот конфликт сами!
Хотите верьте, хотите нет, но только эту мою длинную речь воробьишки выслушали с поразительным для их племени вниманием. Пока я говорил, ни один из них ни разу не чирикнул. А когда я замолчал, они словно бы заспорили между собой, перемежая свою "дискуссию" то протяжным "Чиив-чив", то коротким "Чив-чив". Потом улетели. Наверное, за советом к своим воробьиным старейшинам. Их не было целый день. А на другой день все устроилось наилучшим образом.
Скворцам, как я полагаю, не понравилось произведенное воробьями переустройство. Они улетели и больше не возвращались. Таким образом мой скворечник окончательно превратился в воробушник. И моя внучка ничуть из-за этого не расстроилась. Напротив. Узнав от меня историю заселения птичьего домика, она сама пожелал поближе познакомиться с его вежливыми обитателями. Но эта затея ей не удалась.
Дело в том, что наша Юлинька -- человек подвижный и порывистый, а такие качества не очень нравятся диким птицам. Она то слишком близко подойдет, то сделает неожиданный шаг, то протянет к ним ручку, то вскрикнет, чем спугнет осторожных птичек. В конце концов дошло до того, что воробушки перестали приближаться даже ко мне, если замечали неподалеку внучку. Вероятно, им казалось, что она сможет причинить им зло. И ничего с этим заблуждением нельзя было поделать. Ведь и среди людей встречается подобное.
Но рассказ этот не о внучке. Поэтому вернемся к моим воробьям.
Почти каждый вечер они садятся на то место, где мы впервые познакомились. Тут у нас что-то вроде индейской трубки мира. Курю, правда, один я, но они не сторонятся моего мирного дыма. Тут же неподалеку стоит старый таз, в который моя хозяйка бросает картофельную шелуху и всякие сухие остатки пищи. Воробушки, думалось мне, видят в тазу некоторые вкусные для них вещи. Но почему же никогда на него не садятся?
И вот однажды, когда я покуривал на той же скамейке, повторилась прежняя история. Воробушки подлетели и заговорили на своем "чив-чив". Я уже начал немного понимать этот язык, вернее, догадываться, чего от меня ждут. Тем более, что один из постояльцев сделал недвусмысленный намек: сел на край таза, клюнул пару раз и вернулся на скамейку.
Вот ведь чертенята -- поняли. Тут же забрались в таз. И вскоре так к нему привыкли, что всякий раз, когда им надоедала копошащаяся в грядках "дичинка", прилетали сюда разнообразить свое меню.
Но рядом часто топилась плита и моя хозяюшка высказала опасение, как бы воробушки не обожгли лапки:
-- Корми их, пожалуйста, подальше от плиты.
И я стал рассыпать остатки хлеба, каши, макарон и картошки под самым воробушником. И воробьи, без сомнения, видели этот корм, но по прежнему садились на таз, хотя в нем ничего подходящего для них уже не было. Да что они -- слепые что ли?
Там, почти под самым воробьиным домиком, лежит у меня толстенная березовая колода, на которой я рублю дрова. Середина у нее выщерблена, отчего образовалось некое подобие седла. И решил я в этом "седле" покурить. Откуда ни возьмись -- мои воробушки. И конечно же с разговорами. Я сразу понял в чем дело.
-- Ах вы такие-сякие, -- заявил я. -- Какого же лешего вы столько времени помалкивали? Валяйте, питайтесь, это для вас и насыпано!
Они клевали мой корм совсем недолго. И улетели. Вернулись минут через тридцать-сорок. Но не одни. С ними прилетела целая стая, штук сорок или даже пятьдесят. Однако гости не решались приблизиться к корму, а расселись по тычинам на другой стороне изгороди. Я было хотел подняться и уйти, чтобы не мешать пиршеству. Потом раздумал. Надо же посмотреть, что будет дальше.
Мои квартиранты изо всех сил старались зазвать гостей к "столу". Они то подлетали к ним и уговаривали, то клевали почти у самых моих ног, видимо, доказывая, что меня бояться нечего, и что этот пир созван по моему разрешению. В конце-концов им удалось убедить сородичей и те отдали должное всем угощениям.
Я даже подивился, с какой быстротой исчезают со "стола" припасы, и грешным делом подумал, как бы мне не пришлось пожалеть о своей доброте. Тревога оказалась напрасной. Стая никогда не прилетала без приглашения и никогда нам не надоедала. Зато всякий раз, когда рассыпанного мною корма оказывалось слишком много для одной семьи, мои постояльцы летели приглашать гостей.
Вот и "воры-воробьишки"! Ничего воровского в их натуре нет, как нет и алчности к пище. Если у них найдется, чем угостить друзей, они всегда готовы это сделать. И живем мы со своими пернатыми квартирантами в ладу и согласии и со взаимной пользой.
Такая вот история вышла с моим скворечником в 1973 году в деревне Взвоз.