В тесной гостиной царил полумрак. Из маленького прямоугольного окна открывался вид на сад, голые деревья и серое небо, затянутое бесформенными облаками. Ветер срывал с тонких веток последние листья и гнал их по узким тропинкам. Было холодное ноябрьское утро тысяча девятьсот тридцать второго года.
За лакированным столом, занимавшим добрую половину комнаты, сидел Мэтью Бакер, тощий старик крайне болезненного вида, на котором начиналась и заканчивалась вся юриспруденция в деревне Мэйнмори. Будучи единственным нотариусом в округе, он пользовался спросом и зарабатывал больше, чем многие юристы в Шайенне, столице штата. Он никогда не интересовался людьми, с которыми работал, никогда не давал им каких-то советов, только если они сами не попросят об этом. Но с ролью бездушного исполнителя Мэтью Бакер справлялся на отлично, а большего жителям Мэйнмори было и не нужно.
За последние две недели он уже несколько раз посещал поместье "Остролист", чтобы помочь Питеру и Эмме Хант решить все их проблемы по поводу получения наследства. Этот визит был последним.
- Ну-с, все документы в порядке. Согласно завещанию вашего отца, мистер Хант получает большую часть накоплений, а также облигации и акции погибшего, общая сумма которых - семьсот шестьдесят четыре доллара двадцать четыре цента. Миссис Хант становится единоличной обладательницей поместья "Остролист" и всех прилежащих территорий. Садовнику Стефану Ламберу и прачке Нэнси Хикс завещано сорок два доллара десять центов и тридцать долларов соответственно. С этого момента вы вступаете в право наследования. Если у вас нет никаких вопросов, вынужден откланяться.
Не дождавшись ответа, старик встал из-за стола, скормил потёртому чемодану письменные принадлежности и желтоватые листы бумаги, а затем направился в прихожую, унося за собой запах лекарств. Эмма, невысокая светловолосая девушка в твидовом платье, поспешила проводить его.
Вернувшись в гостиную, она застала своего брата стоящим перед окном и задумчиво смотрящим на сад. Он не обернулся: его мысли витали где-то далеко. Сначала Эмма хотела положить руку ему на плечо, но быстро одернула себя.
- Ушёл? - спросил он после недолгого молчания, продолжая стоять к сестре спиной.
- Ушёл.
- Наконец-то. Терпеть не могу юристов, особенно этого старикашку. Столько мороки из-за какого-то наследства!
- Да, мне он тоже не понравился. Строит из себя эксперта, а сам не может внятно ответить на простые вопросы. А ещё постоянно...
Она хотела сказать: "Называет меня миссис, хотя я просила этого не делать", но осеклась, вовремя осознав, что заговорилась. Питер не поймет этих тонкостей, не поймет, почему такое простое слово режет ей слух. Обычно девушки в её положении радуются, когда к ним обращаются подобным образом, но это явно был не тот случай.
К счастью, он ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.
- Зато это наконец-то закончилось, да? Теперь нам не придется терпеть его в своем доме, - сказала Эмма, рассматривая книжные полки.
- В твоем доме, Эми. Не забывай об этом.
- О, ну это же чистые формальности, только и всего. "Остролист" всегда будет домом для тебя. Думаю, отец просто не знал, как с ним поступить.
- Но, тем не менее, он оставил его тебе.
- Неужели ты обижаешься? Прошу, не говори этого!
- Вовсе нет. Тебе он явно пригодится больше, чем мне. Ты не пропьешь его и не заложишь, в отличие от меня. Отец прекрасно это понимал. Он был умным человеком.
Наконец, Питер отвернулся от окна, и Эмма увидела его уставшее серое лицо, заросшее слабой щетиной. Он выглядел куда старше своих двадцати трех лет.
- Ладно, сейчас не об этом. Нам пора ехать, только если ты не хочешь начать обживать новое место прямо сейчас.
- Конечно нет, у меня все вещи остались в городе. Ты ведь довезешь меня до дома, да?
- Как и всегда, Эми.
- Тогда дай мне пару минут, чтоб собраться.
"Пара минут" каким-то неведомым образом растянулась до двадцати. Когда Эмма, взяв в руки небольшую сумку и накинув поверх платья простенькое пальто, вышла на улицу, Питер уже давно сидел в своем старом "Форде" тысяча девятьсот двадцать второго года выпуска, недовольно поглядывая на часы. Когда сумка оказалась в багажнике, а Эмма удобно устроилась на сиденье, он нажал на газ. Раздался шум двигателя, и машина сдвинулась с места.
После первого поворота "Остролист" пропал из виду. Вдоль дороги потянулись фасады домов, абсолютно не похожих друг на друга. Белоснежные дворцы с решетками, охраняемые мраморными львами чередовались с полуразрушенными зданиями, которые тонули в зелени.
- Отвратительная погода, - соврал Питер, сам не зная, зачем.
- А мне нравится. И малышу тоже.
- С чего ты это взяла?
- Просто чувствую. В дождливую погоду он намного спокойнее.
- Да ладно тебе. Ты ведь на ходу это выдумываешь. Только попробуй сказать, что это не так.
Эмма обиженно вздернула плечи и демонстративно отвернулась от брата, делая вид, что рассматривает дома. Питер закурил последнюю сигарету. Сделал он это не из потребности, а из желания ответить на её обиду: сестра терпеть не могла, когда он курил.
Вскоре "Форд" выехал на окраину деревни, оставив дома позади. Перед ним появилась развилка: одна дорога, прямая и ровная, проходила через поля и после нескольких миль превращалась в оживленную трассу, другая же вела к озеру. Питер прекрасно знал, что, выбрав первую дорогу, в конечном итоге они окажутся в городе, а именно туда и лежал их путь. Но, повинуясь какому-то неясному порыву, в последний момент он отклонил руль вправо.
- Куда мы едем? - спросила Эмма, впервые за долгое время нарушив тишину.
- Не делай вид, что ты этого не знаешь.
- Но ты ведь сам говорил, что мы торопимся. Заставил в спешке собирать вещи. А если я что-то забыла?
- Знаю, Эми. Думаешь, я не помню собственные слова?
- Тогда зачем ты повернул?
Питер не ответил. Он не хотел признаваться, что сделал это только из желания посмотреть, что стало с озером за многие годы. Эмма не стала переспрашивать. Возможно, она обо всем догадалась сама.
Миновав небольшой участок леса, "Форд" остановился у края глубокого карьера, на дне которого темнело озеро. Создавалось ощущение, будто кусочек серого, пасмурного неба оказался в плену высоких скал, обступивших его со всех сторон. Плывущие облака, отражаясь на поверхности воды, были похожи на больших уродливых рыб. Грунтовая дорога серпантином спускалась по склону карьера к небольшому берегу.
- Дальше придется идти пешком. Дорога слишком крутая.
Питер очень дорожил своим автомобилем, ведь лишних денег на ремонт у него не было. Всё наследство он планировал потратить на погашение части долгов и кредитов.
Спуск был труднее, чем они думали изначально. Дорога часто осыпалась, и мелкие камни, ударяясь о скалы, с тихим всплеском падали в темную воду.
Оказавшись на берегу, они сразу заметили, что водоём сильно обмелел. Если раньше, сидя на краю пирса, можно было свесить ноги в теплую, согретую летним солнцем воду, то теперь он гордо возвышался над поверхностью озера, словно трамплин для прыжков.
В нос Эмме ударил резкий неприятный запах.
- Фу, что за ужасная вонь? - спросила она, недовольно поморщившись.
- Думаю, теперь сюда сливают отходы.
- По твоему тону можно подумать, будто тебе все равно.
- А что мы можем сделать, Эми? У нас сейчас даже больше проблем, чем у этого жалкого озера.
Эмма промолчала. Сначала она хотела ответить, что они могут пожаловаться в фонд защиты природы, могут добиться установки очистных сооружений, но быстро поняла, что Питер в это никогда не поверит, а лишь скажет, что она мыслит как ребенок. Ведь это так глупо и наивно. Теперь она и сама в это не верила.
Пока её брат молча смотрел на озеро так же, как совсем недавно изучал мертвый сад через окно гостиной, Эмма, желая отвлечься от грустных мыслей, решила осмотреть берег. Её внимание привлекла небольшая рыбацкая лодка, одиноко лежавшая на песчаной отмели. Голубая обшивка выцвела и потрескалась, дерево потемнело от влаги. На правом борту виднелась надпись: "Санта-Мария", сделанная белой краской.
При виде этой лодки девушка испытала такую боль и тоску, словно перед ней на песке распластался холодный мертвец, всеми забытый, оставленный гнить в одиночестве под проливными дождями. Она сразу представила, как "Санта-Мария", нагруженная сельдью, тунцом и белугой, гордо возвращалась в залитый утренним солнцем порт, покачиваясь на лазурных волнах. Править такой лодкой непременно должен был карибский пират - сильный и мужественный мореплаватель, защитник слабых и оскорбленных, этакий Робин Гуд, вершащий свои славные дела на воде, а не на суше. По крайней мере, Эмма представляла большинство пиратов именно так.
Но видение исчезло так же быстро, как и появилось. Шум прибоя затих, бескрайнее море, словно светящееся изнутри, сузилось до размеров маленького темного озера, яркое солнце скрылось за куполом из туч. На душе у девушки стало гадко и противно.
- Думаю, пора возвращаться в машину, - голос Питера донесся до неё словно издалека, хотя он стоял совсем рядом.
- Может, возьмем лодку, - при этих словах Эмма указала рукой на "Санта-Марию", - и доплывем до нашего островка?
Это предложение стало полной неожиданностью не только для Питера, но и для самой девушки. На секунду она испугалась, что её слова могли разозлить брата, но сразу расслабилась, увидев на его лице легкую улыбку.
- Ты неизменна, Эми. Вечно втягиваешь меня в свои сумасбродные авантюры.
- Не припомню, чтобы ты когда-то был против.
- Я соглашался, чтобы следить за тобой. Тебе же никогда не сиделось на месте, вечно встревала в какую-нибудь передрягу.
Эмма закусила губу, с трудом сдерживая смех.
- Ты-то? Следил за мной? Да ну, рассказывай!
- А что, разве нет?
- А сам как думаешь? Вспомни хоть ту историю с мистером Брикманом и его дурацкими яблоками. Если бы не твоя старшая сестра, его злобная псина разорвала бы тебя на части.
Питер помнил об этом. Такие события не забываются никогда. Даже на самом пороге смерти, когда сердечный ритм нарушается, а сознание угасает, умирающий мозг до последнего цепляется за картины из прошлого, заставляя человека вновь и вновь проживать их до тех пор, пока не наступит окончательное забвение. Вот и сейчас, разбуженные словами сестры, в черепной коробке Питера, подобно пчелиному рою, проносились старые воспоминания.
Он помнил не только то, что история эта произошла восьмого августа тысяча девятьсот семнадцатого года, но и мог с точностью сказать, что он ел в то утро на завтрак, какую книгу читала мать, стоя у плиты, во что он был одет, когда вышел на улицу и множество других незначительных мелочей, которые крепко отпечатались в полушариях неокрепшего детского мозга, открытого для новой информации. Питер помнил Тейлора Бенсона, рябого мальчугана на ярко-красном велосипеде, который, хоть и не был умен, благодаря врожденной харизме смог собрать вокруг себя банду и возглавить её. В тот день Бенсон предложил Питеру поучаствовать в одном "деле". Он согласился, хотя и не знал, что именно ему предстоит совершить. Ему льстила мысль о том, что сам Бенсон, которому уже исполнилось тринадцать (а тогда Питеру казалось, что в этом возрасте дети знают о жизни не меньше, чем взрослые, а то и больше) просит его о помощи. Никакого подвоха он не почувствовал. Оказалось, что под "делом" Бенсон подразумевал воровство яблок у мистера Брикмана, одинокого садовника с прескверным характером. Питер был во многом наивен, но уж точно не глуп, а потому отказался идти первым. В ту же секунду парни из шайки Бенсона схватили его, перебросили через забор и стали кричать, что на участке Брикмана вор. Питер чуть не расплакался от обиды. Наверное, расплакался бы, да не успел: из будки, стоящей в глубине сада, появилось что-то черное и невероятно огромное и стало быстро приближаться к нему. Питера словно парализовало: он не мог сдвинуться с места, хотя и чувствовал, что каждая секунда промедления может стоить ему жизни. И вот, когда собаке (а это была именно она) оставалось сделать всего несколько прыжков, Питер побежал. Побежал так быстро, как никогда, дрожа всем телом, чувствуя на себе взгляд налитых кровью глаз. Забор был слишком высок для него, поэтому он просто бежал, стараясь хоть немного продлить свою короткую жизнь. Спасение пришло с неожиданной стороны: Эмма, сидя на краю забора, протянула ему руку и в последнюю секунду вытащила его наверх. Потеряв равновесие, они вдвоем упали в высокую траву по другую сторону забора. Оказавшись в безопасности, Питер наконец расплакался. В потоке слез все слилось воедино: обида на Бенсона и его дружков, уязвленная гордость, страх перед злобной собакой и её жестоким хозяином, благодарность сестре. В тот момент он понял, что любые яблоки на свете, даже медовые яблоки мистера Брикмана, теряют свою цену, когда за тобой мчится свирепый немецкий дог.
- Хорошо, Эми, но только быстро. Туда и обратно. Дождь усиливается, - сказал Питер, не глядя на сестру.
- Не волнуйся, может, в ней и весел нет.
Весла оказались на месте. Более того - они были предварительно вставлены в уключины.
- Тебе всё это не кажется странным? - спросил Питер у сестры, пока пытался столкнуть "Санта-Марию" в воду. Сделать это было не сложно - деревянное днище легко скользило по мокрому песку. Эмма же устроилась на носу лодки.
- Что именно?
- Целая лодка, полностью готовая к плаванию. Не знаю, выжила ли рыба в этом болоте или нет, но если да - наверняка "Санта-Марию" используют для ловли. Её хозяин может вернуться с минуты на минуту.
- Ну, тогда вернем лодку и извинимся. Да и вообще, залазь быстрее, если не хочешь, чтобы я уплыла без тебя!
Оказавшись в лодке, Питер принялся активно работать веслами, вспарывая ими тёмную воду. "Санта-Мария" стала быстро отдаляться от берега.
- Знаешь, а ведь в Мэйнмори немногое изменилось за столько лет, - сказала Эмма после недолгого молчания.
- Отнюдь. Изменилось всё, изменилась сама жизнь. Посмотри правде в глаза. Время жестоко, оно не руководствуется чужими воспоминаниями. Пойми наконец, что бессмертия не существует даже в твоей голове.
- По крайней мере, это место изменилось не сильнее, чем изменились мы сами. Этой осенью старый дуб в саду вновь засыплет землю желудями, так же, как и в точно такую же осень двадцать лет назад. Книжная лавка мистера Руссо, в которой нам с тобой покупали первые учебники, работает по сей день. Вчера тётушка Дейзи увидела меня на улице, позвала к себе и угостила вишневым пирогом - представляешь, вкус всё тот же! Ты ведь помнишь Дейзи, Пит?
- Разумеется, помню. Не думал, что она ещё жива.
- Жива и здорова, уверяю тебя! Нет, всё же в Мэйнмори многое осталось прежним. Да даже посмотри на нас сейчас! Чем не ожившее воспоминание?
Действительно, раньше Питер и Эмма часто плавали точно так же, любуясь видом, смеясь и болтая ни о чем.
- Да, может, ты и права. Может быть...
Внезапно мужчина улыбнулся каким-то своим мыслям. Эмма заметила это и поинтересовалась:
- Что тебя так рассмешило?
- Да так, вспомнил кое-что...
- Нет, ты уж расскажи, - насупилась Эмма.
- Вспомнил, как ты, сидя в лодке, пыталась поймать рыбу на острую палку и упала в воду, а потом вылезла вся в водорослях.
Питер уже не просто улыбался, а смеялся. Эмма тоже засмеялась - веселье брата передалось и ей.
- А я помню, как после этого ты прыгнул за мной в воду, хотя сам не умел плавать.
- Боялся, что там глубоко. Боялся, что ты утонешь...
Повисло молчание, нарушаемое плеском воды и вздохами Питера. Улыбки не сходили с их лиц. Вдруг в плотном своде из туч образовалась брешь, через которую проглядывало солнце. Оно не показывалось уже несколько дней. В эту секунду Питер как бы заново открыл для себя тот факт, насколько красива его сестра. В солнечных лучах её светлые волосы, каскадом спускающиеся на плечи, горели золотом. Лёгкая ассиметрия делала её и без того милое личико ещё живее и привлекательнее. Во взгляде ясных голубых глаз чувствовалась тепло и спокойствие. Мужчина поймал себя на мысли, что Эми, сидящая на носу лодки в своём дешёвом старом пальто, выглядит как самая настоящая модель. Нет, куда там, лучше! Намного живее и лучше! Он обязательно купит ей новое пальто, достойное её красоты. Будет работать по ночам, откажется от завтраков, возьмет денег в долг, на худой конец. Но он сделает это. И тогда все модные журналы перегрызут друг другу глотки из-за его сестры, Питер был в этом уверен. Как же он раньше не замечал её удивительной красоты?
Лишь один изъян был на этом прекрасном лице: маленький шрам под левой скулой, прощальный подарок от её ненавистного мужа. При взгляде на него Питер, как и много раз до этого, испытал жгучее чувство вины: он обвинял себя в нерешительности и безразличии, в том, что дал этому негодяю сбежать. Эмма заметила, куда смотрит её брат, и скорее инстинктивно закрыла шрам рукой, но ничего не сказала.
Оставшийся участок пути они провели в тишине, каждый думал о чём-то своём. Вскоре они подплыли к "своему" островку (или к "Материку Хантов", как любила называть его Эмма в детстве). Стоит отметить, что если раньше слово "островок" отлично подходило этому маленькому участку суши, то теперь, в результате понижения уровня воды, он заметно увеличился. На этом острове Питер и Эмма очень часто бывали в детстве и считали его своей собственностью. Это место было для них особенно памятным. Правда, на него претендовали многие дети в Мэйнмори, и иногда, после долгого отсутствия "Материк Хантов" превращался в "Цитадель Робертсов" или же, например, в "Архипелаг Томпсона", и Питеру с Эммой приходилось раз за разом отвоёвывать свою территорию.
- Ну, раз мы приплыли сюда на "Санта-Марии", значит, можем по праву называть наш островок Америкой, - пошутил Питер, вытаскивая лодку на небольшой скалистый берег.
- А ты, в таком случае, Колумб? - спросила сестра с улыбкой.
- А что, разве не похож? - при этих словах Питер встал на одно колено и посмотрел в небо, прямо как Колумб на картине испанского художника Диоскоро Пуэбло. Эмма громко засмеялась, как и её брат.
Дождь, хоть и был тёплым, все усиливался и мог в любую секунду превратиться в самый настоящий ливень. Боясь промокнуть до нитки, они нашли старую иву, под раскидистой кроной которой уже много раз прятались от дождя. Питер привычным движением влез на нижнюю ветку и помог подняться сестре. Так как ива находилась на самом верху острова, им открывался вид на весь карьер. Какое-то время они просто молча сидели, прижавшись друг к другу, слушая шум дождя. Скорее всего, последнего по-настоящему теплого и летнего дождя в этом году. Казалось, что пропасть, которая появилась между ними за многие годы, окончательно исчезла под сенью могучей ивы, исчезла в этот момент душевной близости. И Питер, и Эмма прекрасно это чувствовали, а потому молчали, боясь нарушить давно забытую идиллию. Будто бы не было всех этих трудностей и испытаний, будто бы не было всех ошибок, совершенных ими.
- Мне будет не хватать отца, - наконец тихо проговорила Эмма.
- Да, Эми. Мне тоже.
И вновь молчание. И вновь шум дождя, который был красноречивее всяких слов.
- Как ты думаешь, что будет дальше? - вновь подала голос Эмма.
- В каком плане?
- Ну, что будет со мной, с тобой. С нами.
- Не знаю, правда не знаю. Но, думается мне, сейчас станет проще.
- Почему?
- Мы стали свободнее. Если ты понимаешь, о чем я.
При этих словах Питер невольно вспомнил вкус алкоголя, и это воспоминание отдалось у него болью в висках. Теперь он был ему отвратителен. Как и прежний Питер. Он простился с ним совсем недавно, но уже был бесконечно далеко от него.
- Да, понимаю. Надеюсь, что ты прав.
Шрам был наглядным напоминанием того, какой ценой ей далась эта желанная свобода.
- Мне наконец-то ответили, - осторожно начал Питер.
- Ответили? На что?
- Меня утвердили в должности. Буду работать над новой серией комиксов. Правда, пока только на должности помощника иллюстратора, но всё же...
Глаза Эммы расширились от удивления. Затем она улыбнулась и с теплотой посмотрела на брата.
- И почему же ты молчишь? Я очень рада за тебя, правда! А ведь твоя сестра всегда говорила, что ты прекрасно рисуешь, да и идеи у тебя очень нестандартные.
- Потому и не говорил, - рассмеялся Питер. - Сейчас всю дорогу будешь меня нахваливать.
- Ах, так ты ещё и не доволен! - сказала она и ущипнула брата за руку. - Значит, из-за любой неудачи переживаешь, а за успех порадоваться не можешь?
- Хорошо, так уж и быть, разрешаю. Но только сегодня! - сказал он и крепче обнял сестру.
Вдруг они оба увидели кого-то вдали, на том берегу, откуда сами недавно отплыли. Даже с такого расстояния было очевидно, что это ребенок. Он стоял у воды и что-то запускал в неё. Наверное, кидал плоские камни, стараясь добиться максимального числа отскоков от воды. Внезапно он посмотрел в их сторону. Питер был уверен, что разглядеть их оттуда невозможно, но, по всей видимости, ошибался, ведь ребенок поднял свою маленькую ручку и помахал им.
Питер и Эмма, не сговариваясь, помахали ему в ответ. Они не видели его лица, но почему-то могли с уверенностью сказать, что он улыбается. Наверное потому, что улыбались сами.