Если быть до конца честным, а быть таковым надо непременно, то фамилия, поставленная перед названием, исключительно к нему, этому самому названию, и относится. Все остальное перу М.А.Белоусова не принадлежало, не принадлежит, и принадлежать не может. Собственно, и на саму рукопись-то я наткнулся совершенно случайно, благодаря природному пристрастию к изысканиям на свалках. Прошу заметить, не на помойках, а именно на свалках. Например, на чердаке старого, предназначенного к сносу, дома почти всегда можно поживиться чем-нибудь необыкновенным. Попадаются и старые медные ручки, которым цены нет, и вполне исправные швейные машинки, выпущенные Зингером еще до событий семнадцатого. Их надо только почистить и смазать, работать станут как новенькие. Делали же люди вещи! А тут - нате Вам, целехонький старый чемодан. И не чемодан даже, а, так называемый, акушерский баул, с коими в свое время ходили земские врачи. Баул оказался запертым, и пришлось тащить его домой, не открывая. По дороге я весь извелся от любопытства (увесистость находки внушала ласкающие душу предчувствия). Дома поначалу меня ждало разочарование - нутро баула содержало огромное количество непонятных бумаг, насколько я смог разобраться, рецептов, выписанных против самых разнообразных болезней. Причем лекарства прописывались старинные и в жутких дозах. Весь этот мусор я снес знакомому провизору, у которого от восторга отвисла челюсть. С тех пор он считает меня своим лучшим другом и благодарен по гроб жизни. Назад я получил все, что не имело отношение к рецептам - а именно, сам баул и тетрадь в клеенчатом переплете, исписанную мелким почерком по-французски. Собственно, задача, которая далее передо мной стояла - в меру дословно перевести содержимое тетради и расставить слова так, как это принято делать в русском языке. Скажем прямо, потрудиться пришлось порядочно, так как многие обороты я попросту не понимал. Например, совершенно неясно, почему слово "еда" (...gr a toi...) автор упорно писал раздельно. Возможно, это уже ныне утраченные особенности старинного французского. К сожалению, подписи никакой я не нашел, а из текста известно лишь, что рукопись была написана от имени некоего Жана. Ни одного разборчивого имени на рецептах не нашел и мой приятель-фармацевт.
Так что, смело подписываюсь только под названием, которое придумал сам.
С уважением, М.Белоусов
Глава 1. В тот день дедуля...
Вся нижеповествуемая история внезапно началась и столь внезапно же и закончилась. При этом она успела начисто истрепать нервы как мне, так и всему королевству. В тот день дедуля вдруг раздухарился и объявил войну. Момент, отметим, он нашел на удивление подходящий, поелику царствующий папаша Вашего покорного слуги в это самое время изволили пребывать в отъезде. Однако, по гениальным законам нашей Отчизны, именно родители короля, "...буде они живы, замещают оного по случаю отсутствия или хворости...".* И что особенно пикантно, сия статья Конституции ни единым словом не оговаривает умственные способности предполагаемых регентов.
До сих пор неизвестно, какая муха укусила любимого дедушку тем утром, но ровно в полдень он взгромоздился в Думе на трибуну, обвел присутствующих сияющим взором и во всеуслышание объявил о своем решении. К несчастью, заседатели в это время от духотищи и скуки совершенно окостенели. Они походили больше на мух, пребывающих на смертном одре по осени, нежели на государственных мужей. Собственно говоря, деда никто и не слушал. И так давно было известно, что он передал бразды правления государством моему отцу во время последнего приступа сообразительности. Во всяком случае, раньше на любую дедову околесицу всегда успевали наложить вето. Однако на сей раз, учитывая конец квартала, запарку с другими делами и, самое главное, предстоящий обед, парламент чохом подписал целый пакет очередных важнейших законов. В него вошли, например, такие шедевры, как: "...постановление о запрете на ковыряние в носе и в ухах в присутствии особ королевской крови..." или "...пакт о новом повышении налога на рождение дитяти, понеже в семье их уже более семнадцати...".* Без строжайшего выполнения этих указов государство, несомненно, загнулось бы. Короче говоря, под пунктом номер шесть в этом наборе значилось объявление войны.
Глава 2. Генеалогическое древо.
Чтобы хоть немного ввести Вас в курс дела, необходимо слегка полазить по ветвям моего развесистого генеалогического дерева. Что касается королевских кровей, то во мне их ужасное количество. По бабкиной линии предки мои, начиная, с Фердинанда Воителя, все поголовно были королями. Воителем пращур был в народе прозван за то, что страдал лунатизмом и, как ни полная луна, завывал на нее с балкона всю ночь напролет. А вот фамилия наша королевская весьма молода. Первым под ней воцарился именно мой ныне тронувшийся дедушка. До этого события он сначала околачивался на мельнице собственного отца, откуда после ожесточенной дележки наследства был выставлен родными братьями. При этом они, сердобольные, наградили его в качестве компенсации шелудивым Котом и, кажется, относительно новыми портками. Сия поучительная история была в свое время доведена до сведения граждан неким борзописцем, разумеется, с перечислением множества несусветных достоинств. Как дедовых, так и Котовых.
Кстати, зная характер основателя нашей династии, можно смело утверждать, что прогнали его с мельницы за дело. Или, точнее, за безделье. И не окажись рядом пройдохи-Кота, будущий король непременно протянул бы ноги где-нибудь под забором в первые же заморозки. За все эти вирши означенный писака был впоследствии пожалован должностью Придворного Летописца, однако воспринимать их всерьез не рекомендую. Лучше послушать, как живописует события наша старая повариха Мума. Тут история смены королевской фамилии представляется сплошным набором безобразий, слишком невероятным, чтобы быть неправдой. Справедливости ради заметим, что все недостойные поступки, благодаря которым дед взгромоздился на престол, были совершены именно и собственноручно Котом. Дедуля же просто смотрел на проделки собственного имущества сквозь пальцы, и даже им потакал. Тем более, что это давало ему возможность, не ударяя пальцем о палец, быстро продвигаться вверх по иерархической лестнице. В конце концов, тогдашний старый король (мой прадед) настоял, чтобы отношения принцессы и принца Калавы (выдуманный Котом дедушкин псевдоним), к тому времени достаточно далеко зашедшие, были надлежащим образом зарегистрированы. Таким образом, принцесса стала моей бабкой, а сын мельника - дедом.
Детей у них в дальнейшем было видимо-невидимо. В этом смысле дед оказался на истинно королевской высоте. Кроме моего папы, нынешнего главы государства, в семье насчитывалось еще более десятка детишек как женского, так и мужского полу. И что самое удивительное, ни одному из королевских отпрысков до сих пор не пришлось заказывать шестигранное пальто. Между прочим, в то время из-за всеобщей отсталости и некультурности младенцы в округе мерли как мухи. Наследники же престола раз за разом рождались все здоровее и здоровее. Отец, первенец, в результате, оказался самым хилым в семье, хотя уже в шестнадцать лет имел косую сажень в плечах и легко сгибал пальцами медные пятаки. Единственную и самую тяжелую утрату наша семейка понесла в виде уха моего любимого дяди Карло, веселого громадного циника, лет на пять помоложе папаши. Ухо свое он потерял в битве. Бой был столь жарким, что одна из городских вдовушек, в чьей постели, собственно, баталия и совершалась, позабыла, чьи уши можно откусывать, а чьи - не рекомендуется. Через эту свою невнимательность в порыве страсти она и нанесла принцу тяжкое увечье. Говорят, что когда до бессердечного деда дошла сия история, с ним случился родимчик. Король опрокинулся на троне и визгливо заржал, дрыгая в воздухе ледащими ногами. Глядя на это представление, придворные начали всерьез подумывать о приглашении лекаря и прикидывать, во что могут обойтись королевской казне предстоящие похороны. Однако, вопреки ожиданиям, дедуля со смеху не помер, утер слезы восторга и велел немедленно представить пред очи свои шаловливую амазонку. По исполнении приказа он внимательнейшим образом оглядел вдовушку со всех сторон, заставил ее, обалдевшую от страха, задрать юбку выше колен и после этого заявил, что будущая герцогиня не посрамит королевского рода, ибо "...нога под ею устроена грамошно, как солидный ветряк..." **. Этими словами принц Карло был приговорен к семейной жизни. Между прочим, дядька нисколько не возражал, и свадьба была сыграна с подобающей моменту стремительностью. Таким образом, семья заполучила в свои ряды еще одного замечательного члена.
Постаревшая бабушка не могла нахвалиться новой хозяйкой в своих погребах, дядька гордился красивой и неглупой женой (на мой взгляд - крайне редкое сочетание), а дед отчаянно благоволил невестке. Бывшая вдовушка взяла за моду читать ему на ночь средневековые романы (старик до сих пор неграмотен). Больше других подфартило мне: я обзавелся верной подругой детских лет. Ровно через полгода после бракосочетания (дядькино ухо похоронили аккурат девять месяцев назад) вдовушка родила восхитительную девочку, такую же рыжую и нахальную, как и ее папаша. Волосы встают дыбом, если припомнить, что мы вытворяли с ней в замке и в его окрестностях. И это еще наше счастье, что подданные остерегались слишком часто жаловаться королю на проделки наследника престола. В противном случае нас обоих пороли бы с той же регулярностью, с какой солнце восходит на востоке. Возможно, даже чаще.
Сейчас моя двоюродная сестричка превратилась в очаровательную леди пятнадцати лет, и успела осатанеть от великого множества предложений руки и сердца, поступающих со всех концов света, включая его партер и галерку. Последнего претендента, не далее, как третьего дня, она гнала из дворца на протяжении трех верст по южной дороге и при этом очень умело пользовалась кнутом. Жизнь молодого дворянина, рискнувшего подгрести к ней с показавшимся ей нескромным вопросом, спасло только одно общеизвестное обстоятельство. Согласно нашим народным приметам, испуганный мужчина в штанах, как правило, бежит быстрее разъяренной женщины в длинном платье и в туфлях на высоком каблуке. Милый нрав кузины я в полной мере познал в тот же час, когда она, вся раскрасневшаяся и сверкающая очами, воротилась в залу с кнутом в руках. Ваш покорный слуга успокоения ради, не глядя, ласково потрепал ее по спине. То есть, это мне показалось, что по спине. К несчастью, я позабыл, что Анна-Мария была на длиннющих каблуках, и вся ее корма, соответственно, оказалась значительно смещенной вверх. Тут же я почувствовал ожог на плече. Замечательная, практически неношеная батистовая рубашка была рассечена, а на коже вздулся противный сизый рубец. Прежде чем я успел дать этой дикарке леща или хотя бы обмакнуть носом в соус, она проворно выскочила в дверь. Правда, вечером, когда соусницы под рукой уже не оказалось, мне были принесены извинения в самых изысканных формах. Меня даже поцеловали. Я, дурак, все простил, но, боюсь, след от кнута останется надолго. И очень жалко почти новую рубашку.
Так вот, воцарившись, дед столь деятельно принялся за государственные дела, что все моментально пошло прахом. Был принят целый блок новых законов, сочиненных им в промежутке между приемами пищи и посещениями уголка противоположного назначения. Экономика страны оказалась подорванной в рекордно короткий срок. Среди придворных вельмож прочно укоренилось мнение, что самое доходное место в стране - это паперть городской церкви. Торговля и земледелие стремительно приходили в упадок. Ничего другого, конечно, ожидать было нельзя, коль скоро государством принялся управлять мельник. К счастью для Родины, к этому времени подрос мой отец. Король однажды утром посмотрел в окно и ужаснулся делу рук своих. Как иллюстрация бедственного положения государства в грязной луже прямо под окнами дворца лежали две свиньи. Они были настолько худыми, что больше смахивали на борзых собак. При этом животные валялись в луже отнюдь не удовольствия ради, а просто потому что почти не могли двигаться от истощения. Немедленно на последние средства (дед беспардонно пустил по миру еще одно знатное семейство) наследник престола был отправлен учиться к черту на куличики. А именно, в самую Швецию, в университетский город Упсалу. И надобно отдать должное, папаша оказался парнем с головой. Вместо просиживания штанов в кабаках, как это делали более обеспеченные королевичи, он протирал их в вивлиофиках. Папуля прекрасно понимал, что именно Его Будущему Величеству предначертано волоком тащить страну из той помойки, в которую она свалилась. И отец с головой ушел в изучение соответствующих наук.
Вернулся он в положенный срок, и при этом нес подмышкой диплом с отличием, а в голове - великое множество беспорядочно сваленных в кучу знаний. К ужасу домашних, папаша вдобавок нежно поддерживал под руку беременную мной молодую жену. Поначалу дед в упор не замечал невестку, поскольку считал брак, им не благословленный, недействительным. Ситуация в корне изменилась лишь когда мама благополучно разрешилась от бремени крепким мальчишкой. Новорожденный до того смахивал на дедушку, что злые языки принялись предрекать старому королю скорую кончину. Дескать, в этом мире одновременно нечего делать двум столь похожим друг на друга людям. Однако дедуля в то время был еще относительно в своем уме и плевать хотел на досужую трепотню. Он велел принародно выпороть наиболее языкастых прорицателей и стал важным и надутым, как каплун, явно считая себя главным виновником моего рождения. И вот, когда мне исполнилось ровно трое суток, дед оказал честь разрыдавшейся от чувств маме самоличным посещением ее апартаментов с благодарностью за внука. Вечером того же дня свершилось еще одно важнейшее событие: царствующая особа сообщила отцу, что официально отказывается от престола в его пользу. Летопись детально описывает изысканнейшую форму процесса передачи власти в руки молодого короля. Только это все враки. Согласно версии старого мажордома Фонтена, который в тот вечер тщетно пытался растопить камин сырыми дровами, сцена разворачивалась значительно менее поэтическая. У деда, скорее всего, от сырости, начался сильнейший приступ самокритики. В доказательство собственной тупости он гулко стучал по лысине околышем короны, рвал за ушами остатки растительности и клял себя за бездарность по части государственного руководства. Отец, как мог, его успокаивал, в связи с чем к вечеру они здорово наклюкались. Единственно, в чем в те времена в стране не было недостатка, так это в спиртном. В конце концов, обнявшись, они грянули заунывную песню, тут же подхваченную всеми, без исключения, собаками в округе. Для пользы дела решено было сменить власть. Народ поутру воспринял эту новость хоть и без энтузиазма, но и без существенных беспорядков. Похоже, подданным было уже все до лампочки, и люди (не без основания) сочли, что хуже уже не будет. Поскольку просто некуда.
Отцу в какой-то степени даже повезло. К моменту прихода его к власти страна настолько обнищала, что "разрушать мир до основанья" надобности не было никакой. Прямо не сходя с места, можно было приступать к новому мироустроительству. И, прежде всего, папа с наслаждением разогнал разжиревших крикунов в Думе. Причем осуществил он эту акцию, мягко выражаясь, не совсем парламентским способом. Соблюдем историческую точность, и сообщим, что отец просто заявился в Думу с прочным черенком от лопаты и намял бока наиболее строптивым дворянам. Менее строптивые согласились очистить помещение самостоятельно, за что получили колотушек поменьше. В течение нескольких лет папа непонятно каким образом умудрялся править в одиночку. Опирался он при этом на грозную армию из дюжины деревенщин в давно выцветшей форме, которыми командовал старый капрал Мундель, выпивоха, бабник и обжора, но дело свое знающий туго. Недорослей из дворянских семей отец собственноручно жестоко экзаменовал и способных хотя бы считать не на пальцах отправлял в милую его сердцу Упсапу. По возвращении большинство из них занимали места своих отцов в Думе и иные ключевые посты. Так потихоньку подняла голову торговля, ожили крестьяне, в городе появились намеки на чистоту. Короче, мало-помалу, страна выползала из своего вонючего болота. К тому времени, когда я подрос и ловко воровал яблоки в соседних садах на пару с Анной-Марией, дела практически поправились. Можно сказать, всю свою сознательную жизнь я прожил в почти процветающем государстве. Во всяком случае, в столице уже три года как функционировали собственный Университет (на подготовительном курсе которого я промучился целый год) и оперный театр. Правда, репертуар последнего не мог похвастаться разнообразием. Ставилась только одна пьеса, повествующая о героическом вступлении моего деда на престол. Тот смотрел это представление раз тридцать и каждый раз умильно смахивал слезу. Интересно, что в течение всего спектакля не исполнялось ни одной арии, а музыкальное сопровождение и шум за сценой изображал духовой оркестр с городских танцулек. Посему мне до сих пор не очень понятно, чего это наш театр называется оперным.
Глава 3. Жертва предстоящей агрессии.
Пардон, я несколько увлекся и позабыл сообщить, кого, собственно, вознамерился идти воевать наш бравый оккупант. Так вот, жертвой предстоящей агрессии оказался престарелый Людоед, который, вопреки легенде, съеден не был и довольно мирно продолжал существовать в собственном фамильном замке к востоку от столицы. Звали его господином Лютером, однако, для простоты и соблюдения традиций будем продолжать именовать его Людоедом. Занимался он выращиванием овощей и нигде особо не показывался. Горожане узнавали, что старый огородник все еще не сыграл в ящик, только на ежегодной ярмарке, куда тот вывозил результаты собственного труда. Вообще, все страсти-мордасти о нем, представленные в произведении Летописца как стихийные бедствия, на поверку оказались заурядными дебошами в крупнейшем кабаке столицы раз в год. Прямо на следующий вечер после окончания ярмарки Людоед приходил туда пропустить стаканчик и расписать пульку, до которых был великий охотник. Разумеется, он оставлял у стойки и за зеленым сукном чуть не половину выручки. Самый большой кабак под названием "У Моря" выбирался им не потому, что был лучшим, а потому что Людоед, до ужаса крупный мужчина, и в трезвом-то виде с трудом проходил в широкий дверной проем. Ну а во хмелю он уж никак не мог правильно прицелиться и выносил на обратном пути массивную дверь вместе с косяком. Справедливо возмущенный кабатчик Бертольд Морь давал волю кулакам, в которых было зажато по сковородке. А вот этого Людоед страшно не любил и прикладывал все усилия к тому, чтобы сдача соответствовала оскорблению. Ночь он обычно заканчивал в околотке, горестно внимая выговорам Мунделя.
В довершение ко всему, моя бабуся, будучи еще нежным подростком, наладилась навещать старика-Людоеда. Тот души в ней не чаял, угощал грушами из собственного сада и байками из жизненного опыта. Но если груши старый король еще терпел, то фиоритуры, которыми Людоед приправлял рассказы, были категорически осуждены, так как могли дурно повлиять на моральный облик принцессы. Тем более, что некоторые из наиболее сочных вариаций уже несколько раз проскальзывали в беседах на домашние темы. Поэтому, как только на горизонте замаячил мой дед, первым делом ему было вменено в обязанность отвадить принцессу от похождений в замок. Что у них там с Людоедом произошло, и что умудрился вытворить при этом Кот - тайна, до последнего времени покрытая мраком. Во всяком случае, четвероногий интриган сумел все устроить так, что Людоед до смерти обиделся на весь белый свет и более носа не казал из замка. Принцесса же, как ни странно, вовсе ни на что не обиделась и продолжала благосклонно принимать ухаживания бывшего мельника.
С вечера дед направился в оружейную палату (так у нас называется небольшая комнатка на задворках). Здесь в большом беспорядке было свалено всевозможное оружие, начиная от старинных мизерикордий с витыми серебряными рукоятями, кончая небольшой чугунной пушкой, единственной в государстве и треснувшей по всей длине. Комната была довольно сырой, все железные предметы в ней давно поросли рыжей бородой ржавчины, а медь основательно позеленела. После долгих поисков дедуля раскопал таки среди этого хлама свою саблю. Ее преподнесли ему когда-то представители Думы в день Тезоименитства. Кляня Фонтена за нерадивость в деле хранения арсенала, старик спрятал клинок под старую, траченную молью мантию и поплелся к себе.
Глава 4. Да, немного попахивает.
Поскольку, как я уже упоминал, отца вовремя на месте не оказалось, то осадить разгулявшегося регента было попросту некому. Как ни странно, дядья и тетки почитали родителя значительно больше, чем требовал здравый смысл, и относились к его выходками с преступной снисходительностью. Так что, по всему выходило наследнику престола предпринимать меры, дабы не допустить кровопролития.
Рано утром, еще только солнце позолотило дальний косогор, я выскользнул из спальни и тихонько пробрался на заднее крыльцо. Предстоящая акция могла быть расценена некоторыми, по меньшей мере, как измена Родине, и, стало быть, осуществлять ее было надо в полной тайне. Дверь, не смазываемая, видимо, со времен Людоедовой юности, предательски заржала. Я так и присел, но в доме все было тихо. Пытаясь остаться незамеченным и пригибаясь, я пробирался через заброшенный сад и чуть было не налетел на самого деда. Тот не страдал пристрастием к долгому сну по утрам и спозаранку сидел в кресле-качалке, навостряя саблю старым оселком от косы. Звук соприкосновения ржавого металла и засаленного точильного камня был единственным, что нарушало утреннюю тишь и благодать. Слава Всевышнему, старик был полностью поглощен подготовкой к войне и не замечал ничего вокруг. Он скрежетал камнем по лезвию, использовал воду из лужи, и оценивал острие на отблеск, протирая саблю подолом мантии с облезлыми горностаями. Вообще-то, у него был вид человека, который всего-навсего собрался зарезать свинью. Ползком я кустами обогнул кресло, а когда глуховатый дед остался достаточно далеко позади, вскочил на ноги и во всю прыть понесся к замку Людоеда. Бежать предстояло минут двадцать, но не успел я и запыхаться, как носом почуял, что приближается людоедова вотчина.
Деревня, ему принадлежащая, звучно именовалась Душные Козлищи. Населяли ее довольно трудолюбивые крестьяне, которые души не чаяли в своем властелине: тот не особо докучал им поборами и ограничивался небольшим ежегодным оброком. Естественно, хозяйства процветали, и холопы, вознося благодарность Господу, старались во всем походить на своего барина, в том числе и нечасто мылись. Считалось даже, что чем интенсивнее в избе запах человека, тем лучше. Раз в год в этой местности к ароматам, исходящим от духокозлищан, добавлялись запахи чисто природного происхождения. Давняя слава Людоеда, как волшебника, базировалась отнюдь не на способности его превращаться в зверей (этого не умеет никто), а на удивительных успехах в огородном деле. Овощи и фрукты, выращиваемые в замке, отличались чудовищными размерами, неповторимыми вкусовыми качествами и, ясное дело, мгновенно раскупались на ярмарке. А добивался Людоед этого гениально простым способом. Фамильный замок был опоясан старинным рвом, вода в котором имела полезное свойство зацветать и тухнуть прямо на глазах. Буквально через год после ее замены ров до краев заполнялся темного цвета жижей, густой, липкой и удивительно вонючей. Она-то и служила прекрасным удобрением. В обязанности крепостных входило по осени, после снятия урожая, вносить новую порцию этой питательной субстанции в почву огорода. Проделывалось это дедовским способом, хорошо зарекомендовавшем себя в ассенизаторских обозах, то есть, с помощью ведра и веревки, прямо с крепостной стены. И вот, из года в год в ясные дни бабьего лета над страной летели паутинки и такой удушливый смрад, что святых можно было выносить даже в детском приюте, расположенном на Дальнем Юге. Люди так и определялись: ежели смердит, стало быть, бабье лето наступило. Вот и сегодня, уже за несколько верст до замка вонь стояла такая густая, что, казалось, ее можно грести лопатой.
Стараясь глубоко не дышать, я перешел на шаг, достиг, наконец, ворот замка и прислушался. Из-за стен доносились голоса крестьян. Холопы обсуждали качество жижи в этом году и, судя по всему, были им удовлетворены. Из употребляемых слов приличными были только два: "жижа" и "воняет". Однако контекст был совершенно недвусмысленным, мол, дрянь в этом году удалась, и к следующей осени надо бы ждать хорошего урожая. Кроме того, детально и с большим знанием дела рассматривалась возможность "стырить" часть удобрения для собственных нужд, ибо "...ее и так, хоть задницей жри...". А также, "...боязно, старый черт унюхает...". При всем обилии этого замечательного вещества, Людоед жадничал и отпускал его собственным же крестьянам за отдельную мзду.
Несмотря на страду, ворота замка были заперты. Я втянул воздух сквозь зубы и загрохотал пятками по дубовым доскам. Через пять минут мои старания были вознаграждены, и в маленькую калитку вылез толстобрюхий стражник в ржавой кольчуге и с пикою подмышкой. Он сыто рыгнул, добавил к общей картине аромат перегара, и впустил меня вовнутрь. Во дворе вонища была уже такой оглушительной, что я еле удержался на ногах. На скрип калитки (Боже праведный, похоже, нашу страну следовало бы назвать Королевством Несмазанных Петель!) открылось окошко на самой верхотуре, и зычный голос Людоеда осведомился, кого это принесло в такую рань? Для того чтобы ответить (хозяин в последнее время обожал делать вид, будто теряет слух), требовалось набрать побольше воздуха в грудь. Опасаясь через это преждевременно осиротить страну, я промолчал. Однако старый огородник меня узнал и жестом пригласил подниматься наверх.
Когда я отворил дверь в апартаменты Людоеда, тот сидел за столом и догрызал баранью ногу. Завтрак, видимо, продолжался уже давно, поскольку кость от второй ноги валялась под столом, отполированная до ослепительной белизны. На столе высился громадный кувшин. Людоед щедро наполнил из него один из стаканов и протянул мне. После того, как я с благоговением влил в себя восхитительное холодное молодое вино, он в обычной своей манере, ерничая и надсаживаясь, будто находился далеко-далеко, заорал, что привело в его халупу благородного молодого принца, "...надёжу нашу и оплот..."? Я коротко изложил суть дела.
- Да, немного попахивает, - он согласно кивнув головой в сторону окна и сделал вид, что не расслышал. Я тут же прикинулся, что уважаю его тугоухость и повторил все на повышенных тонах. В комнате амбре было уже не столь отчаянным, и я рискнул набрать в грудь воздуха побольше. В ответ на мои вопли Людоед заржал как старая гиена и при этом столь оглушительно испортил атмосферу, что на болоте за стеной замка в испуге взлетели и начали строиться в клин журавли. Смущенно похмыкав, он произнес фразу, наверное, самую благовоспитанную в своей жизни.
- Сдается мне, - заявил хозяин, - Что Ваш, сударь, почтенный дедушка с годами все более теряет способность к разумным суждениям.
После жуткого приступа хохота я ожидал от Людоеда всего, чего угодно, но не изысканных речей. Тем более, зная его как прожженного блудослова. Людоед повернулся к окну и, небрежно сминая в заскорузлых пальцах монету, продолжал.
- Интересно, он опять с Котом снюхался? Фонтен на базаре давеча говорил мне, что Кот от старости даже перестал шастать по крышам. Дипломатия будет или, говоришь, дед саблю вострит? - тут Людоед увенчал фразу таким неприличным выражением, что покраснели мы оба. Я имею в виду себя и покойную людоедову матушку, изображенную на засиженном мухами портрете.
В этот момент к ароматам, поступающим из открытого окошка, присовокупились звуки отчаянной перебранки. Громче всех звучал глас моей кузины. При этом она исполняла отнюдь не псалмы. С непосредственностью, свойственной благородным юным леди, она витиевато объясняла стражникам, что произойдет со всеми их торчащими частями тела, ежели принц не будет "...сей же секунд пред ней представлен в полном здравии, мать..."***. Обещания сопровождались многозначительным щелканьем ее любимого кнута.
Людоед с большим интересом выслушал эти посулы, сокрушенно поцокал языком, жалея выступающие части тел своих воинов, высунулся по пояс из окна и в Бог знает, каких изысканных выражениях пригласил Анну-Марию подняться наверх. Снизу притихли. В доказательство того, наследник престола жив и здоров, он проворно схватил меня за шиворот, просунул в окно и немного встряхнул над двором на вытянутой руке. Я отчаянно дрыгал ногами в воздухе и требовал водворить себя туда, откуда взяли. Кузина ахнула и бросилась наверх мстить. Через мгновение, будучи поставленным обратно на пол, я услышал стук ее каблуков по лестнице. Дверь распахнулась, и юная богиня предстала перед нами во всей своей гневной красе. Людоед притворно полез прятаться под стол, одновременно прося пощады и заливаясь крокодиловыми слезами. На Анну-Марию эта комедия никакого впечатления не произвела. Она подскочила ко мне с подрагивающим подбородком, внимательно осмотрела, ощупала и, лишь удостоверившись в полной целости и сохранности, вновь обрела привычный боевой вид. Сестричка с самого детства, когда над моей головой сгущались тучи, шутки понимать переставала. Однажды, будучи еще совсем малышкой, она пребольно укусила деда сзади через штаны, когда тот вознамерился выдрать меня ремнем. Правда, кончилось это плохо: нас благополучно выпороли обоих. Причем выполнено это было коротко и круто - с моей стороны отцом, а со стороны кузины - герцогом Карло.
Людоед быстро понял, что дела его обстоят скорбно, и начал подъезжать к девушке со словами лести и покаяния. Тут кузина почти мгновенно растаяла. Разумеется, ее гнев был сменен на милость только потому, что в словах лести и покаяния она почерпнула несколько новых для себя идиом. Их хитрый Людоед нарочно подпустил, не стесняясь присутствия дамы.
Сраженная красочностью некоторых словосочетаний, сестрица довольно долго сидела, устремив взор вовнутрь и шевеля губами. Любой бы на моем месте подумал, что девушка молится за упокой души старого блудослова. Но я-то знал, что Анна-Мария просто старается заучить услышанное наизусть, дабы при случае блеснуть. Во время, скажем, беседы на званом обеде в присутствии очередного жениха.
Пока она тренировала память, Людоед, прохаживался по комнате, поминал добрым словом Небеса, которые послали в его обитель это юное восхитительное создание, и пыжился припомнить что-нибудь соответствующее случаю из Горация. Я не верил своим глазам: похоже, старый сатир распускал павлиний хвост. Однако, созерцание старикана в его новом амплуа, каковым я восторженно наслаждался, прекратилось буквально через несколько минут. Проходя мимо окна, Людоед бросил взгляд вниз и замолк. Воспользовавшись тем, что у хозяина гости, жуликоватые крестьяне перестали наносить дрянь на грядки и поспешно наполняли ею бочки, стоящие на телеге. Они явно рассчитывали под суматоху умыкнуть побольше этого полезного вещества для собственных делянок.
- Ворьё !!! - зычно заорал Людоед, позабыл о гостях и, громыхая сапожищами по каменным ступеням, понесся вниз чинить суд и расправу.
Анна-Мария удостоверилась, что дословно запомнила только что услышанные пассажи, и вернулась, наконец, на грешную землю.
- Ну, что, выведал, сколько у него войска и оружия? Дедушка уже представил тебя к награде как расторопного лазутчика.
Я остолбенел. Меня весьма быстро и обоснованно начали подозревать в шпионаже. Такой поворот, понятно, льстил государственной контрразведке, однако, становилось ясно, что дело принимает нешуточные формы. Надо сказать, что мне вообще был известен только один случай шпионажа у нас в стране. И то, шпионажа не военного, а исключительно промышленного.
Глава 5. Прелюдия к Апокалипсису.
Дело обстояло так. По ту сторону Западных Гор располагается сопредельное государство, которым правит династия Аршкопфов. Знающие немецкий язык (их немного в нашей стране) утверждают, будто фамилия ихнего короля звучит презабавно. Уверен, что, Создатель забежал в небесный кабачок пропустить кружку-другую, пока кипело варево, из которого потом слепили эту несчастную территорию. Ну, и не уследил, само собой... Земли за Горами издавна были столь каменисты и скудны, что на них ни шиша не росло, за исключением верблюжьей колючки и нескольких разновидностей несъедобного мха. Зато страна славилась богатейшими серебряными рудниками, доходы с которых и давали возможность государству неплохо сводить концы с концами. Отдадим должное, добываемое серебро было необыкновенно высокого качества и чистоты. На рудники ссылалась примерно половина трудоспособного мужского населения, каковое обстоятельство и объясняло непрерывное поступление благородного металла в казну. В народе ходили слухи, что качество металла явно замешано на крови людской: больше года на рудниках не выдерживал никто. Правда, с целью сокрытия зловредного влияния забоев, где сопровождавшая серебро ртуть стояла лужами, при первых же признаках серебряной болезни (у людей вылазили волосы, кожа принимала восковой оттенок, а вокруг глаз возникали черные круги) рабочих под фанфары отправляли на "заслуженный отдых". И уже там, в кругу близких, бедолаги благополучно помирали от кровавого поноса, предварительно вместе с волосами потеряв и зубы.
Как водится, в стране рудокопов быстро развивались горнорудные науки, и в один прекрасный день мудрейший старец Пфердиус открыл в серебряной руде примесь какого-то неведомого металла. Он-то и придавал добываемому серебру силу блеска и благородный оттенок. Вновь открытый металл в чистом виде был белым, тяжелым и теплым на ощупь. Пфердиус беспрестанно с ним научно экспериментировал, стараясь постичь суть элемента, и, в конце концов помер, скорее всего, от старости. К своему счастью, старик не стал свидетелем того, что натворили его ученики. Продолжая опыты с металлом, названным в честь первооткрывателя пфердием, они что-то там так нахимичили, что произошел жуткий взрыв, снесший к чертовой матери полстраны вместе с остатками верблюжьей колючки. Очевидцы с нашей стороны рассказывали, как перед рассветом вспыхнуло ослепительно-белое солнце над Западными Горами, а спустя некоторое время небеса разразились таким громом, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Такой оборот дела поначалу был воспринят как прелюдия к Апокалипсису, однако, Бог пронес, и об инциденте стали даже подзабывать. Вот тогда-то Людоед собственноручно и поймал первого в нашей стране шпиона.
Взрывом у соседей позасыпало почти все рудники, а почва, и до того-то никудышная, напрочь отказалась родить даже мох. Население захирело и принялось хором вымирать. В противоположность людям, результатами катастрофы оказались очень довольны тараканы. Эти насекомые стали почему-то плодиться с ужасающей интенсивностью и вырастать до таких размеров, что в темноте об них можно было споткнуться. Аппетит у тараканов оказался соответствующим, и кроме всего съестного они пожирали в домах даже деревянные ложки. Поползли разного рода слухи. Например, по непроверенным данным, некоторые жители видели усатую особь величиной с крысу, сидящую в кухонном шкафу и держащую в лапках вилку и нож....
В конце концов отчаявшийся король Аршкопф XXIX послал шпиона к знаменитому рву людоедова замка, чтобы добыть немного дряни. Предполагалось учинить ей тщательный анализ, а потом синтезировать по соответствующему образу и подобию несметное количество полезного вещества и превратить страну в цветущую долину. Пойманный разъяренным Людоедом на месте преступления лазутчик был тут же поколочен и препровожден в королевский суд, где поведал городскому дознавателю горестную историю своей страны. Старый сыщик был существом, в общем-то незлобивым. Обливаясь слезами жалости, он опрометчиво посулил шпиону сколько угодно вонючей жижи, лишь бы тот упросил своих сограждан не проводить с ней химических опытов. В самом деле, не хватало, чтобы вместе с ослепительным светом и оглушительным громом всю округу постигла бы и чудовищная вонь. Но не тут-то было! Мздолюбивый Людоед наотрез отказался выдать требуемое количество дряни сопредельному государству иначе, как за хорошее вознаграждение, обозвав ее, дрянь то есть, стратегическим сырьем. Аршкопфу пришлось после яростного торга уступить, и немало мешков с серебряными монетами перекочевало в подвалы замка, а все, что осталось от жижи после очередного умащивания людоедова огорода - на волах было перевезено через перевал. Дрянь везли в открытых бочках, естественно, на ухабах она частично выплескивалась на обочину. Результатом этого стало буйное цветение и рост придорожного боярышника, плоды которого по размерам и вкусу стали приближаться к хорошей сливе. С тех пор дорога через перевал зовется Боярышной.
Глава 6. Дорога Белых Лепестков.
Раньше дорога эта, кстати сказать, носила название Дороги Белых Лепестков и была семейной реликвией династии Аршкопфов. Именно по ней в свое время прошел самый пышный свадебный кортеж в их семье. Случилось это давным-давно, когда, мельничиха еще не родила и старшего брата моего дедушки. А возможно, еще и ходила в девках. Тогда в нашем городе проживала семейка, состоящая из папы, мамы и трех дочек. Старшие девочки, как водится, были, мягко выражаясь, дурнушками (вящая иллюстрация к пословице "...первый блин - комом..."), а младшая - необычайной красоты. Имени красавицы я сейчас не припомню, но если надо, можно справиться в Летописях. Однако, прозвище ее известно почти каждому, кто читал произведения нашего Придворного Летописца. Девочку прозвали Золушкой за то, что в детстве она, несмотря на запреты и наказания, частенько прокрадывалась на кухню и с упоением жевала золу, щепотками выуживая ее прямо из остывшей печки. От нашего лекаря я слыхал, что никакая это не дурная привычка, а ей просто чего-то не хватало. Правда, говорил это он не мне лично, а матери Анны-Марии. Та пожаловалась на похожие поползновения у дочери. Я-то в тот момент находился под кузининой кроватью, скрываясь от доктора: сестра болела ветрянкой. Но не мог же я бросить верного товарища в беде и не навестить ее в тяжкую минуту! Анна-Мария была вся в крапинку, и из-за этого очень не в настроении. С интересом она выслушала лишь новость о том, что на конюшне кобыла Мунделя ожеребилась сразу двумя жеребятами - мальчиком и девочкой. Тут в комнату вошел лекарь с герцогиней, и мне пришлось переждать их присутствие в темноте под кроватью. Самым сложным оказалось устроиться так, чтобы не чихнуть и сослепу не загреметь ночным горшком. Позорное заточение под кроватью, конечно же, не могло пройти даром для благородного принца. Не иначе, как от унижения, через два дня я тоже заболел ветрянкой.
Мать Золушки старалась в первую очередь устроить судьбу первых двух дочерей, ибо с замужеством младшей дело представлялось стопроцентным. Особой заботой она окружала именно старших, выводила их в свет, получше одевала и, вообще, чисто по-женски жалела. В народе все это расценивалось как поведение, нетипичное для любящей матери по отношению к младшей дочери. Девочку за глаза жалели и наделяли самыми изысканными качествами, хотя сама она росла довольно капризным существом и в пику обстоятельствам и семье решила выйти замуж исключительно за принца. Можно себе представить ее негодование, когда стало известно, что ее в очередной раз не берут на бал, да на какой! Бал, происходящий в замке старого короля Аршкопфа, где ей представилась бы реальная возможность вскружить голову самому королевичу! К тому времени этот молодой повеса уже начал отпускать усики, приставать к городским девкам и проводить подозрительно много времени в кабаках. Кроме того, у него появились карточные долги. И пока они не достигли астрономических цифр, папаша Аршкопф принял крутое решение - женить балбеса, пусть остепенится. Забегая вперед, отдадим должное мудрости старого короля: затея эта в конце концов удалась, королевич остепенился, и впоследствии был, пожалуй, самым достойным звания монарха из всей ихней династии.
Так вот, обиженная будущая королева, дождалась отъезда своей семьи на бал, беспардонно вскрыла шкатулку в спальне родителей, украсилась материнскими драгоценностями, натянула лучшее платье, запахнулась плащом и на почтовом дилижансе благополучно добралась до замка Аршкопфов. Дым там шел коромыслом, и Золушка успела как раз к началу танцулек. Деваха она была, как я уже говорил, страсть, до чего хороша, поэтому нет ничего удивительного, что принц сразу же втрескался в нее по уши и не отходил ни на шаг. Он даже лично препроводил красотку в одну из комнат, чтобы можно было немного отдохнуть, когда она натерла ногу новой туфлей. Золушка решительно выставила принца за дверь, сняла туфлю, чулок и подложила под натертое место кусочек ткани, оторванный от носового платка. Все это время молодой обалдуй провел у замочной скважины, проклиная форму последней, поскольку та не позволяла осматривать комнату с достаточной апертурой. Единственно, что он успел заметить - небольшое родимое пятно на лодыжке своей будущей жены в форме восклицательного знака.
Мать, отец и сестры ее так ничего и не узнали, поскольку приняли предложение старого Аршкопфа сыграть в лото. При всей своей врожденной грубоватости, король оказался достаточно тактичным, сразу и по достоинству оценив перспективы девиц хоть кому-нибудь понравиться. Он увел семейку из зала, где дурнушкам вместо исполнения мазурки пришлось бы подпирать стенки, алчно провожая глазами неженатых мужчин.
Далее события развивались почти так, как были описаны нашим Летописцем: ровно в полночь новая пассия принца дала стрекача, правда, при этом не теряла никаких туфель. И причиной столь поспешного бегства было отнюдь не то обстоятельство, которое приводится в каноническом тексте этой истории. Просто последний обратный дилижанс проезжал мимо остановки "Замок" именно в 00:05. Другого способа добраться домой до утра и избежать выволочки не существовало. Кроме того, красавица так торопилась, что забыла даже оставить принцу свой адрес.
Разыскивать девушку принц самолично, конечно, не мог. Это уронило бы его достоинство в глазах подданных. Поэтому пришлось придумать хитрость с туфелькой. Он приказал башмачнику изготовить туфельку непомерно малых размеров и объявил, что женится на девушке, которой эта туфелька окажется впору. Слуге же, осуществляющему акт примерки, строго-настрого было велено не пропустить девицу с характерным родимым пятном. Дальше все было делом техники, и через неделю принц вез невесту в замок в пышном экипаже по западной дороге, усыпанной лепестками белых роз. С тех пор прошло уже много лет и истинные подробности этой романтической истории стали подзабываться. А что написано Пером, того не вырубишь...
Глава 7. Что же делать, Жан?
Я опять отвлекся. Так вот, поскольку я очень уважал свою сестричку, то не мог с ней разговаривать околичностями. Во-первых, я с гневом отверг все попытки обвинить меня в шпионаже. Более того, гордо выпятив грудь, объявил себя поборником мира и благоденствия. Как Вы уже заметили, Анна-Мария никак не может быть причислена к подобного рода поборникам. Первые мгновения она вообще рассматривала меня как сумасшедшего, а потом попятилась к двери. Похоже, назревал разрыв наших отношений, и на горизонте замаячили две стороны баррикад. И тут оказалось, что я не зря занимался на подготовительном курсе риторикой. Набивавшие оскомину скучные уроки вдруг дали поразительный результат. Красочно описав истерзанного дедушку, лежащего на поле брани со стрелой в груди, я в течение одной минуты поверг эту валькирию в слезы. Закрепила впечатление монета, смятая в комок: Людоед обронил ее на пол, когда побежал драть за уши вороватых холопов. Кстати, их визг, доносившийся со двора, тоже недвусмысленно говорил о том, что несмотря на годы, Людоед еще достаточно решительный мужчина, и от войны с ним ничего хорошего ожидать не приходится. Поэтому картина, на которой был изображен посеченный саблями дед, вполне могла оказаться реальной. Анна-Мария всегда нравилась мне своей непосредственностью и покорностью.
- Что же делать, Жан? - она уже вытерла слезы и под носом, - Старикашка раскочегарился ни на шутку, уже гоняет по плацу Мунделя и его обалдуев.
На советы Людоеда в этом отношении полагаться не приходилось: звуки порки доносились со двора с неувядающей интенсивностью. Он вершил на своей территории Страшный Суд и, по-видимому, в данный момент более ни о чем думать не мог. За свежими мыслями я предложил сбегать к старухе Руж.
Живет у нас в лесу, недалеко от Гнилого Болота, такая бабка. Скрюченная вся, сморщенная. В городе ее не без основания считают ведьмой. Поговаривали, что свои ведьмацкие способности Руж заполучила благодаря собственной бабушке, большой шутнице. Когда она была еще совсем малышкой, эта самая ее бабушка решила немного поразвлечься. Напялила траченную молью шкуру волка, убиенного в незапамятные времена, и, когда девочка постучала в дверь, разыграла комедию, хорошо Вам знакомую по очередному произведению нашего Писаки. Руж не замедлила упасть в обморок и сильно стукнулась головой о порог. Бабка перепугалась ни на шутку, бросилась на дорогу за помощью, и встретила дровосеков, которые отнесли малютку домой. С тех пор у девочки начали проявляться разнообразные необычные способности. Например, она могла, лишь взглянув на человека, определить, чем он скорбен: животом или безответной любовью. Позже Руж подросла и весьма преуспела в ворожбе и врачевании нетрадиционными снадобьями, заговорами и всем прочим, что начисто отвергает королевский лекарь. Правда, после того, как она спасла отца от радикулита лет шесть назад, авторитет народного целительства заметно вырос. Еще бы: придворный эскулап бесперечь поил папу какими-то гадкими на вкус, цвет и запах растворами. От них стошнило даже небрезгливую Анну-Марию, привыкшую все пробовать на язык и способную на спор разжевать и проглотить дождевого червяка. А бабка заявилась непрошеная, натерла больному спину гусиным салом, смешанным с какими-то настоями и велела пропустить на ночь стаканчик крепкого. Последнее средство было с энтузиазмом одобрено дедом, и они с отцом славненько в тот вечер на пару полечились. Следующим утром короля, естественно, сильно штормило, но спина болеть перестала, и он самолично поскакал к бабусе Руж с благодарностью и продуктами. Всем было известно, что, несмотря на таланты, старуха частенько недоедала. С тех пор недостатка в съестном у нее не было: король повелел дворцовому повару лично следить за рационом ведьмы и докладывать о ее здравии по воскресеньям. Кроме чисто гастрономических милостей отец решил отблагодарить бабушку Руж еще и тем, что распорядился занять ее досуг. Он приказал ей отобрать несколько девочек для обучения искусству лечения травами. Ничего хорошего из этой затеи, к сожалению, не вышло. Девочки помладше по глупости вообще не понимали, для чего это нужно. Анна-Мария тоже попала в эту компанию, но из-за неусидчивости своей первая без сожаления покинула курсы. Те же две девицы, что были постарше, хорошо усвоили лишь уроки про душицу да спорынью, каковые растения споспешествуют травлению незаконно зачатого плода. После этого они последовали примеру моей кузины. Тут бабка с гневом прогнала остальных институток и более к педагогическому процессу не возвращалась.
Пока на дворе вершился суд над дрянекрадами, мы с Анной-Марией проскользнули в калитку и помчались к Гнилому Болоту. Старуха оказалась на месте: время собирать травы по полянам еще не вышло. Она восседала на крылечке, напевала хриплым голосом что-то из "Волшебной флейты" и вязала в пучки свое целебное сено. Несмотря на относительное тепло, на старухе поверх платья была наброшена меховая кацавейка, а голову венчал засаленный чепец когда-то красного цвета. Говорят, этот чепец подарила малышке Руж еще ее покойная мать. Никто и никогда ведьму не видел не только простоволосой, но и в каком-либо другом головном уборе. Местные остряки распространили по этому поводу две версии. Первый слух гласил, что чепец этот волшебный, и матушка Руж без него не может ворожить. Согласно второму, более реальному, старуха была обладательницей большой лысины на затылке. Бабка с годами стала подслеповатой, однако, на слух, очевидно, не жаловалась. Как только мы на цыпочках подкрались к ней со спины, старуха Руж повернулась всем телом и сварливо осведомилась, давно ли благородный принц позволил себе лишнего по отношению к девушке. Анна-Мария тут же смекнула, что бабка принимает нас за парочку, поменявшую местами брачную ночь и брачную церемонию. По ее сжатым в щелку губам на побелевшем от ярости лице я понял: бабуся никогда еще не была так близко от могилы, и незаметно наступил на конец плетки, который волочился за кузиной.
Как раз вовремя: через секунду я лежал на траве. Анна-Мария взмахнула своим любимым оружием.
- Ты что, не узнала меня, старая сова, - заорала на ведьму моя воинственная родственница, - В стране беда, а ты шуточки шутишь !
- Похоже, бабушка, Вы имеете тайный доход, не обложенный еще налогом, - сладким голосом добавил я с земли, - Надо бы намекнуть об этом господину Фингеру.
И тут бабка, которая не боялась ни бога, ни черта, ни самого наследника престола и даже рисковала юродствовать в присутствии разъяренной Анны-Марии, при упоминании имени господина Фингера мгновенно поникла и принялась лебезить.
Глава 8. Акула налогообложения.
Господин Фингер был сборщиком податей и налогов. Несмотря на свой рост, вполне соответствующий фамилии, он являл собой весьма важную особу при фраке, бабочке, гамашах и тросточке. В любое время дня и ночи на его голове возвышался ошеломляющих размеров черный цилиндр. Предназначенный зрительно увеличивать рост своего владельца, головной убор, наоборот, подчеркивал его плюгавость. Однако, важные манеры мытаря превращали процесс налогообложения, а, проще говоря, грабежа в пользу государственной казны, в торжественную церемонию. Церемония эта была одновременно похожей и на вручение Ордена Подпруги и на прощание родственников с усопшим.
Родился господин Фингер глубоко недоношенным, чудом выжил, а в дальнейшем природа так и отказала ему в нормальных человеческих размерах. Однако, с младых ногтей это существо отличалось острым умом и какой-то патологической изворотливостью. Поймать и наказать его за что-либо было так же трудно, как только что намыленного угря. Все ему было нипочем и на всех ему было наплевать, лишь бы не побили. Единственное, перед чем господин Фингер благоговел, так это певчие птицы. И не было для него большего удовольствия, чем отправляться зимой в лес и кормить пичуг семечками чертополоха. Вообще, вымышленная история бурного детства господина Фингера достаточно подробно была описана нашим Летописцем с поучительными акцентами в назидание потомкам. Причем крутились все события в ней именно вокруг хитрости главного героя, его роста и соответствия последнего фамилии, мол, "мальчик-с пальчик", и все тут. Сюжет и персонажи были выдуманы от начала до конца, однако, сценарием к этому произведению может в какой-то мере служить история о том, как мальчуган умудрился украсть на мельнице моих предков ни больше и ни меньше, как три мешка муки, и при этом не попасться. Дедушка же его, который воспитывал сироту и немало натерпелся от мальчугана, пока был жив, по поводу характера внука выражался менее изысканно, но более красочно, нежели господин Летописец: "...Мал клоп, да вонюч...".
Острые ум и язык мальчишки в конце концов сослужили ему хорошую службу. Когда Клод Фингер подрос (незначительно), отбился от рук (окончательно) и попытался выйти в люди (на первых порах безуспешно), старый сборщик налогов вдруг принялся его обучать своему ремеслу. Он справедливо полагал, что применяя свои особенности в мирных целях, новый ученик быстро постигнет науку и сможет заменить его на важном государственном посту. Господин Фингер превзошел все самые смелые ожидания. Никто и ничто не могло спасти граждан от уплаты налогов. Каким образом хитрый фискал умудрялся узнавать о любой копейке, поступающей в бюджет каждой семьи, известно только одному Богу и господину Фингеру (скорее, даже в обратной последовательности). Эта свирепая акула налогообложения держала и до сих пор держит в страхе всю округу. В особенности, тех, кто старается не рекламировать источники своих доходов. Отделаться от него не смог даже нахальный Людоед. Однажды, выброшенный в дверь сборщик налогов через пару минут постучал в окно, находившееся на уровне тридцати футов над мостовой (в то самое, из которого высунули меня). Последующий за этим его полет вниз никаких выгод Людоеду также не принес: господин Фингер тут же явился грязный, как черт, через каминную трубу. Людоед плюнул, сдался и расплатился с государством ...
Итак, старуха закручинилась, поскольку считала, что до последнего времени оставалась единственным человеком в королевстве, избежавшим пристального внимания славного фискала, и тощему бабкиному кошельку предстояло близкое знакомство с его загребущими руками. Настроение ее улучшилось только тогда, когда выяснилось, что мистером Фингером я припугнул хозяйку исключительно для острастки. Старуха быстро вернулась к жизни, мигом был накрыт стол, и мы с Анной-Марией наслаждались душистым чаем из лесных трав, диким медом и обществом повеселевшей бабуси Руж. Бабье лето безраздельно распоряжалось природой, пригревало солнышко, а небо было таким синим, каким оно бывает только в эти прекрасные дни ранней осени. Над лоханью с медом вились неизвестно откуда взявшиеся осы. Анна-Мария развлекалась тем, что ловко подсекала наиболее нахальных кнутом. Постепенно домашняя обстановка сделала свое дело, бабка окончательно пришла в себя и, наконец, поинтересовалась, какую, собственно, беду в государстве имела в виду прелестная подруга наследного принца. Анна-Мария выложила все до малейших подробностей. Старуха надолго задумалась. По прошествии некоторого времени (я успел умять весь мед) она, хитро прищурившись, спросила, знаю ли я, каким образом мой дед отбил бабку у Людоеда?
- Уговорил с помощью Кота, - шепотом проявил я осведомленность.
Со старухой чуть не случился припадок от смеха. Ее каркающий хохот был таким громким, что Анна-Мария от неожиданности выронила плетку, а осы мгновенно попрятались.
- Запомните, прынц, - наконец перевела она дух. К старухе вернулось ее обычное бесстрашие, - Ваш милый дедушка выиграл Вашу милую бабушку у Людоеда в карты. В ту самую пульку, от которой Людоед без ума. Впрочем, не без помощи Кота: тот оказался тем еще шулером и на пару с хозяином обчистил беднягу-Людоеда почти до нитки. Расплату же они потребовали в виде отказа от свиданий с принцессой. Не знаю, помогут ли делу эти сведенья, но примите все как есть. Вы, принц, уже стали большим...
Для одного дня впечатлений было и так более, чем достаточно, однако, напоследок - нате вам, узнаю еще одну прелестную подробность.
Оказывается, я и родился на свет и престол унаследую исключительно благодаря нечестности в карточной игре. Есть от чего расстраиваться. Однако, в голове начала тяжело ворочаться и потихоньку формироваться мутная идея, как избежать всеобщей беды. Дело в том, что основатель королевской фамилии до сих пор оставался отчаянным картежником. На поверхности лежал гомеопатический принцип: лечить подобное подобным. Этот самый принцип дед с успехом применял в молодости утречком после солидных возлияний. И раз уж он пришел к власти благодаря ломберному столу, так пусть этот стол и решает государственные проблемы.
В здравом размышлении я пришел к выводу, что без известного специалиста по дворцовым интригам обойтись невозможно. Придется, скрепя сердце, идти на поклон к Коту, которого я, честно говоря, не переносил. Однако, дело не терпело отлагательства и требовало временного отсутствия дам. Оставив Анну-Марию развлекать бабку, я рысью направился в город. У самых городских ворот остановился, отдышался и, как ни в чем ни бывало, прогулочным шагом пошел к дворцу.
Глава 9. Не желаете кофе?
Город было не узнать. Повсюду носились мужчины со скарбом и женщины, волокущие на себе корзины со снедью. Вся молодежь поголовно была мобилизована на укрепление окон: девушки наклеивали крахмальным клейстером на стекла полоски бумаги крест-накрест. С тротуара зрелище это было божественным, я не удержался от соблазна и остановился, чтобы полюбоваться им минут пять. По крайней мере, я теперь точно знаю, какого цвета и какой длины чулки носят девушки этого квартала. Однако, обилие драгоценностей быстро пресытило, и я продолжил свой путь. На дворцовой площади вообще творился полный кавардак. Половина ее, та, что поближе к окнам дворца, была отдана взводу Мунделя для батальных экзерциций. В тот самый момент его обормоты привыкали ходить в штыковую атаку. Ни ружей ни штыков у них, конечно, не было и в помине, однако все это в данном случае с успехом заменялось крестьянскими вилами. Судя по ухватке, солдаты в большей мере владели садовым инвентарем, нежели огнестрельным оружием. Со зверскими рожами и нестройными криками "Ура!!!" эти деревенщины отходили подальше и с разбегу втыкали вилы в дубовые ворота, снятые с петель и прислоненные к стене дворца. Прочная древесина пока еще выдерживала натиск, и поэтому створки ворот, ранее принадлежавших купцу Дристу, были еще не очень изувечены. Сам Дрист, исполненный патриотических чувств, от чего его толстая морда стала ярко-красной, оккупировал остальную половину площади и распоряжался процессом подвоза и складирования провианта и фуража. Вот уж никогда не думал, что в одном месте, да еще у нас в стране, можно собрать столько отменной жратвы! По самым приблизительным прикидкам выходило, что этой кучи съестного хватит нашему десятку балбесов в солдатской форме и их лошадям на пять-шесть лет. И то при условии, что они будут прикармливать маркитанток. Масштабы грядущих бед росли не по дням, а по часам. Общее руководство бедламом на площади осуществлял мой любимый дед. Он по пояс высовывался из окна, выкрикивал какие-то боевые лозунги и одновременно дирижировал учениями при помощи сверкающей сабли. Издалека я заметил, что клинок блестел как новенький, но был сильно истончен и укорочен. Непонятно, каким образом дедуле удалось достигнуть такого эффекта с помощью старого оселка. Потом, правда, выяснилось, что он с утра сбегал на рынок и прибегнул к услугам Педро-точильщика. Для того, чтобы полностью снять слой ржавчины, тому пришлось сточить саблю почти на треть.
Все на площади были так увлечены, что не обратили внимания даже на проходящего наследного принца, и я незамеченным проскользнул во дворец. Апартаменты Кота располагались в левом крыле. Проходя по анфиладе, я обнаружил в комнатах многие предметы и мебель, которые в свое время бесследно исчезали со своих привычных мест. Стало ясно, что эта усатая дрянь постепенно перетаскивала к себе все, что сочла более или менее ценным. Однако, в настоящий момент дележка была неуместной, и я оставил решение этого вопроса на отдаленное будущее. В спальню Кота я вошел, не постучав. Тот валялся на такой широкой кровати, что на ней бы могли уместиться разом все молодчики Мунделя с красавицами из кабака и при этом друг другу не мешать. Кот был полуодет, то есть, в одном сапоге. Второй сапог почему-то валялся на подоконнике. В лапах он ловко держал огромную дымящуюся кружку, судя по запаху, с натуральным кофе. Этот напиток мы с отцом позволяли себе вкушать только по праздниками и из малюсеньких чашек. Общую картину беспардонного сибаритства дополняли две миловидные киски, усердно чесавшие хозяину пятку на необутой ноге. При моем появлении они молча порскнули в боковую дверь. Старый облезлый негодяй даже не потрудился подняться в присутствии принца. Он только отставил кружку на прикроватную тумбочку и радостно ощерился, растопырив усы. Кот был стар и от прежней стати у него остались только вот эти мужские украшения на морде, на удивление хорошо сохранившиеся зубы и веселый блеск глаз.
- Доброе утро, мой принц, присаживайтесь. Не желаете кофе?
Не дожидаясь ответа, Кот дернул за колокольчик и, когда в дверь просунулась смазливая мордашка одной из кошечек, громко щелкнул пальцами левой лапы. Если бы мне кто-нибудь раньше сказал, что кошки могут щелкать пальцами, я поднял бы его на смех. Видимо, глаза мои высказали все, что я думаю по этому поводу.
- О, я еще и не такое умею, - рассмеялся Кот, заметив, что я обалдел, - Право же, юноша, Вы напрасно ко мне предвзято относитесь. Кстати, не соблаговолите ли пояснить, что уже за шум доносится с нашей с Вами площади?
Не успел я открыть рот, как в комнате появилась давешняя кошечка. Она толкала перед собой столик на колесиках с кружкой ароматного кофе и печеньем. Пока я наслаждался славным напитком, хозяин спальни сообщил мне, что перенес все запасы кофейных зерен из кладовой к себе в апартаменты для большей сохранности от мышей и крыс.
- Воруют, твари, - нахально пояснил он.
За кофе я, уже не помню, который раз сегодня, изложил возникшую проблему и попросил совета. Усатая животина посерьезнела, перевернулась на сытый живот и покачалась на нем как пресс-папье. При этом с Кота свалился на пол остальной сапог.
- Буду думать, - через некоторое время проговорил Кот и поднялся с кровати, нагло намекая, что аудиенция подошла к концу. Однако, я не стал возмущаться нарушением этикета. Более того, я был приятно поражен: в моем окружении нашлось существо, которое предполагало сначала подумать, а уж потом что-то предпринимать. Выходя, я все же дал себе зарок позже внимательнейшим образом рассмотреть тайные проделки Кота и прекратить его безобразное воровство.
Завтра должен был начаться семестр в Университете, и я решил забежать туда в надежде узнать, что занятия по причине военного положения отменяются. Так оно и оказалось. В коридорах стоял шум, студиозусы метались туда-сюда, возбужденные, всклокоченные, с горящими глазами. Кто-то, забравшись на подоконник, охрипшим голосом орал патриотические стихи, судя по идиотскому содержанию, им же и сочиненные. Короче говоря, интеллигенция изо всех сил проявляла лояльность к правящему режиму. Не успел оглянуться, как с меня содрали золотой в качестве взноса в "Фонд помощи будущим вдовам". Пока я стоял и оплакивал в душе безвозвратную потерю монеты, какая-то прыщавая девица подъехала с нижайшей просьбой передать Анне-Марии приглашение от какого-то ихнего кружка собираться по вечерам, чтобы вместе щипать корпию. Девица была до того худая и плоская со всех сторон, что у меня возникло страстное желание поколотить ею по столу, как воблой перед глотком пива. Я начал пристально ее рассматривать, судорожно придумывая, как бы поприличнее отшить. Но она, по-видимому, оптимистка, вообразила в моем взгляде несусветный интерес к ней, как к женщине, и с писком "...Ах, нет, сейчас не время, принц..." отвалила в сторону.
На медицинском факультете декан, только что получивший должность Главного Фельдмедика, складывал в большой чемодан все, что, по его мнению, могло пригодиться при врачевании на поле брани. Ассистенты жались по углам и с ужасом поглядывали на упакованные уже клистирную трубку чудовищного диаметра и невиданных размеров акушерские щипцы.
Вечерело, шум на площади поутих, и я понял, что после всех передряг просто валюсь с ног от усталости. Едва добравшись до постели, я упал на нее прямо в одежде и обуви и мгновенно уснул. Сон был таким крепким, что меня не разбудило даже громкое ворчание Фонтена: мол, рановато молодому принцу заявляться домой "...пьяными до такого безобразия, что и раздеться самостоятельно не смогли-с...".
Глава 10. Тут началось самое интересное.
Конечно же, начало боевой эпопеи я позорно проспал. Утром меня разбудили вопли под окнами: горланили что-то подбадривающее старики, ревели белугами будущие вдовы. Странное дело, солдат не набралось бы и полутора десятков, а голосила по ним чуть не половина половозрелого женского населения. Высунувшись, я увидел ужасающую картину: посреди площади во фрунт стояли балбесы Мунделя с ружьями наплечо. Даже сверху было заметно, что ружья совсем не чищены и от ржавчины рыжие, как Суламифь. Однако, к каждому ружью был примкнут остро отточенный штык. Солдаты в строю пучили глаза на то, как несколько слуг усаживали на худую клячу моего дедушку. Дед был при огрызке сабли, в драной мантии, а на голове у него красовался боевой шлем, тоже давно не чищенный. Последнее обстоятельство было как раз очень кстати, ибо ржавое забрало заело в приподнятом состоянии. В противном случае подслеповатый дед вообще бы ничего видел. После долгой суетни слугам, наконец, удалось водрузить старикана в седло. Тот крепко вцепился в луку, так что, по крайней мере, в течение первых минут его падения с лошади ожидать не приходилось. Немного покачавшись, полководец вметнул куцый клинок вверх и дал команду выступать. Солдаты поломали строй и, "кто в лес - кто по дрова", затопали с площади. Женщины плакали, махали вслед платочками и наказывали вернуться с трофеями. Смех, да и только! Мне, например, было доподлинно известно, что Людоед давно пропил все серебро, полученное за те несколько обозов с жижей. Самое большее, на что могли надеяться наши доблестные воины в случае нанесения противнику конфузии, так это прикатить в качестве трофея с его огорода пару брюкв. То-то было бы радости!
Умываться времени уже не оставалось, и я, пропустив положенные водные процедуры, задним ходом вылетел по знакомой тропинке к Людоедову замку.
Ясно, что за короткую ночь пройдоха-Кот так ничего и не придумал. Приходилось рассчитывать на собственные силы. Но для начала необходимо было уяснить обстановку на месте. Дедова кобыла по причине патологической худосочности вроде не могла развить высокой скорости, и, кроме того, движение войска должно было непременно задерживаться частыми привалами для перемотки портянок. Поэтому я надеялся прибыть на поле брани раньше вояк, но не рассчитал прыти собственного дедушки. И когда добежал до замка, то увидел, как он, еле удерживая вертикальное положение в седле, взмахом сабли уже дал команду штурмовать ворота.
Тут началось самое интересное. Судя по опущенному мосту через ров, Людоед не принял всерьез ни мое давешнее посещение, ни полководческие таланты старого короля. Однако, ворота в замок были заперты. Солдатня с разбегу вонзила штыки в створки ворот, не причинив им, естественно, ни малейшего вреда. Но и противник никак не ответил на этот выпад. То есть, сверху не полилась расплавленная смола, не засвистели стрелы и не вылетела лихая конница. Атакующая армия несколько смешалась. Было видно, как солдаты с трудом повыдергивали изувеченные штыки из ворот и принялись смущенно оглядываться, не понимая, что делать дальше. К этому времени дед уговорил-таки свою клячу оторваться от придорожного клевера, пересек по мосту ров и подъехал к воротам. С видом великого фортификатора он буквально обнюхал окованные железом створки и, повернувшись к солдатам, принялся им что-то объяснять. При этом он размахивал руками, указывал десницей куда-то вдаль и, похоже, нецензурно бранился. Потом Мундель перевел своим подопечным все сказанное королем и отправил их нестройной толпой к ближайшему лесу. Дед, тем временем, сполз с лошади, стащил шлем, отер подолом мантии лысину и присел в тени ворот, поджидая возвращения служивых.
Из-за стен замка не доносилось ни звука. В небе плыли легкие облачка, похоже было, что Людоед просто игнорировал выпады своего старого недруга, и ничто в ближайшие часы смертоубийств не предвещало. Поэтому, я подобрался поближе и продолжал наблюдать. Примерно через час вернулись солдаты. Они, сопя и наступая друг другу на ноги, волокли ствол толстенного, только-только сваленного тополя. Дед оживился, вскочил на ноги, и по его команде эта куча идиотов принялась методично долбить бревном по воротам. После третьего удара на стене замка возник какой-то оборванец, видимо, из людоедовых крепостных, с ведром в руках. Он меланхолично посмотрел на нападавших и, не торопясь, опрокинул ведро. Нетрудно догадаться, что из себя представляло его содержимое. То, что было в ведре, с завидной меткостью вывалилось дедушке прямо на голову, благо он хоть успел снова напялить свой шлем. Струя вони была, видимо, такой сильной, что некоторые из солдат, хоть и привыкших к запахам казармы, не удержались на ногах. Крестьянин с удовлетворением посмотрел на дело рук своих и канул за стену, несомненно, за новой порцией пахучих боеприпасов. Храброе войско во главе с королем не стало дождаться повторного залпа, бросило полено и поспешно отступило за ров. Там солдаты принялись приводить в порядок своего полководца. Однако, все их старания были бесполезны: дрянь оказалась удивительно липкой. Нисколько не отчистив деда, они перемазались сами, и теперь удушливо смердели хором. Поняв бесплодность попыток всухую вернуть армии боевой вид, Мундель с позволения короля повел всех в сторону речки для тотального помыва.
- Конец форели, - пронеслось у меня в голове. И решив оценить эффект воздействия дряни на флору и фауну водоема лично, на безопасном расстоянии последовал за войском к реке. Не мудрствуя лукаво, команда Мунделя принялась макать деда в воду, параллельно отмываясь и сама. Первыми почувствовали неладное прачки, полоскавшие белье в двухстах шагах по течению на том берегу. Было видно, что они перестали болтать простынки в стремнине, а потом их словно ветром сдуло. Белье осталось валяться на берегу, а четверо молодок поспешили от берега, унося с пятую, наиболее слабую (кажется, беременную), которая потеряла сознание. Часть наших бравых обормотов расценила это как результат своего воинственного вида и принялась глупо ржать и свистеть вслед. Отмывшись, армия уложила мокрого короля на бережку просыхать и бросилась собирать всплывающую верх брюхом рыбу. Время было обеденное, двое солдафонов направились к соседней роще за дровами, а Мундель установил походный котел и заставил оставшихся чистить добычу для ухи.
Не прошло и получаса, как над веселым костерком в котле аппетитно булькала уха, взвод дружно сглатывал голодную слюну, а продрогший дед исходил паром от высыхающей одежды. Я ожидал, не будет ли какой реакции после поедания отравленной рыбы. Однако, крепкие желудки солдатни, видимо, переварили ее без особого вреда для жизни. И все же, принудительное купание в холодной воде не прошло даром, большинство воинов во главе с полководцем принялось кашлять и чихать. Испуганный неожиданным ухудшением королевского здоровья Мундель отправил нарочного к Фельдмедику. Спустя еще час дедуля окончательно расхворался. Сморкаясь в подол многострадальной мантии, он издавал жуткие звуки, точь-в-точь обучающийся горнист.
Через некоторое время на пригорке показался армейский обоз с медслужбой во главе. Вспомнив виденный инструментарий, я решил не подвергать испытаниям собственный рассудок и не смотреть на процедуру лечения. Следовало уже показаться в городе, возможно, Кот что-нибудь придумал.
Тот встретил меня в собственных апартаментах во всеоружии, одетым (в обоих сапогах) и с серьезной миной на морде. Как оказалось, общее направление наших мыслей совпало: справляться с проблемой войны следовало за пулькой. Для этого была выработана следующая, упрощенная до идиотизма, тактика. Я отправляюсь вечером к Людоеду и сообщаю ему, что старый король не верит в способности хозяина замка отличить даму от шестерки. И желает перед нанесением поражения на поле брани ободрать его в карты, дескать, играть с побежденным унизительно. Кот в это же время проделывает аналогичный фокус с самолюбивым стариком. В качестве же партнеров обеим воюющим сторонам предлагаемся мы, то есть Кот и Ваш покорный слуга. К вечеру выяснилось, что план сработал на славу. Людоед, например, так взбеленился, что потребовал незамедлительного удовлетворения за зеленым сукном прямо у него в замке, несмотря на поздний час.
- Тащи их сюды - и этого старого хвастуна и этого паршивого мышелова! - орал он, выпучив глаза, - Мы их вместе так вздуем, что они не расплотються всем королевством!
Дед продемонстрировал примерно ту же реакцию, и уговорить обоих перенести встречу назавтра оказалось нелегко. Однако нам с Котом требовалась хотя бы одна ночь, чтобы подготовиться к схватке, то есть, покрыть колоду карт соответствующим крапом. В данном случае проявлять щепетильность было глупо, и столь безобразный мухлеж меня ничуть не смущал.
Глава 11. Колода была крапленой.
Вечером следующего дня дедуля распустил армию на сутки в отпуск. Бертольд Морь был этому несказанно рад и поставил в честь старого короля свечку толщиною с бутыль: прогулявшиеся на природе солдаты проявили в его заведении удивительный интерес к жратве и спиртным напиткам. В городе по поводу краткосрочного отпуска мунделевских пехотинцев случилось нечто вроде народного гулянья. Пелись песни, будущие вдовы на время забыли о грядущих печалях. А мы втроем под покровом вечерней тьмы направились к Людоеду. Тот встретил старика и Кота довольно холодно, а мне хитро и многообещающе подмигивал. Ради приличия было приказано накрыть стол, и дед, сначала хмурый и немногословный, при виде съестного и знаменитого кувшина несколько оживился. Когда совсем стемнело, зажгли свечи, и давние недруги уселись за стол, сверкая очами и не скрывая желания доказать друг другу полную несостоятельность противника за карточной игрой. Дальше дело пошло как по маслу. Мало того, что колода была крапленой (разгоряченные противники этого не замечали), так вдобавок мы с величайшим интриганом всех времен и народов играли на один карман. Но и это не все: Кот ловко передергивал. Поэтому не следует удивляться, что к полуночи король проиграл все, что принадлежало лично ему, включая потертых горностаев и несвежее нижнее белье. А Людоед остался должен урожай репы будущего года. Еще через час, когда сумма проигранного стала включать позолоченную корону для повседневного ношения и подъемный мост через ров с жижей, оба картежника принялись посматривать на нас с Котом, как на государственных преступников. И вот настал момент, когда Кот, наконец, закрыл всем пулю и объявил, что желает принять в качестве уплаты все наличное оружие и боевую технику в стране. Он, мол, тоже решил идти воевать сопредельное государство.
Пока дед с Людоедом, теперь сплоченные сокрушительным поражением, переваривали это известие, послышались тяжелые шаги. Дверь от могучего пинка распахнулась и в проеме показалась внушительная фигура моего отца. Он прислонился к притолоке и, поигрывал плеткой. Было ясно, что папаша осведомлен Фонтеном обо всем до мелочей, взбешен, и попавшим под горячую руку лицам, развязавшим гражданскую войну, жертвам агрессии, а также, детям и животным, несдобровать, не взирая на личности. Так бы и произошло, но отец был несколько огорошен тем, что увидел. Он скорее был готов застать противников, скачущих по горнице с палашами наголо.
- Ну, что, вояки, - интонации его, все же, ничего хорошего не предвещали.
- Да вот, в картишки режемся... - вжав головы в плечи, ответствовали присутствующие.
Глава 12. ... с потолочной балки меня сняли только утром.
... с потолочной балки меня сняли только утром. Сам-то я ни за что не хотел слезать: дураков нету. Папаша изволили гневаться, однако, пользовать стариков плетью из благородства было никак не с руки. Что же касается моего огузка, то лучшего объекта для вымещения недовольства трудно было обнаружить. Кот к тому времени уже давно сбросил сапоги, угодив одним прямо по лысине Людоеду, и крышами махнул к себе. Он же, между прочим, меня в два счета и снял, гад. Собственно, слез-то я сам, но не без очередного сеанса дворцовой интриги. Папаня отправил дедушку во дворец, и, явно издеваясь надо мной, уселся пить вино с хозяином. При этом король объявил, что не сойдет с табуретки, пока я не свалюсь и не представлю ему возможности поупражняться ремнем. Людоед, дрянь такая, хранил полный нейтралитет, с интересом ожидал продолжения событий (для него-то гроза явно миновала) и подливал в бокалы вина.
Так вот, утром явился расфуфыренный Кот, обутый в мои же собственные новые сапоги, да еще под ручку с Анной-Марией. Ухмыляясь в усы, он во всеуслышанье обсуждал с моей сестрицей, каким образом я смог оказаться на такой верхотуре быстрее его самого. Такое бесстыжее вранье (на самом деле Кот оказался под притолокой значительно раньше меня) и предстоящее унижение подвигло меня отважно прыгнуть вниз. В конце концов, черт с ней, с задницей, не впервой. А показать себя слабаком на глазах у Анны-Марии.... Нет уж, слуга покорный.
...Господи, как они все надо мной ржали....
А дальше, как водится, стали все жить-поживать и добра наживать.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Тексты восстановлены по стенограммам, то есть Указы так и звучали. Орфография, грамматика и синтаксис полностью соответствуют оригиналу (примечание автора).
** Официально зарегистрированная историческая фраза. Приводится в каноническом виде (примечание автора).
*** До сих пор не могу убедить кузину в том, что чернь не понимает выражений, принятых в королевском обществе, что надо говорить проще, без затей... (примечание автора).