Аннотация: Вошёл в сборник "Сборник квайданов", SElena-Press, 2009 г.
ОТЧУЖДЕННЫЕ
Дом растерянно пялился глазницами окон на пустынную улицу.
Я давно заметил - у брошенных вещей побитый и растерянный вид, словно они пытаются и никак не могут понять, чем они провинились перед своими хозяевами.
Я еще раз осмотрелся по сторонам.
Ветер мел улицу пыльным подолом из сухих листьев. Солнце таращило свой одинокий глаз, налитый красным, будто с похмелья. И тишина, точно воздух стал плотным, как целлофан, которым кто-то упаковал этот мир, как упаковывают мебель на продажу, и не пропускает ни звука - ни сюда, ни отсюда.
Никого.
И справа и слева - чисто.
Теперь можно идти.
Дом смущенно впускает меня внутрь через незапертую дверь. Бывшие хозяева никогда не запирают оставленные дома. Во всяком случае, в своей практике закрытую дверь я встретил только один раз. Ключи от нее были найдены там же - торчали в замке с наружной стороны так ненужно, что мне сразу представился тот бывший хозяин, как он, уходя, по привычке закрывал дом и вдруг, поняв никчемность и бесполезность своих действий, одернул руку от ключей, словно обжегшись, да так и бросил их торчать в замочной скважине.
- Сумимасен, - шепчу я и кланяюсь. - Простите меня.
В доме так тихо, что слышен шорох тронутых сквозняком занавесок. Я иду по коридору, ступая с носка на пятку, как учил ходить отец, чтобы не беспокоить соседей нашей тесной квартиры. Я словно боюсь потревожить хозяев, хотя отлично знаю - дома никого нет.
У меня мало времени, два часа, не больше. Через два часа дом заполнят уборщики, налетят бесцеремонной толпой, сноровисто выпотрошат, как опытный мясник свиную тушу, внутренности жилища, вынесут все, что бросили, уходя, бывшие хозяева дома, свалят в одну кучу в кузове грузовика все, чем когда-то так гордились бывшие владельцы. Все, что покупалось, на что откладывалось и копилось, все будет споро и ловко упаковано в пластиковые пакеты цвета тонких листьев нори и выставлено на продажу на каком-нибудь аукционе. Телевизор и лыжные ботинки, велосипед и фикус в деревянной кадке, вешалка с держателем для зонтиков и диски Backstreet Boys , мягкие игрушки и медицинский справочник, бамбуковые циновки и тефалевские сковородки - все будет искать новых хозяев. Все, что может напоминать о бывших жильцах, отправиться на полки государственных комиссионок и аукционов, чтобы никоим образом не помешать новому хозяину продать дом как можно быстрее.
А пока у меня есть два часа и этот дом, брошенный со всем своим добром какой-то примерной семьёй бывшего примерного среднего класса. Никто не знает, чей дом уборщики будут потрошить сегодня. Никто, ни одна семья, ни один домовладелец еще ни разу не признавались своим соседям, что им пришло предписание, обязывающее жильцов в месячный срок освободить находящееся в залоге у Банка недвижимое имущество. Никто и никогда. Получив на руки извещение, хозяева дома, уже бывшие хозяева дома, всегда продолжают жить прежней жизнью. Так же старательно стригут траву на лужайке и посыпают дорожки песком, обвязывают пеньковой веревкой стволы деревьев на садовом участке, ездят в ближайший магазин за покупками на неделю, не забывают заглянуть в прокат дисков за новым фильмом для уютного семейного просмотра, а вечерами смеются и заваривают чай, аромат которого разлетается по району, как новость о выигрыше в лотерею. А потом они вдруг исчезают, бросив в доме все свои пожитки, будто люди тают, как растворяется в небе запах зеленого чая. Куда они уезжают, не знает никто. И никто и никогда не знает, чей дом будет следующий. Потому что, если бы все они, соседи и просто прохожие, знали, чей дом сегодня навестят уборщики, все они, соседи и просто прохожие, непременно поспешили бы к этому дому. Уж они бы, эти саларимены, воспитанные замы генеральных директоров, эти причесанные клерки, самоуверенные, улыбчивые, блестящие, будто мобильные телефоны в витрине магазина, уж они собрались бы у оставленного дома, заполнив собой всю улицу. Они стояли бы, не проронив ни слова, как тени деревьев, молча смотрели на бесцеремонных уборщиков, провожали бы взглядами их пластиковые пакеты, как провожают урны с любимым прахом.
И еще кто знает, что они решили бы натворить, пока чья-то пожилая мама из дома напротив не вызвала бы полицейских. Поэтому никто не догадывается, чей дом будут потрошить сегодня.
Не знает никто, кроме уборщиков. И кроме меня.
О доме мне сообщает Маруко, старый школьный товарищ.
- Семь-семь-три, - говорит мне адрес Маруко и кладет трубку телефона. Значит, заказ из Банка на зачистку очередного дома уже пришел на факс клининговой конторы. Сейчас Маруко составит наряд-заказ бригадиру. Потом выпишет маршрутный лист для грузовика и микроавтобуса бригады. Затем все усядутся по машинам и выедут по адресу, постоят в пробке на мосту, а потом поедут в объезд.
Значит, у меня есть два часа и этот дом.
Внутри дома еще пахнет рисом и рыбной темпурой. Кажется, стоит окрикнуть, и из кухни выглянет хозяйка с деревянной лопаточкой для жарки в руке, и хозяин встанет с кресла и поправит на носу очки, и элегантный бобтейл цвета корицы бесшумно скользнет навстречу. Кажется. Но в столовой на столе лежит то самое письмо из Банка. "Сообщаем Вам... не внесена оплата на сумму... Согласно кредитного Договора N... обязаны покинуть до..." Отчужденные исчезли, бросив прошлую жизнь нетронутой, словно вышли на мгновение в магазин за солью. Отчужденные. Отныне так их будут называть оставшиеся в домах, и так между собой они станут именовать себя сами.
Почему отчужденные не забирают с собой свои вещи? Я не знаю. Говорят, что им просто некуда брать все эти электрические мясорубки, яйцерезки, пачки глянцевых журналов, домашние кинозалы, пиджаки и лапшу галстуков. Честно говоря, мне абсолютно наплевать, по какой причине жильцы бросили свои пожитки нетронутыми - из-за погружения в депрессивную апатию или им просто не хватило денег на контейнеровоз до нового места жительства.
Не успел я как следует осмотреть гостиную, когда неожиданно из кухни навстречу мне вышла женщина. Двигалась она совершенно бесшумно, словно парила. Впрочем, за широкими полами кимоно было невозможно разобрать ее ног и их наверняка грациозных движений.
- Сумимасен, - сказала женщина и поклонилась. Кимоно в узоре из кленовых листьев не могло скрыть ее стройной фигуры, а ее лицо, словно с гравюр Утамаро, казалось, светилось холодным лунным светом.
- Прошу вас, проходите, - сказала женщина.
От неожиданности не в силах произнести ни слова и не в силах оторвать взгляда от незнакомки, на негнущихся, будто высеченных из камня, ногах, я последовал за женщиной. Я так привык к тому, что ни в одном брошенном доме никогда ни одного раза не сталкивался с бывшими хозяевами, так привык к глухой пустоте одиноких комнат, к потерянному виду оставленных вещей, что внезапное появление незнакомки совершенно застопорило меня.
Когда я немного пришел в себя и смог оглядеться, оказалось, что я нахожусь в комнате, устроенной в национальном стиле - пол комнаты устилали татами, потолок был обшит деревянными досками, а окна закрывали легкие сёдзи. Я сидел на полу перед низким столиком, и чай дымился в двух чашках, наполняя комнату ароматом сливовых цветов и барбариса.
- Вы пришли посмотреть на мои вещи, - сказала незнакомка, то ли утверждая, то ли спрашивая. Она сидела напротив меня, наклонив голову и спрятав руки в рукавах кимоно. Вся ее поза, и этот поворот головы, и чуть дрожащие плечи, и выбившийся из прически локон густых черных волос, вся она каким-то невероятным образом манила меня к себе, и с такой же силой отталкивала, пугая почти физически ощутимым холодом своего тела. Женщина посмотрела на меня, опять словно окатив волной лунного света, и произнесла:
- Я вам сейчас все покажу.
С этими словами она вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась, неся платье нежно-бирюзового цвета. Двигалась она совершенно бесшумно и стремительно, как порыв ветра.
- Платье. Новое. Почти. Очень мне нравилось, - сказала женщина, положила платье передо мной и замерла в поклоне, замолчав и словно застыв, став похожей на одну из фарфоровых кукол из лавки у Накамисе. Мы молчали над платьем, как молчат над покойником. Минута. Три. Десять. Дольше? Время оцепенело, немея стрелками часов на моей руке.
- Я была в нем очень красивая, - сказала женщина так неожиданно, что я дернулся всем телом. Через пару минут она вернулась с парой сандалий.
- Вот сандалии. Новые. Мои любимые, - сказала незнакомка и опять замерла.
Заговорила она, шевеля одними губами на окаменевшем лице, торопливо сыпля словами, точно рисовыми зернами из разорванного пакета. Ее лицо с широко раскрытыми глазами было совсем рядом с моим лицом, но я не чувствовал ее дыхания. Ничего, кроме холодной красоты незнакомки.
- Это были очень удобные сандалии. Ноги отдыхали в них, никогда не уставали. Ноги мои, ноги, ноги, где они теперь, никому не обнять их, не согреть своими руками. Как мне уйти, оставив мои сандалии и любимое платье, в котором я была когда-то так красива. Как я была красива, когда покупала это платье. Как много я купила. Как много я успела купить...
Она вышла из комнаты. Каждый раз, когда она выходила, в комнате как будто становилось темнее, но стоило ей вернуться, как все вокруг наполнялось стальным сиянием.
- Мясорубка. Я купила ее на распродаже всего лишь год назад...
Телевизор и медицинский справочник, радиола и пачка глянцевых журналов, плюшевый медведь и ноутбук, лыжные ботинки и видеоплеер. Предмет за предметом выкладывала она передо мной богатства дома, точно сокровища. Я сидел как завороженный, смотрел на вещи, не смея пошевелиться, пока мой взгляд не упал на жемчужное ожерелье, лежащее между плюшевым медведем и медицинским справочником.
- Красивое, - сказал я и протянул руку, чтобы коснуться жемчуга.
- Нет-нет! - вскрикнула женщина, и воздух в комнате метнулся от стены к стене, и сёдзи захлопнулись, щелкнув, будто челюсти разъяренной собаки, - Я так много покупала. Так долго собирала.
Незнакомка приблизилась ко мне и вдруг подняла голову, заглянув мне в самые глаза.
- Нельзя отдавать. Нельзя брать. Пустота сожрет дом. Пустота съест меня. Можно только меняться, - прошептала женщина, не отводя взгляда. Ее рука коснулась моей и поползла вверх, как плющ пол стволу дерева.
- Поменяемся. Мы поменяемся, - зашептали стены дома вслед за женщиной и словно приблизились ко мне.
- На твою руку, - промолвила женщина, обвивая мое тело. Ее волосы разметались, и локоны шевелились вокруг меня, словно змеи или щупальца.
Не помня себя, я выбежал из дома.
Буквально впрыгнув в свою машину, я торопливо ее завел и сорвался с места, наблюдая в зеркале заднего вида, как у дома остановился грузовик клининговой компании, и из него на землю ловко, словно каучуковые мячи, посыпались уборщики.