Эту вермишель я скармливаю ее ушкам, а сам знаю: мы обречены.
Пошли седьмые чёртовы сутки, их я отслеживаю по наручным часам, однако навязчивая мысль, что наше утлое корыто болтается в океане месяц, одолевает всё сильнее.
Три часа назад споил Мишель последний глоток колы, но баночку
невыбросил: пусть стекут капли, отрежу дно и дам ей вылизать влагу, когда
очнется. Сам пробавляюсь своей мочой. Урина отвратительна; больше того что
набирается в ладони не схлебнёшь, а всё же она лучше забортной горечи. Я
обучен убивать и выживать; мне приходилось двое суток держать сухую
голодовку в адском Сомали: ниггеры стлали огонь - головы не поднять, но
ночами я слизывал росу с автомата, и подо мной была твердь, не бездна.
Милое личико Мишель порядком распухло, теперь оно походит на грушу с
глазами. Последнее время бедняжка всё реже выбирается из забытья. Юная
стройная шлюшечка... ужиком скользнула ко мне в душу. Нам бы побрести -
бедро к бедру - пока не разминутся пути-дорожки: вчерашнее подпорченное
дитя и недавний легионер, еще не старая птица из стада "Диких Гусей". Но,
видно, не судьба.
Мишель я отбил в Гаврском порту у сутенера. Здоровенный алжирец,
намотав роскошные волосы девчонки на руку, волоком тащил ее по
заплёванному причалу к "Рено". Та орала блажью и всё пыталась подтянуть
желтые трусики, которые сползли к ней на бедра. Не скажу, чтобы меня это
сильно задело, но я не люблю чёрных, а настроение в тот вечер было гадким.
Похоже, алжирца я пришиб насмерть - слишком много натекло крови, когда он, распахнув руки (тщась, видимо, прихватить с собою всех путан Франции), треснулся башкой о кнехт. Из его брючного кармана выглянула пачка банкнот, и мне показалось неразумным оставлять их покойнику. Мишель предложила содрать золотую цепищу с бычьей шеи павшего властелина, но я, обозвав деточку сопливой мародершей, увлёк ее вон из порта.
Полдень мы встретили в Амстердаме, добирались автостопом. Почему Амстердам? Так пожелала Мишель. По выходу из порта она попросила
купить ей гамбургер, стакан колы, юбку, куртку, желтые трусики, мятные
шарики и свозить ее в Амстердам накуриться хорошей марихуаной. Я обалдел
от такой непосредственности, от ее кошкиной ухватки тереться виском о мое
плечо, с которого бесшабашное дитя в полминуты будто стряхнула годы. И
потом, действительно следовало смываться из города.
Фантастика, но первый секс приключился с нами лишь три дня спустя в Кёге.
Стылый номер датского отеля привел меня и Мишель в чувство, загнав под
общее одеяло. Каким ветром снесло нас из Амстердама в Данию, по сию пору
загадка. Подружка напихивала в меня и в себя столько дури и виски, что те
картинки, которые сохранились у нас в памяти, мало что проясняют. Я с
готовностью отдался ее воле вытворять всё, что взбредет в голову, мне
нравится прожигать жизнь, а роль отчима, потакающего причудам едва