С тех пор, как родная деревня была захвачена противником, Владимир жил одной мечтой - вернуться на старое пепелище, возродить домашний очаг.
Он оставил единственного сына в райцентре у родственников, а сам вернулся в отряд самообороны, который, отступив в лес, готовился к освобождению деревни.
Владимир периодически навещал сына, приезжая вместе с товарищами на старом грузовичке за провизией. Худой как щепка светловолосый мальчишка лет десяти с трудом расставался с отцом, заменявшим ему и мать, которую мальчик не видел и знал лишь неосознанно, изнутри, находясь у неё в утробе, - она умерла, произведя его на свет. Однако он провожал папу на передовую с неизменной улыбкой на губах, хотя грусть в глазах выдавала внутреннее состояние. Словно чувствуя, когда грузовичок вернётся, мальчик непременно встречал отца с боевыми товарищами у въезда в город с той же приветливой улыбкой. Бойцы, обросшие и грязные, выпрыгивали из кузова машины и спешили погладить грубыми, заскорузлыми ладонями золотые кудри мальчика. Отец клал видавший виды автомат с выцветшим исцарапанным прикладом на землю и, несмотря на чудовищную усталость, поднимал сына на руки, сжимал его в крепких объятиях и держал с минуту так, словно давал послушать биенье родительского сердца...
Владимиру уже перевалило за 45 лет. Возраст непризывной, и не случайно боевые товарищи назвали его Дедом. Образ "деда" дополняла густая с проседью борода, которую он обещал не брить до тех пор, пока не будет освобождена родная деревня.
Тем временем с переменным успехом продолжались тяжёлые бои; всё реже и только с наступлением сумерек приезжала полуторка. Но мальчик непременно находился на своем "посту" у мшистого валуна. Он неизменно встречал с ангельской улыбкой отца и его товарищей, теперь всё более усталых и грязных.
Накануне долгожданного освобождения деревни Владимиру приснился странный сон: вместе с сыном оказывается в глухом незнакомом лесу и, пробираясь сквозь густые заросли, пытается найти дорогу домой. Колючие кустарники, словно злые псы, цепляются за одежду, сгущающиеся сумерки вот-вот проглотят лес и всё сущее в нём. Владимир идёт впереди, с трудом пробивая дорогу, а сынишка, выбившись из сил, плетётся сзади, пыхтит. Но вдруг Владимир перестаёт чувствовать дыхание за спиной, оборачивается и не находит мальчика. Он зовёт сынишку, кричит что есть мочи. Но в ответ лишь ветер завывает в кронах деревьев. И вдруг из зарослей неуверенно, пошатываясь, выходит ягнёнок и произносит человеческим голосом: "Папа, это я. Не оставляй меня здесь одного..." Владимир берёт его на руки, прижимает к груди и... даёт волю слезам...
Боец проснулся в холодном поту и попытался отогнать нелепый сон: нельзя было расслабляться - через пару часов предстоял долгожданный штурм родной деревни...
Вскоре весть об освобождении села разлетелась по всей округе. Мальчик вышел на свой "пост" у валуна и в ожидании отца с товарищами нарвал полевых цветов, сложив их в пучок. Получился пёстрый праздничный букетик. Он был уверен, что отец непременно приедет сегодня, чтобы обнять его, прижать к сердцу, в котором пульсировало счастье. На этот раз его глаза светились радостью. Он представлял сияющее родительское лицо, обрамлённое густой бородой, и невольно улыбался. Но шли часы, а машины всё не было.
"Наверное, папа приводит в порядок усадьбу, чтобы забрать меня домой", - успокаивал себя мальчик.
И он представил, как отец, доставив из сарая охапку дров, топит печку, чтобы комната согрелась к его приходу. А вечером они закопают в горячую золу картофелины и луковицы, как часто делали это в былое время, и вскоре те будут лопаться от жара с треском, напоминающим выстрелы, распространяя вокруг аппетитный аромат. От этого мальчик, успевший уже проголодаться, вкусно причмокнул...
Наконец издалека послышался родной шум мотора грузовичка, и вскоре сумерки прорезали фары. Мальчик, прихватив пучок полевых цветов, побежал навстречу тормозящей машины с распростёртыми, словно крылья, руками... Но что за заминка? Никто не спешил прыгать из кузова. Никто не торопился приветствовать мальчика, как это бывало раньше. Стояла какая-то странная тишина.
Наконец кто-то, словно нехотя, выпрыгнул из машины, затем второй, третий... Отца среди них не было. А ведь мальчик каждый раз первым замечал его, даже если было темно, даже если отец находился где-то посерёдке, между товарищами, всё равно сынишка видел, вернее, чувствовал его ещё издалека...
Сейчас мальчик не верил своим глазам - кузов был уже пуст. Словно на замедленных кадрах фильма последний прыгавший из машины боец повис в воздухе. Слёзы заволакивали огромные глаза мальчика. Всё поплыло перед затуманившимся взором, букетик выпал из рук...
Взрослые, грубые, заросшие мужчины стояли, потупив взгляды. Они не могли ответить на приветствие мальчика. Никто не спешил погладить его по головке.
Но вскоре один из бойцов подошёл, положил видавший виды автомат на землю, и, как это делал отец, поднял мальчика на руки, сжал его в крепких объятьях. И мальчик почувствовал, как неровно, тревожно бьётся солдатское сердце. По шершавым щекам бойца катились слёзы, и он не скоро выдавил из себя слова, которые никто не решался говорить мальчику. Но тот, конечно же, сам догадался, что, осуществляя заветную мечту - освобождая родную землю, отец пал смертью героя...
Владимира похоронили на старом погосте, рядом с родителями и женой, и это было единственным утешением...
Однажды, когда бойцы приехали за провизией, увидели... мальчика. Он стоял у обросшего мхом валуна и пытался улыбнуться так, как раньше улыбался отцу...
Мальчик встречал и провожал бойцов до тех пор, пока не кончилась проклятая война.