Я вернулась домой в начале июля после нескольких лет учебы в городе, покоящемся на дне котлована, и оттого постоянно окутанном тяжелым туманом, так что аромат здешних растений, проникающих в комнаты из моего маленького сада, одурманил меня и быстро усыпил. Ночью мне снилось, будто горели деревья на близлежащих холмах, в городе царил страшный беспорядок и повсюду носились толпы обезумевших людей.
Летом городок был особенно хорош, не в смысле архитектурных достопримечательностей, которые в нем отсутствовали, а хороши были его живописные улицы в окаймлении гор, окруживших его почти замкнутым кольцом. Мягкие извилины горного ландшафта, сверкающего на Солнце, словно мозаика из драгоценных камней, и исчезающего в пасмурные дни, подобно миражу в пустыне, можно было принять за складки на мантии местного духа природы, чьи расплывчатые очертания складывались из пышных облаков, медленно кочующих по ослепительной синеве небесного свода.
До середины лета погода держалась превосходная, и в этой одержимой блаженности беззаботных дней впору было потерять счёт времени. Да времени больше и не существовало - словно мои внутренние часы остановились и принялись идти в обратном направлении.
Проснувшись однажды ранним утром от лая собак, я вдруг вспомнила, что мне нужно получить разрешение на проживание в городе. Было ещё совсем темно, и приятная прохлада приятно бодрила тело. В предрассветной мгле я вышла в спящий сад, где под полуиссохшими стволами деревьев при свете звезд поблескивали плоды, преждевременно попадавшие на землю. Выйдя за калитку, я зашагала по дороге, по краям которой сплошной стеной тянулась листва, мерцающая при свете Луны и шелестящая при порывах ветра.
Двухэтажное здание болотного цвета, в котором разместился Отдел, возвышалось на пригорке близ дороги, проглядывая из-за железных прутьев заграждения. Я прошла мимо охранника, дремавшего в будке, обогнула мраморный бассейн со спящими рыбками и вошла в фойе здания через открытую стеклянную дверь.
Внутри было безлюдно, и, идя по длинному узкому коридору, я обратила внимание на то, что некоторые двери были занавешены тяжелыми бархатными занавесями. Остановившись перед одной из таких дверей, я раздвинула складки портьеры и увидела просторный зал, наполненный публикой, перед которой, стоя на возвышении, выступал оратор. Зрители, вероятно, находясь под гипнотическим воздействием голоса выступающего, впали в глубокий транс, так что по временам даже раздавалось чье-то всхрапывание. Из отдельных фраз оратора можно было сделать вывод, что присутствующие в зале являются членами комиссии, прибывшей из вышестоящего органа с целью проверки Отдела, и докладчик отчитывается перед комиссией о проделанной работе.
Между тем небо за окнами аудитории начало окрашиваться в серый предрассветный оттенок, и я решила вернуться к поискам нужного мне кабинета. Пройдя до конца коридора, где здание разделялось на два крыла, я остановилась перед открытой дверью справа от меня. Слева находился лестничный пролет, но я решила сначала выяснить, куда ведет отворенная дверь.
Занавесь на двери отсутствовала, и я беспрепятственно вошла в просторную комнату, которая оказалась наполненной разнообразной снедью. Свежие булки, сыр и прочее было аккуратно разложено по полкам, как в каком-нибудь бакалейном магазине. В помещении отсутствовали окна и царили тишина и прохлада, так что казалось, что продавец просто забыл запереть на ночь дверь. На какое-то мгновение мне показалось, что я уже видела это во сне или, быть может, много лет назад, и протянула руку к одной из булок, чтобы убедиться в том, что она настоящая, когда внезапно поблизости раздался оглушительный вой сирены.
Из-за боязни быть застигнутой на месте преступления, я выскочила из помещения и побежала к лестничному пролету. Судя по его обшарпанному виду, это был запасной выход. Некоторые из ступеней отсутствовали, из-за чего подниматься по лестнице оказалось не так просто, так что мне пришлось высоко подпрыгивать, хватаясь за перила, которые заметно раскачивались. Я пожалела о том, что явилась в Отдел спозаранку - ведь приди я позже, было бы у кого узнать более безопасный способ добраться до кабинета инспектора.
Внезапно вой сирены прекратился, и я очутилась в пустынном коридоре второго этажа, сумрачную глубину которого теперь робко ощупывали лишь одинокие отзвуки моих шагов. Воздух здесь был влажный, словно рядом буйно расцвела плесень, прельстившись здешней тишиной.
Отыскав кабинет с надписью 'Старший инспектор', я остановилась и постучала в запертую дверь. Не услышав ответа, я открыла дверь и увидела перед собой небольшую комнату, посреди которой стояли два стола, поставленные перпендикулярно друг к другу. За столом, стоявшем у окна, лицом к двери сидел молодой человек лет тридцати, одетый в униформу. У стены справа от него стояла этажерка со стопкой томов 'Свода законов', а на противоположной стене висел постер с красивым пейзажем, в центре которого замерла стая пестрых рыбок.
Инспектор был занят изучением какой-то бумаги, и при моем появлении постарался придать своему лицу непроницаемое выражение. Выдержав паузу, он, наконец, оторвался от бумаги и бросил на меня пристальный взгляд. В его серых глазах промелькнула тень двусмысленности, которая залегла также в складках вокруг его пухлых губ. Охрипшим голосом я объяснила ему цель своего визита, и молодой человек проверил мои документы, после чего нагловатым и отрывистым голосом спросил: 'Какова цель вашего прибытия?'.
― 'Когда-то я здесь жила, а теперь вернулась сюда после учебы', ― ответила я, уклонившись от прямого ответа.
Инспектор поднялся со стула, чтобы взять анкету с соседнего стола, и оказалось, что он невысокого роста и одет в форменные синие брюки длиной чуть ниже колена, что придавало ему несоответствующий его должности вид.
― 'Вам придется набраться терпения, чтобы дождаться получения разрешения на постоянное местожительство. Все эти формальности, связанные с оформлением документов...'.
― 'Как долго мне придется ждать разрешения?'.
Инспектор оценивающим взглядом смерил мою фигуру и продолжил: 'Никто этого не знает. Процедура может затянуться на месяцы. Случается, даже, что за это время документы теряются и все приходится начинать сначала'.
Перехватив мой растерянный взгляд, он добавил: ' Впрочем, мы с Вами могли бы договориться. Не могли бы Вы приходить сюда по вечерам и помогать мне с работой?'.
― 'Да', ― помешкав, ответила я, озадаченная необычностью такого предложения.
Пообещав инспектору прийти сегодняшним вечером, я покинула Отдел и направилась к зданию местной школы, чтобы попытаться получить там место учителя.
Между тем уже почти рассвело, и я стала различать знакомые улочки, под сенью деревьев которых белели одноэтажные домики. Школа находилась на окраине города у высохшего русла речушки, чьи некогда бурные воды в прежние времена угрожали затопить эту часть города. Дорога, резко пойдя в гору, сменилась мостиком через обмелевший канал, и вскоре передо мной открылся вид на двухэтажное здание школы. За время моего отсутствия деревья, растущие в школьном дворе, заметно выросли, а здание обветшало и съежилось из-за превратностей непогоды, как линяет и садится белье после очередной стирки.
Спустившись по сбитым ступеням лестницы, я прошла по пустынному двору и поднялась на мраморное крыльцо. За стеклянной входной дверью никого не было видно - в фойе царили полумрак и тишина, лишь массивный мраморный бюст учёного, в честь которого была названа школа, бесстрастно взирал сквозь стеклянные стены мимо меня куда-то вдаль. Тяжёлая дверь на пружине затворилась за мной, и, оказавшись внутри, я с удовлетворением заметила, что в интерьере здания не произошло значительных изменений: в лаконичном оформлении стен, в однотонных портьерах и во всей обстановке доминировал всё тот же минималистический стиль, приверженность которому нынешняя администрация хранила, по-видимому, из ностальгических побуждений. Идя по коридору, я ощутила прохладу, поднимающуюся от мраморных плит, флегматичные узоры которых расплывались в уходящей вдаль перспективе, в самом конце которой бледнело окно, расцветающее красками утренней зари, как переливается в предзакатных лучах солнца отражение неба в зеркале озера.
Проходя мимо одной из дверей, я услышала чьи-то голоса. Слова невозможно было разобрать, и казалось, будто некто приятным мужским голосом кому-то пытается что-то объяснить на латыни. Постучавшись и не услышав ответа, я открыла дверь и вошла в кабинет. Внутри оказалось еще темнее, чем в коридоре, и при скудном свете, просачивающемся снаружи через полуотворенную дверь, виднелись очертания стола, стоящего на возвышении в глубине комнаты, перед которым были расставлены рядами парты со стульями.
У возвышения стоял мужчина средних лет, одетый в черный костюм. Он что-то помешивал черпаком в котле, подвешенном над очагом. Мужчина был не один - в комнате еще находилась немолодая дама с подобранными в прическу черными волосами. При моем появлении она замолчала, и, прежде чем я могла что-либо сказать, она обратилась ко мне пискливым голосом: 'Почему Вы опаздываете? Мы думали, что Вы уже не придете'. Выдержав паузу и не дождавшись моего ответа, она продолжила: 'Доктор Штерн уходит от нас, и Вы будете вместо него преподавать химию и биологию'. Еще немного поговорив с коллегой, дама вышла из кабинета.
Все еще находясь в оцепенении от произошедшего, я вдруг ощутила запах травяного отвара, которым повеяло от варева в котле. (На этом месте мне пришлось отвлечься от написания этих строк и отлучиться на кухню, откуда потянуло запахом закипевшего супа.) Доктор зачерпнул черпаком жидкость из котла, над которым клубился пар, попробовал ее и остался доволен результатом. Затем он подошел к столу, взял в руки объемистый том, лежавший поверх кипы тетрадей, спустился с возвышения и, протягивая его мне, произнес: 'Этот труд должен стать Вашей настольной книгой. Целое поколение учителей дополняло и дорабатывало его. Надеюсь, что Вы оцените наш труд по достоинству и внесете свою лепту в продолжение дела коллектива ученых'.
Подойдя к доктору, я взяла книгу и открыла ее наугад. Увиденное поразило мое воображение: на страницах книги зеленели, подобно водорослям в пруду, растения, казавшиеся живыми. Они словно прорастали из книжных листов, так что каждая страница походила на свежий гербарий. Мое внимание особенно привлекли простота и очарование одного из растений под названием 'носик'. Его маленькая чашечка и в самом деле напоминала по форме ноздрю, а нежные листочки в шахматном порядке опоясывали тонкий и длинный стебель. Завороженная содержанием книги, я позабыла обо всем, но в этот момент прозвенел звонок, и доктор вышел за дверь.
Я села за стол, продолжая перелистывать книгу, но тут в кабинет вошла та самая дама, что распорядилась моим назначением на место доктора Штерна. Она приблизилась ко мне торопливой походкой, постукивая при ходьбе высокими каблуками и при этом странно подергивая головой. Пытаясь смягчить резкость визгливого голоса, она проворковала: 'Доктор Штерн ― прекрасный педагог. Он пользуется авторитетом в учительской среде, но, к сожалению, в среде учащихся он так и остался непонятым'. Замолчав, дама заглянула мне в глаза невыразительными рыбьими глазами, видимо, пытаясь понять, насколько убедительно прозвучали ее слова, и затем продолжила: 'Недавно в химической лаборатории, расположенной в школьной мастерской, произошел взрыв, виновниками которого оказались двое лучших учеников Штерна. Так что после уроков Вы вместе с учениками пойдете в мастерскую устранять последствия взрыва'.
Закончив с указаниями, дама вышла из кабинета. Звон от ее каблуков постепенно сменился на невнятный топот, и вслед за тем в класс ворвалась толпа учащихся, которые с криками и с грохотом стали устраиваться на своих местах.
Вновь прозвенел звонок, и в класс вошел Штерн. Начался урок, и шум в классе постепенно утих, но было заметно, что мое присутствие сильно отвлекало учеников: большую часть урока они вполголоса оживленно переговаривались между собой, хихикая и поглядывая в мою сторону. Закончив объяснения, учитель перешел к химическим опытам. Он поджег магниевую ленту, воткнутую в небольшой цветочный горшок, и лента, догорев, ослепительно вспыхнула, после чего раздался резкий хлопок и из горшка к потолку взвился огненный столб из искр. Раздались восхищенные возгласы, и сверху посыпались крупные хлопья пепла ― совсем как при извержении вулкана. В классе повис густой дым, и пришлось спешно открывать окна, внезапно стало трудно дышать, и все закашлялись.
Когда дым рассеялся, оказалось, что лица учеников, сидящих за первыми партами, почернели от копоти. Штерн теперь стоял у раскрытого окна и молча смотрел на нас, но выражения его глаз невозможно было разглядеть из-за солнечных бликов, отбрасываемых линзами его очков.
После эффектно завершившегося урока все отправились в мастерскую, пострадавшую в результате еще более зрелищного эксперимента. Некоторое время мы плелись по пустырю, простиравшемуся позади здания школы, спотыкаясь о разбросанные по земле камни и высохшие стволы деревьев, пока, наконец, не оказались перед полуразрушенными стенами лаборатории. В этом месте школьный двор был отгорожен от внешнего мира низеньким полуразвалившимся забором, и несколько уцелевших от засухи деревьев заслоняли часть пространства от ослепительных солнечных лучей.
Я почувствовала усталость от событий этого утра и в нерешительности остановилась перед развалинами. Начинался зной, но я вдруг ощутила, как из распахнутых дверей мастерской повеяло прохладой. Было бессмысленно продолжать жариться на солнце, и я вошла вслед за всеми в помещение и встала у дверей, созерцая картину разрухи, проглядывавшей в каждом фрагменте интерьера.
Между тем, ученики, вместо того, чтобы заняться делом, принялись носиться по лаборатории, опрокидывая на пол столы и стулья. Поднялся невыносимый шум, и в воздухе повис запах пыли. Я уже собиралась подойти к единственному уцелевшему окну, чтобы его распахнуть, когда обгоревший дощатый пол треснул, разломившись по длинной изломанной дуге, напоминающей по форме молнию, и стал проваливаться вниз. Раздались крики, и все бросились к выходу. Последовал ужасающий грохот, и мгновение спустя я уже стояла у дыры, что теперь сквозила на месте развалин, слыша только гул крови, приливающей к голове ― слабый отголосок гула подземного.
Где-то наверху запел соловей, и, подняв голову, я увидела открывшийся передо мной вид на горный ландшафт, зеленеющий вдали. И тут впервые со дня моего возвращения я почувствовала что-то недосягаемое в этих сказочных вершинах, столь же несбыточное, как надежда на вечную любовь или на повсеместное установление царства справедливости, и что жители равнин по-своему правы, предпочитая возвышенностям свои уютные города в низинах, откуда взгляд, не встречая на своем пути препятствий, свободно и без напряжения скользит от края земли к бесконечности.