Проснувшись, Федор Кузьмич первым делом посмотрел на часы. Было ровно половина шестого. До работы оставалось еще около полутора часов, но спать больше не хотелось. Можно, конечно, было поваляться, понежиться в теплой постели, и раньше он так бы и поступил; но теперь, после смерти жены, он перестал это делать, боясь грустных воспоминаний.
Потянувшись, он неторопливо встал, почесывая волосатую грудь, подошел к окну, хлебнул через носик кипятка из чайника и глянул во двор.
Утреннее солнце осветило курчавые верхушки стройных, мачтовых сосен, которые частоколом обступали дом. Поселок вместе с расположенным неподалеку двухэтажным деревянным зданием туберкулезного санатория находился в живописнейшем месте: в прекрасном сосновом бору на берегу Волги.
В этом санатории уже много лет, почти с самого конца войны, и работал врачом Федор Кузьмич.
Туберкулезники -- народ спокойный. Тяжелых сюда не поступало. Остальные, находясь здесь по много месяцев, крутили романы, играли в карты, выпивали тайком, -- словом, жили одной большой семьей и особых хлопот, в медицинском плане, не доставляли.
Взгляд Федора Кузьмича упал на кучу распиленных дров посреди двора и, решив перед работой размяться, он натянул трико и
вышел на улицу.
А в это время во врачебной ординаторской санатория все уже
были в сборе.
Тамара Вениаминовна, полная, сварливая дама предпенсионного возраста, с важным видом дописывала истории болезни. Степан Сергеевич -- долговязый, сорокалетний застенчивый холостяк, заложив ногу на ногу, неторопливо просматривал вчерашнюю газету. А Наталья Николаевна, молоденькая, недавно присланная сюда по распределению девушка с миловидным, кукольным личиком, которую все звали просто Наташа, сонно смотрела в окно.
-- Что-то сегодня Федор Кузьмич запаздывает, -- не переставая писать, ехидно заметила Тамара Вениаминовна. -- А еще парторг
называется!
-- Да, -- переворачивая газету, вяло согласился Степан Сергеевич.
-- А сколько сейчас времени? -- спросила Наташа.
-- Вообще-то, уже довольно прилично, -- вскинув руку, Степан Сергеевич, прищурясь, посмотрел на часы. -- Ого!.. Уже без двадцати девять... Скоро в обход... Странно, он никогда так сильно не
опаздывал.
-- А может заболел? -- высказала предположение Наташенька.
-- Да не должен бы... Мы с ним вчера до позднего вечера в шахматы сражались...
-- Я считаю, -- твердым голосом заявила Тамара Вениаминовна, -- нужно срочно доложить обо всем главному!
-- А может, подождем еще малость? -- неуверенно предложил Степан Сергеевич. Было видно, что ему не хочется подводить коллегу.
-- Нечего ждать! -- строго сказала Тамара Вениаминовна.
-- Одинокий, пожилой мужчина... Мало ли что могло случиться! Может, он сейчас с инфарктом на полу валяется?..
Главным врачом был семидесятилетний подслеповатый, глуховатый Мирон Тимофеевич. Работая здесь почти с самого основания санатория, он, похоже, собирался умереть на этой должности. Жил он тут практически безвыездно, хотя и имел в городе трехкомнатную квартиру. Изредка к нему наведывалась старушка жена, летом же наезжали дети с многочисленными внуками и подолгу жили на бесплатных, казенных харчах. Наверно, поэтому он и не торопился покидать столь выгодное место.
-- Да, странно все это, странно, прошамкал он беззубым ртом, выслушав веские доводы Тамары Вениаминовны.
После недолгого совещания проведать. Федора Кузьмича отправили вечно полупьяного рабочего санатории Василия.
К всеобщему удивлению, вернулся он чрезвычайно быстро и, отдышавшись, принялся возбужденно рассказывать:
-- Ну, значит, это... подхожу я к его дому, а на душе у меня как-то мерзко, нехорошо на душе...
-- Это у тебя, наверно, после вчерашней выпивки, -- прервала его Тамара Вениаминовна.
-- Да что вы, Тамара Вениаминовна! Ни капли в рот, -- вот те крест, уже неделю не брал! -- начал оправдываться Василий.
-- Ну, ладно, ладно... Продолжай, -- успокоил его главный.
-- Значит... это... смотрю, а двери настежь! Ну, думаю!.. Только хотел во двор податься... глядь, а Федор Кузьмич сидит себе у поленницы, курит, как ни в чем не бывало! Ну, я, значит, это... поздоровался с ним. "Здравствуй, -- говорит, -- здравствуй, коль не шутишь",--а сам на меня как-то так подозрительно смотрит. Ну, тут я, как вы и велели, спросил его -- собирается ли он на работу сегодня. А он мне: "Собираться-то я, конечно, собираюсь... А тебе, -- говорит, -- какое дело?" Я, так мол и так, главный интересуется. Тут он хвать топор и ко мне. "Чего это, -- говорит, -- главный так обо мне печется?.." Ну, думаю, совсем свихнулся наш Федор Кузьмич... Сейчас по голове топором... как шарахнет!.. Я, конечно, бежать, - мало ли что у сумасшедшего на уме. Отбежал на безопасное расстояние, а сам смотрю, что он делать станет?.. А он как начал дрова крошить, видно от злости... Ну я, конечно, скорее сюда...
Весть о сумасшествии Федора Кузьмича очень сильно всех взбудоражила.
-- Ну ведь надо же!.. А ведь вчера был совсем нормальным человеком!? -- искренне удивилась Наташа.
-- Нет, вот что-что, а нормальным-то он как раз и никогда и не был, -- возразила Тамара Вениаминовна. -- Он мне всегда каким-то странным казался, и выходки у него были очень странные.
И хотя все знали, что Тамара Вениаминовна просто недолюбливала Федора Кузьмича, но возражать не стали. Каждый про себя стал вспоминать, отыскивать какие-то особенности в поведении Федора Кузьмича... Конечно, у кого их не бывает! Но сейчас, после случившегося, они осмысливались совсем по-другому.
Необходимо было срочно что-то предпринимать.
Ждать "скорую" из города -- долго, мало ли что может натворить сумасшедший, да еще с топором в руках! Поэтому решили действовать своими силами. Набрав в два шприца сильнодействующего снотворного, необычная процессия, возглавляемая Тамарой Вениаминовной и главным, подошла к дому Федора Кузьмича. Остановившись на безопасном расстоянии, стали наблюдать. Признаки сумасшествия были налицо.
Федор Кузьмич в одной майке бодро колол дрова. Вначале его, правда, смутило столь большое количество зрителей в белых халатах, но затем он еще с большей энергией взялся за дело. Березовые чурки легко разлетались под его точными ударами.
Понаблюдав за его действиями и посовещавшись, группа, наконец, вытолкнула из своих рядов главного, и он осторожно подошел к забору.
Поздоровались,
Не зная, как подступиться и стараясь не беспокоить сумасшедшего с таким грозным оружием в руках, главный, для начала, завел разговор о погоде.
Поговорив о погоде, Мирон Тимофеевич про себя удивился ясности взглядов больного на это распространенное природное явление и завел разговор о дровах.
Побеседовав таким же образом о дровах, о предстоящей зиме и не найдя в ответах Федора Кузьмича ничего странного, главный надолго замолчал, собираясь с мыслями и, наконец, задал тот опасный вопрос, который, по его мнению, и должен был прояснить суть болезни.
-- Федор Кузьмич, а вы на работу сегодня собираетесь?
-- Конечно, собираюсь, Мирон Тимофеевич! -- как ни в чем не бывало, без тени смущения, ответил Федор Кузьмич. -- Сейчас поколю дрова и пойду. А что это вы сегодня все меня про работу спрашиваете? И вы... и Василий... Случилось что?
-- Ну, как сказать, -- обескураженный таким уверенным ответом замялся Мирон Тимофеевич. -- На работу бы нужно идти... А ты вот... дрова колешь...
-- А чего же это мне их не колоть! -- искренне удивился Федор Тимофеевич -- Хочу и колю!.. Имею, так сказать, полное право!
-- Так ты бы и колол их в нерабочее время, -- видя возбуждение Федора Кузьмича, осторожно заметил главный. -- Сейчас, между прочим, уже десятый час!
-- Не может быть! -- удивился Федор Кузьмич. Самообладание его как ветром сдуло. Он положил топор, торопливо направился в дом и через минуту вышел, озадаченно почесывая затылок. В руке у него был будильник, который так и показывал ровно половину шестого.
На следующий день в ординаторской, на видном месте, был вывешен приказ главного. Федору Кузьмичу объявлялось замечание за опоздание на работу, а рабочему Василию -- выговор за появление на работе в нетрезвом виде. После этого жизнь санатория вошла в свое обычное, спокойное русло.