Макс делает крупный глоток степлившейся водки и с отвращением отталкивает стакан. На столешнице остается влажный след, словно слизистый след улитки. Пепельница полна до краев, Макс бросает недокуренную сигарету и тоскливо наблюдает за маленьким аутодафе в темной керамике.
-Она меня разрушает.
Приятель его гурмански причмокивает, смакуя ванильный капуччино ( вот уж кто не будет пить с утра). Он бел, румян, бодр и жовиален. Говорлив, но в меру, как и положено верному, понимающему другу.
-Вот что, братан, бросай ты эту свою к такой-то матери. Возраст-то не щенячий, сердечко екнет, и помрешь на ней, на бабе на своей. Да ты глянь на себя, она из тебя все жилы вытянула, бледный весь, с лица спал. Бухаешь вот с утра...
Макс молчит. Горный ручей досужей болтовни струится мимо, не задевая, не тревожа и не врачуя. Ему не легче. Привычная, ровная боль наполняет его до краев, не оставляя пространства для расслабляющего "мужского" диалога.
-Красивая хоть? Ну, телка твоя? (Издалека, словно с покинутого берега... Ветер доносит речь плебея...) Трахается круто, а? Ты ж ее ото всех прячешь, не показываешь. Нездоровая х...ня какая-то, хоть познакомил бы...
Макс направляется к выходу. Ноги не идут, но смесь водки и адреналина дает неожиданный эффект, и плавная кривая выносит его к ласково мигающей табличке EXIT. Макс слабо улыбается и толкает плечом тугую дверь.
-Ну и вали придурок! И не звони больше! (совсем слабо, приглушенно). Помяни мое слово, сожрет она тебя, на ней и помрешь, на сучке на своей!
На улице раннее-раннее утро. Свежо, и тихо, и немного совестно, как всегда, когда невинную зарю встречаешь в кабаке. И снег. Неспешный, сахарный... Представляете... Снег...
Зачем же он тогда пошел за ней? Невзрачная, бледненькая, наделенная каким-то мышиным проворством. Вроде бы совсем невидимка... Но он выхватил взглядом из толпы ее фигурку, ее неповторимое лицо. Сперва шел следом, прикидывая, с чего начать разговор, перебирая в уме дежурные клише пик-апа. Она плутала по переулочкам блошиного рынка, с любопытством разглядывая пыльные книги, пластинки. Обрывки прошлого. Потом они оказались в пустом троллейбусе, доехали до конечной, и он знал - она спиной чувствует его взгляд. Троллейбус завез, как в известной песне, на восток, а проще говоря - к черту на рога, на окраину, где унылые хрущобы соседствовали с полу-деревенскими хижинами пролов. Жуткий подъезд, ряд крутых ступеней, поворот ключа. Она оставила дверь открытой и он шакнул в сумрак бесконечного советского коридора, сразу, по наитию нашел ее клетушку... Она сидела на облупленном подоконнике настежь распахнутого окна, совершенно голая, бесконечно порочная, невинная, как девочка, хрупкая, и чистая, и зовущая. Он бросился к ней, глупый, доверчивый мальчишка, не ведая, что с этого мига он пропал, что отныне он ее вещь, игрушка, жертва, заживо погребенная в багровой пещере между распахнутых женских ног.
-Сладкий мой,- шептала она, не зная его имени,- Сладкий мальчик... Ее ногти оставляли тонкие багровые полосы на его спине.-Хотелось меня, а? Хотелось?
Он затягивает ремень до предела и понимает, что скоро всякий выход из дома будет чреват комической потерей штанов. Он исхудал, как жертва военных преступлений. Кожа отсвечивает лунной желтизной, на локтевых сгибах, ключицах, даже на бедрах - безобразные багровые пятна. Гематомы. Может, все очень просто, и она всего-навсего больна, и теперь они оба умирают от модного вируса? Срочно сдать кровь... Но безволие снова накрывает его своей мутной волной. Он способен только слоняться по мастерской, бесцельно перебирая старые наброски, кисти, задерживаясь холодным взглядом на ее портретах. Они не опасны, в них не отразилось и сотой доли сатанинского обаяния модели. впервые в жизни его радует тот факт, что он не очень-то талантливый художник. В сущности, ремесленник.
Они только что закончили трахаться, и он чувствует себя опустошенным, выпотрошенным, и эти жалкие слова не имеют реальной силы. Слабый шелест. Она сидит на нем, горделиво выпрямившись, вычерчивая острыми коготками странные руны на его груди. В ней столько темного очарования, что он успевает вяло подумать:"Готика... Суккуб."
-Хорошо, сладенький...
Она на мгновение замирает на коленях между его безвольно вытянутых ног, и ее нежные прикосновения напоминают игривую ласку хищника.
Ночью ему нет покоя. Сны его мучительно ярки, словно призваны заменить собою ненаписанные картины, ведь работать он давно не в состоянии. Вот она целует его в лоб, оставляя на лице карминный оттиск помады. Вот замирает в дверном проеме, играя совершенным телом... Знакомая татуировка... Серебро на тонких пальчиках... Она ласкает его волосы, и живое серебро перетекает на его виски...(Утром он взглянет на себя в мутное зеркальце и не удивится обильной седине). Она танцует... Тело ее словно плавится в лунном свете, он силится проснуться, но кошмар не отпускает его, чистые линии тают и искажаются, его любимая - старуха... Старуха Хель. Она склоняется к нему, ближе, ближе, и он не в силах уклониться от разрушительного поцелуя Чумы.
-Сладенький мой,- шепчет она жарко...Хаос. Хаос правит миром...
Снег, снег, снег. Всего-то - смена сезона, а слабый человечек успевает нафантазировать себе и утешение, и обновление, и надежду. Макс остановился у знакомого подъезда, и вдруг осознал, что только что пересек пешком, считай, весь город. Что-то изменилось.Иной тишиной повеяло от убогого здания,иным, зловещим запустением.Уже чувствуя дыхание рока он задыхаясь взбежал по пыльным ступеням, взбежал, как на эшафот.
Пустота, шорохи, затхлый запахпокинутого жилища. То ли заброшенный долгострой, то ли наркоманский сквот. Ни следа живого присутствия. Не в силах поверить, он пустился в бестолковые странствия по дворам и закоулкам. Старуха - нарочито реальная, перстная старуха - седые космы, сварливый говор, старорежимные боты - окликнула его в сердцах:"Чего, мол, шляешься?"
-Бабушка... Тут такое дело... 51 номер, корпус"а" - под снос, что ли?
-Ясное дело, под снос, а ты чего шляешься-то? Под снос, под снос...
-А вот девушку ищу...не видали? Маленькая такая, светленькая, колечки у нее на каждом пальчике...
-Так Лилька что ли, сирота? Ну да, жила, жила, ей от детдома жилье-то выделили... Сирот-то жильем обеспечивают... Так она померла, два года уж как померла, скололась, дрянь такая, не тем будь помянута. А ты чего шляешься-то? Ходят тут... Наркоманы!