Батхан Вероника Владимировна : другие произведения.

Сердце осы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Старый Крым, наши дни. Одинокая татарка Айше-абла подобрала у подножия горы Агармыш новорожденную девочку. Милую, кроткую, нежную... вот только с птицами и зверями малышка ладила куда охотнее, чем с людьми. И дела у татарки пошли все лучше - не иначе колдовством промышлять стала. Кто же вырастет из найденыша?
  Ленуру нашли в капусте. Точнее в куче буковых листьев - Айше-абла ходила на Агармыш за шиповником, а вернулась с нежданным прибытком. Голый, кудрявый младенец нескольких дней от роду дремал на руках спасительницы и улыбался во сне. Женщины долго судачили - кто в Старом Крыму ходил с пузом, но так и не вычислили виновницу. Может и пришлая гулена приехала опростаться подальше от чужих глаз, да и бросить дите на произвол судьбы. Времена-то стоят голодные, жить всем хочется.
  Девочка оказалась тиха, не плакала попусту и охотно пила козье молоко из соски. Фельдшерица из амбулатории освидетельствовала: здорова. По правилам подкидыша следовало отправить в больницу, а затем оформить в детдом. Но Айше-абла отказалась отдавать дите. Год назад у нее погиб единственный сын, муж давно ушел к молодой, жить одной опостылело. Возмущение соседок закипело ключом - сама мол едва концы с концами сводит, а туда же, лишний рот пригрела. Но татарка уперлась: раз дал бог дочку на старости лет, значит выкормлю. Поворчав, бабы смирились и одна за другой потянулись в дом, да не с пустыми руками - кто пеленок принесет, кто распашонок, кто одеяльце от своих внуков. Пусть послужит сиротке.
  Зима выдалась скверной - отключали электричество, газ и воду, едва ходили автобусы. Деньги водились разве что у бандитов, магазины стояли пустые словно в войну, фонари не работали. Неуемная Айше-абла пласталась как проклятая - и по хозяйству, и с козами, и с курами, и торговать умудрялась на базаре, по-цыгански пристроив дочку в платке на бедре. Уставала так, что порой засыпала сидя с товаром, и соседки пихали в бок: ай, вставай, джян. Не жаловалась. И ни дня не жалела.
  Окруженная материнской любовью, Ленура расцветала на глазах - хоть для газеты фотографируй. Младенческой пухлости, правда, в ней не проявилось, словно еда не шла впрок. Зато локоны вились, как у немецкой куклы и ресницы отбрасывали тень на румяные щеки и первые зубки прорезались ровненькие, как по линейке. Разговаривать девочка начала поздно, говорила мало, больше показывала пальцем и смеялась заливисто. Зато к хозяйству прилепилась, едва встав на ноги - сыпала курам корм, ворошила землю на грядках, старательно собирала клубнику и вычищала капустных червей. Следом за аблой бродила по склонам, лугам и пустошам, собирала душистый чабрец и золотые свечки татар-чая, нежные лепестки шиповника, бархатистые на ощупь орехи. Подолгу смотрела в воду священного родника, следила, как дубовые листья медленно падают с веток и устилают каменную чашу...
  Через год-другой соседи начали замечать, что дела у сердобольной татарки идут все лучше. Козы круглый год доятся, молоко у них жирное, и не киснет в любую жару. Куры несутся дай бог, цыплята растут крепкими и не дохнут от всякой заразы. Персики вызревают, словно не было в мае заморозков и не выбило завязи по садам. Колодец не пересыхает, ливни не размывают грядок, град не бьет стекол - а в округе между тем ни единой целой теплицы. Дела... Бабье мнение разделилось - одни уверяли, что аллах благословил старую Айше за доброту к сироте, другие - что старуха повадилась колдовать, и приемная дочка тому причиной.
  Когда появились ульи, несуразности стали явными. Утомленная хозяйством Айше-абла почти не подходила к колодам. Тем не менее густой душистый мед струился рекой, пчелы исправно плодились и в жаркие дни гудели над садом. И прямо посреди пчелиного роя играла малышка Ленура - без сетки, без костюма и дымовухи. Звонко смеясь, девочка прикармливала пчел прямо с ладоней, пела им песенки на неразборчивом детском языке, голыми руками выпутывала из волос, брала в ладони и нашептывала что-то тайное. К тому, что сиротку не трогают ни собаки, ни петухи, ни злые гуси, в селе привыкли. Но пчелы?
  Понемногу соседки стали обходить дом Айше стороной, перестали брать у нее молоко и яйца. Несомненно, старухе завидовали, но и побаивались тоже. До дохлых кошек через забор дело не доходило, но когда прохудилась крыша, хозяйке пришлось нанимать рабочих в городе и платить им деньгами. Другая бы озлобилась или начала ныть, но Айше-абла словно не замечала всеобщего отчуждения - так же неторопливо, чуть раскачиваясь на ходу, поспешала в магазин, так же грозила палкой упрямым козам, так же пышно, по-городскому наряжала сиротку и прогуливалась с ней за ручку по пятницам. Мать и бабку упрямой татарки депортировали в 44м, и за долгую жизнь ей доводилось видеть вещи намного хуже, чем косые взгляды сварливых баб.
  Может со временем вражда и улеглась бы, но Ленура раз за разом ломала хрупкий ледок приязни. Девочка переняла от приемной матери ханскую гордость, и обходилась без приятелей так же легко, как Айше обходилась без прежних подруг. Она даже выглядела чужачкой - тонкокостная, миниатюрная, с легкими светлыми локонами и тонкой кожей, на которую едва ложился загар. Безмятежный взгляд родниково-прозрачных глаз девочки завораживал и пугал сверстников.
  Сперва сиротку дразнили, потом начали поколачивать, рвать нарядные платья, портить игрушки, совать за шиворот крапиву и пауков. Взрослые в травлю не вмешивались, абле Ленура не жаловалась, сдачи не давала. И не плакала, что особенно злило девчонок - смотрела в упор и молчала.
  Беда подкралась незаметно. Девочке было почти семь, осенью в первый класс. Заботливая Айше-абла съездила в Симферополь, целый день бродила по магазинам и рыночкам, и сумела раздобыть настоящую школьную форму - шерстяное строгое платье и кружевной передник немыслимой прелести. Одежда оказалась великовата, старуха долго колдовала с иглой и ножницами, но подогнала наряд по фигуре. И Ленура не придумала ничего лучше, чем в обновке прогуляться до новой школы. Тогда-то жертву и засекли. Она успела пройтись вдоль дороги, полюбоваться зреющей вишней и поиграть с бабочками, когда соседский пацан примчался позвать на помощь - на старом кладбище, мол, мальчишки хотят котят сжечь. Айда, Ленурка, их жалко!
  Котят среди тусклых, покрытых мхом памятников конечно не оказалось. А вот бутылка с керосином была - внучка фельдшерицы стащила горючее из отцовского гаража. Двое мальчишек схватили маленькую гордячку за руки, мстительница под одобрительный визг оравы щедро плеснула вонючей жижей на платье и шикарный передник. Неизвестно, решились бы дети на скверное или хотели лишь попугать, но Ленуру охватил страх. Закатив глаза, девочка пронзительно закричала - так вопят раненые детеныши, оказавшись в беде. Наконец-то! Сейчас заплачет!
  ...Рой разъяренных пчел появился словно бы ниоткуда. С металлическим, ровным гудением насекомые пикировали на детей, пробирались под одежду, садились на щеки и уши, путались в волосах. И жалили, жалили, жалили! Ребятня носилась по кладбищу, орала, отмахивалась - без толку, досталось каждому. Внучка фельдшера тотчас начала задыхаться, самому младшему из мальчишек тоже сделалось плохо. Если бы не случайный турист, дети могли погибнуть. Но бородатый москвич вытащил пострадавших к дороге, затормозил первую же машину и успел отвезти малышню в приемный покой.
  Через три дня на закате к Айше без приглашения явился мулла Ахмет. Оба когда-то жили под Самаркандом, оба вернулись на родину в 90м, прошли огонь, воду и медные трубы. Айше помнила Ахмета упрямым юнцом, читавшим суры в те годы, когда за Коран случалось и срок получить. Мулла уважал Айше-аблу за трудолюбие и характер, за то, что взяла сироту, жила честно и не роптала на жизнь. Жаль, вести дурные. Сперва, как положено, посидели в беседке, выпили кофе, полакомились свежим медом и вареньем из розовых лепестков, на которое хозяйка была великая мастерица. Обсудили погоду, виды на урожай, цены на молоко и свет. Потом замолчали, глядя в теплые сумерки. Жужжали сонные мухи, шуршала подсыхающая листва, где-то далеко перебрехивались цепные псы - как и тысячу лет назад. Мулла заговорил, неторопливо и веско:
  - Уезжать тебе надо, абла. Злы на тебя люди, того и гляди красного петуха пустят. Или дочку свою приемную в интернат сдай, отправь подальше отсюда.
  - Моя дочка зла никому не сделала. Хорошая девочка, работящая, сердце у нее доброе. Отчего люди взъелись?
  - Сама знаешь. Где это видано, чтобы пчелы ребенка слушали?
  Отставив пиалу, Айше суетливо поправила волосы, затолкала под платок выбившуюся седую прядку. Мулла знал не все. Он не видел, как девочка дула в клюв задохнувшемуся цыпленку и тот ожил, как носила на руках слепого котенка, промывая тому глаза водой из источника, как выходила отравленного барбоса. Как однажды, думая, что никто не видит, водила руками у веток - и зеленые персики наливались розовым соком, зрели за считанные минуты...
  - Не отправлю Ленурку в казенный дом. Она родная мне стала.
  - Тогда уезжай. Я людей придержу, дам тебе время. Продашь дом спокойно, продашь живность, не с пустыми руками останешься. Только не тяни, абла, поспеши от греха.
  - Совести у людей нет, - выдохнула Айше. - Зря гонят.
  - За детей за своих боятся. И не только за них. Если дочку не уймешь, однажды беда случится. Ей большая сила дана, а откуда та сила - один Аллах ведает. Жил у нас тут один приемыш, отец рассказывал, давно жил, еще до войны. Тоже нашли мальчишку в лесу, вырастили в крымчацкой семье, как родного. Говорить приемыш вовсе не говорил, мычал да пальцами тыкал. Зато со зверьем ладил - скот его слушался, птицы на свист слетались. Пастухом работал в колхозе. Когда в сорок первом немцы пришли, они крымчаков всех согнали и в овраг повели. Крымчаки пошли молча. А приемыш уперся. Стадо быков на фашистов выпустил, собак поднял, коз, даже кошек. Пули его, говорят, не брали, пришлось из миномета стрелять...
  - Пугаешь меня, Ахмед? - нехорошо прищурилась Айше-абла.
  - Нет. Предупреждаю. На все воля божья.
  - Иншалла, - согласилась старуха. Проводила гостя до двери, вернулась в беседку и долго глядела, как в гаснущих сумерках дочка возится с пестрым котенком, играет с ним на крыльце. Потом позвала: Ленур-джян! И долго укачивала малышку на коленях, пела песни, какие знала, целовала теплую, пахнущую детским потом макушку. Потом уложила в кровать обмякшее сонное тельце, ушла к себе и долго молилась, прося у Аллаха помощи сироте.
  До слез жаль было оставлять едва обжитый дом, ухоженный сад, скот и пасеку. Прячась от посторонних глаз, Айше рыдала до рвоты, целовала коз в бесстыжие морды, обнимала персиковые деревья и корявый ствол виноградной лозы. По счастью покупатель нашелся быстро и цену дал неплохую. Не настоящую - в спешке за свои деньги не покупают. Но хватило на однокомнатную квартиру на задворках Феодосии, на ремонт, переезд и на жизнь немного осталось.
  Переехали в августе. Понурая Ленура сперва тосковала в городской клетке, слонялась из угла в угол, ныла, кашляла и просила завести в дом хотя бы канарейку. Айше-абла непреклонно отказывала - денежек нынче нет, доченька, встанем на ноги, тогда и решим. Первого сентября девочка отправилась в школу, без восторга, но и без возражений. На удивление класс ее принял - или красота сыграла свою роль, или скромность, но маленькую чудачку полюбили. Одноклассницы опекали ее, восхищаясь длиной ресниц и ярким румянцем, мальчишки подбрасывали в парту яблоки и орехи. Пожилая учительница тоже привязалась к покладистой, старательной ученице. Увы, способностей Ленуры едва хватало на редкие четверки и заслуженные, честные тройки по всем предметам. И на внимание сверстников она отвечала лишь улыбками и потупленным взором, не выделяя в друзья никого.
  К весне деньги вышли. У Айше наступили тяжелые времена - в городе никому не важно, как ловко ты доишь коз и ухаживаешь за курами, а иной работы старуха не знала. Даже домработнице нужен опыт - в богатом доме, следует полировать стекло и фарфор, драить паркет и кафель, подобострастно улыбаться хозяевам. По счастью в столовых люди попроще - и объяснят уборщице что куда, и покажут и еды кой-какой дадут кроме денег. Продукты оказались важным подспорьем, удалось дотянуть до сезона. Старательная Айше-абла по привычке пахала на совесть, отчищая каждую клеточку пола, каждый потайной уголок. Но старуха с грустью чувствовала: глаза не те, пальцы не те, спина не гнется и усталость накрывает посреди дня. В июле через знакомых удалось устроиться в квасную будку - ненадолго стало полегче.
  Поглядев, как устает абла, Ленура повадилась ходить с ней на работу. Она болтала о чем-то легком и девичьем, разрисовывала тетрадки, помогала собирать мусор, подавала полные стаканы и мило улыбалась покупателям. Старуха радовалась, хвалила дочку и баловала, обещала обновки к школе. Но ни котенка ни щенка в дом все равно не взяла - смутный инстинкт подсказывал, что Ленуру следует держать подальше от живности.
  Год потянулся за годом. Айше старела, приемная дочь росла, становилась сообразительнее и крепче. Она помогала абле по хозяйству, да и с работой все чаще заменяла старуху - на семидесятом году жизни та начала сдавать. Ослабло зрение, начало болеть сердце, подвели ноги - порой Айше едва могла кое-как выбраться во двор погреться на солнышке. Что поделаешь - возраст.
  После девятого класса Ленура оставила школу и не пошла дальше учиться. Летом она продолжала торговать квасом в раскаленной от солнца будке, в несезон сидела на рынке с булавками, нитками и прочим мелким товаром. Свободное время посвящала абле - читала вслух газеты, кормила лагманом и пловом, пекла пирожки-кубитэ, растирала усталые ноги и сведенные болью руки, выводила старуху погулять в Комсомольский парк. "Родная дочка не стала бы так заботиться" - шептались дворовые бабки и лицемерно улыбались хорошей девочке - рады были бы посудачить, да не о чем. Туристы недоуменно смотрели вслед легконогой красавице, порхающей вокруг угрюмой пенсионерки. Желающих подкатиться тоже хватало - одни кавалеры надеялись на лихую атаку, другие пытались купить на цацки и деньги. Мимо - девушку не интересовали мужчины.
  У Ленуры давно сложился свой мир. После Старого Крыма девушка стала таиться от досужих взглядов. Бездомных собак она прикармливала на пустыре за интернатом, играла там с неуклюжими толстолапыми щенками, дразнила недопесков-годовичков, дружила с репьястым, косматым вожаком и его льстивой подругой. Уличные кошки ждали ее в соседних дворах, приносили задавленных крыс и приводили новых котят знакомиться. Голубиная стая на набережной взмывала вверх при появлении девушки, птицы садились ей на руки и на плечи, перебирали клювами волосы и курлыкали. Зимние величественные лебеди брали с ладони хлеб, осторожно гладили кожу твердыми клювами. Жизнь тянулась к жизни.
  Центром мира стала неуклюжая жестяная будка, полная раскаленного воздуха. Пользуясь случаем, Ленура работала в две смены без выходных - лишь бы заполучить хлипкую коробку в полную собственность, лишь бы никто не мешал ей жить, не гонял вездесущих ос. Сотни насекомых слетались на зов, кружили, клубились, ползали по прилавку, ухитрялись пить квас прямо в воздухе из тонкой струйки. На закате они танцевали вокруг Ленуры, окружая ее пышные волосы живым нимбом, днем охотно шли в руки, прикасались к губам и щекам, словно целуя. Их кружение завораживало, девушка до бесконечности долго могла наблюдать за полосатым народцем, слушать их гул и жужжание, ощущать согласную дрожь множества крылышек. Иногда она пела осам. Пела без слов, звук сам собой шел из чрева, наполнял горло низким рокотом, резонируя с единым голосом роя.
  Наблюдать за людьми Ленура тоже любила - прилавок словно бы выстраивал невидимый барьер между ней и суетливой шумной толпой. Девушка сразу чувствовала приезжих - кефирно-бледных и обгорающих докрасна, окающих и акающих, потных, пьяненьких и обожравшихся. Каждый второй смердел болезнями, скверным пищеварением, изнурительными тревогами и тоской. От местных пахло острее и горче, загар выжигал им кожу и раньше срока выбеливал волосы, заботы делали глаза злыми и тусклыми. Оборванные улыбчивые бродяги, обсидевшие побережья, подходили за квасом редко и не всегда платили, но Ленура давно научилась колдовству с пенкой и всегда могла выцедить пару лишних стаканов из бочки.
  Из постоянных посетителей Ленура выделяла немногих. Тройка весомых дам во главе с величественной библиотекаршей никогда никуда не спешила - они придерживали стаканы, оттопырив мизинчики, беседовали о высоком, изысканно матерились и холодно игнорировали прохожих. Солидный седой чиновник всегда задерживался на пару минут поболтать о погоде, рассказать незатейливый анекдот или новость из жизни города. Измотанная мать неходячего, скрюченного болезнью ребенка, подходила, чтобы порадовать сына - при виде осиного роя мальчик начинал угукать и радостно хохотать. Немая женщина в глухом трауре появлялась раз-два в неделю, сверлила Ленуру холодным взглядом прозрачно-голубых глаз и исчезала едва заплатив. Симпатичный усатенький молодой лейтенант не пытался заговорить с продавщицей - он медленно пил два по пол-литра кваса, улыбался, краснел, а после его ухода на прилавке оказывались то гроздь винограда, то шоколадка, то простенький букет недорогих цветов. Скучать не приходилось.
  Впрочем, и с аблой Ленура не отдыхала - она чувствовала, что старой женщине осталось недолго, и по мере сил старалась облегчить Айше переход на ту сторону жизни. Ясными вечерами они сидели вдвоем во дворике, слушали тихий стрекот цикад, смешанный с шумом трассы, и молчали. Сухонькая ладонь старухи покоилась в теплой руке девушки.
  В августе в город приехал цирк-шапито. Запестрели афиши, на углу у Базарной пара клоунов продавала билеты, автомобиль с медведем, разряженным, как балерина, заколесил по городу, ветер гонял по асфальту мятые флаера. У Ленуры развлечение восторга не вызывало - их класс однажды водили на новогоднее шоу и девочке стало безумно жаль пленных зверей. А одноклассники радостно верещали, раскупали нехитрые сувениры, фотографировались с недовольным пузатым львенком. Может она просто не понимает смысл, как не понимает телевизор и дискотеку?
  В шесть вечера автомобиль с мегафоном, изрыгающим громкую музыку, проехался вверх по Украинской. Спустя час - Ленура уже нацелилась сворачивать лавочку - по Земской повалила перепуганная толпа. Сперва до девушки донеслись далекие как прибой крики, затем побежали люди - без оглядки, падая и вставая, подхватывая детей, скрываясь в магазинах и подворотнях. Встревоженные осы поднялись, окружая девушку плотным гудящим облаком, но она отослала защитниц коротким жестом - опасности нет. Сердце билось ровно, щеки не разрумянились, холодок не мазнул по спине. Значит беда минует.
  Пожав плечами, Ленура сгребла мелочь со стойки в ящик, завинтила краны потуже и вышла из киоска наружу. Улица опустела. Закатное солнце пятнало серую плитку, желто-бурые листья каштанов копились подле поребрика, мигало табло валюты у "Приват-банка". По тротуару шествовал тигр. Свирепый хищник скалил клыки, бил по бокам полосатым хвостом и озирался, готовый в любую минуту прыгнуть и разорвать мягкий живот добычи. Пристальный взгляд зверя остановился на девушке. Ленура не отвела глаза.
  - Тише, тише, успокойся, хороший мальчик! Я тебя не обижу.
  ...Протянуть ладонь, как незнакомой собаке, подставить под горячее зловонное дыхание, дать почуять - свои. Шершавый язык коснулся руки, едва не содрав кожу. Тигр фыркнул и задышал спокойней, позволил прикоснуться к жесткой шерсти, осторожно погладить лобастую голову. Продвинувшись к шее, Ленура ощутила под пальцами следы ошейника. Бедный пленник! Шерсть зверя оказалась гладкой и сальной на ощупь, мышцы сводила мелкая дрожь, частое дыхание вздымало ребра. "Он напуган", сообразила Ленура. - "Напуган и голоден". Ласка успокоила тигра, он потерся головой о плечо девушки, словно вправду был полосатым котом, и заурчал. Его обижали, плохо кормили, держали на привязи, скорее всего били. А зверь родился в лесу, а не в клетке. Неудивительно, что на старости лет он захотел раздобыть себе кусочек свободы... Мышцы тигра вдруг напряглись, гневное рычание наполнило глотку, он сбросил руку девушки и оскалил клыки.
  - Эй, отойди живо! Прочь с дистанции! Берегись - стрелять будем!
  Группа загонщиков окружала противника по всем правилам военной науки. Автоматы наперевес, большая винтовка в руках у здоровенного мужика, трое других держат рыболовную сеть. Позади трется долговязый перепуганный тип в черном костюме и дурацкой высокой шляпе, тащит за собой пыльный хлыст:
  - Осторожнее, господа, это же ценный зверь!
  - Следить надо было за своим зверем, гражданин! - рявкнул краснолицый милиционер. - У хороших хозяев тигры по улицам не бегают. Слава богу, никого не убил.
  - Пока не убил, - вставил грузный мужчина в форме, его холодные глаза вперились в собеседников поочередно. - Действуйте, пока необратимых последствий не возникло, тигр опасен для окружающих. Девушка, отойдите, будьте любезны!
  Ленура фыркнула как тигрица:
  - Не отойду! Вы его убьете!
  - Тигра усыпят снотворным ружьем и увезут в цирк, девушка! Нельзя же хищнику разгуливать по улицам города, - возразил милиционер и покосился на автоматчиков.
  - Я сама его отведу, - сказала Ленура и положила руку на спину зверя. - Он меня слушается.
  - Вы с ума сошли, милочка? - взвизгнул человек в шляпе. - Одиссей вас порвет, он не подчинится никому кроме хозяина!
  Вместо ответа Ленура отступила на шаг. Долговязый приблизился к зверю:
  - Ап! Одиссей, ап, я сказал! Ко мне, животное!
  Тигр застыл неподвижно, только кончик хвоста дрожал. Воля на волю - он сотни раз покорялся этому человеку, выполнял его бессмысленные приказы... Щелчок хлыста прорезал воздух. Ответом стал яростный рык, удар лапы и дребезжащий визг. Долговязый попятился, зажимая разодранную до крови руку, хлыст остался на мостовой. Автоматчики взяли оружие наизготовку, милиционер шарахнулся за спины подчиненных, лишь мужчина в камуфляже остался невозмутим:
  - Стреляем по моей команде! Девушка, отойдите, или я сам вас заберу. Хватит глупостей, вы рискуете жизнью!
  - Дайте мне мяса. Много мяса. Я приведу тигра домой, - загорелые руки Ленуры обладали могучей силой, зверь остановился, как вкопанный, понурил лобастую голову. Опасным он больше не выглядел.
  - Что вы стоите, идиоты?! - закричал человек в шляпе. - Найдите этой ненормальной мяса, сделайте что-нибудь!
  - Вот закрою тебя на пятнадцать суток, научишься разговаривать с представителем власти при исполнении. Ишь, Запашный доморощенный выискался, - обозлился милиционер. - Как поступим, товарищ майор?
  - Вы двое - марш в "Новый свет", возьмите говядины или что у них есть. Остальные будьте готовы открыть огонь.
  - Есть, товарищ майор!
  Свежей говядины в магазине оказалось немного, но и докторская колбаса, тигра вполне устроила. Дав бедняге утолить первый голод, Ленура поманила его за собой - дошли до угла, на кусочек, перешли дорогу - еще на. По счастью ни машин, ни автобусов по ходу движения не попалось - милиция перекрыла улицы. Из окон свесились любопытные с камерами и телефонами, самые смелые стояли в дверях подъездов и щелкали без разбора. Повезло им, что зверь не испугался ни вспышек ни резких звуков - удержать Одиссея в прыжке Ленура бы не смогла.
  Покорный, словно, теленок, тигр, безропотно дал завести себя в клетку и защелкнуть замок. Оставлять животное за железными прутьями на сырой соломе не хотелось категорически, но иной помощи Ленура не в силах была ему дать. Жизни в могучем теле оставалось еще на несколько лет, а леса вокруг Феодосии не лучший дом для большого прожорливого хищника.
  Проводив взглядом тигра, Ленура терпеливо выслушала благодарности, отвернулась от объектива фотокора газеты "Победа", отказалась от двух просьб подвезти и отправилась домой пешком - от Комсомольского парка недалеко. Абле она ничего не рассказала, однако скрыть происшествие не удалось.
  На следующий день, после заката, долговязый (он оказался дрессировщиком) явился в дом Айше-аблы. С ним был пузатый, увешанный золотом балагур - директор шапито. Гости поставили на стол большой торт, достали бутылку шампанского и в два голоса они принялись убеждать старуху отдать дочку в цирковое училище, а еще лучше прямо в их заведение.
  - Девочка прирожденная укротительница диких зверей, - восхищался долговязый, причмокивая, словно посасывал что-то вкусное. - Какая воля, какой темперамент! А внешность - с ее красотой за три года свой аттракцион появится.
  - Сколько она у вас в киоске имеет? Гроши, - директор пошевелил пальцами, изображая жалкие копейки. - А ув цирке она за день сделает больше чем здесь за месяц. И питание, жилье, костюмы... мамаша подумайте за свою дочку!
  У Ленуры не было ни малейших сомнений в ответе аблы, вопрос лишь, какую причудливую форму примет ее раздражение. Застучит ли она клюкой, забранится ли по-татарски или вспомнит русские словечки, пожелает ли нежданным гостям чуму, холеру и прыщей на голову или просто наплюет на пол? Однако Айше повела себя кротко.
  - Скорей меня похоронят в собачьем рву, чем моя дочь без штанов станет выплясывать перед мужчинами! Нет.
  - Вы отстали от жизни, мамаша, - возмутился директор. - Без штанов в стриптизе танцуют, а у нас сценические костюмы. Артисток обшивают лучшие модельеры, они ходят...
  - Голые, - подытожила Айше. - Развратом занимаетесь и не стыдно?! Пошли вон!
  - Бабушка просит вас уйти, - сказала Ленура. - Я тоже прошу. Дверь там!
  Директор пожал плечами и поднялся, не забыв сунуть под мышку невскрытую бутылку шампанского. Долговязый попробовал подмигнуть, но увидел холодное лицо Ленуры и сник. Щелкнул замок входной двери. Абла встретила дочку свирепым взглядом:
  - Опять взялась за свое, негодница?
  - Абла, прости, виновата, - жалостно вздохнула Ленура.
  - Не делай из меня дуру - я старая, но еще не выжила из ума. Помнишь, как мы из Старого Крыма сюда сбежали? Из-за чего помнишь? Мне без разницы, мне помирать скоро. А тебя люди, если прознают, с костями сожрут, снова бежать придется. Ну будет, будет, не подлизывайся, лиса!
  Плавным движением Ленура обняла аблу, прижалась к худому, пахнущему лавандой плечу, поцеловала в мокрую щеку.
  - Мы останемся дома, абла. И никто нас не обидит!
  Старая Айше ошибалась - нравы курортной Феодосии отличались от традиций маленького села. Киоск, где работала девушка - укротительница тигра, моментально сделался местной достопримечательностью. Перед прилавком с утра до вечера выстраивалась очередь, Ленуру фотографировали, записывали на телефон, болтали всякую ерунду. Осы нервничали и кусались, но разогнать зевак не сумели. Зато у молодого лейтенанта наконец-то хватило смелости заговорить с девушкой. Он запинался, мялся, смешно краснел, но был искренен в своих чувствах. И Ленуре захотелось поделиться с ним чудом. Сложив губы трубочкой, она тихонечко загудела - и осиный рой тут же закружился над девушкой, закрыл ее, словно броня. Испуганный лейтенант побледнел и схватился за кобуру, словно пистолет мог помочь.
  - Нет-нет! Они меня не тронут, - успокоила парня Ленура. - Я их кормлю, а они меня от дурных людей защищают.
  - Серьезно? - удивился лейтенант.
  - Да, осы мои друзья, - сложив ладони ковшиком, Ленура взяла трепещущее существо из воздуха, поднесла к лицу, осторожно подышала на прозрачные крылышки. - Плохих кусают, хороших нет. Погладь, тебя тоже не тронет.
  На лбу парня выступили бисеринки пота, челюсти сжались, но он пересилил себя, осторожно дотронулся до насекомого. И расслабился, улыбнулся:
  - Щекотно как! Маленькая штучка, а понимает, кого слушаться.
  Детская радость парня понравилась Ленуре. Взмахом руки девушка подняла любимиц в воздух, показала их танец, позволила посидеть на кончиках пальцев и попить кваса с ладони. Завороженный лейтенант только ахал. ...И еще один взгляд следил за осами - внимательный, пристальный, жесткий.
  Наутро, едва Ленура открыла будку и проверила краник у бочонка с квасом, к точке подвалил бомжеватого вида пьяный бугай. И сходу начал хамить, с бранью тянуть лапы к посуде, требуя кваса для ветерана Афганистана. Волосатые руки с аккуратно подстриженными ногтями оставляли на прилавке грязные разводы. От неожиданности Ленура попятилась, осы взвились и набросились на агрессора, обратив его в бегство за считанные секунды. Вопли несчастного заглушили уличный шум, он помчался по тротуару, нелепо размахивая руками, закружился, потом упал наземь. "Скорую! Скорую!" закричала толстая тетка-цветочница из углового киоска, плеснула водой из вазы, и сама завизжала, отбиваясь от взбесившихся насекомых. У охранника банка нашелся перцовый баллончик, но и это не помогло. Когда, придя в себя, Ленура сумела отозвать ос, "Скорая" с мигалкой уже подъезжала к перекрестку. Бугая увезли в беспамятстве, прочим покусанным оказали помощь, возмущенная толпа рассосалась. А вот тревога осталась - целый день девушка ощущала тревогу, смутное беспокойство, словно соринка попала под веко и отказывалась выходить со слезами.
  Вечером поднялась буря - с материка пришел холод, а с ним штормовые порывы ветра. Дребезжали листы жести на кровлях, жалобно скрипели платаны и тополя, выли сирены растревоженных автомобилей, горожане перебегали от стенки к стенке, даже не пытаясь раскрывать зонтики. Ленура торопилась как могла, но абле стало плохо еще до возвращения девушки. Бледная старуха сидела на полу подле открытого окна и жадно глотала воздух фиолетовыми губами, говорить она не могла. Заполошное сердце билось неровно, словно маленькая птица пыталась выбраться прочь из ветшающей клетки ребер. Усмирить болезнь не удавалось, старуха заметалась, начала стонать, потом плакать. Вскипятив воду, Ленура заварила душицы пополам с цветами боярышника, но и это не помогло, а за сильными травами они давно не ходили.
  Оставалось лишь ждать. Ветер стих заполночь, тяжелые тучи отползли к Карадагу. Измученная абла вскоре уснула, Ленура долго сидела рядом с кроватью, а потом прикорнула на коврике, словно кошка - на всякий случай. В ту ночь смерть не пришла.
  Поутру старуха не смогла встать, пришлось спешно договариваться с соседкой, досмотреть больную, пока Ленура не вернется с работы. Чувство опасности отступило, но до конца не ушло, хотелось забиться в угол и спрятаться от чужих глаз. Увы - до конца сезона почти месяц, уволишься раньше, потеряешь и деньги, и место. Пришлось стоять, натянув на лицо улыбку, путаясь в мелочи и сдаче. Покупатели шарахались от встревоженных ос, торговля не шла. Как там абла? Далеко... неясно... кажется спит. Ленуру тоже клонило в сон, она куталась в легкую шаль, вздрагивала, моргала. День тянулся невыносимо долго.
  Солидный седой чиновник подошел к киоску часа за два до закрытия. Он был с цветами, выглядел ухажером, но вместо похоти почему-то пах беспокойством. И приглашение посидеть за чашечкой кофе в ближайшем кафе прозвучало как вызов к директору "кто опять напустил мышей в класс?!". Сидеть невесть где, смакуя горькую гадость, вместо того, чтобы ухаживать за Айше, совершенно не хотелось, но две розовые купюры с Лесей Украинкой плюхнулись на прилавок, с лихвой перекрывая вечернюю выручку - можно закрыться раньше. Хорошо, я пойду.
  Крохотное грузинское кафе на Базарной оказалось пустым. Пара купюр на барную стойку - и двери закрылись, заиграла негромкая восточная музыка. Усатый официант вынес меню и склонил голову, ожидая заказа. Хлеб и воду? Как прикажете! А вы...
  Чиновник мотнул головой - без чинов, без имен, как всегда. Девушка пусть заказывает что хочет. Ледяную воду с пузырьками веселого газа и посыпанный зернышками кунжута домашний хлеб поставили на стол тотчас вместе с корзинкой зелени и мисочкой мацони, через пару минут вынесли и блюдо с дымящимся, остро пахнущим мясом. Ленура медленно жевала, не вслушиваясь в пустопорожнюю болтовню. Пока не услышала имя "Айше".
  - Уважаемая Айше Ахметовна получит путевку в хороший санаторий, поправит здоровье, а там и с пенсией вопрос решим. Столько лет трудилась ваша мамочка, заслужила помощь от государства. И вам, дорогая, награда положена, благодарность от администрации.
  Блестящий новенький телефон с покрытым пленкой экраном. Зачем?
  - Просто удивительно, что столь способная девушка прозябает в киоске. Закончите школу, а там и в институт поступите, профессию хорошую приобретете. Город вас не оставит.
  - Зачем? - вслух повторила Ленура. - За что?
  - Вы спасли горожан от опасного хищника, дорогая, это заслуживает поощрения. Знаю, вы с мамочкой живете трудно, а теперь о вас позаботятся.
  ...Вот оно как. Собак приманивают, разбросав ядовитое мясо. Кто попробует - умрет.
  - От вас требуется сущий пустяк - самолично явиться первого сентября на митинг по случаю начала учебного года и получить благодарность из рук мэра города. Большая честь для молодой девушки.
  - Не хочу, - не задумываясь, буркнула Ленура.
  - Хорошо, - сдобно улыбнулся чиновник. - Не хотите - никто вас принуждать не станет. Ваше право, до первого числа можете передумать. А подарок оставьте себе - пригодится.
  Запыхавшаяся от спешки Ленура вернулась домой на час раньше. И опоздала. Поглядев на синие губы Айше-аблы, соседка еще днем вызвала "Скорую". Старуху забрали сразу - сердце едва работало. Пока Ленура добежала до горбольницы, совсем стемнело. Из приемного девушку развернули - стабильно тяжелая ваша бабуля, ждите. До утра Ленура металась вокруг кирпичных мрачных корпусов, огрызаясь на бродячих собак и докучных прохожих. Дежурный врач, небритый угрюмец в мятом халате развел руками - возраст. Нужны сердечные препараты, капельницы, витамины, вот рецепты, приобретите сами, у нас лекарств нет. Домой? Выписать в таком состоянии самоубийство. Кстати, вы бабуле простите, кто? Документы имеются?
  Документов конечно же не было. Свидетельство о рождении Ленуре выправили еще в 92м, в Старом Крыму, но Айше-аблу туда матерью не записали. Раньше как-то все обходилось - по знакомству, по дружбе, за малую мзду. Паспорт дали по возрасту, как положено. А какие еще бумажки нужны и как их получить, Ленура понятия не имела.
  - Как бабуля в себя придет, дочка, упроси ее завещание-то оформить. А то останешься голой, ни кола ни двора, - посоветовала немолодая санитарка с хитрым лицом. - И мне подкинь соточку, я больную и переверну и помою и покормлю, пока тебя нет.
  Вывернув карманы, Ленура наскребла восемьдесят четыре гривны. А ведь еще нужно купить лекарства - спасти аблу они не помогут, но вдруг больной станет легче и ее удастся забрать домой, прочь из смрадной кирпичной коробки. Зарплата придет... ойой! День близился к полудню, а будку она еще не открыла.
  Хмурый хозяин уже дожидался Ленуру. Обычно дядя Мурза снисходительно относился к мелким грешкам девушки, улыбался, сверкая золотыми зубами, отмахивался - ай ерунда, джян, пару раз штрафовал для острастки. Но сегодня он отводил взгляд и повышал голос, бранился по-татарски и ничего не хотел слушать. Уволена. За прогул. С концами. Сотня гривен отступного и вали на все четыре стороны. И не смотри на меня как побитая собака! Прочь пошла, ну!
  
  Пряча деньги в кармашек сумочки, Ленура нащупала подаренный телефон. Блестящий, ярко-красный с кучей кнопок он выглядел дорогим. Наверное, его можно продать? Но как?
  На рынке у старого кладбища в первом ряду направо процветала скупка - там за гроши покупали и продавали мелкую технику. В первом киоске сидела хитроглазая девка, похожая на голодную злую лису - нет. Во втором улыбался белобрысый парнишка-ровесник - что он поймет? Пожилая округлая женщина, пахнущая лекарствами и лавандой, внушала куда больше доверия. И пухлые, унизанные кольцами руки, которыми она взяла телефон, казались бережными, матерински заботливыми. И голос звучал ласково:
  - Сотня гривен устроит, лапушка?
  - Нет, мне больше нужно. На лекарства абле, - застенчиво проговорила Ленура.
  - Знаем-знаем мы эти лекарства. Сто пятьдесят? Погляди, крышка уже поцарапана и на пленке какие пятна.
  Ни царапин ни пятен там точно не появилось. Может женщина плохо видит?
  - Он совсем новый. И целый. И хороший.
  - А документы на него где, лапочка? Чек, гарантия? - улыбка женщины сделалась еще слаще.
  - Мне подарили телефон. Чека нет, - развела руками Ленура.
  - Ах, подарили? Конечно-конечно. Давай с тобой посмотрим вместе... Сынок, звони! - женщина махнула рукой невидимому собеседнику и открыла крышку у телефона. - Смотри, лапочка, вот серийный номер, его сейчас пробьют в базе и узнают, откуда ты взяла эту модель, кто был владельцем, кто его регистрировал. Или ты берешь двести гривен и валишь отсюда по-хорошему.
  - Я не хочу двести гривен. Отдайте пожалуйста, - удивленная Ленура попробовала забрать телефон, но женщина цепко ухватила ее за рукав.
  - А ну стоять, воровка! Сынок, держи ее!
  Потный брюхастый сынок попытался ухватить Ленуру за волосы, девушка зашипела, словно дикая кошка, и увернулась. На грани слуха загудел рой, зарычали бродячие псы с площади - и тут же взвыла сирена...
  В милиции Ленура оказалась впервые в жизни. От запахов и голосов отделения ей тотчас стало дурно - закружилась, налилась болью голова, замелькали мушки перед глазами, замутило - пришлось присесть на ободранную жесткую скамью. Жалостливый милиционер придержал ее за локоть, помогая устроиться, он сочувственно смотрел на задержанную - такая молодая, а уже воришка и наркоманка. Ай-яй-яй, до чего молодежь дошла! Рядом развалился, раскинув кривые ноги, пьяный мужик в трениках и заляпанной дрянью майке, напротив рыдала красивая женщина, поминутно хватаясь за молчащий мобильник. Двое мужчин в костюмах о чем-то спорили, раскрыв толстые, набитые бумагами тетради - подследственный Глушко совершил оскорбление действием посредством браконьерским образом выловленной кефали, а затем покинул место преступления на краденом катере. Третий орал в трубку, требуя немедленно произвести экспертизу конфискованного на набережной автомата с боевыми патронами. От закутка, куда посадили Ленуру, остро несло свежей кровью. ...А где-то на другом краю города, привязанная к койке, задыхалась абла - и никого рядом с ней... И осы тут не помогут.
  - Здрасте-приехали. Петрович, за что взяли гражданку? Что она натворила? - молодой лейтенант воззрился на Ленуру так, словно увидал привидение.
  - На рынке прихватили, Антон, - отозвался милиционер и чихнул. - На дозу не хватало, телефон на улице сперла и в скупку приволокла к нашей Фатиме.
  - Помню я Фатиму и ты помнишь - за сотку мать родную продаст. А гражданка квасом который год у "Нового света" торгует, я у ней завсегда беру. И ни разу ее под кайфом не видел и пить не пьет. Ты ведь не пьешь и не колешься, правильно?
  Ленура кивнула.
  - А телефон откуда взяла? -лейтенант придвинулся ближе. - Только чур не врать мне!
  - Подарили, - всхлипнула Ленура. - За то, что тигра отвела в клетку.
  - Было такое, - кивнул лейтенант. - Слышал, Петрович, в августе из шапито тигр сбежал? Так вот девчонка его назад вернула. Талант у ней, мне майор оттуда рассказывал...
  - Сам? - понизил голос милиционер.
  - Ага, - сделал значительное лицо лейтенант. - Свидетелей ведь нет у тебя и потерпевших нет и телефон, небось, у Фатимы остался? Может отпустим на первый раз?
  - Черт с тобой, Антон, забирай ее, раз ты жалостливый. Только беседу проведи, - милиционер замялся. - И телефон конфискуем до выяснения обстоятельств. Согласны, гражданка?
  Ленура кивнула.
  В машине у Антона пахло потом и старой едой. Скверно, но жить можно. Открыв окошко, девушка почувствовала себя лучше, холодная минералка помогла окончательно прийти в себя. И объяснений особенных не понадобилось - услышав про Айше, лейтенант взял рецепт, притормозил у ближайшей аптеки и вернулся с пакетом лекарств.
  - Поехали в больницу, спасать твою маму.
  - Аблу, - поправила Ленура.
  - Маму. У нас, у русских, кто вырастил тот и мать.
  В приемном лекарства приняли, но в палату к Айше не пустили - спит больная, прокололи ее и спит, не стоит беспокоить, завтра приходите. Состояние стабильно тяжелое, без динамики. Извините, до свидания.
  Заботливый Антон проводил Ленуру до дома, напросился попить воды, внимательно обошел маленькую квартиру, посидел на кухне за чашкой чая и подсохшим печеньем. История с настоятельной просьбой чиновника, кое-как пересказанная девушкой, заинтриговала лейтенанта, но мысли свои он озвучивать не стал - лишь прихлебывал с блюдечка крепкий несладкий чай, да разглядывал ладную фигурку молодой хозяйки. Осиный рой, внезапно ворвавшийся в дом через открытую форточку, не испугал его, но и не особо обрадовал - отставив полупустую чашку, Антон засобирался домой. Напоследок он посоветовал Ленуре появиться на митинге - вряд ли мужик из мэрии задумал большую пакость, а если приставать будет, говори, что у тебя жених есть. Ты согласна?
  Погруженная в свои мысли Ленура не ответила, и лейтенант счел молчание добрым знаком. Он неуклюже поцеловал девушку в прохладную щеку, коротким движением прижал к себе, зарылся лицом в пышные волосы. От него пахло табаком и пыльной бумагой, колючие усы неприятно царапали кожу. Осы встревоженно загудели, готовые защитить хозяйку. Но Антон задерживаться не стал - засиял как новенькая монета и выбежал из квартиры, перескакивая через ступеньки, словно мальчишка.
  Ленура ощутила, что осталась совсем одна. Абла не оставляла ее с чужими, не отправляла в лагерь или санаторий, она всегда была рядом, указывала - что делать, с кем говорить, как выживать в городе. Можно не мыть посуду, не подметать дочиста выщербленный паркет, не вытряхивать покрывала, не слушать непонятные суры Корана, не склоняться головой на пестрый коврик - Аллах Акбар. Старой Айше помогал ее старый татарский бог. Бормоча за аблой молитвы, Ленура представляла Аллаха похожим на муллу из мечети Муфти-Джами - сутулым, морщинистым, степенно поглаживающим холеную белую бороду. С ней бог разговаривал на другом языке - он жил в трубе водовода у крепости, смеялся, плескаясь в бурном штормовом море, дышал из кружева цветов миндаля, не просил молитвы и не помогал в нелегкие дни. Ленура лишь знала - есть, видит. И иногда пела для бога, как пела для своих ос.
  Пройдясь по дому, девушка навела порядок - ни пылинки, ни листика из окна, ни крошек на ветхой скатерти с длинными кружевами. Сварила гречневой каши с маслом, но есть не стала, вынесла во двор котикам. От расспросов соседки отмахнулась: плохо дело. Нет, помощи не хочу.
  К ее возвращению ос в квартире скопилось великое множество, от мелких земляных до огромных шершней. Они ползали по шкафам и столам, искали воды и пищи, топтались по дивану, накрыв его шевелящимся покрывалом. Кое-где уже роились семьи, начинали строить непрочные легкие гнезда в углах комнаты. Маленькая, смелая армия! Жаль, что против смерти они бессильны.
  Улегшись на гладкий надежный пол, Ленура раскинула руки и закрыла глаза. Ее дыхание вскоре подстроилось под немолчный ритм жужжания ос, сердце забилось медленно, границы тела словно раздвинулись - тысячи крохотных лапок ощупывали поверхности, тысячи крылышек гнали воздух, тысячи усиков улавливали вибрации. Девушка и раньше не различала цветов, а теперь зрение изменилось - мир оказался составленным из кусочков тусклой мозаики и неподвижных пятен, он шевелился и колыхался, мелькал и перетекал. Туча ос окутала неподвижное тело Ленуры жужжащей шубой, защищая от суеты и невзгоды - матке достаточно лишь отдавать приказания, силой мысли направлять послушных подданных, а об остальном они позаботятся сами...
  Телефонный звонок вывел девушку из сладкого оцепенения. Старинный тяжелый аппарат с тугим диском стоял в прихожей. Из больницы? Знакомый сдобный и вкрадчивый мужской голос просочился сквозь трубку:
  - Добрый вечер, дорогая Ленура! Хотел узнать, как ваши дела? Здоровье почтенной Айше Ахметовны, как я слышал, пошатнулось, а в больнице не хватает ни лекарств, ни грамотных специалистов. Может быть мы сумеем найти общий язык и разрешить ситуацию к взаимному интересу?
  - Да, - прошептала Ленура.
  - Не расслышал?
  - Да, я приду, - повторила Ленура. - Приду, куда вы скажете.
  - Я знал, что мы сумеем договориться, дорогая. Больше ни о чем не беспокойтесь! Всего вам наилучшего!
  В трубке раздались длинные гудки. Осы встревоженно зажужжали - сердце девушки билось часто, дыхание сделалось неровным. Уходите! Летите прочь! Если абла вернется, незваные гостьи лишь огорчат ее.
  Едва рассвело Ленура первым делом поспешила в больницу. Ее пропустили без разговоров, толстая санитарка, старательно улыбаясь, провела к отдельной палате, где старая Айше возлежала на устланной чистыми простынями постели. На тумбочке красовались вода и фрукты, полы недавно мыли и даже стекла протерли. И - самое главное - абла пришла в себя. Говорить она не могла, но приемную дочку узнала, обняла ее слабыми руками и поцеловала в лоб. Поцелуй пах лекарствами.
  - Ты умираешь, абла, - честно сказала Ленура. - Хочешь, я заберу тебя домой?
  Старуха покачала головой.
  - Я буду ухаживать за тобой. Заварю травы, принесу воды и меда, подержу за руку и спою колыбельную - помнишь, ты мне пела? Ай-я, ай-я, айнени.
  Слезинка скатилась по дряблой щеке, губы старухи беззвучно зашевелились. А.. Ага... Агармыш!
  - Ты хочешь в горы, абла?
  Кивок.
  - Хорошо.
  Холеная, источающая резкий запах духов, завотделением к идее выписки тяжелой больной отнеслась неоднозначно. Она пробовала отговорить Ленуру, сыпала непонятными словами и аргументами, но в глубине души - это чувствовалось - искренне радовалась, что от проблемы удастся избавиться так легко. Единственное, что требовалось - завершить курс лекарств. Еще денек полежит и к тридцатому августа забирайте вашу бабулю!
  Больничные ворота закрылись с ржавым скрипом. Еще день. И еще ночь. Ленура заторопилась к морю - мимо гнилого зуба Доковой башни, мимо тревожных портовых собак, мимо нового маяка в уютном садике к дикому пляжу, усыпанному камнями самых причудливых форм. Там в прозрачной воде плавали мелкие рыбки, грелись на солнце крабы, перебегали по песку рогатые жаворонки. Волны гулко стучали в каменные проломы, ворочали гальку, перетекали через ржавый остов брошенного буксира. Одинокий рыбак на мысу дремал над удочкой. И никому не было дело до девчонки, которой приспичило искупаться голышом, смывая с себя скверну тяжелых дней. Море подхватило живое тело большими ладонями, укачало, утешило, мягкое предосеннее солнце очистило кровь и придало сил. Наконец захотелось есть. В первой же встречной лавочке Ленура купила мороженое - простенький грошовый стаканчик - и медленно вылизала приторно-сладкую массу. Потом отправилась кружить по улицам, обходить переулки, дворы и подвалы своей звериной страны.
  Собачьи стаи за сезон поредели - по жаре пришла чумка, выкосила щенков и слабых, а самых доверчивых опять потравили люди. Кошки наоборот расплодились, грелись на теплых местечках, отъедали к зиме бока, любовались игривыми проворными котятам, готовыми гоняться за каждой бабочкой или сухим листком. Рыжеватые крупные крысы попрятались кто куда - у этих созданий тоже есть матка, единый мозг смотрящий тысячей глаз, вдыхающий воздух тысячей острых носов. Ленура их не любила. А вот воробьиную стаю приняла на плечи со смехом, поболтала с беззаботными птицами и разулыбалась сама.
  У порога квартиры ее ждали букет роз и большая коробка конфет. Цветы тотчас обсидели осы, выедая остатки сладости. Конфеты пошли соседке, не умерив, впрочем, ее недовольства - мать в больнице, а дочка по мужикам пошла. Заходил твой хахаль, сидел-сидел - не дождался. И хорошо.
  Ближе к закату Ленура открыла окна и села петь - чистый голос, текущий сквозь послушное тело, и мелодия, которая существовала всегда. Осы слетелись на негромкую песню девушки. И танцевали для нее в угасающем мягком свете, вились над головой - бездумные, покорные, нежные. Они не умеют ни радоваться, ни грустить, ни сожалеть об умерших, они движутся сквозь текучее время живыми пулями и в свой черед опадают сухими хрусткими оболочками, возвращая частицу жизни в великий рой. Они есть. Я была, есть и буду. А Айше ждет дорога из желтых булыжников и тоненький мост над бездонной пропастью, полной огня. Принесите мне меда, маленькие сестрицы, принесите мне дикого меда с горных склонов и выжженных солнцем пустошей, с яблоневых садов и полей лаванды, с колокольчиков сон-травы и выросших на крови маков! Сладость земли дарит великую силу...
  Аблу привезли на "Скорой" к полудню. Два дюжих санитара втащили носилки на третий этаж, помогли уложить больную в кровать, врач померила давление и оставила на тумбочке кучу таблеток. Станет хуже - вызывайте, госпитализируем. Потупив взор, Ленура кивала - да, да, конечно. Ждите!
  На вышитой наволочке, накрытая красивым стеганым одеялом Айше-абла выглядела почти прежней - да, похудела, осунулась, потускнели седые волосы, немного запали глаза, чуть подхрипывает дыхание, вырываясь из темного рта, но ведь дышит, дышит! Кажется - всего лишь дать отдохнуть, сварить в медной джезве крепкого кофе, налить в стаканчик ледяной воды, сбегать вниз за теплыми бубликами - и жизнь продолжится неизменной. После завтрака абла сядет в кресло вязать шарфы и носки, включит радио, чтоб не скучать днем, поцелует и попросит поскорей возвращаться с работы. А едва дочка выйдет за дверь, начнет хлопотать по хозяйству, бормотать нескончаемые молитвы...
  "Не начнет", - тряхнула головой Ленура. "Нечего себе врать"
  Таз с теплой водой, мягкая губка, мягкие мохнатые полотенца. Просыпайся, абла, пора! Осторожно раздев слабо сопротивляющуюся старуху, Ленура обтерла ее с головы до ног, смывая больничную мерзость. Затем помазала грудь и живот бесценным черным горным маслом и переодела в чистое - в ящике комода уже не один год дожидался "похоронный" наряд - шелковые шальвары, татарское платье, скромная феска и расшитый кафтан, в котором Айше когда-то выходила замуж. Унизала дрожащие пальцы серебряными перстнями, надела на шею потемневшее столетнее монисто. Придвинула зеркало к постели, дала старухе полюбоваться на себя - ай, якши. И начала медленно выкармливать медом с ложечки - за папу, за маму, за дядю Рифата, за дядю Саляма, за тетю Зухру, за Тимурчика, да будете Аллах с ними со всеми. Вот хорошая, абла, вот умница! Поедем в горы?
  На усталом лице Айше-аблы проступила улыбка. Старуха осторожно оперлась о спинку кровати, встала с постели, вдела ноги в бархатные туфли, потянулась за клюкой... Пошла. И даже дышит ровно. Спасибо вам, маленькие сестрицы! Поддерживая аблу под локоть, Ленура помогла ей спуститься во двор. Сосед-пенсионер вызвался отвезти женщин на автостанцию, его "Москвич" такой же древний, как и хозяин, кое-как дотащился до Айвазовской. К кассе их пропустили без очереди, проходящий отправлялся почти сразу.
  До Старого Крыма доехали без приключений. Путь предстоял долгий, но абла выглядела на удивление бодрой. Она двигалась вперед медленно, но упорно, преодолевала пригорки, обходила канавы и не спотыкалась о камни. Пару раз дыхание начинало сбоить, от пыли першило в горле - приходилось присаживаться прямо на землю, чтобы передохнуть. Синие горы нависали над ними, величественные и безразличные. Ленура успела пожалеть, что не взяла воду, надеясь на родники - и надежда ее не обманула. Стоило добрести до края букового леса, запахло сыростью. Тонкая струйка быстрой воды в овраге оказалась ледянисто-холодной, горьковатой и очень вкусной, Ленура напилась, умылась, потом помогла умыться бледной Айше. И старуха ненадолго пришла в разум.
  - Спасибо, дочка, за доброту. Осчастливила меня, согрела душу. Тебя, Ленур, еще в помине не было, как я ходила сюда в войну, с братьями - пасли коз, искали грибы, орехи, травы целебные. Каждую тропку помню, каждый родник. Мальчики играли в кости у ручья, дрались друг с дружкой, я плела корзиночки из трав и искала в оврагах серебряные монеты. Потом нас увезли, но сердце все помнит. Что же ты без меня будешь делать, Ленур-джян? Кто за тебя помолится, кто убережет сироту?
  - Я справлюсь... мама, - прошептала Ленура.
  - Дожила-таки, мамой зовешь, - одними губами улыбнулась Айше. - Вот и хорошо, вот и славно. Пойдем!
  Старуха потянула девушку за рукав, тяжело поднялась и направилась вглубь леса, влекомая своей неизвестной целью. Пещера? Откуда-то Ленура знала - вниз с горы скачет по ухабам родник с переливчатой маслянистой водой, он течет из огромного, скрытого под землей грота, из черной как вулканическое стекло реки. Если долго стоять на берегу, не говоря ни слова, длиннобородый перевозчик в белой рубахе подгонит к берегу лодку и спросит сущий пустяк за возможность переправиться на тот берег. И тогда, в час сердечной тоски можно зарезать у черной воды овцу или вскрыть собственную жилу. Нет, Айше не спешила к гроту.
  Тяжелым шагом абла долго бродила вдоль зарослей орешника и ежевики, гладила сухой мох и морщинистую кору старых деревьев, пробовала укусить желтые камушки грушевой падалицы, крошила беззубыми деснами большое яблоко. Она разговаривала по-татарски с невидимыми родственниками, напевала незнакомые песни, смеялась, плакала и все сильнее опиралась на руку дочери. Наконец она остановилась у большого, потрескавшегося, поросшего мхом камня посреди залитой предвечерним солнцем поляны. Устало легла на землю, свернулась, словно дитя, зажав руки между колен, пробормотала в последний раз "Ленур-джян", помянула Аллаха и закрыла глаза. Сосредоточенная Ленура села рядом, положила чуткие пальцы на бок старухе и глубоко вдохнула пьянящий горячий воздух. А-а-а, айнени, вот так, тише, медленнее, все хорошо, я рядом, больно не будет... Солнце не успело спрятаться за горой, как Ленура приняла в ладони последний вздох и отпустила его серой горлицей в низкое небо. Затем засыпала палой листвой то, что осталось от аблы, зарыла в землю яблочные косточки - по весне взойдет росток, поднимется к небу деревце.
  Долгую ночь девушка провела в лесу - неподвижно, беззвучно. Она ощущала холод, к рассвету начал накрапывать дождь, но ей было все равно. Чередой проплывали воспоминания - как Айше-абла расчесывает маленькой Ленуре волосы, как учит доить упрямую козу, как на последние деньги покупает красивый бант для первого сентября - пусть девочка пойдет в школу красивая. Ласковые теплые руки, пахнущие лавандой, надтреснутый голос, яростная чистоплотность бедняков, материнская привычка подкладывать детям самое вкусное, обходиться малым. И слезы по сыну, ушедшему слишком рано - по ночам, тихо-тихо, чтобы дочка не видела. Доброй дороги, тебе, абла!
  Густая темнота леса полнилась звуками - топотали ежи, ворошили опавшую листву полосатые поросята, ухали и перекрикивались сычики, пискнула пойманная мышь, плеснула вода, захрустели сучья под чьими-то грузными лапами, пролетел толстый шершень рассекая покорный воздух. Там, в переплетении ветвей, в корнях и травах, в чаше священного родника таилась настоящая жизнь, там ждали покорные осы и мудрые пчелы... Но сперва надо вернуть долги.
  Не дожидаясь рассвета, Ленура отправилась назад пешком. Долгий путь, но хорошее время для размышлений. Мимо по трассе проносились тяжелые грузовики, громоздкие ночные автобусы, редкие автомобили. Кое-где в невысоких домах начинали светиться окна, далеко, еле слышно запел муэдзин с минарета мечети Узбека. Когда окончательно рассвело, на остановках стали показываться сонные взрослые с взволнованными нарядными детишками - астры и розы, розы и астры, шаги в новую жизнь. И дождь стих, оставив мокрые пятна на потрескавшемся асфальте.
  Сбитые в кровь ноги Ленура заметила, лишь поднявшись в квартиру - боли не ощущалось. Она смазала раны черным горным маслом, переоделась, переобулась, пригладила пышные волосы, стянула их в узел. Осы давно проснулись, они слетались со всего города, теперь уже беспрепятственно занимая жилье. Чуть подумав, девушка рассыпала на столе сахар, вытащила из кладовой банку разнотравного меда, открыла мешок яблок - пусть пируют. Напоследок посмотрела на себя в зеркало - перемены уже начались, хотя посторонний взгляд не заметил бы ничего странного в симпатичной блондинке.
  К двум часам дня следовало оказаться у Дома Культуры - традиционный митинг по случаю начала учебного года много лет проходил именно там, на площади подле вокзала, под пристальным взором громоздкой статуи вождя. Выступления, речи, музыка, благодарности, неизменный духовой оркестр с кокетливым тамбурмажором, толстые дамы в неудобных тяжелых костюмах, пахнущие деньгами мужчины в застегнутых наглухо пиджаках, измученные первоклассницы с бантиками - кто-то расплачется, кто-то непременно описается. Год за годом ритуал не менялся.
  Чтобы скрасить долгое ожидание, Ленура решила прогуляться до крепости, поглядеть, как пастырь ходит следом за милой козочкой по склонам Тепе-Оба. Но не дошла - на полдороги у Морсада девушку охватила страшная слабость, тело отказалось подчиняться, в глазах потемнело. Затем началась рвота, пустые мучительные спазмы. Спасибо сердобольным прохожим - посадили на скамейку в тени, дали напиться и долго уговаривали вызвать врача. Ленура упрямо мотала головой - пройдет. Кое-как, по стеночке она дотащилась назад к площади и опустилась на поребрик в тени платана. Она обещала быть, значит будет, ради аблы умершей не в больнице, среди проводов и трубок. Тревога накатывала волнами, ощущение опасности нарастало, но сделать Ленура ничего не могла - сил едва хватало сидеть ровно и не закрывать глаза.
  Понемногу начали собираться люди - пенсионеры, родители, скучающие туристы. Вытащили аппаратуру, седой кудрявый звукооператор установил под деревом переносной пульт, начал крутить рычажки, настраивая микрофоны. Красавицы в кокошниках и сарафанах (младшая выглядела ровесницей аблы) топтались подле импровизированной сцены, поглядывали друг на друга задорно. Бравые парни в черной форме выстроились в оцепление. Участковый Антон (с чего бы?) тоже стоял в цепи, заметив вопросительный взгляд Ленуры, он улыбнулся и приветственно помахал девушке. Стало немного легче.
  Группа руководителей разной степени важности выдвинулась к микрофону. Почтенный седой чиновник тоже красовался в ряду, блистая ослепительной рубашкой и полосатым, туго облегающим брюшко пиджаком. "Похож на толстого трутня" решила Ленура и фыркнула в кулачок. Из репродуктора полилась простенькая мелодия, очкастая дама в брючной паре старательно растянула губы в ухмылке и начала речь:
   - Незаметно пролетели теплые и солнечные летние каникулы, осень вступила в свои права, а это значит, что школа снова открывает приветливые двери для своих учеников. Но не только удобные парты и трель звонка ожидают впереди наших детей. Перед ними раскрывает свои объятия огромный мир, полный новых знаний, открытий и наук.
  Аплодисменты. Аплодисменты. Аплодисменты. Малышка с бантами выдвинулась из толпы, сунула вперед букет, и скрылась за спиной матери. Танцевальный ансамбль заполонил сцену, мальчики в высоких шапках, прошлись по кругу, отбивая такт пятками, девочки в расшитых платьицах проплыли сытыми лебедицами. Пригласили неуклюжих от смущения победителей прошлогодних олимпиад, вручили дипломы и подарки в целомудренных пакетах. Восточного вида красавец мужчина протолкался к микрофону, двое охранников встали за спиной. Мэр... вот он какой. Красавец обещал благополучие и процветание городу, в котором растут такие талантливые дети. Ленура отчетливо видела капельки пота на лбу, прыщики от бритья, усеявшие щеки, золотую булавку с нестерпимо блестящей капелькой драгоценного камня...
  - Попалась, стерва! Думаешь ос на меня натравила и тебе ничего не будет? Кукиш! Накося, выкуси!
  Здоровенный неопрятный бугай, смердящий перегаром и дрянью, потянул к Ленуре толстые лапищи, ухватил за грудки и приподнял, словно котенка. Почтенного старичка, который попытался вступиться за женщину, он смахнул плечом, на испуганную мамашку рявкнул матом. Кто-то в толпе уже закричал "Караул, милиция!", кто-то начал проталкиваться к парням в форме.
  - Придушу паскуду, чтобы впредь неповадно было! Я ветеран Афгана, контуженный, кровь проливал, у меня справка есть, а она ветерана обидела. На колени и прощения проси, тварь! Получай!
  Сильный удар бросил Ленуру на пыльный теплый асфальт. Она почувствовала, как горячая жижа сочится из рассеченных ладоней и бедных коленок, как набухает отеком щека и во рту появляется неприятный соленый вкус. Помогите! Помогите, где вы?! Ее осы молчали, не отзываясь, она больше не слышала рой. И это оказалось по-настоящему страшно. Куда страшнее, чем несколько непонятных гулких хлопков.
  Толпа завизжала, люди бросились в разные стороны, чудом не затоптав детей. Красавца мэра обступили плотной стеной и увели под руки. Седого чиновника тоже увели - бесцеремонно, ухватив за локти, ткнув в лицо "корочкой". Ленура узнала грузного человека в форме, с неподвижным жестким лицом.
  Встревоженный Антон подбежал, расталкивая встречных, подхватил под плечи, помог подняться, утер лицо и руки влажными салфетками. От сочувствия к ее боли участковый чуть не плакал.
  - Все хорошо, все уже хорошо, моя девочка! Успокойся, я здесь, я не дам тебя в обиду. Никто больше пальцем тебя не тронет, сладенькая. Иди сюда, тише, тише!
  Пошатнувшись от слабости Ленура и вправду прижалась к горячей, потной груди мужчины, ощутила запах страха и возбуждения, гордости и торжества, вибрирующие частые удары сердца. На мгновение ей стало хорошо и спокойно, как будто на коленях у матери. Антон несомненно желал ей добра и только добра.
  - Спасибо, - выдохнула Ленура. - Спасибо, что помог.
  - Пустяки, - улыбнулся Антон. - Это моя работа, моя обязанность помогать людям. Как мама себя чувствует?
  - Она на Агармыше, - прошептала Ленура.
  - Едва на ноги встала и уже в горы? Боевая мама, что скажешь. Ладно, поехали домой, детка. Давай садись в машину... Ты знаешь, что скорей всего заслужила медаль?
  - За что?
  - Первый зам на мэра покушение готовил, не один месяц считал. Думал, гад такой, киллера нанять, у бани подстеречь или у бабы, но решил похитрей вывернуться. Знаешь, что у мэра нашего аллергия на пчелиный яд?
  - Нет.
  - Его два раза откачивали - а-на... шок короче у него случается, помереть может с трех укусов. За этим тебя и зазвали на награждение - выждать, когда подойдешь поближе, и напугать, чтобы ты ос позвала на помощь. Киллер там тоже был - засел у памятника. Но с ним мы быстро разобрались. Так что ты молодец, моя девочка!
  Отвернув счастливое лицо от дороги, Антон чмокнул Ленуру в щеку, девушка не отстранилась. Мелкая дрожь проходила по ее телу, спина невыносимо зудела, голова раскалывалась от боли.
  - Осы не пришли.
  - Я знаю, сладенькая! - улыбнулся Антон. - С этой напастью мы тоже разобрались.
  Автомобиль остановился во дворе дома. Испуганная Ленура взбежала вверх по лестнице. Дверь в квартиру оказалась не заперта. Смрадная вонь химии мешалась с густым запахом смерти, раскрытые окна не помогали очистить воздух. Тысячи мертвых, скорченных ос осыпались на пол, покрывали поверхности, плавали в банке с медом. Кое-где насекомые еще шевелились, дрожали усиками, но они тоже сгорали изнутри от злого яда. Покорные, послушные, верные маленькие сестрицы. Счастливые, что большая матка жива.
  - Я зашел к тебе узнать, как дела, и увидел, что осы гнезда повсюду свили - не иначе, мама твоя по старости окна оставила открытыми. Позвал ребят - ну и пшикнули мы их чем было. Да, я знаю, они дрессированные и тебя слушаются. Но нельзя же жить в одной комнате с насекомыми. Мы скоро поженимся, сладенькая, сама понимаешь, я не хочу однажды найти осу на подушке. Иди я тебя обниму, тише, ти...
  Ленура обернулась к Антону плавным звериным движением. И широко раскрыла мозаичные, составленные из зеленых зерен глаза.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"