Шла весна 1945. Небольшой город в горах Хорватии или Боснии. Неделю назад его покинули немцы, спеша умирать или сражаться уже непосредственно за Мутерлэнд. А накануне, чувствуя запах недалёких боёв, срочно драпанули остатки усташей и прочих пособников. То есть, почти всё мужское население. Хмурые балканские домишки, примыкавшие к основной транзитной улице городка на всякий случай плотно закрыли свои окна ставнями. Городок, как единый живой организм, вместе с оставшимися женщинами, стариками и детьми настороженно затих, словно ожидая чего-то непривычного и, возможно, несущего опасность. Но долгое время ничего не происходило, несмотря на небольшое дребезжание стёкол от относительно недалёких разрывов снарядов. Но потом всё стихло неожиданно быстро. И долгое время ничего не происходило. И когда уж осмелевшие жители собирались раскрывать ставни и выходить наружу по делам, раздался шум от шагов приближающего строя военных. Ничего, кроме шума от сапог идущих строем солдат. Городок снова насторожился и затих. Показался строй спешащих советских солдат, примерно - рота. Сбоку быстро шёл, почти бежал, подгоняя своих подчинённых, очень торопился старший лейтенант. Он получил приказ на марш-бросок и старался быстро преодолеть несколько километров, чтобы соединиться с сербами, которые добивали усташей неподалёку. Рота молчаливых торопящихся советских солдат быстро вошла в городок и также быстро стала вышагивать по относительно тесной центральной улочке. Тихо, но грозно уже загорелые русские, татарские, казахские... парни быстрым шагом проходили на пыльной боснийской дороге. В едином порыве спеша на помощь может быть и единственным братьям и друзьям на Балканах. В пыльной одежде в стёртых сапогах, уставшие страшно, но довольные, а как быть иначе: такая солнечная весна, да и война, страшная и кровавая, оканчивается! Они - солдаты Великой армии Великой страны, Империи, очередной раз в своей Великой истории сотворившие Великое чудо! Прочь усталость, боль незаживших ран: они с каждым шагом приближают мир и победу, которая, как они безошибочно чувствовали, где-то уже совсем-совсем рядом! И было бы конечно обидно погибнуть ну в самом-самом конце и накануне мира, но более было НЕПРАВИЛЬНО не помочь тем немногим братьям, которые уже лет пять здесь вносят свою кровь на алтарь той самой общей победы над европейским фашизмом.
Но может ли обмануть грозный вид спешащих советских атлантов детей, ещё не растерявших, как их родители, нормальных человеческих чувств и чутко осознающих: где зло и опасность, а где - нет! Вначале с интересом глядевшие за маршем из полузакрытых окон, дети уже бесстрашно высыпали на пыльную улицу и рванули за нашими солдатами, шумя и топая. Какая-то хорватка (или, может быть, боснийка) безнадежно пытаясь поймать за руку своего убегающего сына, что-то кричала и от чего-то предостерегала. Старлей на миг остановился, ловя слова орущей женщины. И гневно выпалил в ответ: "Русские с детьми не воюют!". Они, здесь, уже и забыли, что их язык всё ещё сильно похож на русский. И что далекие славяне на Востоке разговаривают ненамного по-другому. И что славянские корни их-боснийцев тоже в основном оттуда: из далекой Русской "Золотой ОРДы (РаДы)"!
Но война войной, а душа поёт! Солдатом "можешь ты не быть, ("летать научим все равно", как в тему говорил в тему легендарный "Маэстро") но музыкантом быть обязан"! И запевала громко затянул, а потом дружно поддержали и остальные. Строй героев несколько замедлил шаг, как бы ожидая задержавшегося старлея, перешел на строевой шаг, и гордо, громко и ярко затянул "Славянку". Песню, которая из поколения в поколения теперь уже в последнюю сотню лет, независимо от строя и политики, мира и войны сплачивала и поддерживала, и поддерживает миллионы людей от Днепра до Урала и далее. Написанная царским офицером под впечатлением от Балканских войн того времени "Славянка" снова громким эхом раздалась над балканскими горами. Старлей стал бегом догонять немного опередивший его поющий строй, но, взглянув на своих солдат - потомков былинных героев, он неожиданно увидел, что за первым рядом своих героев, одетых пыльную советскую форму с автоматом ППШ на плече, несущих свёрнутый красный флаг с серпом и молотом, идут воины, одетые в такие же пыльные гимнастёрки, но без погон и в "будёновках" с винтовками Мосина. За ними - солдаты с винтовками Мосина и в погонах и фуражках, на которых гордо красуется двуглавый имперский орёл, несущие трехцветный свёрнутый на марше флаг. От последних не отстают суровые казаки атамана Платова в пешем строю и егеря-суворовцы с ружьями ещё с кремневыми замками. За ними - преображенцы и семёновцы, а далее - грозные стрельцы. Их подпирают и поддерживают казаки-ордынцы, несущие красные стяги со Спасом и Казанским драконом, улыбаясь своими иной раз и раскосыми скифскими лицами. Замыкают поющую колонну героев русские воины-готы рюриковича Святослава с крестами на плащах, с саблями с арабской вязью из булата, с булавами и черниговскими шлемами, похожими на "будёновки". Всё это грозное войско, разношерстное (но только первого взгляда!) в едином порыве красиво проходило почти парадным маршем, напоминая неразумным европейцам о своём многотысячелетнем существовании.
Своим подчинённым, возможно даже, старлей казался, то вполне обычным советским офицером, то красным командиром в "будёновке", бежавшим в длинной шинели, придерживая рукой саблю, то русским варягом в остроконечном шлеме-"будёновке" и красном плаще.
Пока мы помним своё героическое великое прошлое, нас будут и уважать, а даже - иногда любить. И не будет такой силы на Земле, которая бы могла сломать основу этого тысячелетнего имперского древа. Ибо мы стоим друг за друга и за свою правду и род, не смотря на то, когда жили.
Через минут семь-восемь "поющая рота" прошла сквозь боснийский город и, пыля, скрылась за холмом.