Он помнил момент, когда его создавали. Он помнил свет, яркий свет, который ощущал всем своим существом. От этого света невозможно было укрыться, спрятаться, потому что ему было незнакомо движение, но было сознание того, что свет это не правильно, так не должно быть. Еще был холод. Холод был не жуткий, препятствующий самой мысли о жизни, а вкрадчивый, но все проникающий, баюкающий холодок, который заставлял осязать, окружающее отстранено, как бы издалека. Он лежал, не имея представления о времени, памяти о прошлом и мыслей о будущем. Он созерцал и чувствовал.
Иногда свет уходил, но уходил не насовсем, оставляя о себе напоминание в бликах и тусклых лучах пробивающихся как бы из ниоткуда, да еще в мерцании красной точки. Хотя понятия цвета тоже отсутствовало, просто мерцающий свет был другим......
Однажды все вдруг изменилось, мир замелькал вокруг, стало намного теплее, набух и расширился, запестрил, замелькал, понесся навстречу. Оказалось, что кроме света, сумрака и холода существует звук, тепло, высота, движение, краски и чувство собственного веса, тела. Вдруг на него надвинулась цветная тень. Такие тени и раньше мелькали перед ним, но никогда не приближались так близко и не вступали в контакт. Все вокруг закружилось в бешеном хороводе, быстром и пестром, не позволяющем восприятию остановиться на чем-либо. Стало очень шумно, казалось, что тихий звук, который окружал его всегда, ожил превратясь в гомон и какофонию звуков симфонического оркестра перед началом концерта.
Постепенно он привык к изменениям и с интересом стал замечать, что вокруг огромное светлое пространство, наполненное голосами, цветом, теплом. Стояли длинные ряды огромных сооружений, на которых томились чьи-то изуродованные тела, плавающие в жидкости, закрытые в специальные, прозрачные емкости. Вообще, вокруг был запах смерти, мертвые существа, некоторые были не прикрыты, некоторые плавали в собственных внутренностях, некоторые задохнулись под очень тонкой и прозрачной пленкой, которая, тем не менее, была прочна, а заметна лишь по отблескам света. Лишь однажды, проносясь над одним из сооружений, он расслышал невнятный шепотом умирающих тел, там пахло гнилью и начавшимся разложением. Пожалуй, это было единственное место, сохраняющее своеобразный запах жизни. Было много странного и жуткого и многоцветного. Были тела, просто брошенные на стеллажи, голые и не естественные, большинство из них были обезображенные, исковерканные воздействием неведомых сил.
Среди всего этого сновали однотипные существа, которые деловито копошились в горах трупов, смотрели, выбирали, складывали в блестящие металлические решетки, на дне одной из таких находился он сам. Странные щупальца перехватывали его, перекладывая с места на место, пронося мимо пищащего нечто, извергающего поток красных лучей. Потом все скрылось непрозрачной шуршащей пленкой, пропускающей свет, но не позволяющей видеть творящееся вокруг. Он почувствовал тяжесть, навалившуюся сверху.
В какой-то момент он уснул, слыша сквозь сон проникающий шум, не похожий ни что слышанное раньше. Очнулся лишь от боли. Боль была нестерпимой. Сначала стало дико щипать оттого, что его посыпали сперва белым, а затем черным порошком, потом на него высыпали что-то измельченное, выделявшее внутреннюю, едкую жидкость и, не дав опомниться, стали мять и перемалывать его существо уже знакомыми пугающими щупальцами. На этом мучения не закончились, щупальца измяв, вывернув на изнанку его тело, стали рвать его на части, пряча каждую в отдельную тягучую окружность и плотно сжимая края. Сознание его разделилось вместе с телом на десятки маленьких кусочков, которые, находясь рядом, чувствовали близость соседнего упакованного кусочка.
Так продолжалось невыносимо долго. Состояние разделенности и ожидание развития событий пугали. Каждый кусочек тела-сознания тихо стонал, вырванный из общей массы и терпел муку зудящих составов, которыми был пропитан он пред пыткой разрыванием.
Внезапно стало нестерпимо жарко. Вокруг бились кусочки собственного "я", брошенные в обжигающую, бурлящую жидкость, болезненно умерщвляющую мысли и чувства, накрывающую сознание пеленой смертельного тумана, причиняющей неведомые доселе страдания.
Он потерял сознание. Он умирал. Умирал каждым своим кусочком, постепенно теряя целостность восприятия. Казалось, он все еще держался одним своим последним кусочком гаснущего сознания, безнадежно обваренного жаром.
Развязка наступила быстро и неожиданно, принеся смерть и облегчение. Что-то острое пронзило его последний мыслящий кусочек, обрывок его памяти и существа, и подняло вверх, приближая к алой пещере с желтоватыми камнями по краям, в центре которой жил жадный, хищный, жирный, пупырчатый и слепой червь. Камни сомкнулись, принося избавление от кошмара, перемалывая и уничтожая последнюю искру сознания.....
*****
"Хорошие пельмешки, Наденька!" - сказал Илья Петрович, сытно отвалившись от стола и утирая рукой масляный рот - "Вот только последняя немного сыровата...".