Между барханов шёл караван. Вокруг то и дело проносились быстроходные ковры-самолёты. В принципе, можно было остановить один из них, но визирь сегодня никуда не спешил, да и настроение располагало к тому, чтобы пообщаться с такими же неспешными попутчиками. Народу, правда, набилось много, - верблюды склонялись под тяжестью множества пассажиров, - но визирь всё же отыскал скотинку, более-менее твёрдо стоящую на ногах и, догнав её, взгромоздился сверху - рядом с каким-то почтенным старцем в жёлтых одеждах и молодой наложницей с кувшином.
- Ваша благородная милость! - бойкий мальчишка в волшебных туфлях возник рядом, словно бы из неоткуда. - Простите покорно слугу недостойного, дозвольте слово молвить!
- Говори, - визирь улыбнулся, играя перстнями.
- Извините дикость и дерзость мою нелепую, - мальчишка низко склонил голову. - Воистину, непростительно беспокоить столь важных господ по делам столь незначительным, и, будь на то моя воля, никогда бы не осмелился нарушить покой ваш... Но неволит меня хозяин каравана венценосный, да святится имя его до десятого коления, ко всем, кто милостью его, не во гнев вам будет сказано, пользуется, с вопросом сим недостойным обращаться, да золотую монету у господ премногоподобных требовать. Оно, конечно, милость ваша знатного роду, и вряд ли следует, да только и не затруднит ведь её монетой золотой меня коленопреклонного одарить!
- Не затруднило бы меня, - визирь прищурился, играя монеткой. Глаза мальчишки неотрывно следили за золотым. - Сие верно. Да только не приметил ты, неуч, грамоты моей охранной, что писана господином господина твоего. И сказано в ней, что я, преподобный визирь Альгадейский, могу следовать на любом караване любого слуги господина господина твоего, монеты более не растрачивая.
- Прошу милостивейше прощения... Неувязочка вышла... - паренёк начал отставать от верблюда, почтительно кланяясь.
- До сентября сего года! - назидательно крикнул ему вослед визирь, пряча золотой в суму.
- Попрошайки, - кивнул сидящий рядом старец. - Говорят, один такой отрок в день съедает столько, сколько и половина верблюдов каравана вместе не осилит!
- Времена наши тяжкие, - согласился визирь и погрузился в молчание.
Между тем, вдали уже показались сиятельные башни дворца, и визирь, улучив момент, изящно соскочил на песок и двинулся к своим воротам, возле которых, ещё издали его завидя, уже вытянулся - руки по швам - ладный привратник. Войдя в ворота, визирь трижды хлопнул в ладоши, - и сей же час пред ним развернулся, заиграл на солнце позолотой великолепный ковёр. Визирь сел на него, и ковёр, подняв облако пыли, вознёсся прямо к парадному входу в башню, который, дабы подчеркнуть величие живущего в ней, находился на высоте тридцати полных локтей. Резная дверь распахнулась по мановению руки визиря, и он, ослеплённый сиянием драгоценностей, коими были отделаны стены его покоев, шагнул внутрь.
Прямо за порогом стояла его возлюбленная жена, а рядом с ней - какая-то бедно одетая женщина из простых горожан, и по всему было видно, что она убита горем, и что только горе это и могло быть оправданием тому, что вторглась она в чертоги сиятельного владыки.
- Ой, свет владыка Альгадейский, визирь султана венценосного, владыки всех земель, раскинутых под небом нашим в милости своей Аллахом! - воскликнула жена, падая на колени пред вошедшим; горожанка сделала то же самое. - Да святится имя твоё, да благословен путь твой, да множится богатство твоё, да счастлив род твой на тысячу поколений до тебя и ещё на тысячу после! Несказанную милость оказал ты дому нашему и гостье нашей, придя в сей час нужды горькой! Прошу же: не гнушайся обществом нашим жалким, но в милости своей внемли нам и яви нам лик свой!
- Лик... Свой? - визирь остолбенел. - То есть...
Он беспомощно огляделся. Сияние изумрудных стен и рубиновых потолков блекло прямо на глазах; прекрасные позолоченные одежды превратились в обветшалые льняные брюки и потёртую серую куртку; изумительной красоты платье жены обернулось простым домашним халатом, да и сама она выглядела уже не столь бесподобной и возлюбленной.
- Вернулся, - жена стояла, уперши руки в бока. - Взрослый человек - и не совестно с этой игрушкой таскаться?.. Ладно, потом... Это Галина Сергеевна.
- Здравствуйте, Сергей Борисович, - женщина, стоящая в углу коридора, кивнула. - Я учительница Вашего Вадика.
- Вот-вот, послушай, - жена подтолкнула Сергея к учителке. - Это всё ты со своими игрушками дурацкими!
- Здравствуйте, - Сергей глядел на неё растерянно. - Да, конечно...
- Вы знаете, что у нас в школе запрещены заменители реальности?
- Да...
- Так вот, Ваш Вадик, как оказалось, тайно носил такой заменитель... И знаете, какая у него была программа?!
- Древняя Персия? - наобум сказал Сергей.
- Стриптиз-клуб! - выпалила Галина Сергеевна. - То есть, я стою у доски, объясняю ему что-то, а он вместо этого видит, как я перед ним раздеваюсь! Вы себе представляете?
- Ужасно, - равнодушно кивнул Сергей. - Я с ним поговорю, да. Обязательно. Нет, правда, поговорю. Может, - он вздохнул. - Может, даже завтра...
- Всё понятно, - Галина Сергеевна шагнула к выходу. - Семья наркоманов. Я всё поняла, спасибо.
Прежде, чем Мария успела что-то сказать, дверь за учителкой захлопнулась.
- Ну, знаешь... - Мария надвигалась на Сергея, свирепо глядя ему в глаза; тот улыбался, поглядывая то на неё, то на синий огонёк у неё за ухом. - Доигрался, скотина?!
- Возвращайся, - сказал Сергей - просто так, из мести, - и, не дожидаясь ответа, двинулся в комнату.
Вадим с ногами сидел на диване и глядел в окно. Сергей подошёл к нему и опёрся на подоконник.
- Здравствуй, папа, - механически проговорил сын.
- И ты возвращайся, - устало сказал Сергей.
Вадим, словно очнувшись, захлопал глазами.
- Кто-то приходил, да? - спросил наконец он.
- Учительница, - рассеянно кивнул Сергей. - Опять учительница из школы... Знаешь, что она сказала?
Сергей взглянул в пустые испуганные глаза сына и осёкся. Скользнул взглядом по выцветшим обоям, по драному линолеуму, по треснутому зеркалу. Заглянул в бетонный колодец двора, раскинувшийся за окном. Вздохнул и опустился на диван рядом с сыном. Тот испуганно отодвинулся.
- Впрочем, это не важно, - Сергей поглядел на старую семейную фотографию в рамке, одиноко висящую на стене. - Это совсем не важно...
Мария стояла в дверях и растерянно глядела то на мужа, то на сына.
- Лучше я расскажу тебе одну сказку... Только ты никому не говори, что твой папа придумывает сказки, хорошо?
Вадик затравленно кивнул.
- Ну так вот. Мы все бежим в другой мир, потому что нам там лучше. Потому что здесь плохо. Но этот мир настоящий, а тот - нет. Настоящее почему-то всегда хуже подделки, - как ты думаешь, почему? Я вот думал, думал, и понял... Вот скажи: если бы настоящий мир был всем хорош - до скукоты хорош, всё в нём всегда хорошо, всё правильно, - куда бы мы из него бежали? Да наверное, в плохой ненастоящий мир, где хоть не так скучно, где всё не так опротивело... Как нам в нашем настоящем мире. Вот... Так может, наш настоящий мир - это и есть то место, куда мы убежали из настоящего настоящего мира? Понимаешь? Там мы счастливы, богаты, умны, веселы... А душа хочет чего-то ещё. И мы живём и не знаем, что в любую минуту можем проснуться и оказаться там, где живём на самом деле. Просто пока ещё не пришло время. Понимаешь?
Вадик кивал. Над ухом его горел сиреневый огонёк. Сергей вздохнул.
- Я не сержусь на тебя, сынок, - сказал он и нажал кнопку.
- Спасибо, отец, - сын серьёзно глядел визирю в глаза. - Ты очень мудрый и справедливый родитель.