Уже четыре месяца, как пала Империя. Кровавый гений сослан на остров Эльба. После двадцати двух лет непрерывных почти войн Европа с облегчением переводит дух. Больше всех рада, пожалуй, Англия: теперь ее вечная соперница-соседка повержена в прах. Вялый апатичный толстяк, гораздо более интересующийся гастрономическими вопросами, чем политическими - бывший граф Прованский, ныне король Людовик ХVIII - с помощью союзников влез на утраченный братом престол. Франция - в развалинах и пепелищах...
1.
Утро. Солнце еще не палит - оно греет нежно и ласково; легкий ветерок овевает прохладой, волнует золотистые хлеба на неогороженных французских полях слева и справа от дороги, по которой в сторону Труа движется странный караван: две молоденькие девушки - брюнетка и блондинка - в черных шелковых платьях, высокий кудрявый растрепанный юноша и мул, нагруженный портпледом и большой корзиной. Двуногие путешественники в отличном настроении: оживленно разговаривают, смеются, не думая ни о вчерашнем, ни о завтрашнем дне.
Позади - все волнения и опасности побега: бешеная скачка из Лондона в Дувр - без остановок, по страшной жаре, совершенно необычной для Англии; переправа через Ла Манш, в высшей степени романтическая: ночью, на открытой парусной лодке (пакетбота пришлось бы ждать больше суток, а беглецы опасались погони) - бурное море, соленые брызги, луна, ныряющая среди стремительных туч... Был даже момент, когда лодку захлестнуло волной и она чуть не опрокинулась - но в конце концов путешественники все же благополучно добрались до Кале. Потом - Париж, где застряли на несколько дней в ожидании денежного перевода, и горячие споры на тему, куда теперь ехать; неожиданная идея - чудесная, безумная и соблазнительная: пересечь Францию пешком! Их отговаривали: затея трудна и опасна - в стране только что распущена огромная армия, солдаты и офицеры разбежались повсюду и "дамы несомненно будут похищены..." Но они решили рискнуть.
И вот - авантюрный план в процессе осуществления.
...Время - за полдень. Картина все та же: дорога впереди, дорога за спиной, по сторонам - поля, над головою - безоблачное небо и солнце, которое теперь уже печет нещадно. Мэри устала, едет на муле; Клер и Шелли идут следом, несут корзину с провизией. Они тоже начинают уже выдыхаться. Пора сделать привал.
Справа по курсу - большое дерево, естественный шатер. Очень кстати! Свернули к нему. Привязали мула. Уселись. Распаковали корзину. Достали из нее хлеб и фрукты, а также книгу: малейшая возможность для самообразования должна использоваться на сто процентов.
Обед на траве, в благоуханной кружевной тени, после долгой дороги по солнцепеку, и главное, с теми, кто для тебя дороже всех на свете - какое наслаждение может с этим сравниться? Свежий душистый хлеб, румяные, брызжущие соком яблоки - пища богов! Мэри и Клер жуют с аппетитом, переглядываются, блаженно улыбаются; Шелли тщится осилить два дела сразу: в одной руке у него - книга, в другой - яблоко, и он усердно трудится на общее благо, читая вслух первую и время от времени откусывая от второго.
Долго нежиться, однако, нельзя. Не без сожаления покинув гостеприимную сень, путники вновь выбрались на дорогу. Теперь - кому идти пешком, кому ехать? Клер, физически более крепкая, чем сестра, вновь великодушно уступила Мэри мула. Корзина с провизией заметно облегчилась, Шелли тащит ее один. В другой руке у него по-прежнему - раскрытая книга: ландшафт вокруг довольно однообразен, любоваться нечем, и глава экспедиции, чтобы не терять времени даром, продолжает просвещать своих спутниц.
Чтение на ходу имеет, как известно, одно маленькое неудобство: глядя в книгу, не видишь того, что под ногами. В данном случае под ногами у Шелли оказался камень. Мгновение - и вот уже и сам чтец, и - отдельно - его книга, шляпа, корзина, содержимое корзины - все это лежит в пыли. Мэри в испуге соскочила с мула, бросилась к пострадавшему, помогла подняться на ноги, отряхнуться; Клер стала поспешно собирать в корзину рассыпавшуюся снедь. А мул тем временем принял решение продолжить путешествие в одиночку. Заметив его маневр, Шелли сгоряча рванулся было вдогонку, но не смог сделать и двух шагов: при падении он подвернул ногу, приобретя если не вывих, то сильное растяжение связок. Клер догнала беглеца.
- Перси, теперь верхом поедешь ты, - сказала Мэри. - Я уже отдохнула и лучше себя чувствую, а Клер...
- Я тоже могу еще идти, - подхватила мисс Клермонт. - Мэри совершенно права. Садитесь в седло.
Бедный рыцарь упрямо покачал головой:
- Нет. Транспорт - для дам.
Вечер: часов около шести. Маленький караван продолжает двигаться в том же порядке: Мэри - верхом, Клер и Шелли - своим ходом. Книга убрана в корзину: читать вслух Перси теперь не в состоянии, да и говорить - тоже: пришлось стиснуть зубы покрепче, чтобы не стонать от зверской боли, которая при каждом шаге пронизывает его, как электрический разряд. И его спутницы устали уже до предела: Мэри дремлет в седле, Клер едва передвигает ноги. Но вот, наконец-то, радостное предзнаменование: стрелка-указатель с надписью "Сент-Обен". Вдали уже видна, вся в зелени, прелестная деревушка. Предвкушая отдых и сытный ужин, друзья ободрились, прибавили шагу. Еще немного потерпеть - цель уже близко!.. Но - что это?! Дома - без крыш! Остовы домов: обуглившиеся балки, разрушенные стены... разбросанные повсюду обломки... пепел... известковая пыль... Гробовая тишина.
Путешественники остановились как вкопанные.
- Здесь прошла война, - тихо сказал Шелли.
- Будь она проклята!.. - так же тихо отозвалась Мэри. - Казаки, наверное, думали о спаленных деревнях России, о сожженной Москве... Но это их не оправдывает.
- Да, - согласился Шелли. - Величайший позор для победителя - мстить побежденным!
- Мы пофилософствуем на эту тему, когда доберемся до какого-нибудь жилья, - сказала Клер. - Здесь остановиться, по-видимому, негде...
Из-за угла обгоревшего дома появилась фигура, довольно жалкая: старый крестьянин в лохмотьях. Шелли спросил для очистки совести, не найдется ли поблизости кров для ночлега - старик покачал головой:
- Ни единого дома не уцелело, сами спим на голой земле.
- Нельзя ли нам хотя бы купить по кружке молока? - взмолилась Мэри. - Мы умираем от голода.
- Увы, мадемуазель, у нас ничего нет - все коровы захвачены казаками. Но в трех лье отсюда - Труа-Мезон, там вы найдете ночлег и пищу.
- Делать нечего, - вздохнул Шелли. - В путь!
Мэри слезла с мула:
- Перси, садись.
- Я еще могу идти.
- Да, со скоростью черепахи. Я не хочу ночевать под открытым небом. Садись.
Против этого трудно было найти аргументы. Шелли с тяжким вздохом взобрался в седло, и молодая компания вновь двинулась в путь.
"Три лье" до Труа-Мезон были, как вскоре выяснилось, не обычные лье, а сосчитанные местными жителями каким-то особым способом - они оказались вдвое длиннее, чем положено. Закат отгорел, спустились сумерки, надвигалась ночь - а измученные путники все брели по пустынной равнине, то и дело теряя из виду дорожную колею - единственный свой ориентир. Около десяти часов вечера, когда уже совсем стемнело, они добрались, наконец, до желанной деревни. Здесь им удалось добыть вдоволь молока и кислого хлеба - и как же вкусен был этот нехитрый ужин! И как потом сладок сон - на простой соломе, покрытой грубыми простынями...
А утром - снова в путь. Мили и мили вдоль полей и пустошей, рощ и виноградников, мимо сожженных и разоренных войной деревень. Вновь жара, усталость, дорожная пыль, грязные трактиры, боль в растянутой ноге... Но все это - пустяки по сравнению с радостью. Путешественники - по крайней мере двое из трех - так счастливы, что дорожные неприятности скорее смешат их, чем огорчают, и завтрашний день, весьма туманный, отнюдь не портит им настроения. "Мы вместе, отныне и навсегда. А все остальное - неважно!"
Единственная тайная тревога Шелли - покинутая Харриет. Вполне ли она оправилась от болезни? Успокоилась ли, примирилась ли с неизбежным? О, если бы она была достаточно разумна, чтобы относиться к своему бывшему мужу просто как сестра и друг! Они смогли бы тогда жить если не в одном доме, то по соседству... где-нибудь во Франции или в Швейцарии... и он бы преданно заботился о ней и о детях... оказывал и моральную, и денежную помощь... Минутами он сам понимал, насколько эта мысль нелепа, но она была так заманчива, что невольно он вновь и вновь к ней возвращался: постоянно видеть малютку Ианту - какая это была бы для него радость!
В конце концов он не выдержал и написал Харриет письмо, очень искреннее и совершенно невероятное, если подходить к нему с обычными житейскими мерками - письмо человека, который и в самом деле настолько выше людской пошлости и порождаемых ею предрассудков, что может позволить себе роскошь совсем забыть о них... Величайшее преступление, которого ординарные люди никогда не прощают своим ближним.
2.
Август 1814 года. Лондон.
-...Дорогой мистер Пикок, это что-то уму непостижимое! Вот послушайте, - Харриет развернула листок. - "Пишу, чтобы звать тебя в Швейцарию, где ты найдешь хотя бы одного надежного и неизменного друга, которому всегда будут дороги твои интересы и который никогда умышленно не оскорбит твоих чувств. Этого ты не можешь ждать ни от кого, кроме меня." Каково?
Пикок усмехнулся:
- Да, забавно.
- Слушайте дальше: "Из Парижа мы двигались пешком; мул вез наш багаж, а также Мэри, которая была нездорова и не могла идти..." - Харриет подняла глаза от бумаги и прокомментировала тоном величайшего презрения: - Мой супруг, видите ли, полагает, что я сильно обеспокоена состоянием здоровья его любовницы! Просто восхитительно! - Перевернула листок. - Ну, потом идет описание местности, по которой они проезжали; он сообщает, что растянул себе ногу и ходить больше не может, что никакие разбойники на них не напали и так далее... Теперь - главное: он собирается описать мне свое путешествие более подробно в следующий раз, если только не узнает, что в скором времени он будет иметь удовольствие увидеть меня лично и отвезти в какой-нибудь уютный уголок, который он найдет для меня в горах. На тот случай, если я решу приехать, он дает советы, какие документы взять с собой, и просит позаботиться об оставшихся в его квартире книгах. К сему - поцелуй для дочери и подпись: "Всегда искренне твой Ш." Вот такое интересное послание. Второй день я его перечитываю и все не могу понять, что оно означает: то ли мой муженек поиздеваться надо мною решил, то ли совсем рехнулся...
- Разумеется, рехнулся! - подала голос Элиза Вестбрук, присутствовавшая при разговоре. - Он всегда был сумасшедший, я замечала, я говорила тебе! И вот - подтверждение! Одной этой бумаги достаточно, чтобы засадить его в Бедлам!
- Не думаю, - заметил Пикок. - Голова у него в полном порядке, а сознательно издеваться над кем бы то ни было он, по-моему, вообще не способен. Он просто выработал свою систему взглядов на то, что хорошо и что дурно, и те общепринятые нормы и обычаи, которые в нее не вписываются, автоматически относит к категории предрассудков. С точки зрения ходячей морали его предложение - о вашем, дорогая миссис Шелли, приезде к нему в Швейцарию - при нынешних обстоятельствах звучит дико, но намерения у него, в сущности, самые добрые. Он хочет иметь возможность заботиться о вас и о дочери - только и всего. К вам он всегда был искренне привязан, а что девочку обожает - это вне сомнений. Второго такого нежного и любящего отца - поискать... Откровенно говоря, - продолжал он задумчиво, - чем дольше я размышляю об этом... несчастье, тем больше мне кажется, что если бы год назад вы послушались его и сами кормили бы ребенка и если бы... - взгляд на Элизу, - гм! если бы не еще кое-какие семейные обстоятельства - возможно, ваш с ним союз оказался бы гораздо более прочным.
- Вы что же - меня во всем обвиняете? - возмутилась Харриет. - Может быть, вы еще скажете, что он поступил правильно, бросив семью?
- Не скажу. Я всегда считал вас идеальной женой, я очень отговаривал его от этого шага... Да и Хогг - тоже. Мы оба его осуждаем, но справедливость требует признать, что интеллектуал, человек не от мира сего, наверное, больше других людей нуждается в понимании и духовной близости... А тем более - при такой тонкой нервной организации, как у Шелли!
- Ах, только не говорите мне о разных высоких мотивах! Нет, здесь все было просто: он влюбился в эту авантюристку, в эту... девку - и все! Это прямо наваждение, колдовство какое-то! Кстати: видели вы его зазнобу?
- Нет. Но слыхал, что она необыкновенно красива и умна.
Харриет - с деланным смехом:
- Красива! Эта бледная немочь, худая, как доска, с бескровным лицом и волосами цвета пакли! Унылая педантка, изображающая ученую барышню! Самый обыкновенный синий чулок!
Пикок:
- Если так, то что же, собственно, он в ней нашел?
Харриет:
- Ровным счетом ничего, если не считать того, что ее зовут Мэри... И не просто Мэри, а Мэри Уолстонкрафт! Еще бы! Дочь "дамы с портрета" и Годвина - двух его возлюбленных учителей! Как тут не растаять! К тому же у девчонки хватило ума сыграть на его слабой струне - любви ко всему романтическому и необычному... свидания на могиле матери - вы можете себе представить? Дойти до такого бесстыдства! Вот мой дурак и клюнул на эту удочку... - Харриет вытерла сердитые слезы. - Ну да ничего... Он еще одумается. Вернется.
- Вряд ли, - возразил Пикок. - Мне жаль огорчать вас, дорогая миссис Шелли, но думаю, лучше прямо посмотреть правде в глаза и заранее подготовить себя к неизбежному. Свою вторую жену он не бросит.
Харриет подумала, что ослышалась:
- Вторую - что?
- Они ведь собираются открыто жить вместе, а такой союз обычно квалифицируют как гражданский брак, - пояснил Пикок. - Но суть не в названии. Главное - он, действительно, любит эту женщину до безумия. Никогда ни в книгах, ни в жизни я не встречал такой внезапной, бурной, неукротимой страсти...
- Что ж, чем горячее страсть - тем быстрее она проходит.
- Я не представляю себе, чтобы он разлюбил Мэри. Но если бы это даже случилось - он ее теперь не оставит. Благородство не позволит: ведь перед всем светом она, в отличие от вас, беззащитна.
Харриет - гордо:
- Вы правы, общественное мнение на моей стороне. А это - сила, которой и самому сильному не одолеть! Сейчас, сгоряча, он еще не понимает, в какую борьбу он ввязался. Но время пройдет - угар страсти развеется. Он устанет... одумается... и - вернется ко мне!
3.
Романтические пейзажи Швейцарии с лихвой вознаградили Мэри, Клер и Шелли за все тяготы пути. Друзья решили поселиться в простой деревенской хижине на берегу озера Ури или Люцернского, чтобы пожить там в уединении и покое. Подходящей хижины, однако, не нашлось, вместо нее сняли две пустые комнаты в большом уродливом доме, носившем пышное название "Замок". Это жилище оказалось таким неуютным и неудобным, что уже на второй день новоселы пришли к выводу, что чем скорее они отсюда сбегут - тем будет лучше. Основной же причиной спешки было весьма плачевное состояние казны: в финансовые расчеты главы экспедиции вкралась, видимо, какая-то ошибка, ибо вся наличность на данный момент составила 28 фунтов стерлингов. О том, чтобы прожить, как предполагалось, полгода (или больше) в Швейцарии на эти средства - нечего было и думать; о путешествии по Италии (как ни соблазнительно было бы перевалить через Сен-Готард) - тоже. Рассмотрев ситуацию со всех сторон, Шелли принял единственное благоразумное решение: надо вернуться в Англию. Тут же, правда, возник вопрос, удастся ли это сделать на такую маленькую сумму - дорога от Лондона до Люцерна обошлась почти вчетверо дороже. Единственный шанс - путешествовать по воде: этот вид транспорта - самый дешевый. Так и сделали: спустились по Рейссу и Рейну - благополучно, хоть и не без приключений, порой весьма опасных (как на рейнских перекатах, где их судно едва не разбилось о камни), насладились живописнейшими видами Германии и Голландии, уложились - хоть и с трудом - в свою более чем скромную смету и наконец, 13 сентября, ступили на родную землю. Оригинальное свадебное путешествие продолжалось ровно шесть недель.
---------
Лондон встретил беглецов сурово: полное безденежье (Шелли в первый же день убедился, что Харриет сняла с его счета все до последнего пенса) и - бойкот. Благородный и свободомыслящий Годвин внезапно продемонстрировал каменную твердость, заявив, что опозоренную дочь и ее соблазнителя он не желает больше знать. Вслед за ним и либеральные романтические друзья - Ньютоны, Бонвили и прочие - поспешили отказать Шелли от дома. Два скептика - Пикок и Хогг - были единственными, кто не прекратил знакомства со злостным нарушителем общественной морали. Бедняжка Клер, виновная лишь в том, что сопровождала "преступников" в их свадебном путешествии, также лишилась своего доброго имени, а вместе с ним и покровительства отчима, и, естественно, осталась на иждивении у своего "незаконного зятя" Шелли.
Итак, вновь, как три года назад - нужда, долги, кредиторы, жалкие меблированные комнаты, полуголодное существование... И - любовь. И - ощущение огромного счастья... Нет - такой любви и такого счастья он никогда еще не испытывал, а большего, наверное, и никто никогда не испытывал - большей интенсивности чувства вообще не может выдержать человек!
Легенда об Андрогине... Да - пусть редко, но все же это бывает: встречаются две половинки одного существа. Мэри стала для Шелли не только возлюбленной, женою, будущей матерью его ребенка - она была его другом, его равным, его "вторым я"; у них были общие взгляды, общие вкусы, общие мысли; стоило ему высказать какую-нибудь идею - Мэри тут же подхватывала ее и развивала именно так, как сделал бы он сам, а то и лучше - яснее, логичнее. С каждым днем он все больше восхищался ею не только как женщиной, но и как личностью - глубиной и силой ее интеллекта, богатством души, мужеством, благородством характера. О, ее-то не надо было, как Харриет, побуждать к чтению, к изучению языков - Мэри сама с увлечением окунулась в латинский и греческий, в философию, в поэзию - ибо в познании, в постижении прекрасного ощущала источник величайшего из наслаждений. Они с Перси вместе читали, вместе мечтали, вместе любовались всем, в чем можно найти красоту - от гравюры в книге до красок вечернего неба; вместе развлекались детской забавой, пуская бумажные кораблики в Серпантине... Они уже понимали друг друга без слов - с полувзгляда, с полувздоха угадывая малейший оттенок чувства... Постоянное общение с родной душой - возможна ли большая радость!...
--------
-"...У времени, Ахилл, есть за спиной
Большой мешок для сбора подаянья
Несытому чудовищу забвенью;
Все подвиги былые пасть его
Хватает вмиг, и вот они забыты
Скорей, чем свершены..."*7
Мэри читает вслух "Троила и Крессиду". Закутанная в платок, она уютно устроилась в уголке дивана, на котором лежит Шелли, укрытый толстым пледом - он любуется женой и внимательно слушает, наслаждаясь в равной мере и стихами, и самим звучанием голоса. Чуть поодаль в облезлом кресле Клер Клермонт пытается придать своей старой шляпе более или менее приличный вид, пришивая к ней новую ленту.
За окном плачет октябрь, по стеклу сбегают частые капли. День угасает, сгущается серая мгла. В маленькой убогой комнатке холодно и темновато - уголь и свечи приходится экономить.
-" ...Краса и ум,
Высокое рожденье, сила, служба,
Любовь и дружба - все подчинено
Завистливого времени капризам.
Одна черта роднит людей всех стран:
Всего милей им новые наряды,
Хотя б они и шились из старья!
Прах позолоченный для них дороже,
Чем запыленный золота кусок..."
В дверь кто-то поскребся - робко и нерешительно.
- Войдите! - отозвалась Клер.
Вошла... Фанни Уолстонкрафт; она очень взволнована и смущена своей смелостью, да к тому же и сильно вымокла под дождем - с накидки и шляпки ручьями стекает вода.
- Сестричка! Милая! - обрадовалась Мэри.
- О, мисс Фанни! - смутился Шелли и завозился на своем ложе, безуспешно пытаясь найти позу, которая соответствовала бы приличиям и позволяла при этом не вылезать из-под пледа. - Как хорошо, что вы нас навестили! Простите, я немного расклеился...
- Лежи спокойно, - строго сказала Мэри. - Фанни тебя извинит.
Фанни с тревогой наблюдала эту сцену:
- Что с вами, Перси? Вы серьезно больны?
- Пустяки... - Шелли снова улегся.
- Две ночи от болей глаз не сомкнул, - пояснила Мэри.
- Но - отчего это? Что случилось?
Шелли - нарочито бодрым тоном:
- Немного простудился, должно быть. Плюс - нервы, усталость... В общем, ничего опасного. Со мной и раньше бывали подобные приступы.
- И что надо делать?
- Ничего - ждать. Через два-три дня обычно наступает облегчение. Оставим эту неинтересную тему. Клер, дорогая, будьте так добры, угостите мисс Фанни чаем... Правда, подать к нему нечего. ..
- О, ради бога, не беспокойтесь, - запротестовала Фанни, - я к вам всего на минуту и есть совсем не хочу...
- Но глоток горячего выпить надо: после такого дождя! - сказала Мэри.
Клер поднялась с кресла:
- Попытаюсь добыть кипятку, - и выскользнула за дверь.
Мэри придвинулась поближе к сестре:
- Фанни, родная, расскажи скорее, как там дома? Что отец - все еще сердится?
- О! Не то слово! Я не пытаюсь даже заговаривать с ним о тебе или Шелли - он тут же впадет в гнев. "Они, мол, сделали меня посмешищем, знать их больше не хочу!" Мачеха все время шипит как змея. Запретила мне видеться с вами... Если только узнают, что я здесь была - меня больше не пустят домой... Пока шла сюда, я все время оглядывалась - боялась, что за мною следят...
- Бедняжка! - грустно, с затаенной иронией промолвила Мэри. - И как же ты осмелилась нарушить запрет?
- О, я должна рассказать вам такую новость, что откладывать было нельзя. Но... - запнулась, - она такая плохая, что не знаю, как и начать...
Шелли ободряюще улыбнулся:
- Ничего, Фанни, мы не из слабых - все выдержим.
- Я случайно узнала - из разговора отца с мачехой - что ваши кредиторы, Перси, больше не намерены ждать уплаты, и... вас посадят в долговую тюрьму. В ближайшие дни. Может быть, даже сегодня. Они узнали у книготорговца Хукема ваш адрес...
Мэри вспыхнула гневом:
- И что же отец? Ведь Шелли занимал деньги не для себя, а для него!
Фанни опустила голову, промолвила очень тихо:
- У Годвина нет денег... И вообще... он сказал, что ни во что не будет вмешиваться...
Мэри вскочила:
- Не может быть!
- Я слышала сама...
Мэри:
- Перси, что же теперь...
Вошла Клер с чайником:
- Вот, чай готов. Я нашла немного для заварки. А хлеба совсем нет - извини уж, Фанни.
- Так вы совершенно без денег?
Клер мрачно усмехнулась:
- Без единого пенса. Когда Шелли сможет выходить, он раздобудет малую толику, а пока соблюдаем пост. Очень полезно для фигуры.
Трое голодных рассмеялись, Фанни жалостливо вздохнула.
Шелли:
- Ничего, дело не так уж плохо. Я третьего дня написал своим друзьям - Пикоку, Хоггу... другие меня теперь не признают - попросил, чтобы прислали немного денег, и мы ждем ответа.
- Они еще не ответили?
Клер:
- Пикок прислал вчера полдюжины сладких пирожков. Мы их, конечно, сразу же съели.
Трое опять смеются. Фанни достала кошелек, вытряхнула из него все содержимое:
- Вот, у меня есть несколько шиллингов... Прошу вас, возьмите!
Шелли:
- Фанни, дорогая, мы не можем воспользоваться вашей добротой. Мы слишком хорошо знаем ваше положение.
Фанни - почти со слезами:
- Но ведь я не совсем чужая для вас!
Шелли опустил глаза:
- Спасибо...
Фанни встала:
- Ну, я пойду. Я и так уже очень задержалась. Миссис Годвин, наверное, сердится.
Мэри горячо обняла сестру. Клер вышла проводить Фанни.
Диалог на лестнице:
- Ах, Клер! Какие вы все счастливые!
- О да. Перси болен, Мэри беременна и тоже плохо себя чувствует, и все мы - голодные со вчерашнего дня. Счастья - хоть отбавляй.
- Они смотрят друг на друга - и светятся...
- Они - да, им довольно Шекспира на обед и любви на ужин. А мне чем прикажешь утешиться?
- Свободой...
- А что такое - свобода?
- Счастливая! Ты так привыкла к ней, что перестала уже замечать...
Вернувшись в комнату, Клер застала Шелли на ногах - морщась от боли, он натягивал сюртук. Мэри, очень встревоженная, помогала ему.
- Клер, он решил уйти из дома! Совсем больной - и в такую погоду!
- Что делать, любимая, я не намерен дожидаться здесь судебного исполнителя. За свои идеи - политические, социальные, философские - я готов идти хоть в тюрьму, хоть на эшафот, но сидеть за долги... и притом за чужие долги - нет, это уж слишком противно!
- Он прав, - сказала Клер. - Вам следует разлучиться на время. Перси должен скрыться, а мы с тобой останемся здесь, чтобы сбить с толку шпионов.
Мэри:
- Я понимаю, но уйти сейчас, в такой дождь! Он опять простудится, и...
- Ничего, родная, не тревожься, - перебил Шелли. - Только себя береги. Клер, вы позаботитесь о ней, хорошо?
- Ну, конечно...
Шелли застегнул последнюю пуговицу:
- Вот и все. Давай прощаться, любимая... - обнял Мэри. - Нет, не провожай меня - тебе тоже нельзя простужаться. Да и в смысле безопасности мне лучше уйти одному.
Клер пересчитала оставленные Фанни деньги:
- Здесь - пять шиллингов. Возьмите, Перси.
- Вам они нужнее, - возразил Шелли. - Я обойдусь.
- Разделим на всех поровну, - предложила Мэри.
Клер протянула Шелли несколько монет, он взял, сунул в карман.
- Спасибо. Ну, я пошел... - сделал два шага, остановился, оперся на спинку кресла.
- Опять спазмы? - испугалась Мэри.
Шелли с трудом перевел дыхание:
- Ничего... уже отпустило, - подошел к двери, на пороге остановился, обернулся: - Мэри!..
Мэри бросилась к нему, они сжали друг друга в объятиях... Наконец Шелли тяжко вздохнул и осторожно освободился из нежных рук возлюбленной.
- Все, любимая - надо идти. Я скоро тебе напишу. Не плачь. Все будет хорошо.
Дверь затворилась, шаги на лестнице смолкли.
- Ну, вот и конец нашей прекрасной идиллии, - мрачно подытожила мисс Клермонт.
Мэри вытерла слезы, через силу улыбнулась:
- О нет, Клер! Это еще только начало!
4.
"...О, любовь моя, зачем наши радости столь кратки и тревожны? Неужели так будет еще долго? Знай, лучшая моя Мэри, что вдали от тебя я опускаюсь почти до уровня грубых и нечистых. Я словно вижу их пустые, неподвижные глаза, устремленные на меня, и вдыхаю отвратительные миазмы, которые грозят подавить во мне волю. О, хоть бы перед сном осиял меня искупающий взгляд моей Мэри!.."
"...Спокойной ночи, возлюбленный. Завтра я это пожелание запечатлею на твоих устах... Привлеки меня к себе, прижми твою Мэри к своему сердцу; когда-нибудь она, быть может, снова найдет отца; но до той поры будь для меня всем, моя любовь..."
"...Моя любимая, мы скоро будем вместе. Мучения разлуки внушают мне небывалое красноречие и энергию, соответствующую опасности. Я так страстно люблю мою Мэри, что мы не можем быть разлучены надолго... Похвали меня за твердость, любимая, за то, что я не бегу безрассудно к тебе - урвать хоть минуту блаженства... Все, что есть во мне хорошего и сильного, влечет меня к тебе, - упрекает в медлительности и холодности, - смеется над страхами и презирает благоразумие! Отчего я не с тобой? - увы! Встретиться нам нельзя... Среди женщин тебе нет равных, - и я владею этим сокровищем. Как же безмерно мое счастье! Я окрылен им - и что бы ни случилось, я счастлив..."
А положение, между тем, отчаянное. Кредиторы преследуют по пятам. Собственные траты Шелли - включая и расходы на свадебное путешествие - были относительно невелики, эта часть долга не представляла особой проблемы. Но долги Харриет и, главное, суммы, которые он занял для Годвина!.. Выплатить их не было никакой надежды. Оставалось одно: скрываться и спешно искать возможность получить у ростовщиков новую ссуду - хоть фунтов триста-четыреста для погашения процентов, под обеспечение будущим наследством. Затея почти невыполнимая.
С Мэри они обменивались письмами, встречались урывками в безопасных местах подальше от дома - в кофейнях, в книжных лавках, в соборе Святого Павла - чтобы только увидеть любимые глаза, обменяться украдкой поцелуями - и поскорее разойтись: за Мэри могли следить.
...Хорошо еще, что Лондон - столица туманов: в их серой дымке проще ускользнуть от шпиона. Мэри спешила на свидание, оглядываясь через плечо каждые пять шагов - нет, кажется, пока ничего подозрительного.
Вот и дверь Лондонской кофейной. Молодая женщина осмотрелась в последний раз - и вошла. Шелли увидела сразу: сидит за столиком в углу зала. Перед ним, как всегда, раскрытая книга, но он не читает - напряженно смотрит на дверь. Ждет. Вот увидел - радостно вскочил. Потянулся - явно за поцелуем, но, к счастью, вовремя вспомнил, что они не одни, и чинно уселся на прежнее место. Мэри села напротив. Несколько мгновений немого блаженного созерцания, потом - самый важный вопрос:
- Ну что, любимый - как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, получше. А ты?
- Я - совсем хорошо.
- Что Клер?
- У нее все в порядке.
- Передай ей от меня привет. Мне кажется, она искренне к тебе привязана: это - мое мерило людской доброты... А ты обо мне скучала?
- И ты можешь спрашивать! А сам?
- Ужасно!.. Наша разлука нестерпима; я просто не в силах выносить твое отсутствие. Право, я думал, что это будет не столь мучительно... Я все время печален и подавлен, но это - счастье по сравнению с лучшими минутами моей прежней жизни!
- Ты говоришь моими словами. Я тоже счастлива - наперекор всему! Я была бы счастливейшей из женщин, если бы знала, когда придет конец нашей разлуке, и если бы отец...
- О, Мэри, ты коснулась самой болезненной моей раны. Как много несправедливости увидели мы от людей! На простых обывателей я не сержусь - они не ведают, что творят - но Годвин!.. Его холодная и мелочная жестокость по отношению к тебе потрясла меня даже больше, чем подлое предательство Хукемов. Он не может простить меня - пусть так, но отталкивать свою любящую дочь лишь за то, что она осмелилась жить согласно принципам, которые он сам проповедовал! Нет, это не укладывается у меня в голове...
- Полно, любимый. Не будем отравлять себе радость нашей встречи - она ведь так коротка...
- Увы, она даже короче, чем ты думаешь. Я должен уйти через несколько минут: в три пополудни у меня свидание с мистером Уотсом.
- А кто это?
- Биржевой маклер, приятель ростовщика Баллахи. Старый лысый человек, на вид добродушный. Его тронули мои злоключения, и он сказал, что, возможно, одолжит мне фунтов четыреста под будущее наследство. О, если бы это удалось - все сегодняшние проблемы были бы решены, мы вновь соединились бы под одним кровом... Но так или иначе, Мэри - мы не должны падать духом. Свет моей жизни, моя надежда! Не печалься, все будет хорошо. Потрепи еще несколько дней. Я приложу все силы - и мы вырвемся из капкана!
- Я верю в это, родной мой.
- Твоя вера удвоит мое мужество. А сейчас... мне пора идти.
- Уже!
- Да, ничего не поделаешь. Один поцелуй, любимая...
- Нельзя: на нас смотрят.
Действительно - молодая и ослепительно красивая пара, естественно, привлекла внимание всей кофейной.
- Забудем о них... - попросил Шелли.
Мэри потупила взор:
- Не могу. Самое святое - на глазах любопытных... все равно что лечь на улице в грязь.
- Это пытка Тантала: быть рядом с тобою - и не обнять...
- Зато послезавтра - наш день: воскресенье, - улыбнулась Мэри.
Шелли тоже улыбнулся - грустно и чуть насмешливо:
- Хвала библии: в день, когда бог отдыхал после сотворения мира, в Англии запрещено брать под стражу.
- Приходи пораньше, любимый.
- Я примчусь с рассветом - и не уйду до полуночи...
5.
Как долго ждешь воскресенья - и как быстро оно пролетает! Оглянуться не успели, как уж стемнело. Скоро опять расставаться...
Двое сидят на диване, обнявшись. Молчат, слушают собственную душу - ни жеста, ни вздоха...
Шепот:
- Как стучит твое сердце, любимый... Самый сладостный для меня звук на земле... - бьют часы. - О! А этот - самый ненавистный!
Шелли сосчитал удары:
- Девять... У нас еще целых три часа...
- Два с половиной: лучше уйди пораньше - в полночь тебя могут караулить внизу.
- Не думай о мрачном, родная. У нас еще два с половиной часа - это целая вечность...
И вновь - тишина. Только потрескивает фитилек свечи и старые ходики откусывают секунды от тающего воскресного вечера.
- Мэри...
- А?..
- Вчера мы не виделись. Что ты делала?
- Читала... Немного стряпала... Болтала с Пикоком - он приходил справиться о твоих делах.