Аннотация: -Кому ты молишься? -Богу... -Бог давно нас покинул
Часть 1
Мы с Толиком сидим в старой, обмёрзшей снаружи сторожке и пытаемся переждать бушующую вне дома метель. После ядерной войны мало кто остался... Человеком.
Я потираю отсиженный бок и переваливаюсь на другой, замерзший. Не сразу, но замечаю, как Толик шевелит губами, знакомо как-то. Иногда закатывает глаза, почти зрачков не видно, и я уже почти хватаюсь за ружье, подозревая у него приступ, но успеваю спросить:
- Толь, что ты делаешь? - он отвлекается и смотрит на меня удивленно и испуганно. Губы поджимает, словно говорить не хочет, но, похоже, увидев мою руку на прикладе решает, что жизнь ему дороже. Промахиваюсь я редко.
- Молюсь, - парень опускает глаза в пол. Я только усмехнуться могу, засовывая руку обратно под медвежью шубу. Он еще на что-то надеется.
- Кому ты молишься? - закрываю глаза. Спать хочется жутко.
- Богу...
- Бог давно нас покинул, - бурчу я. - Я вообще не уверена, что он у нас был.
- Был, он и сейчас есть, - ворчит Толя обиженно.
Плевать. Я слишком устала, чтобы дольше препираться.
***
Утром метель прекращается. Утром кончается многое. Найдя записку, исписанную рваными, пляшущими во все стороны буквами, я даже заподозрить не могу, что это от Толи. Пока читать не начинаю:
Я ушел в лес. У меня, кажется, приступ. Чтобы тут все трупом не пропахло, лучше сделать это на улице, так ведь? Может, насчет Бога ты все же права...
Стираю тыльной стороной руки слезу и бью себя по щеке. От резкой боли приходится прийти в себя. Надо идти отсюда.
- Бог? - говорю я, стоя у двери. Белый снег лежит огромными сугробами. - Толька... он же ни в чем не виноват. Он верил в тебя. Почему же ты не забрал меня, м? Почему, черт тебя дери! - рычу, срываясь. Тишина. Бог... К Дьяволу. Все Дьяволу. В самый Ад.
Только вот Ад уже на земле.
Часть 2
Обхватываю кружку окоченевшими руками. На улице минус тридцать, а этот гребаный доисторический обогреватель едва ли согреет хоть один метр вокруг себя. Как назло, я сижу в самом дальнем углу кафешки. Пф... В прежние времени я бы назвала это сараем.
Внутрь заходит мужчина, лет сорока, и мне продувает спину холодным воздухом. Тихонько чертыхаюсь и глотаю горячий кофе - так хочется согреться, что даже на обожженный язык внимания не обращаю. Вот он, дом мой родной.
Дом? Добралась я сюда около двух месяцев назад и обнаружила еще людей. Таких же, как я, готовых сорваться с места в любую минуту. Но не срывающихся. Едва ощутимое ощущение безопасности. Ложное, кстати. Все равно я сплю с прикладом под подушкой. Спокойней.
Все равно здесь все так спят.
Смотрю на свои ладони. Старые шрамы, кажется, еще довоенные. Из детства. Улыбаюсь кончиками губ.
В кафе входит пошатывающаяся компания, и я сразу понимаю, что что-то не так. Я их знаю. Но только душить голыми руками уже-не-человека все равно приходится впервые. Ну что ж, все бывает в первый раз.
Трупы выносят через заднюю дверь, и все посетители рассаживаются по местам, кто-то одобрительно хлопает меня по плечу. К такому все привыкли.
Смотрю на свои ладони. На них старые шрамы. На душе новые.
Часть 3
Чайник свистит, закипая, и я беру его прихваткой, боясь обжечься. За окном только рассветает, и серые облака окрашиваются в грязно-розовый, некрасивый. Страшный.
- Сахар кончился, - говорю самой себе тихо, соскребая остатки в чашку. Кот трется об ногу, и я присаживаюсь, поглаживая его. Удивительно, что животные не переносят вирус. Только люди, как крысы, заражаются.
***
Выхожу на улицу и киваю Андрею, который каждое утро здесь проезжает на велосипеде, разносит газеты. Ему только четырнадцать, а под бумагой уже лежит ружье. Готов застрелить каждого встречного, который покажется ему подозрительным. А я готова застрелить Андрея. По той же самой причине.
В очередной раз делаю обход территории и слышу страшные хрипы за стеной, ограждающей нас от остального мира. Видно, очередного зараженного выкинули.
Внутри что-то сжимается, когда не обнаруживаю на месте бармена из кафе. Похоже, это и его стороной не обошло. Да, попадание под дождь было не самой удачной идеей. Приглаживаю волосы. Надо подстричься.
***
Людей становится больше. За последний год население нашего города увеличилось в два раза. И приходят больше, и рождаемость живых детей увеличилась. И я работаю тщательнее. Чем дальше, тем легче отличать людей от... Ладно. Надеюсь, кроме таких же охотников, как я, этих тварей никто больше не увидит.
Свою цену я заплатила давно. Еще в детстве, когда в окнах соседнего дома увидела этот взрыв. Странно, что меня он полностью не поглотил. Странно, что из-под обломков вылезла. Странно, что не заразилась до сих пор. Вздыхаю и смотрю на сахарницу. Надо бы сахар докупить. Да коту рыбы, голодный, наверное, совсем.
Часть 4
Чудес не бывает. Чем дальше, тем легче повторять себе это день за днем. Чудеса - выдумка, такая же, как и Бог, который сломался, как игрушка. Как люди ломаются.
В нашем городе смерть пахнет хвоей и шишками. А еще порохом. Потому что если ты заражен, то, застрелиться в лесу, отойдя как можно дальше от стены, чтобы никто не слышал, единственный выход.
Мои руки тоже пахнут порохом. Мое имя в переводе тоже означает Смерть. Но это не главное.
Из-за невозможного зноя многие охотники сидят дома и отращивают пивные животики. Я лишь подсмеиваюсь над ними, говоря, что скоро они и стрелять разучатся. Слава, примерно мой сверстник, говорит, что мы тоже не всегда будем молодыми. Я улыбаюсь. Возможно, мы тоже не всегда будем людьми.
- Ты свободна сегодня вечером? - Святослав перекидывает ружье через плечо. Застрелено шестеро чужих, свои все целы. Прогресс налицо.
- Помимо того, что я буду зашивать ногу, да, я свободна, - прихрамываю, чувствуя, что повязка уже вся намокла от крови. К таким ранениям привыкаешь довольно быстро. Приходится привыкнуть. - А с какой целью интересуешься? - будто бы сама не знаю.
- Может, посидим где? - я фыркаю. Честно говоря, опыт в таких делах у меня обратно пропорционален опыту в охоте за уже-не-людьми. - Чего дома-то тухнуть?
- Может, посидим, - перед глазами двоится. - Если до дома донесешь. Слава улыбается так, что кажется, сейчас рот порвётся, и хватает меня на руки.
***
Ночью слышу глухой выстрел. Видимо, кто-то совсем нетерпеливый далеко уйти не смог. Даже думать не хочу, кто это. Слишком настроение хорошее.
Утром на охоте не замечаю Славика и с тревогой интересуюсь, где он, у командира. Мужчина грустно улыбается, но доходит до меня не сразу.
- Там, где все мы рано или поздно окажемся, - я хмыкаю, не обращая внимания на жжение в глазах. И на жжение в сердце.
Чудес не бывает. И как я могла забыть?
Часть 5
Человек должен во что-то верить. Я верю в свои глаза и ружье. Я верю в опасность от уже-не-людей, так как вижу их. Верить в то, что не видишь, в наше время никак нельзя. Об этом знают все.
Наш город никогда не может уснуть. Некоторые дремлют в кресле, развалившись перед шумящим телевизором, но даже глаз до конца не закрывают. Некоторые, такие же, как я, выходят на охоту, не обращая внимания ни на ливень, ни на снег. А некоторые стерегут дверь с ружьем, оберегая свою семью.
В нашем городе можно уснуть только один раз. Навсегда.
Я прислоняюсь к косяку двери и продолжаю диктовать Андрею условие задачи. Парень трясет головой, недовольно. Он подрос и теперь охотится вместе со всеми. С такой жизнью времени на учебу совсем не остается, и поэтому я занимаюсь с ним на дому.
- Может, хватит? - как маленький ноет парень, и я бросаю на него колкий взгляд. Он внаглую пользуется нашей маленькой разницей в возрасте. Меня это иногда раздражает
- Это тебе в наказание за то, что упустил "добычу", - Андрей хмурится. Он и сам знает, что виноват. - А мне еще и плечо тебе пришлось обрабатывать.
Парень недовольно что-то бурчит и снова склоняется над задачей, подпирая голову рукой.
Я знаю, что я ему нравлюсь. Еще я знаю, что в нашем городе любить нельзя. Не сейчас и не сегодня.
Скоро выпадет первый снег. Он снова будет серый, ядовитый, его нельзя будет трогать руками. В нашем мире нельзя жить. Но у нас пока получается.
Я смотрю на золотую голову Андрея и думаю, что, может, у него с кем-нибудь получится. Но точно не со мной.
Часть 6
Смотрю на распоротое брюхо уже-не-человека и пытаюсь вспомнить, когда меня перестало мутить от подобных запаха и вида. Но понимаю, что это тщетно. Кажется, так было всегда.
Командир принялся за изучение уже-не-людей всего пару дней назад; естественно, без надлежащего для этого оборудования. Думаю, результатов мы достигнем очень не скоро. Возможно, и не мы даже, а наши дети и внуки.
Если, конечно, мир нас окончательно не переварит.
Я помню свою первую удачу. Мне было, вроде бы, четырнадцать, и мы бежали через лес с целой группой таких же подростков на север. Дальше от эпицентра. Кажется, тому "парню" я тоже распорола брюхо, но тогда меня стошнило.
Тогда за отвагу я получила кусочек шоколада. И была рада этому. Теперь, после удачной охоты, я получаю бесплатную рюмку виски в баре. Удивительно, как меняются приоритеты с возрастом.
От шоколада я бы тоже не отказалась.
Отгоняю от разлагающегося тела мух. Этим тварям, что ядовитый воздух, что не ядовитый - плевать, развелось столько, хоть вешайся.
- Пинцет, - говорит командир, и я подаю ему в руки нужный инструмент. Смотря на вытаскивание внутренних органов, понимаю, что ужасно проголодалась. Сообщаю об этом командиру. Молодой мужчина смотрит на меня удивленно, но кивает головой. - Вот это женщина, - слышу за закрытой дверью. Ладно, иногда наша жизнь не так плоха.
Только мир уже готовит свой желудочный сок.
Часть 7
Иногда я скучаю по прежней жизни, но это поистине глупое занятие. Иногда, после охоты, когда от кровопотери я вырубаюсь и вижу сны, которые редко бывают счастливыми. Но недавно мне "снился" снег: белый, не пропитанный отравой, пушистый.
Небу тоже снится именно этот снег.
Трудно жить, помня мир до его краха. Помня все то, что заело в памяти как зажеванная пленка в кассете или бумага в принтере. И избавиться было бы не плохо, но у самой ничего не получается, да и жалко.
Запомни мир, каким он был? Зачем?
Тело легко согреть костром или батареей, если электричество опять не будет глючить. Телу надо мало: что-то пожевать, потом "выкинуть" и иногда отдыхать. Намного труднее разобраться с такой штукой, которая называется душой.
Каждый день мою душу промораживает не ветер, а смерть. Мы не может ее отогреть. Потому что в нашем городе у всех замерзшие души. Там внутри, вечный январь.
Командир опирается на меня целым плечом, а я думаю, что если донесу эту кобылу, то точно буду считать себя сверхчеловеком.
-Долго еще осталось? - хрипит он, старясь опираться хотя бы на одну ногу, большинство веса все равно идет на меня.
-Почти дошли, - лгу я. В таком состоянии как у командира не получится считать время. А когда его вылечат, хоть не будет думать, что его около двух километров на себе тащила баба. Хмыкаю. Странные эти мужчины.
-Знаешь,- говорит неожиданно серьезным голосом мужчина, - Мне иногда сняться сны, - я удивленно смотрю на него и сбавляю шаг, даже забывая о том, что правое плечо у меня уже почти отвалилось от усталости, - Про зиму.
Я снова начинаю идти и смотрю на пасмурное ноябрьское небо. Это бред. Я уже вижу вдалеке дым.
Тяжело помнить, что этот мир когда то был иным.
Николай Носков - Снег
Часть 8
Сидя на лавочке и ковыряя носком защитного ботинка снег, я удумаю о том, что делать мне абсолютно нечего. Из-за успехов охотникам дали отдых, чтобы мы могли заняться, чем хотелось бы. Проблема в том что заняться мне кроме охоты нечем.
Совсем.
Поэтому и сижу тут, одетая в нелепый костюм от радиации и отмораживаю щеки. Холодно.
Слышу как хрустит снег. Рядом со мной на лавочку "приземляется" командир и откидывается назад. Когда такой солидный мужчина так нелепо выглядит хочется мерзко захихикать. Но не в моем положении.
-Ты чего здесь? - спрашивает он и достает из кармана сигарету. Запах гари бьет по носу.
-Потому же, почему Вы, - мужчина хмыкает и, облокачиваясь на локти, смотрит в темное вечернее небо, в котором давно не видно звезд. В котором давно не видно надежды. В котором давно не видно будущего.
Только я все-равно его ищу.
-Я...-начинаю, но затыкаюсь под внимательным взглядом, -Я даже не знаю, как Вас зовут?
-Ну, я никому не говорю, потому что никто не интересуется, - командир тушит бычок об снег. Там остается черная дырочка, - Но вообще-то я Семен, - протягивает он мне руку, - А ты?
-Ма...Марина, - запинаясь отвечаю. Этот Семен всегда вызывал необъяснимые эмоции. Скорее всего я его боюсь.
Небо пало. Пали люди. В дребезги разбился Бог, который совершенно не оправдал веру в него. Я хочу мира и спокойствия. А еще, чтобы лавочка была короче.
Мы никогда не станем теми людьми, которые были здесь до нас. Но мы будем новыми. Я чувствую теплую ладонь в своей руке и думаю, что мир ужасен. А я еще ужасней, раз могу быть в нем счастлива.
Часть 9
Память - самое страшное, что у меня осталось. Самое жуткое. И самое не нужное.
Я помню, у меня был старший брат, который, когда я была совсем маленькая, читал на ночь сказки. И с которым мы сидели в двоем, под одеялом, я путалась в его длинных и неуклюжих подростковых ногах, и он с помощью фонаря показывал световые шоу. Брат умер за два года до войны. Его застрелили. Сейчас я думаю, хорошо, что он не видел все этого кошмара.
Хорошо, что я не видела его исковерканного этим ужасом. Плохо, что я помню его сказки.
Семен сидит рядом, на диване, прислоняясь грудью к моей спине, и только так я могу расслабиться. Хотя меня все еще бьет мелкая дрожь.
-Успокойся, - шепчет командир и невесомо целует меня в висок. Я стараюсь дышать ровнее, чтобы хоть немного выровнять дыхание и сердцебиение. Органы не слушаются. Они тоже боятся кошмаров. Их боится все мое существо.
Я закрываю глаза. Открываю.
В комнате никого. Вижу, как через стекло, треснувшее по крестовине, проникает яркий луч солнца и через него бежит пыль.
Раздается стук в дверь и я сажусь на кровати, стараясь принять менее сонный вид.
-Командир? - Андрей засовывает голову в проем и улыбается, - С добрым утречком! Новобранцы ждут Ваших указаний, - я серьезно киваю, хотя саму пробивает не то на слезы, ни то на хохот.
Смотрю на куртку, которую совершенно не пожалело время, и втягиваю носом еще сохранившийся запах. Так пахли сигареты Семена вместе с его мылом. Это был самый родной запах. Был.
Иногда я хочу чтобы всю информацию можно было выкинуть в мусорное ведро. Особенно информацию под названием - память.
Часть 10
Это просто лень. Это просто апатия. Это просто затянувшаяся до конца марта зима. Это просто, чтоб его черти в аду драли, гребаный Апокалипсис. Это просто я...
Андрей теперь живет со мной, так как беспокоится, что во время очередного приступа я что-нибудь себе или окружающим сделаю. Кажется нервишки пошаливают. Боюсь, что заражу Андрея этим сумасшествием, поэтому против того, чтобы он пытался бороться за меня. Спасение утопающего дело рук самого утопающего.
Тонуть намного удобней.
Стоять на морозе не приятно. Плача и чувствуя как на щеке замерзают слезы еще не приятнее, но парень держит меня за плечо и смотрит большими удивленными глазами. Страшно, наверное, смотрится, когда человек, плача, пытается улыбнуться.
Проблема в том, что от этой болезни я не стану уже-не-человеком в привычном для всех нас смысле. Я стану...ничему не стану.
Пустотой.
Андрей всеми силами тянет меня из этой самой пустоты вверх, а я уже не хочу. Не могу. Меня, твою мать, колотит каждые двадцать минут просто так, и я не помню дня, чтобы у меня глаз не дергался! Я ночами кричу на собственное отражение, а на утро могу этого даже и не помнить!
В легкие давно забралась влага. Меня нельзя откачать. Задыхаюсь.
Я вздрагиваю. Надо себя ударить, боль отрезвляет.
Андрей в шоке, когда видит меня с окровавленной головой и синяками по всему лицу. Андрей в шоке, когда я ему улыбаюсь и говорю, что теперь все будет хорошо.
Черта-с два все будет хорошо, но мы справимся. Ну или, в крайнем случае, я еще раз ударюсь обо что-нибудь головой.
Это же просто я.
Часть 11
Вы когда-нибудь видели, как сгорает человек? Заживо. Как он кричит, чуть ли не разрывая глотку от, наверное, действительно адской боли. И смотришь, понимая, что ничего, вообще ничего не можешь сделать.