Парадоксальные упражнения на тему Как Мурлычут Черепахи
Жили под лестницей
Крыса и Пес
К. Кинчев
Зазвенел звонок, и десятки подростающих черепах весело расползлись с уроков по отдаленным уголкам пляжа. Младшие тут-же плюхнулись в теплый океан и начали резво барахтаться на прибрежном мелководье, а те, кто постарше, ползли неторопливо, соблюдая приличествующее своему уже не детскому возрасту достоинство, по своим серьезным взрослым делам. А самая маленькая из старших черепах, которую так и звали - Маленькая Черепашка - хотела плюхнуться в воду, но вдруг вспомнила о необходимости соблюденья своего новообретенного достоинства Старшей и остановилась в раздумье, грея брюшко на горячем песке. Детство, похоже, кончалось, а что наступит за ним... Во всяком случае Маленькая Черепашка твердо решила следовать всем Мудрым Наставленьям своих учителей, чтобы как нибудь ненароком не потеряться и не пропасть в Огромном Взрослом Мире, окружившем ее сегодня со всех сторон. А наставленья эти учили почтенной неторопливости и неспешности, учили отбрасывать суету окружающего мира, когда почувствуешь, что по твоему панцирю долбит клювом какая-нибудь хищная птица. И, отбрасывая суету, погружаться в себя всеми лапами, мордой и хвостом. И пребывать в блаженном самопогружении до момента улета птицы. Или лучше несколько дольше, чтобы наверняка.
Маленькая Черепашка точно не знала, хорошо-ли она обучилась практике самопогруженья, поскольку ни одна хищная птица еще ни разу не пыталась выцарапывать ее из под панциря. И еще она испытывала некоторые сомненья на счет прочности своего панциря. И вот она лежала на песочке и испытывала сомненья, а мимо ползло существо, обладавшее похожим на нее строением головы, но не тела. Существо не было похоже на хищную птицу и черепашка не сочла на этот раз необходимым прибегать к самопогруженью. А существо представилось Водоплавающим Ужом, и сказало:
- Ну как прошел экзамен на званье Настоящей Тортиллы? Надеюсь, ты с легкостью доказала свое право так называться?
- Да - ответила черепашка - ведь я всегда была прилежной умненькой ученицей. Теперь меня зачислили в славное сообщество дипломированных тортилл, и я очень горжусь этим. А как у тебя дела? Осваиваешь практику самопогруженья?
- Ужи не учаться самопогруженью - ответил Водоплавающий Уж, извиваясь на горячем песке. Ужи считают, что самое главное в их деле - это раскованность и подвижность. Только так мы можем чувствовать себя в гармонии с вечно подвижным и свободным океаном.
- То-то ты вертишься на песочке, как уж на сковородке - хихикнула черепашка.
- Сравненье неуместно - обиделся Уж. Я не верчусь, а ползу.
- Куда же ты уползаешь, когда мы еще не договорили? - удивилась Маленькая Черепашка.
- А я и не уползаю, а просто ползаю вокруг тебя, чтобы не потерять форму. Ибо в движеньи заключается высший смысл бытия ужом.
- А высший смысл бытия черепахой заключается в том, чтобы греть на солнышке свою спинку, а брюшко греть на песочке! - парировала Маленькая Черепашка.
- Ну как ты не поймешь - снова нападал Уж - что все это очень скучно и уныло. Мы, Ужи, знаем, что тех из нас, кто не достоин свободы, наш праотец Великий Змей заковывает в панцири из непробиваемой кости. Тогда мы превращаемся в черепах и ползаем по берегу, нося на себе свой дом. А ведь это, наверное, такая тяжесть!
- Никакая это не тяжесть, а безопасность и уют. - Возразила черепашка - К тому же нам ничего никто не рассказывал, что ужи превращаются в черепах, или что черепахи когда-то были ужами. По моему ты это придумал, чтобы что-то мне доказать... А между тем мы, черепахи, тоже состоим в родстве с необыкновенным существом - Великой Морской Черепахой, носящей на своей броневой костяной спине весь Земной Блин по просторам Нижнего Океана.
- А как насчет общеизвестного выраженья, что черепахами не рождаются, а становятся? - Возразил Уж, похоже уползая с чувством одержанной победы.
Маленькая Черепашка задумалась. Ведь выраженье такое и правда существовало, но следовало-ли толковать его в том смысле, в каком сказал Уж? В школе черепахи-наставники произносили, что черепахами не рождаются, а становятся с гордостью и достоинством. Правда иногда ей казалось, что наставники не в меру кичливы и хвастают тем, что на самом-то деле нужно было-бы скрывать.
Но легко-ли Маленькой Черепашке пойти против Мудрых Наставлений? И сможет-ли она тогда ощутить
ужиную свободу, скользить по собственной воле по глубинам и отмелям, ползать, где нравится, чувствовать всем своим существом прикосновенье прохладной воды, жгучего солнца, влажного мха и горячего песка? И не смешно-ли думать, что она была когда-то ужом, а теперь этого не помнит?!
И еще - неужели эта броня, которую она носит на своей спине, всего лишь наказанье за трусость и унылое стремленье к покою?
- Послушай, Уж! - сказала черепашка, но Уж уже уполз.
Тогда черепашка надолго задумалась и загрустила. Она спрашивала себя, была-ли неправа она, или он. И почему он уполз так быстро. И неужели ей никогда не ощутить той непостоянной и уязвимой легкости беспанцирных тварей, от которой ее предостерегали, как от опасной ошибки, все черепахи-наставники, гордо красовавшиеся в своих непробиваемых природных латах? И загрустившая черепашка почувствовала, что вся тяжесть Земного Блина давит на ее маленькую округлую спинку.
Она глубоко втянула в себя лапы, хвост и голову, достигнув невероятно глубокой стадии самопогруженья и впала в странное состоянье между сном и явью.
Камни, лежащие на берегу, думали, что это камень. А волны, набегавшие на берег, думали, что это берег. А сама Маленькая Черепашка точно не знала, кто она теперь. Перед ней проходили чуднЫе виденья, в которых она была то стрекозой над дальним болотом, то Светлым Лебедем, что своим полетом мерит путь до Солнца. Светлый Лебедь хотел улететь в непредставимую высь, но его удерживала упряжь, привязанная к Великой Черепахе, ныряющей в невообразимую глубину глубин. Упряжь натягивалась и грозила лопнуть, а воз оставался на том же месте. Черепашке было уже все-равно. Почти по-настоящему. И берег напоминал ей сородичей своей окаменелостью, а изменчивая зыбь на воде навевала мечты о сказочных змеерыбах, ищущих путь в Саргассово море. Казалось, что терять уже нечего, но, что хуже - нечего и искать. И, притворяясь небесной птицей, она ныряла
в отраженье небесной сини на глади заболоченного пруда. Старый Водяной вылетал, как ужаленный, из вверенного ему месторожденья пиявок, но спохватывался и тут же падал обратно, не желая спорить с изобретателем тяготенья - Ньютоном. Лишь бормотал смущенно - ой-чего-й-то-я. А черепашка чувствовала, что идет ко дну, или, возможно, воспаряет к неведомому небу, по которому медлительное теченье гонит песчаные барханы облаков. И размышляла с отстраненным любопытством о смерти:
- Птицы, умирая, падают с небес на землю. А куда падают рыбы? Может быть на дно? Или они всплывают вверх, стремясь пересечь ту презренную поверхность водной глади, которую невозможно преодолеть при жизни? И потом плавают кверху брюхом у самой последней черты, отделяющей от высокой стихии воздуха и неба?
Но вдруг ее размышленья самым неожиданным образом прервали малообъяснимые обстоятельства.
Сначала черепашка подумала, что ее сны о полетах притворяются в жизнь. Было ли это следствием самопогруженья или каких-то иных причин? Во всяком случае происходящее представлялось скорее явью, чем сном. Берег испуганно отшатнулся вниз, а весь пляжь был как на ладони. Впрочем вскоре она поняла, что на ладони оказался не столько пляж, сколько она сама. Ладонь, подобравшая ее с земли, была довольно крупной, так-что Маленькая Черепашка даже могла позволить себе проползти пол своего корпуса назад и вперед, не слишком рискуя свалиться вниз. Все происходящее чрезвычайно будоражило воображенье, хотя и несколько пугало. Пообвыкнувшись с происходящим черепашка начала размышлять о своем новом положении и строить планы на будущее. Однако державшая ее ладонь вдруг сменилась золотистой мягкой пеленой, затмившей весь окружающий мир, и
чей-то голос произнес непонятные слова:
- Может быть перевяжем ее сверху красной ленточкой, крест накрест, как торт?
А другой голос ответил:
- Может быть еще и поздравленье на панцире выгравировать?!
А потом мир вокруг опять стал быстро меняться, и, после хлопка где-то над головой, наступила полная темнота. Мерно покачиваясь и по временам стукаясь панцирем о стенки коробки черепашка решила, что самое время прибегнуть к самопогруженью, чтобы не набить шишку на голове. А когда наконец после долгого-предолгого томительного ожиданья в полной тьме и неопределенности она опять очутилась снаружи, рядом с коробкой и золотистой тряпочкой, в которую была завернута перед помещеньем в коробку, на столе перед ней сидело престранное полосатое животное...
- Где я? Что со мной? Что все это значит? - выпалила черепашка.
Но в ответ услышала лишь Ур-Мр-рррррррр!
- Простите, как вы изволили выразиться? - переспросила она.
Но вместо ответа полосатая тварь прыгнула со стола на сервант, едва не свалив забытую кем-то чашку.
- Могу ли я отрекомендоваться вам, сударь? - поинтересовалась черепашка, решившая, что в незнакомом доме и с незнакомой тварью нужно вести себя с достоинством и дипломатичностью.
Но полосатая тварь опять только заурчала, а потом сиганула на пол и зверски облизнулась, пошевелив при этом длиннющими усами.
- Видимо это и называют языковым барьером. - подумала черепашка - Но все же надо как-то ему представиться.
- Паракашара! - раздался детский голос из соседней комнаты. И тварь моментально бросилась туда, подняв хвост трубой и громко изъясняясь на бегу на непонятном языке.
- Вот так-так! - подумала черепашка. По крайней мере теперь я знаю, как его зовут. Хоть и не понимаю его языка. А в следующий миг вернувшийся Паракашара уже лежал на спине у Маленькой Черепашки, накрывая ее со всех сторон своим пушистым брюхом, а по усам у него стекали капли молока.
- Позвольте, сударь! - перепуганно воскликнула черепашка, но похоже зверюга не расслышал ее, или просто не обратил никакого вниманья. Черепашка вновь решила прибегнуть к самопогруженью, втянула лапы и хвост, но оставила открытыми глазки, выглядывая из под панциря. Паракашара отошел на шаг в сторону, потянулся и попытался поддеть ее лапой. Черепашка в ужасе следила из под панциря за происходящим, а в следующий миг мир у нее перед глазами перевернулся и завертелся вокруг в дикой пляске, медленно замедляясь. А когда светопреставление закончилось, Паракашара сидел рядом, но почему-то вверх ногами.
- Что ты тут натворил, киса?! - снова раздался детский голос, и мир вдруг снова перевернулся с головы на ноги.
Это обстоятельство сильно порадовало черепашку и она попыталась было выразить свою признательность, но ей не ответили, вероятно просто не услышав. А Паракашара уселся рядом с ней, подобрав задние лапы, и попытался просунуться мордой под панцирь, явно изъявляя желание познакомиться поближе, и пощекотал черепашку своими длинными усищами. Не смотря на проблему языкового барьера первый контакт похоже состоялся... Сытый котище уже не казался черепашке столь непонятным и опасным, как вначале, однако до настоящего взаимопониманья было еще далеко.
- Кажется я говорю не только на непринятом здесь языке, но и попросту слишком тихо, чтобы они меня услышали. - подумала с грустью черепашка - Но хорошо уже и то, что никто не пытается выцарапать меня из под панциря...
А между тем Паракашара оставил затею просунуться мордой под панцирь и попытался объясниться вербально.
- Что вы сказали? - переспросила черепашка, незнавшая кошачьего.
Но повторенье не помогло, слившись для нее в один неразборчивый мяв. Однако теперь она с уверенностью могла сказать, что кот обращается именно к ней, и даже пытается говорить возможно более четко и раздельно. Само по себе это еще не решало вопроса взаимопониманья, но безусловно указывало на котову добрую волю. А Паракашара тем временем обошел черепашку сбоку и стал обмахивать и гладить ее своим пушистым хвостом по панцирю.
- Что ему от меня нужно? - подумала черепашка, которая считала себя уже давно выросшей из детских игр.
А потом она подумала, что котик может быть и моложе ее по кошачьим меркам, хотя и крупный на вид. Может он просто на свой лад забавляется с ней? Как все-таки жаль, что непонятно ни слова из его туманных речей! "А что если?" - подумала вдруг черепашка, и начала снова втягивать лапы, хвост и голову, уходя в себя. Но на этот раз не из страха, а ради любопытства, т.к. вспомнила, что самопогруженье дарует черепахам не только блаженный покой и безопасность, но и недоступные другим зверям способности к пониманью иностранных языков. И вот голос Паракашары стал странно меняться в ее голове, будто приобретая знакомые интонации, черепаший тембр, а потом и отдельные слова стали понятнее. И вот уже неразборчивое мяуканье преобразилось в совершенно нормальную человеческую (по черепашьим понятьям) речь. И вот что она услышала:
- Ну и странную штуковину подарили Хозяину на день рожденья. - говорил Паракашара - То-ли змея, залезшая в черепок кувшина, да так там и поселившаяся, да еще и лапы отрастившая. То-ли это у нее дом на спине, как у улитки. Интересно, чувствует она, когда я по ней хвостом провожу, или нет? Может быть она не умеет говорить?
Тут черепашка изо всех сил постаралась изъясниться на кошачьем, но у нее ничего не получилось. А Паракашара продолжал:
- Интересно, пьют ли они молоко? Вот если-бы Хозяин понимал по кошачьи, я бы посоветовал ему поставить ей блюдечко с молочком. А потом можно привязать к веревочке бумажную мышку, и немного ее подразнить. А может она не любит бегать по комнате за бумажными мышами?
- Ты странный, Паракашара! - сказала черепашка, забыв, что он все равно ее не слышит.
А Паракашара пустился в размышленья вслух, как будто догадавшись, что черепашка-то может и слышит его, да только сказать ничего не может.
- Когда меня гладят по шерсти - я урчу, а когда против - из меня начинают лететь искры! - сказал Паракашара - Хотел бы я знать, понимаешь-ли ты слово "урчать"? В сущности это то же самое, что мурлыкать. Счас я покажу тебе, что имею в виду.
И Паракашара довольно заурчал, как будто только-что вылакал целую миску молока, хотя на самом деле он вылакал ее дясятью минутами раньше.
- Кажется, это тоже форма вневербального общенья. - подумала черепашка - Однако большой смысловой нагрузки я в этом урчаньи не усматриваю.
А Паракашара намурлыкавшись и наурчавшись вдоволь уселся с ней рядышком и стал обмахивать ее с разных сторон распушенным хвостом.
- Наверное ты тоже по своему мурлычешь, когда тебя гладят. - сказал Паракашара - Хоть у тебя и нет голоса...
- Это у тебя нет слуха! - обиженно крикнула черепашка, изо всех сил пытаясь быть услышанной, но голоса-то у нее и правда почти не было.
- Наверно ты что-то пытаешься мне сказать - грусно промяукал котик, глядя на беспомощно и беззвучно двигающуюся черепашкину челюсть.
- Тогда давай попробуем ничего не говорить, а просто друг другу помурлычем, каждый на своем языке. - сказала Маленькая Черепашка на своем беззвучном языке, прекрасно зная, что Паракашара ее не услышит.
Паракашара не услышал, но догадался, что она хочет сказать ему что-то, и придвинулся поближе, облизываясь, блаженно зевая во всю ширину пасти и утробно урча. А Маленькая Черепашка погрузилась в себя еще глубже, и там, в самой глубине себя самой, стала мысленно подпевать ему.