Аннотация: - То есть, если Вы едете туда, я погибаю? - По всей видимости, - кивает. - А сейчас, к сожалению, погибает он.
Меня схватили за плечо прежде, чем я успел шагнуть с тротуара, и рявкнули в ухо "Илька, стоп" - точь в точь как это сорок лет назад делал папа. Ноги сами собой послушались, остановились - и через мгновение здоровенный белый миниавтобус с отказавшими тормозами пролетел через мой пешеходный переход, на котором горел зелёный свет, и врезался в спокойно припаркованную иномарку. Все кинулись туда, помогать невредимому верзиле-водителю выкарабкиваться из помятого автобуса, и я остался наедине со своим странным спасителем.
На папу он ничем не похож. Скорее уж на меня самого - мужчина средних лет, рост тоже средний, седоватая бородка... Я, правда, никогда бы не нахлобучил такую дурацкую кепку, вот. Но откуда "Илька, стоп"?
- Извините, Илья Александрович, - он улыбается.
- За что? Если бы не Вы, я бы сейчас...
- За фамильярность, - он говорит, и улыбка становится как у Шалтая-Болтая. - Если бы я остановил Вас по имени-отчеству, Вы бы всё-таки попали под этот тарантас. Не насмерть, но ноги бы переломали.
Он не даёт мне сказать ни слова, разворачивает меня - ох уж эта привычка хватать за плечи! - и добавляет:
- Идём в Ваш любимый "Кафе Де Люкс", посидим, у Вас лекция только через два часа, и автобус задерживается. Я скажу Вам, когда надо собираться.
- Вы ясновидец?
Вздыхает.
- Не совсем. Но вот посмотрите на въезд в туннель: сейчас выедет красный "фольксваген", потом белые "жигули", ещё белые "жигули" (фольксваген выезжает первые жигули выезжают), потом "тойота" с побитым фонарём (выезжают вторые жигули и тойота), в общем, надеюсь, что после этого Вы мне поверите.
- "День сурка", что ли?
Он улыбается ещё шире, если такое вообще бывает.
- Молодец! Догадались! - разворачивается ко мне, суёт руку и представляется: - Вячеслав.
Я жму руку и машинально выпаливаю: - Илья. Но Вы и так знаете.
- Конечно, - говорит, - знаю. И про то, как Вы в одна тысяча девятьсот девяносто третьем смотрели этот фильм с Биллом Мёррэем в кино с Ирой тогда ещё Соколик, потому что её жених уехал в командировку, а Вы свою жену ещё не встретили. И что Вы очень полюбили этот фильм, в отличие, кстати, от меня.
Он усаживает меня за столик в "Кафе Де Люкс" и идёт что-то заказывать, а у меня всё в голове плывёт - не то давление, не то просто от почти аварии отхожу, не то из-за общей фантастики вокруг. "День сурка", надо же! Что, прямо сейчас взять и поверить?
А вот и Вячеслав опять, с молочными коктейлями. Мне мой любимый, банановый. Если это розыгрыш, то как проверить? И кто, кроме Ирки с Володей, способны на такое?
- Пейте, Илья Александрович, - говорит Вячеслав, - и можете не звонить Ире с Володей, это не они и не розыгрыш вообще. Лучше успокойтесь и пейте, приятного Вам аппетита. А я, если хотите, Вам расскажу про "День сурка".
- Давайте, - бурчу.
- Сам-то я этот фильм только по видику смотрел и только в девяносто седьмом, да ещё в пьяном, простите, виде. Я тогда ещё пил. Много. И толще был килограмм на девять. Вы бы меня не узнали. Несколько раз, помню, себя щипал, чтобы не заснуть посередине фильма, потому что он мне неожиданно понравился, даром что бухой. Я вначале подумал, опять фантастика, ненавижу. А потом втянулся. Как чувствовал. У меня память фотографическая, я все мелкие подробности помню: очень много вещей, которые с этим товарищем случились, со мной происходят.
Я чувствую, что у меня опять голова ходуном. - А что, собственно, с Вами происходит?
Вячеслав пододвигает стул ближе ко мне.
- Со мной происходит четверг, двадцать седьмое апреля. Я просыпаюсь в комнате, которую мне снял мой старый, ещё по Тагилу, друг Олег, причём всегда в семь часов четыре минуты. Дальше я могу делать всё, что угодно, и засыпать где и как угодно. И с кем. На следующее утро у меня опять четверг, двадцать седьмое, семь часов четыре минуты. Уже полтора года.
Что я могу ему сказать? Я спрашиваю: - Всего полтора?
- Вы думаете, что это мало? Вот возьмите Вас. Я где-то через полмесяца впервые оказался здесь во время Вашей аварии. Два раза я видел, как Вы погибаете, потом стал Вас вытаскивать, причём один раз меня убило самого.
- Как убило?
- Как, как! Как Билла Мёррэя. И с теми же последствиями. Только очень, очень, очень больно, даже описать Вам не могу, как. Это пока умираешь. А потом - никаких тебе тёмных туннелей, никаких видов на труп сверху, никакого света - сразу семь часов четыре минуты, вставай, кудрявая.
- Какая кудрявая?
- Извините, Илья Александрович. Присказка. Песня дурацкая такая была когда-то.
- Да нет, - говорю. - Песню я знаю. Мне даже мама её пела.
- О! - говорит, - Запомню. Это Вы мне впервые говорите. У нас разговор каждый раз по-новому протекает. Первый раз он у нас был в больнице, там Вы лежали в переломанном виде, да и я тоже помятый был. Там я у Вас выжал про "Илька, стоп". Клещами, можно сказать. И на следующий же день испробовал. Удачно.
Я пытаюсь себе это представить. - Это Вы про сегодня?
Опять улыбается.
- Нет, Илья Александрович, сегодня уже сто какой-то раз, как я Вам "Илька, стоп" говорю! Я Вас почти каждый день вытаскиваю. Иногда я, правда, на Сахарова еду с утра, там тоже есть персонаж один очень интересный, познакомить бы вас, да не получается никак...
Меня как током. Если, конечно, всё это не брехня... - То есть, если Вы едете туда, я погибаю?
- По всей видимости, - кивает. - А сейчас, к сожалению, погибает он. Глупо погибает - он художник, делает настенный рисунок по заказу, висит на тросе, трос лопается... а если я там, я его предупреждаю, и он хватается за ближайший балкон, потом мы разговариваем... В общем, я где-то пятьдесят на пятьдесят, то с Вами, то с ним. С Вами чаще, потому что с Вами приятнее разговаривать. А что делать?
Это он видит, как я на него смотрю. Молча.
- Понимаете, Илья Александрович, я был бы рад вас обоих спасти, но у вас аварии одновременно происходят. Я пытался предупредить заранее по телефону, но у него с утра мобильник выключен, а Вы меня от всей души послали.
- Правда?
- Правда. Цитирую дословно.
Ну, он мне и цитирует дословно. Большой боцманский загиб, как это у нас в компании называется.
Я задумываюсь. - Да, на самом деле так бы я и поступил, если бы мне вдруг позвонили - не ходи, мол, в Тевтобургский лес.
Вячеслав радостно кивает: - Анатолий Гладилин, "Секрет Жени Сидорова". Вы это каждый раз цитируете.
- Любимая книжка. А Вы читали?
Вячеслав так же радостно мотает головой в горизонтальной плоскости. - Не люблю фантастику, я же Вам говорил.
- Но Вы ведь сами попали в фантастическую ситуацию?
- Ну и что? Наоборот, это только доказывает, что жизнь круче любой фантастики. Никто ведь не додумался про "День сурка", кроме тех, которые фильм сделали. А это не фантасты, обычные голливудские чуваки, как их - Дэнни Рубин и Харольд Реймис. А как это у них вышло, Бог знает - может, я не один такой, может, у них какой-нибудь знакомый так прокрутился несколько лет. А Вы говорите - фантастика. Не фантастика никакая.
Я вспоминаю "Подробности жизни Никиты Воронцова", открываю рот и думаю: а в те дни я ему тоже сказал, что Аркадий Стругацкий до той же идеи додумался ещё раньше Голливуда? От размышлений с открытым ртом меня отвлекает шум на улице. За широкой стеклянной дверью кафе, на тротуаре, мигая жёлтыми огнями, паркуется обшарпанный грязно-серый грузовик с крытым кузовом.
- Ха! - сказал Вячеслав. - Сейчас глядите, смешно будет. Ну, не смешно, а так, забава.
Из грузовика вылезает грузный шофёрище в синей спецовке и открывает дверь кафе. В этот момент за его спиной сама собой откидывается крышка кузова и оттуда не спеша, даже как-то пританцовывая, спускается здоровенная бурая корова. Шофёр немедленно забывает про кафе и кидается к грузовику, пытаясь затолкать бурёнку обратно.
- На мясокомбинат вёз, - комментирует Вячеслав. - Его Сержем зовут, из Уфы, родители одесситы. Прикольный парень. Ладно, это мне только попервой смотреть было интересно. Сейчас всё будет тип-топ. Затолкает он животинку. И луга зовут, но бежать не стоило, всё равно найдут - за рога и в стойло.
Цитате к месту из любимого в юности Макаревича я уже не удивляюсь. Откуда бы ни взялся загадочный Вячеслав, а меня он знает, как свои пять пальцев. Назубок выучил. Выучил... Я спрашиваю:
- А вот в том фильме героя судьба не просто так держала, а учила. Он ведь должен был что-то выучить, стать человеком, полюбить героиню - и его отпустило. А Вы что?
Вячеслав смеётся.
- Да знаю я уже давно, чему меня учат. Кто - не знаю, а чему - известно!
- Чему?
- Да какая разница, - как-то хрюкающе усмехается мой собеседник. - Всё равно не научат. Я не дамся. Я, может, самый главный кайф своей жизни тут открыл.
- Кайф?
- Ага. Вот Вы живёте, каждый раз сюрпризы, то-сё, можете под машину попасть, можете ещё куда. Все чего-то требуют, пристают, а Вам на всех реагировать, отвечать, понимать: скажешь не то, припомнят, когда не надо. Народ же злопамятный - жуть! А у меня... у меня, я Вас хоть по матушке сейчас пошлю, большим боцманским загибом, - а Вы завтра будете такой же. И мне кайф, и Вам не больно.
Я пожимаю плечами.
- Но ведь Вам, наверное, скучно...
- Да ничего подобного! - воспламеняется Вячеслав. - Хочу - к Вам иду, хочу - к тому художнику, хочу - деньги в долг беру до завтра и гуляю, как барон; а завтра никакого завтра не будет. И ни тебе атомной войны, ни безработицы, ни рака...
Вячеслав глядит на часы.
- Вам пора. Студенты ждут.
Чего-то мне не хватает в этой картине. Я вытаскиваю визитную карточку.
- Вячеслав, сделайте милость, позвоните мне перед тем, как ляжете спать.
Вячеслав смотрит на меня насмешливо.
- Хотите знать, что произойдёт с Вами, когда я засну?
- Ну да, - признаюсь я. - Не могу же я просто исчезнуть со всеми моими воспоминаниями!
- А если это происходит, когда я просыпаюсь?
- Ну так я буду сидеть и ждать. Посижу на Интернете с чашкой кофе, авось до семи часов не усну, я сова, а не жаворонок.
- До семи часов и четырёх минут, - говорит Вячеслав. - Ладно, позвоню. Я Ваш телефон помню, не надо карточки.
Перед выходом он оборачивается и добавляет: - Звонил я Вам уже перед сном, Илья Александрович. Раз тридцать.