Бардонов Александр Иванович : другие произведения.

Полесский пленник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ПОЛЕССКИЙ ПЛЕННИК
  
  
  Замызганный "жигуленок" остановился посреди двора, претендующего на это название лишь условно: какая-либо изгородь отсутствовала, и пространство было ограничено по периметру с трех сторон лишь постройками - избой, сеновалом и коровником.
  Водитель - в телогрейке и вязаной шапочке, натянутой по самые глаза, вытащил с заднего сидения машины пассажира: в костюме и галстуке, c кляпом во рту и стянутыми скотчем руками и ногами.
  Водитель полоснул ножом, разрезая скотч, и попытался поставить своего пассажира на ноги. Но те, затекшие за время поездки, не держали мужчину в костюме.
  Тогда водитель, придерживая под локоть, довел пассажира до сеновала, и отпустил, сажая спиной к бревенчатой стене. Сам, тяжело дыша, прислонился рядом.
  - Ну и кабан, - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
  Потом вытащил из кармана бутылку с мутной жидкостью. Открыл ее, понюхал, сморщился, сделал глоток и скривился еще больше.
  Человек рядом зашевелился, замычал сквозь засунутую в рот тряпку.
  - Конечно, конечно.
  Мужчина в телогрейке освободил своего пленника от кляпа и протянул открытую бутылку. Пленник попытался что-то сказать, но из пересохшего горла вырвалось только сипение.
  - Глотните.
  Пленник скривился.
  - Это березовик.
  Пленник хлебнул. Громко закашлялся, но приобрел способность говорить.
  - Сволочь. Гад. Подонок. Скотина.
  Мужчина в телогрейке подождал, пока он закончит, и пригрозил:
  - Если продолжите выражаться, я буду вынужден вернуть кляп на место.
  Подействовало. Мужчина в костюме сразу успокоился и угрюмым взглядом обвел окружающий его вид.
  Вид наводил уныние. Строения имели вид обветшалый, с просевшими крышами и почерневшими бревнами срубов. Лес черной стеной наползал на хутор, добавляя мрака и сырости.
  
  
  Скрипнула дверь избы и на крыльце появилась старуха. Подслеповато вглядываясь, громко спросила:
  - Шура, ты? Как доехали?
  - Я, Никитична, - радостно откликнулся человек в телогрейке, - хорошо доехали.
  - Есть будете?
  - Конечно. А что приготовили?
  - Картошку с простоквашей.
  - Ну? - обратился водитель к мужчине в костюме.
  Тот поморщился.
  - Сейчас, Никитична. Только умоемся после дороги.
  
  
  Удобства были тут же, во дворе. Причем все вместе: и туалет, и умывальник, и даже некое подобие душа - ржавая бочка, гнутая труба и краник, издающий при проворачивании противный визг.
  - Я бы настоятельно посоветовал вам умыться, а потом переодеться.
  - Кто вы?
  Мужчина в телогрейке набрал в сложенные ладони воды и с удовольствие плеснул ее себе в лицо. Фыркнул и выпрямился.
  - Человек. Человек с Полесья. Полешук, одним словом.
  - И зачем вы похитили меня?
  Водитель ответил не сразу. Прищурившись, обвел взглядом горизонт, словно там скрывался ответ.
  - Знаю, - оживился пленник. - Это программа "Розыгрыш". Здесь вокруг скрытые камеры. Улыбнитесь, вас снимают. Я угадал?
  - Мимо.
  - Тогда зачем вы похитили меня?
  - Меня Александром зовут. А вы у нас будете Бамов Николай Степанович, не так ли?
  - Я, кажется, задал вопрос.
  - Николай Степанович, вы, когда в последний раз были в отпуске?
  - Не помню. Давно. Я много работаю.
  - Значит, долгое время не пользовались своим конституционным правом и тем самым нарушали трудовое законодательство. Считайте, что вы в отпуске.
  - Вы что, сумасшедший?
  - Почему?
  Александр даже обиделся на подобное предположение.
  - Ну, как же ... - причины такого определения были настолько очевидны на взгляд пленника, что он даже не счел нужным оглашать их. - Сами понимаете.
  - Ну, это смотря с какой точки зрения посмотреть. Вот что, Николай Степанович, мойте руки, и пойдемте перекусим.
  
  
  Накрытый стол был небогат. Действительно, картошка с простоквашей. Александр добавил к этому скудному ассортименту бутылку водки - получилась классическая прелюдия к разговору по душам. Хозяйка дома им не мешала, ушла, сославшись на дела по хозяйству.
  Бамов жевал лишь из приличия, совсем не чувствуя вкуса. От рюмки не отказался, посчитав, что это поможет ему расслабить напряженные нервы. Александр, напротив, ел с большим аппетитом. И водочку опрокинул лихо.
  - Ну, что, Николай Степанович, хочешь поговорить?
  - А мы стали уже на "ты"? - тут же съязвил Бамов.
  Александр не обиделся.
  - После такого, - он показал на полупустую бутылку, - это происходит автоматически. И вообще, Бамов, будь проще, и к тебе потянутся люди.
  Правда, дальше старался обращаться на "вы". Вышел из комнаты, быстро вернулся, сдвинул в сторону грязную посуду и положил на свободное место папку с бумагами.
  
  
  Здесь собраны вырезки из газет. В основном, официальная пресса, которую нельзя обвинить в искажении информации. Цитирую. "... таким образом, получается, что в минувшем году министерство потратило на сельскохозяйственные работы и возрождение земель, или другими словами, реабилитацию, более двенадцати миллиардов рублей. Эффективность от этих вложений оказалась мизерной. Как установил Комитет государственного контроля, как минимум, шестая часть средств была израсходована нерационально...". К слову, замечательные ребята сидят в этом госконтроле. За какую сферу деятельности не возьмутся, везде выявят недостатки и упущения. Вот что значит настоящие профессионалы. Так вот, Николай Степанович, исходя из всего выше озвученного, нельзя признать вашу работу, как одного из руководителей этого министерства, удачной, согласитесь. Я бы даже выразился жестче - вы занимаетесь вредительством. За три месяца сидения на рабочем месте - три миллиарда рублей убытка. А если посмотреть с другой стороны, то ваше месячное отсутствие сэкономит стране миллиард. Что скажете?
  Бамов побагровел.
  - Разве можно верить этим цифрам? Вы что, не подозреваете, каким образом ведется у нас статистика?
  - Я могу подозревать, все что угодно. И подозревать, и предполагать ... Но так мы никогда не договоримся и не придем к согласию.
  Чиновник нервно одернул пиджак.
  - Мы должны придти к согласию?
  - А вы хотите, чтобы между нами остались противоречия?
  Бамов промолчал.
  - Вот и замечательно. Как говаривал один киношный герой, согласие есть продукт непротивления сторон. Так вот, чтобы избежать непротивления, нам надо принять единую точку, базис, так сказать, от которого будем отталкиваться. Основу, на которой будет строиться наше согласие. Предлагаю за такую основу выбрать все же официальную прессу. Возражения есть?
  Пленник не ответил.
  - Хорошо. Итак, вот еще одна газетная заметка. Ваше интервью. Опять цитирую: "... если я осознаю, что смогу принести больше пользы не в своем кабинете, а где-нибудь в деревне, на той же Чернобыльщине, то без колебания брошу все и уеду работать на земле. Пусть меня только позовут ...". Говорили такое?
  - Говорил.
  - Вот вас и позвали.
  
  
  Пока Бамов осмысливал услышанное, Александр пояснил.
  - Задача следующая. Есть десять соток земли, их надо перекопать под лопату, перебрать от корней, травы, сорняков и сделать грядки под посадку. Потом помочь посадить и все. Чем быстрее управитесь, тем раньше освободитесь.
  - Вы меня отпустите?
  - Конечно.
  - Я вам не верю.
  - Почему?
  - Потому что, как только вы меня отпустите, я тут же пойду в милицию.
  Александр улыбнулся.
  - Серьезно? Да кто же вам поверит. Ну, поставьте вы себя на место участкового. Станете вы оформлять подобный бред? Ну, загулял, мужик, ну сорвало у него крышу при виде какой-нибудь молодки. Теперь вернулся назад к жене, а в оправдание придумал подобную небылицу. Опять же - где вас держали, в каком месте? Найдете вы этот хутор? Нет. Его вообще никто не найдет, последнего человека в погонах здесь видели лет десять назад, издали и очень нетрезвого. Я здесь, кстати, не живу, только, одна Тимофеевна. Неужели станете воевать с пожилой женщиной?
  - С Тимофеевной не буду, - признался Бамов, - она здесь ни при чем. Главное зло - это вы.
  - Эко вас зациклило. Беда, зло, ... А вы постарайтесь найти во всем хорошее. Когда еще сможете пожить на природе, в уединении, заняться физическим трудом, кушать натуральные продукты, спать на сеновале, пить родниковую воду, дышать чистым воздухом ... Поэтому расслабьтесь, отдыхайте, работайте, получайте от жизни удовольствие.
  - Вот сами бы и помогли старушке, с такой рекламой то, - огрызнулся Бамов.
  - Не могу я здесь задерживаться надолго. Дела. Приходиться мотаться по стране.
  
  
  Пробуждение было похоже на кошмарный сон. Как бывает обычно: человек во сне испытывает разные неприятности, а, просыпаясь, избавляется от своих страхов; здесь же все оказалось с точностью наоборот.
  Спал Николай Степанович просто замечательно, крепко и безмятежно, а вот когда открыл глаза и уже хотел первым делом поделиться с супругой странными фантазиями, навеянными, как он решил, вчерашним обильным фуршетом, оказалось, что эти фантазии являются реальностью.
  - Вставайте, вставайте, - заметил его шевеление тут же появившийся Александр. - Быстро перекусим и за работу.
  Бамов вспомнил вчерашнее меню и от завтрака отказался.
  - Ваше право, - согласился Александр, - раньше начнем, больше сделаем. Переодевайтесь.
  
  
  Пока Бамов, кривясь, натягивал на себя военное х/б, Александр рассказывал.
  - Хозяйку дома зовут Тимофеевна. Хочу предупредить сразу, не стоит пытаться ее разжалобить, описывая свой героический жизненный путь.
  - Почему?
  - Тимофеевна просто показательный пример того, что наша страна могла сделать с человеком. И сделала. Отца ее сначала раскулачили, а потом сослали в Сибирь. Там он и сгинул. Ее вместе с матерью оставили здесь. Пришлось идти в колхоз. Мать работала как проклятая, а жили все равно впроголодь. Представляете, как это пухнуть, питаясь лишь лебедой вперемешку с мякиной?
  Бамов не ответил, борясь с непослушными пуговицами.
  - Когда в следующий раз будете отказываться от картошки с простоквашей, спросите Тимофеевну, она расскажет какова на вкус лебеда. Что было потом? Война, конечно. Скажите, чего у нас никогда не жалко?
  Николай Степанович покачал головой.
  - А еще руководящий работник, элементарного не знаете. Людей, конечно же. Одна война закончилась, начали другую. Сын у нее был единственный. Ну и послали его в Афганистан, долг интернациональный выполнять. Понимаете, оказывается, это Тимофеевне было очень важно, чтобы власть в Афганистане оказалась в руках нужных людей. Вот и не пожалела сына родного. Как проводила его, так больше и не увидела. Даже на похоронах. Обратно в гробу запаянном доставили, сказали твой, не сомневайся, закапывай быстрее, чтобы народ зря не волновать. А потом Чернобыль. Хотели ее отсюда выселить, да не смогли. Выдержки не хватило. А Тимофеевна терпеливая: как приезжал кто-нибудь из законной власти, она в лес уходила и там пережидала по несколько дней. Так и пересидела всех. А потом еще подальше в глушь, вот на этот хуторок перебралась.
  
  
  - Вот, - Александр обвел рукой пространство перед собой, - копаем отсюда и до обеда.
  - А потом?
  - Потом после обеда и вот дотуда.
  Бамов осмотрел лежащий перед ними участок. Он не показался ему большим. Разве можно сравнить с колхозными полями, посещаемыми во время командировок.
  - То есть, мне надо вскопать весь этот участок, и моя миссия выполнена?
  - Да. Только не просто вскопать, а перебрать и очистить землю. Сейчас покажу.
  Николай Степанович повеселел. Кажется, день-другой и этот кошмар закончится. Даже забавно будет потом в бане рассказать о подобном приключении.
  Копать получалось у Александра мастерски. Бывают такие люди: за какое бы дело не взялись, все выходит у них слаженно и образцово.
  Лопата плавно входила в дерн, повинуясь энергичному движению руки, следующее переворачивало пласт земли, обнажая переплетенные белесые корневища, и откидывало его в сторону. Задачей Бамова было вытрясти из полученного пласта землю. Оставшийся мусор он складывал в корзину.
  Работа всегда спорится под дружескую беседу.
  - Секретарша, наверное, есть?
  - Есть.
  - Молодая?
  - Мг.
  - Длинноногая?
  - Мг.
  - В общем, комсомолка, спортсменка и красавица, так сказать. Дерешь ее?
  Николай Степанович поморщился. То, каким образом был задан вопрос, однозначно говорило об отношении собеседника. Не к самой теме, весьма обычной в мужской компании и располагающей к некоей атмосфере доверия, ничего необычного или ужасного в том не было, а к оценке его роли в данной ситуации. Ведь можно было употребить другие слова, например, одаривает ласками, смысл тот же, а предварительная оценка уже иная, никак не осуждающая. Потому и отвечать не хотелось.
  - Ну ... да.
  - Сама дает или служебное положение обязывает?
  - Сама, - буркнул Бамов. Прозвучало неубедительно. Собеседник почувствовал.
  - Ну-ну. Между прочим, в Штатах, это называется принуждением и сексуальными домогательствами.
  
  
  До обеда сделать удалось совсем немного. Черный прямоугольник земли резко контрастировал с оставшейся травяной зеленью и казался малюсеньким. А ведь работали не разгибаясь.
  Предложение сделать перерыв Бамов принял с облегчением. Казалось бы, ничего сложного - вытряхивать землю, а чувствовал он себя так, словно сам полдня махал лопатой.
  
  
  Теперь картошечка пошла на ура. Бамов умял свою тарелку так быстро, что не успел даже почувствовать вкуса еды. Тимофеевна тут же положила добавки. Теперь он ел уже более основательно, наслаждаясь.
  Неожиданно в голову пришла замечательная мысль. Странно, как это вчера не сообразил.
  - Послушайте. Я дам денег. Много денег. Отпустите меня.
  - Все, что нажито непосильным трудом, - ухмыльнулся Александр. - А зачем мне деньги? Здесь все есть. Посмотри вокруг. Всего хватает, для жизни достаточно. А с собой в могилу деньги не возьмешь.
  - Старухе отдадите. Она на них наймет сто человек, ей огород вдоль и поперек перепашут.
  - А ей не надо вдоль и поперек, ей надо один раз, чтобы картошку посадить. И тыкву с кабачками. А лишние люди ей здесь не нужны. Потому что ей хорошо и спокойно, пока она живет здесь одна, и никто об этом не знает. А как только здесь появятся чужаки, так ее спокойная жизнь и закончится.
  - А я не чужой?
  - Вы, Николай Степанович, другое дело. Вы вольнонаемный работник в отпуске, выполняющий свой гражданский и общечеловеческий долг. Сегодня есть, завтра нет. И не вспомните. Хотя, может, вам здесь понравится, может, вы переосмыслите свою прошлую жизнь, может, вы ощутите вкус к земле и решите здесь остаться.
  - Никогда, - выкрикнул Бамов. - Никогда я не останусь здесь.
  Его выходка не произвела никакого впечатления.
  - Ну, хорошо, вы ведь должны как-то зарабатывать на жизнь. А так будете сидеть здесь, помогать Никитичне по хозяйству и никого постороннего не надо приглашать.
  - И каким же образом я получу эти деньги?
  - Да очень просто.
  Бамов понял, что собеседник не отвергает его план и воодушевился.
  - Вы доставляете меня обратно, я плачу вам деньги.
  - Нет, это исключено. Оказавшись в Минске, вы можете забыть про все договоренности. Столичный воздух он плохо действует на людей. Как говаривали классики - утром деньги, вечером стулья.
  - Хорошо. Я напишу записку жене, она вам заплатит.
  - Пишите, - безразлично согласился Александр, - завтра поеду.
  
  
  Проснулся он под самое утро. Небо серело матовым туманом, постепенно начиная раскрашиваться розовым. Остро пахло мокрой травой и сырой землей. Птицы орали, как сумасшедшие, словно встречали рассвет впервые. Мышцы тела ныли, и эта боль доставляла странное удовлетворение.
  Давно у Николая Степановича не было такой стройности в мыслях. В голове сразу выстроился план работы отдела на целый год, со всеми показателями, мероприятиями, разбивками по этапам, ответственными исполнителями. Это тянуло минимум на пятнадцать миллиардов (да какие там пятнадцать - все двадцать) освоений и колоссальными перспективами впереди, и он уже потянулся было записать, сохранить замечания на бумаге, и вот тут окончательно вернулся в реальность, вспомнил, где находится и даже застонал от досады.
  Солнце вынырнуло из-за края леса и мазнуло по глазам оранжевым всполохом. Николай Степанович зажмурился от этого сияния, тепло легло на лицо, ласкаясь, и сразу стало не так обидно. Начинался новый день.
  
  
  Тимофеевна наблюдала за подготовкой "жигуленка" к отъезду из окна. Подкачка колес, проверка уровня масла.
  - Слышишь, Шура, кажись, волки начали ходить.
  - Волки это плохо. Сами видели?
  - Сама не видала, но слышала, как воют по ночам. Да и Машка, корова, волнуется.
  - Волки это плохо, - повторил Александр, - вот что, Тимофеевна, я ружье оставлю, отпугнете, если полезут.
  Старуха отмахнулась.
  - Зачем мне ружье. Да и боюсь я его.
  - Николай Степанович, а вы стрелять умеете?
  Бамов неопределенно пожал плечами. - В армии из автомата пробовал.
  - Значит, справитесь. Тут, главное, побольше шума создать.
  
  
  Напоследок Александр принес моток порыжевшей от ржавчины металлической цепи. Один конец прибил на угол сеновала, а второй закрепил на щиколотке у Бамова, шустро продев сквозь звенья навесной замок.
  Пока Бамов ошеломленно рассматривал позвякивающее украшение на ноге, ему объяснили причину.
  - Цепь длинная, почти сто метров. Спать на сеновале не мешает, в сортир сходить тоже. И все для вашего же блага. И здоровья. А то возникнет у вас иллюзия, Николай Степанович, относительно своих шансов убежать отсюда, и попытаетесь вы попробовать эти шансы реализовать. Ночью не пойдете, я бы сам побоялся, а вот днем желание такое может возникнуть. Объясняю - места здесь глухие и заповедные, кругом, в основном, болота, дорожки и тропки давно позарастали, нога человеческая по ним больше двадцати лет не ступала. Будете ходить кругами, выдохнетесь с непривычки, заблудитесь, обессилите. А тут и зверье дикое подоспеет, если к тому времени в трясине не сгинете. Слышали, что Тимофеевна насчет волков рассказывала. То-то.
  - Снимите.
  - Дайте слово, что не будете пытаться бежать, - предложил Александр.
  - Никаких слов я давать не буду.
  - Тогда цепь останется. Я грех на душу брать не собираюсь.
  - А я тогда отказываюсь работать и объявляю забастовку.
  - Ваше право, как представителя пролетариата, - усмехнулся Александр. - Вот только кормить вас тогда за что?
  
  
  Первым делом он решил проверить, насколько надежно держится цепь.
  Нет, бежать Бамов пока не собирался, просто, если есть возможность обходиться без позвякивающего украшения, то лучше снять. Тогда и убраться отсюда он сможет в любой удобный момент.
  Цепь была прикреплена на совесть. Здоровым гвоздем, вбитым между звена в потемневшее бревно по самую шляпку. Ни поддеть, ни ковырнуть.
  Николай Степанович попробовал было потянуть изо всех сил: какое там, только плечо заныло о непривычной нагрузки.
  - Есть будешь?
  Голос заставил вздрогнуть.
  Бамов оглянулся и покраснел от вида фигуры Никитичны на крыльце. Как долго она наблюдает за ним?
  - Так будешь, аль нет?
  Наверное, ничего не видела. И не поняла, - облегченно решил Николай Степанович и выдохнул:
  - Да, иду.
  
  
  Забастовку можно было не объявлять - на следующий день Бамов не смог воткнуть лопату в землю. Тело болело так, словно он накануне разгрузил вагон с цементом. Почему именно с цементом Николай Степанович не знал, пробовать не приходилось, но раз народ пустил в жизнь такое выражение, то, наверное, это было очень тяжело.
  Так же, как ему.
   Поясница ныла, руки-ноги словно окаменели, шею было не повернуть, ложка вываливалась из негнущихся пальцев.
  Может я заболел, испугался Бамов. Может это какая-то инфекция, типа куриного гриппа.
  Тимофеевна заметила его страдания.
  - Болит? - сочувственно поинтересовалась она.
  - Болит, - отчего-то стесняясь, признался мужчина.
  - Отдохни, - посоветовала старуха, - еще намахаешься.
  И принесла рюмку водки.
  - Глотни, полегчает.
  Николай Степанович послушался, жидкость обожгла горло и опустилась в желудок, приятно наполняя теплом живот.
  Он вышел во двор, лег на траву и закрыл глаза.
  Жизнь странная штука. Я бы мог сидеть сейчас в кресле и отдавать приказы, а вместо этого лежу на теплой траве и ни о чем не беспокоюсь.
  Жизнь забавная штука. Она может вознести, так, что дух перехватит от понимания высоты, на которую ты поднялся, она может сбросить вниз, в любой миг и без предупреждения.
  Жизнь удивительная штука. Невозможно знать наверняка, что будет с тобой дальше и куда забросят тебя прихоти этой капризной дамы.
  
  
  На следующее утро болезненные ощущения ослабли, и он решил покопать.
  Земля плохо поддавалась лопате. Чтобы прорезать ее, приходилось штыком пробивать в дерне что-то наподобие прямоугольника, потом поддевая, выворачивать этот кусок наружу, разбивать его на мелкие части и руками просеивать, убирая прочь корневища травы, попадающиеся камни, куски дерева, тряпья, стекла и прочего накопленного мусора.
  Просеивать землю было удобнее стоя на коленях, да и легче тоже, недолго выстоишь, сгорбившись ... Колени быстро промокли и тянули холодом, зато спине стало жарко, так что получалась как бы компенсация, и, в целом, терпимо. Скоро Бамов упарился, лоб покрылся крупными каплями, которые сползали вниз, норовя разъедающее попасть в глаза, он пытался избавиться от них, смахивая ладонью, и оттого лицо покрылось грязными земляными разводами. Спина начала тянуть болью, а руки уже не так крепко сжимали ставший скользким черенок лопаты.
  При очередной попытке пробить слой травы нога соскочила co штыка лопаты, и деревянная палка основательно приложилась по животу.
  - Да, е ...
  Разозлившись, Бамов отшвырнул лопату, и, морщась при каждом шаге, поковылял к избе. Как оказалось, Никитична уже давно наблюдала за его работой, сидя на крыльце.
  - Замаялся?
  - За ... - подтвердил мужчина и опустился прямо на землю. Снизу тянуло теплом и обалденно пахло смесью навоза и высыхающей травы. Этот запах был единственным, что примиряло его с действительностью. Что он там говорил о миссии по очистке участка. Погорячился. Кажется, миссия невыполнима.
  - Тимофеевна, а зачем эту землю копать?
  Старуха удивилась.
  - Как это зачем? Картошку сеять. Зимой что-то есть надо.
  - Тимофеевна, а сколько тебе картошки надо, чтобы зиму пережить?
  - Да мешка хватит. Да еще на весну и лето мешка полтора.
  - Всего два с половиной, - подвел Николай Степанович итог. - Послушайте, куплю я вам эту картошку. С запасом. Четыре мешка хватит?
  - Хватит, - согласилась старуха. - А не обманешь?
  - Не обману. Вы меня сейчас освободите, и завтра картошка уже будет.
  - Еще капуста нужна.
  - Мешка хватит?
  - И бурак.
  - Все будет. И бурак, и морковь, и ... - тут он запнулся, вспоминая самые ходовые сельскохозяйственные культуры. Как назло в голову ничего не лезло.
  - Лук надо.
  - Будет. Советская власть в беде не оставит.
  - Тыквы.
  - Будет
  - Чеснок.
  - Будет.
  - Сына.
  - Будет.
  Тут до него дошел смысл сказанного. Бамов осторожно переспросил, надеясь, что просто ослышался.
  - Какого сына?
  - Моего Васеньку. Сможет твоя Советская власть его из могилы достать?
  - Советская власть не моя. Она наша, - огрызнулся он, теряя последнюю надежду, и отшвырнул в сторону лопату. - Все! Больше не буду копать.
  Тимофеевна его не упрекала, и при этом кормила, как полагается. А вечером на лужайку перед домом выскочил знакомый "жигуленок".
  
  
  - Отказалась твоя жена платить выкуп.
  - Как отказалась?
  Александр сел, вытянул ноги, потянулся.
  - Категорично, и, я бы еще добавил, с неким цинизмом. Нет, сначала она мне не поверила, решила, что выгораживаю загулявшего супруга, но потом я упомянул про Чечню, сказал, что с тобой там сделают, если не получат денег, и она сразу успокоилась. Знаешь, я тебе скажу, как это ни странно, но лучше всего вести подобного рода переговоры с женщинами. Но надо, чтобы женщина твердо определилась и знала, чего хочет. Тогда с ней иметь дело одно удовольствие. Никаких истерик, хотя, кажется, все должно быть наоборот, всегда точно в срок, аккуратно, с выполнением всех требований и условий, без всяких неожиданностей. Это мужики все время пытаются по ходу найти новый вариант, что-то придумать, чтобы обмануть. Постоянно ждешь, что тебя сейчас начнут кидать. А бабы нет, они не такие, если о чем-то договорилась, будет идти до конца, даже если ей это не нравится. Я к чему все это говорю. Судя по всему, твоя жена уже обо всем твердо решила и расписала свое будущее на несколько лет вперед. Так вот, там тебя нет.
  - Где нет?
  - В ее светлом будущем.
  - Она не такая.
  - Что значит не такая?
  - Надя никогда не бросит меня в беде.
  - Уже. И если подумать, она полностью права. На фига ты ей нужен. Немолодой, оплывший, в постели толку от тебя никакого, то, что секретарша под тебя ложится, не обольщайся, это по долгу службы, с мужем потом оттягивается вдвойне после потения с тобой.
  - Она не замужем.
  - Тем более. Наверняка есть, кого выбрать и с тобой сравнить, и сравнение это не в твою пользу. Так и жена твоя, найдет себе помоложе и пошустрее в этих делах.
  - Она меня любит.
  - Чего? Ну, ты даешь. Слушай, это ты такой наивный мне попался, или в госаппарате все такие. Сколько вы уже женаты, лет двадцать? Ну, так любовь ваша, если она и была, давно уже того. Отошла, так сказать. Осталась лишь привычка. А привычки они легко меняются, особенно, если в лучшую сторону. Вот и найдет себе твоя жена что-нибудь получше.
  - Сволочь ты! - с чувством произнес Николай Степанович.
  И замер, ожидая, что его сейчас ударят. Он ждал этого со страхом и одновременно, с каким-то сладостным мазохизмом, пусть ударит, но замолчит, потому что физическая боль была для него сейчас более желанной и не такой острой, как душевная от безжалостных умозаключений собеседника.
  - Да чего ты скукожился? Думаешь, бить буду? Не бойся, не буду. Чего за правду бить? За правду благодарить надо. И больше всего врагов наших, потому что только они самые честные к нам и никогда не солгут в угоду, всегда все вывернут, как есть, и если не понравилось, извини, это ты такой, а они - лишь зеркало, правильное зеркало, не кривое. Да, я сволочь, это правда, но то, что я тебе сейчас говорю, тоже правда. Так что мы квиты и морды друг другу чистить не будем, а лучше продолжим наш интеллигентный диалог.
  Александр выпил воды, предложил собеседнику - тот отмахнулся, отказываясь.
  - Дети есть?
  Николай Степанович промолчал.
  - Есть, - с укоризною покачал головой полешук, мол, что же ты пытаешься меня обмануть. - Две дочки. Взрослые уже. Вот кто обрадуется больше всего твоему исчезновению. Потому что дальше никто не будет доставать их своими указаниями, как следует жить. Какие юбки носить, когда ложиться спать, с кем дружить. Теперь у девчонок полная свобода. Мать будет занята обустройством личной жизни, а они будут предоставлены сами себе.
  - Я зарабатываю деньги. И когда не станет ... этих денег, они обо мне вспомнят.
  - Конечно, вспомнят. Обязательно упомянут, помнишь, мол, этого урода, который трясся над каждой копейкой, и за эту самую копейку всю душу выворачивал наизнанку. То ли новый мамин ухажер. Добрый, веселый, денег не считает, а если и ущипнет мимоходом за коленку, ничего страшного, еще больше отвалит за приставания.
  - Сволочь ты, - повторил Николай Степанович уныло, просто так, чтобы не молчать.
  - Далее твоя работа. Представляю, сколько всего спишут на тебя. Все недоработки, недоделки, ошибки будут объяснены тем, что вот такой-то все завалил и испортил. Единственная, кто может расстроиться, так это твоя секретарша. Потому что вместо тебя может придти кто-то поэнергичнее, и ей придется раздвигать ноги перед ним. Хотя не исключен вариант, что это будет милый, безобидный импотент, и ей не придется больше заниматься проституцией на службе. Смотри, Бамов, от твоего исчезновения хорошо станет сразу всем. Никто от этого не пострадает.
  Александр сделал паузу, давая собеседнику возможность ответить. Тот отмолчался.
  - Есть еще один шанс. Попробовать взять за тебя выкуп с государства. Ведь ты все-таки государственный человек, тебя обучали, тратили на это деньги, а теперь получается, что эти деньги пропадут. Это нерационально. Какое у вас образование, Бамов?
  - Факультет физвоспитания, - неохотно поведал Николай Степанович, уже зная ответную реакцию.
  - Оба-на. А работаешь на сельском хозяйстве. Ладно, может это твое призвание, а учеба была ошибкой, которую ты сумел исправить. Так вот, - Александр заговорил торжественным тоном диктора программы новостей первого канала - ты занимаешь свое место в общем механизме государственной машины, ты винтик номер такой-то в блоке номер такой-то и крутишься вместе со всеми винтиками в заданном ритме и нужном направлении. И вот тебя не стало. Что случится? Машина забарахлит, ритм собьется? Надо срочно подыскать на твое место замену? А где взять? А вдруг никто не подойдет? А, может, здесь надо именно точно такого же, чтобы закончил факультет физвоспитания? А, может, таких больше и нет в природе? Как вы думаете, пожелает ли государство выкупить вас и сколько сможет за это дать?
  - Наше государство на такое не пойдет.
  - Это точно. А еще точнее, до выкупа дело даже не дойдет. Найдется на ваше место столько желающих, что никто и не станет думать о возможности вернуть пропавшего назад. Наоборот, еще приплатят, чтобы вы больше не появились.
  - Ты не любишь нашу родину! - неожиданно сказал Николай Степанович. - Я тебя понял. Ты не любишь родину. Более того, ты ее ненавидишь.
  - Наконец-то, мы вспомнили о родине. Кстати, что у нас олицетворяет родину?
  - Ну ... - в голову ничего не лезло кроме банальных березок, рябины и куста ракиты над рекой.
  - Ладно, - Александр как-то сразу поскучнел. - Потрепались и хватит. Работать пошли.
  - Послушайте, а зачем мы это делаем? Ведь это пустой, никому ненужный труд.
  - В нашей стране всякий труд нужен и почетен.
  - Но ведь это глупо.
  - Глупо? А вот вы видели, как у нас дороги ремонтируют? Берут и бросают горячий асфальт под дождем в ямы с грязной водой. Потом сверху утрамбуют и готово. Это, по-вашему, как? Нормально?
  Бамов промолчал.
  - А еще бывает так. Едет после дождя поливальная машина и ...
  - Хватит, - отмахнулся Бамов.
  
  
  К ночи желание оставалось лишь одно - добраться до сена и упасть в душистые объятия. Глядеть в звездное небо. Слушать торопливый стрекот сверчков. Вести заумные разговоры ни о чем.
  - Вот вы мне объясните, Николай Степанович. Почему у нас каждый человек это космос, талант, уникум, а когда они собираются вместе, то получается стадо. И возьмите американцев ...
  - Этих тупых?
  - Почему тупых?
  - Ну ... Задорнов так говорит.
  - Знаете, мне Задорнов раньше очень нравился. Когда про поезд рассказывал, про два девятых вагона. А вот когда начал на Америку гнать, разочаровался я в нем. Показное все это. К примеру, есть у него рассказ про ... пусть будет, Басалая. Ну, это когда в гостинице с названием "Басалай" на окно поставили портрет Хэмингуэя и начали расспрашивать прохожих, кто этот бородатый мужик.
  - Помню, - кивнул Бамов. - И эти тупые американцы все как один говорили "Басалай".
  - Ну, вот опять. Почему тупые?
  - Так ведь Хэмингуэя не знают.
  - А кто такой Хэмингуэй, чтобы его знать?
  - Это известный американский писатель.
  - И что он написал?
  - Ну ... что-что написал. Это их американский писатель, поэтому они и должны его знать.
  - Так уж и должны. Хэмингуэй написал с десяток рассказов и несколько вещей побольше. А известным его сделали у нас из идеологических соображений. Потому что против войны выступал. Поэтому неудивительно, что в Америке не особо его знают. Если бы у нас в гостинице с названием "Дед Талаш" на окне выставили портрет, например, Менделеева, смог бы наш народ его опознать? Сомневаюсь.
  - Но зато наши бы не сказали Дед Талаш, - запальчиво возразил Бамов, - потому что они умнее.
  - Не согласен. Да, наши скажут, что не знают, кто это. Но это говорит лишь о различии в ментальности. Просто американцы, даже если не знают, уверенно отвечают, так как они предполагают. Любую свою версию. Они не бояться сказать неправильно. Они не бояться ошибаться. Разве это плохо?
  - Разве это хорошо? - парировал пленник.
  - По-моему, лучше, чем отмалчиваться. Так вот, если американцев собрать вместе, то получается народ. Американская нация. В отличие от нашего стада. Почему так?
  - Ты просто не любишь свой народ!
  - А я должен его любить?
  - Да!
  - Почему?
  - Потому что это твоя родина.
  - Это твоя родина, сынок! - печально повторил Александр. - Знаете такой анекдот?
  - Слышал. Плохой анекдот.
  - Зато точный.
  - Я знаю, откуда у вас эта злость, - примирительно сказал Бамов.
  - И откуда же?
  - Синдром неудачника. Вы просто обижены на жизнь и стараетесь причину собственной неустроенности найти в окружающих вас людях. А они не виноваты, что оказались более успешны ...
  - Более успешным вы считаете себя, - уточнил Александр.
  - Каждый должен заниматься своим делом ... - ушел от прямого ответа Николай Степанович. - И не каждый сможет справиться с тем, что удается другому. Кто-то должен землю копать, а кому-то надо руководить. Важно найти свое место в жизни.
  - А себя вы считаете нашедшим?
  Бамов не ответил, полагая вопрос риторическим.
  - Знаете, Николай Степанович, почти в каждой газете сейчас можно найти объявление: помогите собрать деньги на проведение операции какому-нибудь ребенку. Я вот думаю, что если те миллиарды, что вы в землю зарыли, да пустить на лечение больных детишек. Наверное, и пользы, и толку от этого было бы больше.
  - Это разные вещи и чтобы это понять, надо обладать соответствующим мышлением. Мыслить не обывательскими интересами, а в масштабах страны.
  - Ну, ну, - вздохнул Александр. - Ехал как-то на машине, радио слушал. Там в гости певицу одну пригласили, Плотникову. Знаете такую?
  - Что-то слышал ...
  - Вот, вот, я тоже с трудом смог представить. В общем, идет обычный в таких случаях треп, типа, ваши творческие планы, ваши скрытые налоги ... А потом эта мадам, отвечая на какой-то вопрос, выдает фразу, от которой я чуть не выпал из машины от смеха. Пришлось съехать на обочину, остановиться ...
  - Зачем остановиться? - не понял Николай Степанович.
  - Чтобы проржаться.
  - Что же такого она сказала?
  - Вы знаете, говорит, порой мне кажется, что мы такие же обычные люди, как и все. Вот. Ей кажется. Порой. Что она тоже обычный человек. Но эта слабость быстро проходит, и она прогоняет прочь глупые иллюзии. Такие вот небожители вокруг нас, серых и убогих.
  - Злой ты.
  - А может, справедливый? А справедливость, она ведь, по определению, доброй не бывает.
  - Это как?
  - Да просто. Если у человека все хорошо, говорят: ему повезло. А, если не ладится, то делают вывод: так мол и надо, справедливо, сам виноват.
  - Болотная философия.
  - Знаете, Николай Степанович, это вы не любите родину. Ведь родина это и болота тоже.
  - Осушим, - пообещал Бамов непонятно зачем.
  
  
  Когда Александр в очередной раз уехал, он все же решил попробовать. Дождавшись, когда Никитична выйдет из дома, Бамов подбежал к крыльцу и упал на колени.
  - Бабушка, отпусти меня, пожалуйста! - Николай Степанович подумал и добавил жалобно. - Христа ради!
  Последние слова заставили старуху обратить на него внимание.
  - В бога веришь?
  - Да, - сказал он горячо.
  - Крест носишь?
  Мужчина кивнул, теплея от начинавшейся зарождаться внутри надежды.
  - Покажи.
  Волнуясь, Бамов неловкими движениями расстегнул пуговицы и вытащил из-за пазухи массивный крест.
  Старуха прищурилась, вглядываясь.
  - Золотой?
  - Да.
  - А у моего Васеньки медный был.
  - У Васеньки? - переспросил мужчина осторожно.
  - У сына. Когда в армию уходил, сама проверяла, чтобы на месте был. Чтобы господь уберег. Не уберег ... А когда обратно ... вещи с ним были. И крест был, но уже серебряный. Я говорю, мол, не тот крестик. А военный, который привез, отмахнулся. Какая, говорит, разница. Там, говорит, знаешь, сколько крестов всяких можно было взять. Вот и поменял твой сын медный на более богатый. Я попросила: а, может, я посмотрю, может, там не Васенька. Нет, говорит, нельзя. И не сомневайся, твой это. Вот и документы все в порядке. Так и похоронили. Только крестик остался. А я вот думаю, не мог Васенька свой крестик снять и другой надеть.
  Тут она замолчала, уйдя в свои грустный мысли, а он не решался нарушить ее оцепенение.
  
  
  Это был странный симбиоз: с одной стороны - ощущение ирреальности происходящего с ним, взрослым цивилизованным человеком, занимающим не последнее место на социальной лестнице, а с другой - чувство слияния с окружающим миром на уровне неких примитивных инстинктов и рефлексов, слияния для которого как раз и необходимо перестать быть тем самым цивилизованным человеком.
  В лесу гукнула кукушка. Смолкла, как бы прислуживаясь к реакции окружающих, не обнаружила для себя ничего угрожающего и забубнила с монотонной размеренностью звуковой сигнализации. Ку-ку, ку-ку. Спохватившись, что пропустил с самого начала, Бамов принялся старательно считать. Кукушка не поленилась, жизнь нагадала долгую. Так и хотел Николай Степанович добавить - счастливую, а нет, не мог - что-то удерживало и не давало выдавить из себя это определение. А есть ли, вообще, оно - это счастье? Может, имеется лишь подобие, которое каждый для себя принимает за критерий своего благополучия и обоснования пребывания в этом мире.
  Что-то изменилось в нем за последнее время. Не хотелось сказать сломалось, слишком обреченно звучало это, но погнулся в нем стержень, который держал его и заставлял двигаться по жизни ... А куда двигаться?
  Может копаться в грязной земле, выбирая камни и корни, и есть его настоящее предназначение? Кто знает? Бамов уже ни в чем не мог быть уверен.
  
  
  Посторонний звук отвлек его от созерцания снующих по земле муравьев.
  Насколько быстро позволяла болтающаяся цепь, он пробежал в избу, к стоящей в углу у печи старой винтовке. Схватил оружие и поспешил обратно. Только бы успеть. Несмотря на все более усиливающийся гул, вертолет еще был на подлете. Он выдохнул из груди воздух и поднял вверх ствол, ощущая себя не то партизаном, не то сумасшедшим. Навел мушку на увеличивающееся белое пятно.
  Пух. Жалкий сип.
  Нет, звуковая имитация придавал всему оттенок какого-то ребячества. Из пересохшего горла просто невозможно было извлечь соответствующий громкий звук.
  Чертова бесполезная железяка, так к себе внимания не привлечь. Злясь, он нажал на спусковой крючок.
  Громыхнуло и одновременно толкнуло в плечо, так сильно, что Николай Степанович с трудом удержался на ногах, путаясь в цепи. Взвилось дымное облачко.
  На крыльце появилась перепуганная старуха.
  Вертолет странным образом дернулся, словно споткнулся о что-то невидимое в голубом небе. Да, неужели. Да не мог он попасть.
  Вглядевшись, Бамов смог рассмотреть герб на корпусе, и в боку тупо заныло от догадки. Борт номер один, этот вертолет часто показывали в программе новостей, рассказывая об очередном посещении главы государства какого-нибудь отдаленного района.
  
  
  Наверху приняли решение.
  Вертолет накренился, имитируя пикирование. Тук-тук-тук-тук. Пулеметная очередь прошла наискось через двор, высекая фонтанчики земли. С треском отлетела щепка от сеновала. Звонко звякнуло металлом, дернув по ноге.
  Николай Степанович посмотрел: внизу болтался обрывок перебитой цепи.
  Тук-тук-тук-тук.
  Приглушенно всхлипнув, осела на своем крыльце Никитична. Не понимая, что делать, он подбежал, хотел было тронуть, но передумал. Старуха была мертва.
  Тук-тук-тук-тук.
  Пули взвизгнули где-то рядом, он бросился бежать, стараясь двигаться как в фильмах - не по прямой, а зигзагами. Споткнулся, упал и остался лежать, боясь и не желая шевелиться.
  
  
  Наряд милиции вместе с подразделением спецназа просидел в засаде неделю. Но на заброшенный хутор так никто и не явился.
  По первой программе белорусского телевидения показали сюжет об обезвреженной базе по подготовке террористов, пояснив, что финансирование велось из различных западных фондов в адрес местной оппозиции.
  Окна и двери хутора заколотили досками, чтобы никто посторонний не смог забраться внутрь. Никитичну похоронили за счет местного райисполкома. Корову Машку отправили на ближайший мясокомбинат.
  Два месяца Бамов провел, поочередно посещая комитет госбезопасности, психиатрическую клинику и расположенную поблизости церковь. С работы его уволили, выплатив солидное выходное пособие. Он не возражал.
  Вскоре Николай Степанович развелся и спустя еще некоторое время женился на своей бывшей секретарше.
  Потом он уехал из столицы, говорят, подался на Полесье, решил заняться фермерством и агротуризмом.
  Фоторобот Александра с полгода висел на стендах "Их разыскивает милиция", потом его заклеили другими, более актуальными фотографиями.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"