Клара БАРАТАШВИЛИ, журналист, месхетинка. Дочь Латифшаха Баратавшили - лидера движения месхов, депортированных в 1944 г. из Грузии (Месхети) за возвращение на родину и восстановление национального самосознания своего народа.
Родилась в депортации, в Узбекистане, школу окончила в Азербайджане, высшее образование получила в Ленинграде (Ленинградский Инженерно-Строительный Институт, в 1974 г.). В Грузию репатриировалась в 1989 г. Член Федерации Журналистов Грузии.
подробнее>> Аннотация к разделу: Клара БАРАТАШВИЛИ
Т А Й Н А-У каждого народа есть своя тайна, - сказал Вахтанг. Она объединяет, в этом его сила. А какая тайна у месхов?Он так и сказал: 'тайна', и, откинувшись в кресле, выжидательно поднял брови. У него была эта манера - задавать неожиданные вопросы в лоб.'Почему у всех грузин глаза навыкате?' - подумала я, разглядывая своего собеседника.Издалека Вахтанг безлико-серый, как и все служители партаппарата. Но когда сидишь напротив, то замечаешь, что не так уж сер этот партийный слуга.Глаза у Вахтанга зеленоватые, но когда он оживлялся, глаза темнели и в них поблескивали карие искры.Чистая линия овального лица, которую хотелось медленно обвести пальцем. Насмешливый взгляд никому не позволил бы это сделать.Красиво очерченный рот с длинными губами - по ним быстро пробегала всезнающая улыбка авгура.И - рост! Высокий рост его как будто был создан для победной уверенности.'Как точно система выбирает себе слуг', - подумала я.Вахтангу идет сидеть в кресле за полированным столом с телефонами, элегантно прохаживаться по устланным коврами светлым коридорам ЦК, поражать посетителей изысканностью манер, ледяной вежливостью и мгновенной реакцией на происходящее.Эти мраморные колонны, сверкающие янтарные полы, бесшумные лифты, моментально возносившие пассажиров на нужную высоту, а при надобности и вниз, в буфет, да, даже подвальный буфет, скрытый от посторонних глаз, где кормили, как в ресторане, и элитарная публика понимающе переглядывалась при виде нежно-розовой ветчины, нарезанной тонкими пластами, желтого ноздреватого сыра, разложенного аппетитным веером, темно-бурого, с прожилками заливного языка, подчеркивающего вкусную белизну соседнего судака, и сверкающих горлышек бутылочной батареи с лучшими водами Лагидзе, боржоми и пивом, - все это было неразделимо с Вахтангом.И как точно выбран другой слуга - внизу, у входной двери. Громила, подозрительно вглядывающийся во всех - настоящий прол, годный разве только открывать и закрывать массивную дверь партийной власти.Это был как социальный разрез иерархической лестницы. Внизу - уродливое служителя, наверху - изящный умный Вахтанг.Правда, один раз я увидела на вахте никуда не спешащего интеллигента. Вахтанг поздоровался с ним, как с равным, из своего круга, перекинулся парой фраз.- Не повезло человеку, - пояснил он.Оказалось, что в свое время, когда 'Покаяние' Тенгиза Абуладзе был еще запрещенным фильмом, этот бывший интеллигент тайно крутил его в каких-то подпольных залах для своих друзей и знакомых.Теперь вот сидит здесь.- Удивительно, что еще приняли сюда, - сказал Вахтанг, - он долго не мог никуда устроиться. И все-таки родная партия выручила. А вы всё недовольны! - неожиданно фыркнул он.Да уж, грех жаловаться на партию, подумала я тогда.Партийная власть давно уже предчувствовала начало конца, и напоследок старалась ухватиться за добрые дела, полагая, что этим можно спастись.Телефонное право в те дни сработало и подтолкнуло наши застопорившиеся дела. Марат уже был в Ахалцихе. И я, дочь, так сказать, репрессивного народа, родившаяся в Средней Азии в забытой Богом станции Красногвардейская, и намотавшаяся, как и все мои соплеменники, по городам и весям великого Союза, уже тоже жила на родине, работала в университете и ходила сюда помогать, встречая время от времени в лабиринтах ЦК своих покровителей.Они все ласково улыбаются мне - приятно видеть человека, который олицетворяет твои добрые дела.Я в таких случаях торопливо здороваюсь, и пытаюсь связать в целые предложения известные мне грузинские слова, чем привожу их в еще больший восторг. О серьезном изучении грузинского языка в те дни не могло быть и речи - для этого нужны были ясность ума и спокойствие души, а ни того, ни другого у меня не было. Я находилась в состоянии бегуна на длинной дистанции, который, выложившись в беге, упал без сознания на финише.Нет, не зря мы помогли ей, думают они, с умилением глядя на меня (тем более, это было нетрудно!), она скоро станет настоящей грузинкой, совсем своя. И такая 'симпатиури'!..Я при этом молча улыбаюсь, стараясь не выпускать улыбку из почтительных рамок.А папа… Папа этого не знает. Он уже пять лет лежит в чужой земле.Мои покровители, приобнимая меня за плечи, говорят Вахтангу: 'Смотри, не обижай ее - это наш человек!' На что Вахтанг, бросая ревнивые взгляды, бормочет: 'Ее, пожалуй, обидишь…'Когда он впервые привел меня в эти партийные хоромы, то с интересом ожидал, какое впечатление произведет на меня весь этот антураж.Он стремительно шел по коридорам. Потом, внезапно остановившись перед каким-то кабинетом, понизил голос и значительно сообщил - мы идем к такому-то. Его зовут так-то. Не перепутайте. И ввел меня в кабинет, как в тронный зал правителя.Мне тогда стало смешно - эти всевозможные ЦК исхожены нашим народом, папой, нами - десятками и сотни раз. И привычно неприязненны, как стена, не пускающая нас к себе, на родину.А тот, кого торжественно представил мне Вахтанг, - тот вообще был низшим звеном в партийной иерархии, как исполнитель высшей партийной воли, определившей мою грузинскую судьбу. Когда меня представили
Рассказ о приобщении депортированной месхетинки, которая вернулась в Грузию, к грузинской литературе. Вообще, к грузинской жизни, о которой она знала только по рассказам отца.
