Аннотация: Портрет золотоискателя в естественной среде.
Посвящается С.Б.С.
С нежностью
Он был восхитителен. Небольшие глаза смотрели в разные стороны и несколько вверх, прячась под надбровными дугами. Это придавало взгляду игривость. Лоб тянулся почти до затылка, переходя в мощную продолжительную шею, шею танцовщика или матадора. Длинное лицо, украшенное по моде отпущенной щетиной, всегда улыбалось, в редкие минуты отдыха мышцы складывались в доброжелательную гримасу, что делало его бесценным собеседником. Когда он рассказывая о процессе приготовления яичницы, слушатели плакали от смеха и внимали каждому слову, которое он неторопливо выпускал изо рта вместе с клубами табачного дыма.
Если грубо свести жизнь к библейскому выбору между Богом и Маммоной, он безусловно служил Маммоне. Но делал это с таким романтическим пылом, с таким бескорыстным рвением, что сделало бы честь любому пророку. Его рассказы о деньгах, темных гешефтах и прямом надувательстве имели вкус рыбацких историй или туристских баек, волнующих, романтических, даже трогательных.
У нас на рабочем месте был маленький свечной заводик, целиком его идея. Как и все, безумная, жульническая и необыкновенно привлекательная. Отмывание денег в первоначальном, буквальном смысле. Приходили в гулкий кафедральный коридор темные личности, топали по рассохшемуся паркету и заглянув за крашеную дверь многозначительно потрясали увесистыми мешочками. Содержимое мешочков выглядело вполне невинно — какие-то микросхемы, резисторы, конденсаторы...
Вся эта высокоточная мелочь высыпалась в огромный стеклянный стакан и беспощадно заливалась литром-двумя царской водки. Плохо пахло, и шел зеленый дымок, вдыхать который не рекомендовалось. Стакан помещали на плитку. Часам к четырем дня, когда рабочий день летел к концу, плитку включали и помещали под тягу. Заинтересованные лица садились пить спирт и играть в преферанс вокруг этого безумного камелька. Несколько часов варево помешивали, пока оно не приобретало темно-зеленый цвет, что означало - презренный металл перешел в раствор, а остальное образовало черную ядовитую кашу на дне.
Тогда с предосторожностями всю эту мерзость фильтровали, упаривали, а затем электролизом получали тончайшую золотую пудру. Помещали наскребаные крупинки в пробирку, и Стас (так звали моего друга) с каждым разом все менее торжественно, засовывал ее в специально сконструированную для этого случая печку. И получался круглый, небольшой, сияющий как солышко слиток, который вертели в обожженных грязных руках, улыбаясь ему как цыпленку. Снова приходили темные личности, те или уже другие, и забирали слиточек, а взамен давали довольно приличные по тем временам деньги. Наши первые карьерные потуги и первые серьезные долги, интриги и дружбы, тщетные надежды, нежданные и ожиданные романы и разлуки, происходили вокруг этих ядовитых стаканов, а фоном к тогдашней действительности были финансовые новости, похожие на сводки с полей сражений перед капитуляцией. И словно на поле сражения, ценимыми оставались немногие вещи, но зато ценность каждой из них возрастала до чрезвычайных размеров.
Что получилось из тогдашнего варева? Взрослые люди, которые потихоньку привыкли жить мирной, рассчитанной на годы, не часы, жизнью. Сносились проеденные кислотой джинсы, зажили ожоги на руках, из волос давно выветрились запахи окисей азота и сигаретного дыма. Никто из нас не похож на золотой слиток среди шлака. И хорошо.