Я вырезала из теста буквы Р и Х ( Рождество Христово!), смазала поверхность расстоявшегося и хорошо подошедшего пирога яйцом и поставила в печь. Критически оглядела кухню, смахнула со стола несуществующие крошки. Вроде, все в порядке, можно заняться собой.
Так уж случилось, что на Рождество в нашем доме всегда собирается много людей: младший сын родился в этот день, и всеобщий православный праздник совпадает для нас с радостью семейной.
С утра все еще были в хлопотах: мальчики пылесосили и убирали в доме, Дима занимался покупками, а я пропадала в кухне, зато сейчас все угомонились. Дом сиял чистотой, кругом витали праздничные запахи мандаринов, елки, полироли, которой ребята натерли мебель, и всепобеждающий аромат сдобы, постепенно наползающий из приоткрытой двери кухни...
Проходя мимо двери кабинета, услышала веселую возню сыновей. Не иначе, развлекаются с именинным подарком. Дима умудрился купить дорогой телефон с кучей совершенно, на мой взгляд, ненужных функций, и теперь они с азартом его осваивают. Я была против такого дорогого подарка, во-первых, потому что просто считаю это излишним, а, во-вторых, кое-кто не слишком переусердствовал в учебе в последнюю четверть.
Накануне вечером Дима появился в дверях с пакетом в руках. Вынув коробку, я только укоризненно посмотрела на мужа, но он махнул рукой:
-Ты ведь знаешь, как Сережка его хотел. И в баскетболе у него успехи впечатляющие, надо поощрить...
Я не стала проявлять занудство и напоминать о тройке за четвертную контрольную по математике. Что с ними поделаешь? Вообще, я придерживаюсь мнения, что отговаривать мужчин от каких-то поступков - дело крайне неблагодарное.
Дима нахмурился и сгреб меня за плечи, прижав к своей куртке, пахнущей снегом и морозной свежестью:
-Ну, не сердись. Ты все равно знаешь, что мальчишки у нас хорошие.
Действительно, хорошие. Могу твердо сказать, что мои мужчины - самые лучшие на свете. Поэтому я вздохнула и спрятала коробку в кладовую, чтобы именинник до срока не наткнулся на нее.
В спальне было тихо и тепло.
Устроившись около туалетного столика, поколдовала с лицом и прической, и осталась вполне довольна собой: за прошедшие дни я отдохнула, выспалась и выглядела хорошо.
Я сняла с плечиков заранее приготовленное платье. Повертевшись у зеркала, присела к туалетному столику и открыла шкатулку с украшениями и безделушками, намереваясь подобрать что-нибудь подходящее.
Вслед за цепочкой зацепила и вытащила крошечного хрустального мышонка. Я погладила его граненое тельце, и сразу вспомнился тот, предыдущий, год мыши, когда я получила в подарок эту безделушку от Сваровски...
-...Женщина, вам плохо?
Дурацкий вопрос! Нет, мне хорошо, а иду, держась за стенку, я исключительно в целях мистификации медперсонала!
-Что? Схватки? Давно? Чего терпела, надо было сразу!
Усадив меня на коридорную скамью, схватилась за телефонную трубку.
-Фамилия твоя как?
Морщась, я ответила.
Сестричка насторожилась:
-Слушай, это тебя на понедельник на кесарево готовили?
Я кивнула.
-Хорошенькие дела!
Я и сама знала, что дела не очень, поэтому отвечать ей не стала.
Последние полгода я провела в этой клинике, последовательно переходя с этажа на этаж: сначала полежала на третьем, в гинекологии, потом перешла на пятый, в отделение патологии беременности, а последний месяц меня перевели поближе к родильному отделению, которое находилось на последнем этаже здания.
Меня регулярно смотрели местные и приглашенные светила, и все были единодушны в том, что сама я не рожу. Главврач подвела итог спорам:
-У вас явно выраженный токсикоз второй половины беременности, давление выше нормы, и гемоглобин низковат, и белок присутствует... К тому же Юрий Саркисович пишет, что предлежание ягодичное... Я думаю, на понедельник и назначим, если коллеги не возражают.
Коллеги не возражали, а мое мнение никого особо не интересовало.
Так уж вышло, что разница в возрасте у моих сыновей очень приличная, тринадцать лет. Первого я родила в восемнадцать. В это время у меня была такая насыщенная личная жизнь, полная любви и удовольствий юности, что радость материнства, я, кажется, даже не успела ощутить. Второго ребенка мы заводить не спешили, занимаясь карьерой и наслаждаясь молодостью и свободой. Потом, однажды, в переполненном троллейбусе мне сунули в руки ребенка, девочку лет четырех. Как сейчас ее помню: голая спинка с трогательными ямочками на лопатках и бретелью на шее, светлые волосики, собранные высоко на затылке и скрепленные смешной заколкой с божьими коровками... Я твердо поняла: хочу такую.
И начались семь лет моих мучений и хождений по клиникам и консультациям, перемежавшиеся лежанием в больницах на сохранении. Привезя домой из очередной клиники, Дима обнял меня и твердо сказал:
-Хватит!
И вот, когда я уже почти потеряла надежду, все и случилось.
Юрий Саркисович, смотревший меня на аппарате УЗИ, на мой робкий вопрос о поле ребенка авторитетным басом сказал:
-Девочка. Покупай, мамочка, бантики!
Моему счастью не было предела. Его не могли омрачить ни давление, ни тошнота, ни долгая разлука с близкими.
Новый год я встретила в больнице. Накануне Дима уехал в командировку в Прагу, но в воскресенье, к назначенному на операцию дню, должен был прилететь. Понятно, что оставлять меня одну ему не хотелось.
И вот, когда близился конец моих страданий, субботним вечером накануне Рождества у меня начались схватки.
Критически оглядев меня, сестра спросила:
-Сама-то дойдешь?
Я кивнула, и мы направились к лифту. Лестницы, ведущие в родильное отделение, всегда были перекрыты, и попасть туда можно было только через лифтовый холл.
У распахнувшихся дверей нас встретила девушка в синем хирургическом костюме с маской на лице, и провела в смотровую.
Ободряюще улыбнулась:
-Не дрейфь! Считай, тебе повезло: сегодня дежурит Михаил Саныч, он у нас самый лучший врач.
Акушерка внимательно прочитала мое дело и недовольно сказала вошедшему в комнату высокому мужчине:
-Михаил Александрович, вы только посмотрите на них! Вот, опять недоглядели! И что мы теперь с этой красавицей делать будем?!
Доктор внимательно посмотрел на меня и спокойно сказал ей:
В этот момент на меня опять накатило. Какое-то время я пыталась удержаться, ожидая конца схватки, но боль волной тянула меня в себя, на самое дно, отнимая разум, сдержанность и воспитание...
Крепкие руки подхватили меня, в этот момент боль чуть ослабела и я смогла открыть глаза. Прямо надо мной склонилось лицо врача, в промежутке между маской и шапочкой были видны его глаза.
Он кивнул сестре:
-Маша, помогай!
Полуосвещенным коридором мы добрались до операционной. Внутри царил арктический холод, и я невольно стиснула зубы, чувствуя, что сейчас они начнут выбивать дробь.
-Что ж тут так холодно-то? - спросила я.
Акушерка поджала губы:
-Как положено. У нас тут не Багамы.
Доктор весело кивнул ей:
-Мария Андреевна, не пугайте мне девушку, нам с ней сейчас предстоит большая работа.
Акушерка сердито сказала:
-Не понимаю вашего веселья, Михаил Александрович. Вы карту ее смотрели? Я лично за положительный исход не ручаюсь. Давайте вызовем анестезиолога...
Я испуганно глянула на врача, и он повернулся ко мне:
-Будешь меня слушаться? Тебе останется только выполнять то, о чем я тебя попрошу, и я обещаю, что у тебя все будет хорошо.
Я только кивнула:
-Правда?
-Конечно, правда! Обычно я вру только в случае крайней необходимости.
Последняя фраза показалась неожиданно знакомой, но додумать о том, где раньше я могла ее слышать, я не успела.
Боль накатывала и уже почти не отпускала. Промежутки между приступами становились все меньше, и я уже не успевала отдышаться. Когда было особенно плохо, я вцеплялась в рукав Маши, и она поглаживала мои ледяные пальцы.
Михаил Александрович, действительно, не отходил от меня. Подчиняясь его указаниям, я часто и глубоко дышала в паузах. Видимо, отвлекая меня, он расспрашивал меня о семье, о любимых книгах, о работе.
Кажется, ему это все тоже тяжело доставалось, потому что я заметила капельки пота над его переносицей. Он так близко склонялся надо мной, что я могла их увидеть.
В какой-то момент я вдруг поняла: вот сейчас! Не знаю, почему я это решила, ведь и боль неожиданно как будто отпустила, во всяком случае, она стала совсем другой, но только решила я все правильно:
-Расслабься, вот так, и еще чуть-чуть, а теперь давай! Маша, помоги-ка!
И в эту же минуту боль, так терзавшая меня, утихла, а в операционной возник какой-то новый звук, который оказался плачем ребенка!
Доктор тихо сказал:
-Ну вот, все как обещал.
Я прошептала:
-Спасибо, доктор. Вы даже не представляете, что для меня значит этот ребенок...
Он весело сощурился:
-Почему же, очень представляю. У меня тоже два сына.
-Почему тоже? Разве у меня не девочка?
Мария Андреевна оказалась все-таки неплохой теткой. Она сказала с удовольствием:
-Сын. Почти четыре килограмма, прямо богатырь! Посмотри-ка!
Секундное сожаление о том, что родился мальчик, тут же и прошло, потому что малыш оказался просто замечательным! Я полюбила его с первого взгляда.
Вдруг накатила непомерная усталость, и я уже как сквозь вату услышала:
-Михаил Саныч, не могу вену найти!
И его спокойный голос:
-Давай сюда, и принеси реланиум.
Мгновение спустя сон укрыл меня плотной пеленой, и я уже не чувствовала ни холода операционной, ни того, как пришли за малышом.. .
Очнулась я от того, что кто-то добрым голосом звал меня:
-Девонька, проснись! Переходи на постель, а то мне тебя перенесть не по силам.
Я подняла голову.
На меня добрыми выцветшими глазами смотрела бабулька.
-Санитарка я, тетей Катей зовут. А ты, девка, спать здорова! Прямо в операционной и уснула. Доктор велел тебя не беспокоить и одеялом прикрыть.
Я приподнялась и спросила:
-Тетя Катя, а вставать-то мне можно? У меня швов нет?
Она озадачилась:
-Вот не знаю... Так ты что ж, совсем ничего не помнишь?
Я покачала головой. Она засмеялась:
-Если не помнишь, значит нету!
Я перебралась на кровать, и с наслаждением устроилась на плоской больничной подушке.
В палате нас оказалось трое. Обе мои соседки поступили вчера, у обеих это был второй ребенок, так что и общих тем у нас оказалось предостаточно.
Часов в девять в дверях появилась улыбающаяся тетя Катя:
-Передачу тебе принесли, с утра пораньше!
В пакете оказались еще теплые пирожки, жареная курица и фрукты.
Я засмеялась:
-Все, голодная смерть нам теперь не грозит. Мои мамы нас теперь будут закармливать, чтобы молоко не пропало.
Пока девчонки угощались, я нетерпеливо встряхнула пакет и нашла записку. Обе мамы сбивчиво (по-моему, они вырывали листок друг у друга!) писали о том, что рады внуку, советовали кутать грудь и беречься от сквозняков, и, наконец, самое главное: Диме дали телеграмму, но он уже вылетел из Праги, и связаться с ним нет никакой возможности.
В палату ворвалась невозможно деятельная Маша.
-Девочки, девочки! Всем привести себя в порядок, идет обход! - Она сердито глянула на растерзанную курицу и сказала: - Убрать еду, а то влетит и вам, и мне!
Мы едва успели попрятать продукты и улечься, как в комнату решительной походкой вошел Михаил Александрович, а с ним целая процессия.
Маша раскидала по кроватям наши карты и уже знакомая мне Марья Андреевна забубнила данные анамнеза и прочую медицинскую чепуху.
Сегодня Михаил Александрович был без маски, и я вдруг узнала его. Конечно, Миша Штейнберг! О, Господи! Только этого не хватало!!
Мы когда-то учились в одной школе, только он - на год старше.
Однажды в школе мы готовились к новогоднему празднику. Огонек проводился для девятых и десятых классов, поэтому готовились мы все вместе. Наступающий год был Годом Мыши, и одну из главных ролей - Мышиного короля - играл десятиклассник Миша Штейнберг. Миша был гордостью школы: он побеждал на всех мыслимых и немыслимых олимпиадах, серьезно претендовал на золотую медаль, был непременным участником КВН. Вот и в этот раз, сценарий праздника написал он. Тогда он был полноватым крупным мальчиком, носил очки, и мне не слишком нравился.
При подготовке и на репетициях мы страшно веселились, получая удовольствие от самого процесса игры. Мы импровизировали, пели и танцевали, придумывали забавные реплики по ходу действа, и сами же ужасно хохотали над всем этим.
Конечно, я принимала во всем этом самое активное участие.
В частности, открывать спектакль должен был наш выход, что-то среднее между Марлезонским балетом и рыцарскими танцами, и почему-то все это сопровождалось старинной балладой, кажется, на слова Шекспира. Рефреном там шли слова "А дождик все льет и льет!" Лешка Ильин замечательно пел ее и играл на гитаре, и я весь день тихо напевала про себя мотив баллады.
Уже объявили готовность к началу. Я подошла к занавесу и через щелку посмотрела в зал. До сих пор не знаю, отчего это со мной случилось, но вид множества лиц, обращенных к сцене, поверг меня в шок. Мало того, я твердо поняла, что просто не смогу сейчас выйти на сцену.
Я схватила за руку своего партнера по танцам и сказала ему:
-Слава, я не могу!
Он растерялся:
-Ты чего?!
-Я не могу выйти на сцену! Плохо мне, понимаешь?
Лилька посмотрела на мое бледное лицо, пошедшее нервными пятнами, и первой пришла в себя.
Она заорала:
-Миша, сюда!
Миша подбежал к нам и сразу оценил ситуацию.
Слава пытался взять меня за руку, а я вырывалась:
-Я боюсь, понимаешь ты? На репетициях все было здорово, я не думала, что могу так испугаться и подвести всех!
Было ужасно стыдно.
Неожиданно спокойным голосом Миша сказал:
-Не реви, косметику испортишь. Я читал одну книжку по психологии о том, что такое может быть. Проверенный способ - в зале должен сидеть знакомый человек, для которого ты будешь выступать. Я сейчас спущусь в зал, и усядусь точно, как на репетиции. Смотри все время только на меня. Поняла?
Я кивнула.
Лилька с недоумением спросила:
-Ты же в гриме? Давай посадим в зал кого-нибудь другого, пусть она ему танцует.
Миша посмотрел на меня и вздохнул:
-Ничего с моим гримом не случится. Ну что, ты попробуешь?
Я судорожно вздохнула:
-А ты точно знаешь, что это - верный способ?
Миша засмеялся:
-Зуб даю. - Он велел: - Скажите там, чтобы пока не начинали. Я спущусь в зал, усядусь, и только тогда поднимайте занавес. - Он повернулся ко мне. - Я на репетициях внимательно смотрел, как ты танцуешь. У тебя все замечательно получается.
После его ухода я подышала, подняв лицо, пытаясь выровнять дыхание.
Слава с недоверием посмотрел на меня, но встал в начальную позицию, поправил плащ, положил руку на шпагу и протянул мне руку.
Прозвучали первые такты мелодии, занавес поднялся, и мы со Славой начали движение.
Миша сдержал слово. Он сидел в первом ряду, и, приглядевшись, я рассмотрела остатки плохо стертых усов, которые гример успела нарисовать ему.
Я повторяла про себя: "Это - просто репетиция, и я танцую для Миши, для Миши! Это - просто репетиция..." Щеки у меня пылали. Поворачиваясь, я снова и снова находила его лицо...
После танца я совершенно успокоилась, и отыграла свою роль вполне прилично.
Спектакль прошел на ура, потом началась новогодняя дискотека. В нарушение всех правил, нам разрешили остаться гораздо позже обычного.
Расходились шумно.
Я дожидалась у школьного крыльца попутчиков, и неожиданно заметила Мишу.
Он подошел, внимательно всмотрелся в мое лицо и спросил:
-Ты как?
Я пожала плечами и виновато сказала:
-Не знаю, что на меня нашло... Слушай, а что это за книжка, про которую ты говорил? Ну, по психологии?
Он засмеялся:
-Теперь можно и признаться. Конечно, никакой книжки я не читал. Просто придумал, чтобы отвлечь тебя.
Я задохнулась:
-Ну, ты даешь! А вдруг мне это не помогло бы?! Выходит, ты мне соврал?!
Он пожал плечами:
-Извини, обычно я вру только в случае крайней необходимости.
В дверях школы появились ребята:
-Да вот же она! А мы тебя ищем везде!
Миша попрощался, и сказал, полуобернувшись: - Спасибо тебе.
-Мне-то за что?
-Ну, мне понравилось, как ты танцевала. Я поверил, что это и в самом деле для меня.
Ребята нетерпеливо засвистели мне, и я направилась к ним, оскальзываясь на обледенелом тротуаре. На ходу оглянулась и увидела его мешковатую фигуру в куртке с поднятым воротником. Миша поднял руку в приветствии, и я махнула ему.
Так как-то получилось, что у меня была своя компания друзей и одноклассников, а у Миши - своя, и знакомство наше не переросло даже в дружбу. Впрочем, его успехам я всегда радовалась, а золотую медаль он все-таки получил.
Школа у нас была старая, с традициями. Одной из таких традиций было то, что на выпускном балу девятиклассницы танцуют вальс с выпускниками, как бы прощаясь с ними. Потом, конечно, все посторонние уходят, и выпускники уже сами догуливают свою последнюю школьную ночь. Тот год не был исключением, и мы с девчонками выстроились в шеренгу, чтобы пригласить мальчиков-выпускников на танец. Мне повезло, я оказалась напротив Максима Строева, самого красивого мальчика в школе, и все девчонки мне и тайно, и явно завидовали. Он был похож на одного популярного актера, и папа у него часто ездил за границу, а уж его выпускной костюм цвета топленого молока и вовсе поражал воображение. Макс хорошо знал о впечатлении, какое производит на окружающих, и это было видно по выражению его лица и насмешливому прищуру глаз.
Уж и не знаю, что на меня нашло, но только я, неожиданно для себя, ускорила шаг и прямо на глазах всех присутствующих присела в глубоком реверансе перед Мишей, который стоял на другом конце зала. Кажется, он тоже растерялся от моей выходки, но быстро справился с собой, и через секунду мы уже поплыли мимо родителей, учителей и гостей выпускного вечера.
Неожиданно Миша насмешливо сказал:
-Ты прогадала. - Я недоуменно посмотрела на него, и он пояснил: - Танцую я отвратительно, и оттопчу тебе все ноги.
Впрочем, это оказалось совершенной неправдой. Несмотря на свои довольно крупные габариты, двигался он легко, и танцевать с ним оказалось замечательно.
Через некоторое время я спросила:
-Слушай, а почему ты мне все время врешь?! Танцуешь ты хорошо.
Неожиданно мы оба посмотрели в сторону и увидели Макса с перекошенным и недовольным лицом. Я прыснула, а Миша засмеялся:
-Чувствую, что как честный человек, обязан буду на тебе жениться.
Выпускники наши разъехались по разным городам, а вскоре и я встретила замечательного парня, самого лучшего на свете, который стал моим мужем и который надолго заслонил меня от всех воспоминаний. По прошествии стольких лет вместе мне даже стало казаться, что никаких своих воспоминаний, отдельных от него, у меня нет.
Надо сказать, что Миша изменился: похудел, избавился от очков, и ему очень шел белый докторский халат, на который он сменил вчерашнюю робу.
Обход неотвратимо приближался ко мне, а я все не могла решить, признаться мне в том, что я узнала Мишу, или промолчать. Похоже, он-то меня не узнал: все-таки и фамилия другая, и лет прошло немало, да и он тут в больнице каждый день видит массу незнакомых людей, где уж всех упомнить...
Воодушевленная этими соображениями, я твердо решила: признаваться не буду.
Михаил Александрович очень внимательно изучил мою карту, просмотрел данные о моем давлении, назначил пару анализов и подсел близко-близко. Я зажмурилась, а он строго сказал:
-Нет, так дело не пойдет. -Взяв меня за подбородок, приподнял лицо и повернул к свету. Я невольно скосила глаза на его свиту, и он кивнул Маше: - Позвони Ирине Николаевне, скажи, что я просил посмотреть глазное дно.
Увидев тревогу на моем лице, сжал руку:
-Все хорошо, все очень хорошо, не волнуйтесь. Это - просто мера предосторожности. Все-таки мы вчера с вами очень рисковали.
Он поднялся, сказал:
-Отдыхайте, готовьтесь, завтра вам принесут малышей. Не забывайте сцеживать лишнее молоко, Маша вам подскажет, как это лучше сделать.
Девчонки тихо переговаривались, лежа на подушках, а я отвернулась и сделала вид, что сплю.
На самом деле я думала, почему не захотела, чтобы Миша узнал меня.
Просто очень уж далеко друг от друга находились тоненькая большеглазая школьница в непривычно длинном платье и женщина, которая вчера рожала ребенка.
Вообще, отношение к гинекологии и всему, с ней связанному, у меня неоднозначное и, пожалуй, неадекватное. Умом понимая, что без этого не обойтись, я все равно всеми способами оттягиваю визит именно в этот кабинет. Наверное, только женщины знают, что зубная боль - не самая мучительная, а уж сколько при этом унизительных мелких неприятностей, начиная от вопросов, на которые надо отвечать, и которые тебе не задал бы ни один здравомыслящий интеллигентный человек и до совершенно немыслимой позы, в которой приходиться находиться перед незнакомыми или, что еще хуже, знакомыми людьми!
Смешно вспомнилось уж вовсе детское: классная руководительница в седьмом классе пригласила нас с подружкой поработать с ней вожатыми в детском лагере. Мы с удовольствием согласились и отправились на обязательный медосмотр.
В числе прочих, конечно, значился и гинеколог.
Хмурая тетка, не поднимая головы, велела:
-На кресло!
Мы замешкались перед невиданной конструкцией. Я решила, что вот на эти симпатичные подставочки сбоку кресла вешают какие-нибудь шланги или провода, как в зубном кресле.
Поняв проблему, молча поставила печать на справку и отправила нас домой.
И вот странное дело, когда я вышла замуж и через месяц пришла к врачу, я почему-то сразу догадалась, для чего придумана такая конструкция...
Мои мысли прервало появление Маши.
Она поманила меня пальцем и сказала:
-Подойди к лифту, там тебя ждут.
Решив, что это мои бывшие соседки по этажу заявились меня проведать, я поплелась к холлу.
Свернула за угол и неожиданно наткнулась на Диму в каком-то нелепом белом халате, который он безуспешно пытался удержать на широченных плечах.
Увидев меня, он оставил халат, и прижал меня к себе.
-С Новым Годом, тебя, родная, и с Рождеством.
Вырываясь, я подняла лицо:
-Дима, ты как здесь оказался?!
Он засмеялся:
- Я прямо с самолета, на такси приехал, а тут такие новости!
Неожиданно я заплакала.
-У нас мальчик. Но хороший и большой!
Он вытер мне слезы и сказал, почесав затылок:
-Если честно, я и так знал, что будет мальчик. Просто тебя не хотел расстраивать...
Сквозь слезы я улыбнулась:
-Да я и не расстраиваюсь вовсе. - Спохватилась: - Да как же тебя пропустили сюда?
Он засмеялся и показал краешек купюры:
-У меня удостоверение есть. - Потом посерьезнел и прижался губами к моей макушке: - Понимаешь, со мной что-нибудь нехорошее бы сделалось, если б я не увидел тебя...
Появившаяся Маша строго зашептала:
-Все, свидание окончено! Наговоритесь еще дома!
Она энергично выпроводила Димку в лифт, и он успел только сунуть мне в руки крошечный пакетик. Судя по названию, он купил его в так хорошо знакомом мне магазинчике на узкой улице старой Праги.
В палате я раскрыла его, и на мою ладонь выпали два очаровательных хрустальных мышонка...
Я устроила их на тумбочке рядом с кроватью, и они простояли там все то время, что мы находились в больнице.
Через пять дней нас выписывали.
Маша принесла мне снизу тяжеленные пакеты со спиртным и конфетами. Я попрощалась с сестричками, раздав им презенты.
В одном из пакетов оказалась коробка с виски и коньяк. С мятущимся сердцем я направилась в ординаторскую, так и не решив про себя, признаваться мне Мише в том, что я его узнала.
Мне повезло: он был на операции. Маша сказала, что освободится он нескоро, а внизу меня уже ждала делегация друзей и родственников. Поэтому я малодушно оставила пакет в ординаторской, и, поколебавшись одно мгновение, вернулась и поставила на стол хрустального мышонка.
С тех пор прошло двенадцать лет, снова наступил год Мыши, а я так и не знаю, вспомнил он меня тогда, или все-таки нет. Кое-какие сомнения у меня остались. Например, Михаил Александрович, очень внимательный ко всяким мелочам, при каждом осмотре обязательно у всех прощупывал грудь на предмет обнаружения застоя молока. И ни разу за все пять дней не прикоснулся к моей!
Я погладила граненое тельце мышонка, и вздохнула.
В гостиной громыхнула подставка для дров, и в дверях спальни появился Дима. Судя по охотничьей куртке, как всегда, надетой нараспашку, он ходил за дровами для камина.
-Истопник по вашему приказанию явился, - бодро отрапортовал он.
Разглядев мое платье и прическу, он зашел в спальню и закрыл за собой дверь.
-М-м-м, как мы пахнем!...
Я вывернулась из его рук:
-Ну, для истопника ты слишком много себе позволяешь.