Летит навстречу, а потом стремительно уносится куда-то вверх...
Белое облако, как огромное пушистое перо плывет в небе...
Вверх-вниз...
При падении в груди все замирает и кажется, что сердце прыгает в горло. От этого прыжка становится холодно и страшно. Но рядом сидит папа, я прижимаюсь к нему и он крепко обнимает меня. В его сильных руках я чувствую, как страх исчезает...
И снова вверх!! К облакам, к синему-синему небу... Я вырываюсь из папиных объятий, мне кажется, что еще чуть-чуть, и я смогу прикоснуться к пушистому облаку... еще чуточку, еще немножко выше!!..
молния разрывает облако на тысячи белых комочков
со страшным грохотом небо валится вниз... и я падаю, падаю...
земля несется навстречу и прыгает мне в лицо...
если бы не папа...
...сверху падают железные обломки, со страшным грохотом и свистом носятся молнии...
все горит... даже железо...
...если бы не папины сильные руки...
я кричу от боли и ужаса, но голоса своего не слышу...
время растягивается, становится вязким, словно желе...
я вижу как медленно-медленно, переворачиваясь в воздухе, падает девочка в голубеньком платьице, на одной косичке радужно переливается голографическая заколка, вторая косичка, как и половина головы, превратилась в отвратительное, грязное, серо-розовое месиво. Девочка шмякается о землю, подскакивает и остается лежать, раскинув руки, словно поломанная кукла... рядом с ней падает оторванная голова, она обгорела так, что непонятно - мальчик это был или девочка...
с неба падают руки, в которых зажаты игрушки...
валится половина тела - с ножками в розовых носочках, рядом с чавкающим шлепком приземляются ноги в обгорелых штанинах...
листопад - это когда с деревьев осыпаются листья...
телопад - маленькие тельца падают на площадку вперемешку с обломками карусели...
...все горит...
рядом вырастает огненный куст, от удара грома у меня закладывает уши, в глазах темнеет, я еще успеваю увидеть, как карусельная кабинка, подхваченная взрывом, переворачивается в воздухе и опускается на меня сверху, словно раскрытая ладонь...
я захлебываюсь криком и теряю сознание...
Просыпаюсь. Сердце колотится, отдавая в горло, я начинаю судорожно кашлять, как всегда после ЭТОГО сна. Я вижу его с самого детства. Я не помню того, что со мной произошло. Но я знаю, как все было, потому, что вижу ЭТО, год за годом. Сон приходит, когда меньше всего ожидаешь. Он может не сниться годами, а потом мучить неделями. Я боюсь его как злобную тварь, подстерегающую в темноте.
Если бы не папа, не его тело, на которое я упала, не его сильные объятия, которые даже смерть не разомкнула, если бы кабинка не накрыла меня, я бы погибла, так же как и все остальные, кто оказался в этот день в парке аттракционов.
В Первую всепланетную войну. Войну, которую принесли нам чужие - земляне. Для меня это словно навсегда осталось связанным с ненавистью. Я ненавижу войну! Я ненавижу землян! Я ненавижу этот СОН!
Я люблю своего отца, точнее - память о нем, потому что мамы я не помню, она мне не снится. Мы с папой сами пошли гулять в тот солнечный день в парк аттракционов. О маме ничего не известно, архивы сгорели вместе с компьютерами и нашим городом. После нападения землян возникла паника, неразбериха в военных госпиталях. Не до архивов было. Я знаю, что мое тело пролежало под карусельной кабинкой пару суток, прежде чем я очнулась, и начала тихо скулить, плакать сил не было. Вот это я уже помню. Помню, как люди в необычной пятнистой одежде подняли железную крышу надо мной. Чтобы вытащить меня из папиных объятий, спасителям пришлось выламывать его окоченевшие руки.
...этот звук - хруст ломавшихся костей преследует меня доныне...
Меня отнесли в дом, где очень странно пахло. Потом я узнала - так пахнет кровь и смерть. Все кто видел меня, ахали и качали головой. Они не верили, что я смогла выжить. Одна из всех. Потом был еще один госпиталь и еще... Врачи не знали, что со мной делать и куда отправить - везде была война.
Я так и выросла в госпиталях. Меня показывали самым тяжелораненым, чтобы они знали - чудеса случаются. И на войне можно выжить.
Не сразу я поняла, что начала чувствовать чужую боль, чужие мысли. "Ментальный шок" - диагноз, который мне поставил, навсегда изменил мою жизнь. Нет. Это не шок изменил - война изменила. А шок - всего лишь следствие... или кара, за то, что не умерла со всеми, за то, что живу за них всех. За тех девочек и мальчиков...
Надо вставать. Все равно не заснуть...
Тич села на кровати, сдавила руками виски, которые пульсировали болью, которую всегда приносил с собой СОН. Снять ее не могли никакие лекарства. Надо заставить себя забыть о ней. Забыть сон, забыть боль. Забыть о войне...
Отбросив одеяло, Тич встала, подтянулась, сделала несколько круговых движений головой, так что хрустнули шейные позвонки, и даже не поморщилась, когда в висок воткнулась длинный острый шип боли, только слегка дернулся глаз. За двадцать лет она научилась терпеть приступы. Не накинув на себя даже легкого халатика - она всегда спала обнаженной - Тич пошла на кухню; зуммер личного терминала застал ее на полпути. Недоуменно дернув плечом, Тич поспешно вернулась в комнату. Переливчатый зуммер принадлежал только одному человеку на Локосе, который мог вторгаться в личную жизнь Тич в любое время суток - Амрине. Этот вызов нельзя проигнорировать, если хочешь жить. Госпожа может неверно истолковать невнимание подчиненного, даже если часы показывают всего лишь половину пятого утра.
Пустой экран коммуникатора золотисто мерцал - Амрина редко контактировала со своими подчиненными визуально, чаще всего ее общение сводилось к скупым строкам на экране, да и те набирали чужие руки.
- Тич!
Звук голоса Амрины застал девушку врасплох, и она инстинктивно прикрылась руками, забыв, что терминал не настроен на визуальный режим.
- Тич! - в голос Амрины вплелись нотки раздражения. - Ты меня слышишь?
- Да, госпожа! - Тич судорожно поискав, что бы на себя набросить, не придумала ничего лучше, как завернуться в одеяло.
- Срочно явиться ко мне!
- Сейчас? - от удивления Тич допустила неслыханную дерзость: позволила себе уточнить приказ.
Но в это утро продолжали твориться неслыханные дела - госпожа Амрина, позволила себе легкий смешок:
- Нет, дорогуша, сначала можешь одеться. Явишься ко мне в восемь, и не опаздывай!
Золотистый цвет экрана сменился на серый - Амрина отключилась. Тич в изнеможении опустилась на кровать. "Одеться? Что бы это значило?.. Она меня видела? Но как? Терминал не включен на двухсторонний визуальный режим. Или просто госпожа знала? Но откуда? Возможно, за мной следят? А это - "дорогуша"? - Тич зябко поежилась, несмотря на укутывающее одеяло. - Такое обращение тянет на пожизненное заключение, или, в лучшем случае, на смертную казнь".
Продолжая гадать, что же так срочно потребовалось от неё, Тич лихорадочно засобиралась: большими глотками выпила обжигающий тоник, который принципиально не хотела называть земным словом - кофе. Давясь, съела пару бутербродов - кусок в горло не лез, но мозгу нужно питание, от этого зависит качество ее работы, иначе Тич бы никогда не ела так рано по утрам. Несмотря на спешку, прошло полчаса. Девушка натянула форменный комбинезон, руками энергично взлохматила короткие волосы. Бросила на себя быстрый взгляд в зеркало, которое отразило бледное, чуть осунувшееся лицо с легкими синеватыми тенями под глазами. Никакой косметики, никаких парфюмерных ароматов, нагружающих рецепторы посторонними сигналами. Только стерильная чистота.
Тич торопливо шла по пустынным полутемным улицам. Город еще спал, поэтому освещение было тусклое, приглушенное. Когда наверху день, здесь, под землей, светильники работают на всю мощь. Но, конечно, не могут заменить настоящего солнца, несмотря на то, что их спектр содержит в себе ультрафиолетовые лучи. Но Тич не скучала по солнцу. Она предпочитала открытому небу уютный стальной свод над головой.
Редкие прохожие, хмурые и невыспавшиеся, медленно шли от транспортных туннелей, по которым со свистом проносились небольшие составы. Люди возвращались после ночной смены. Тич ловила на себе их недоуменные взгляды - она одна шла не домой, а из дома. Обычно взгляды эти ее мало беспокоили. Намного сильнее раздражали чужие эмоции, иглами покалывающие мозг. Конечно, Тич давно научилась игнорировать такие ментальные выпады, ставить защитные блоки, благодаря которым она воспринимала чужие мысли и эмоции будто шум. Это было похоже на то, как обыкновенный человек воспринимает голоса в толпе - они сливаются в одно сплошное бормотание, в котором изредка улавливаются отдельные слова. Но сегодня Тич сложно было сосредоточиться и установить качественную защиту. То ли сон виноват, то ли боль, затаившаяся в висках, то ли непонятный приказ и еще менее понятная доброта госпожи, которая страшила больше чем немилость.
"Женщина, лицо снулой рыбы, глазки как булавочные головки. Глянула, словно уколола - недобро, а подумала еще злее, - Тич точно окатила волна липкой грязи. - Интересно, почему вдруг я так ненавистна этой уставшей женщине"?
"Мужчина, лет сорока-пятидесяти. Скользнул взглядом. Холодно, безразлично - и на том спасибо".
"Парень. Ровесник, а может и моложе. Лицо испуганной мыши, редкие усики. Усмехнулся противно". Тич почувствовала, как его взгляд скользнул по ее облегающему комбинезону, как мысленно парень расстегнул застежку и запустил липкие пальцы ей в трусы. Надо же, ее субтильное тело может у кого-то вызвать приступ похоти! Жаль, что она не научилась отвечать на ментальные провокации. Как бы здорово было сейчас врезать нахалу, как раз по тому место, которое он так живописно себе представил. Наверняка льстит себе.
Тич облегченно вздохнула, когда добралась до посадочной площадки. Хорошо, что больше никто навстречу не попался. Не хотелось чувствовать себя потаскухой, побывавшей в десятках мужских рук. С тихим шипением разъехались двери, и Тич нырнула в теплое брюшко вагончика; съежившись на мягком сиденье, одиноко проехала до нужной остановки.
Наибольшим удобством транспортных туннелей - по ним можно добраться в любое место на Локосе, не выходя на поверхность. Тич давно жила под землей, с той поры, как смогла самостоятельно выбрать и оплатить отдельное жилище.
Выйдя на остановке, Тич пересела в спецвагончик, каждое утро поджидавший только ее. Маршрут спецрейса пролегал по особенному туннелю, в котором простые составы не курсировали. Вагон сорвался с места, как только девушка устроилась в кресле. Под его мерное покачивание Тич неожиданно задремала.
О прибытии на место вагон сообщил негромким гудком, словно понял, что пассажирка не торопится выходить. Позевывая, Тич прошла несколько безлюдных кварталов (здесь и днем-то не увидишь много народа - правительственный сектор), свернула в неприметный боковой ход и минут через пять оказалась у небольшой двери, отыскать которую мог только посвященный, настолько хорошо та сливалась со стеной. Любой другой увидел бы здесь тупик. Чтобы открыть дверь, надо было прикоснуться к небольшому выступу, в котором спрятан сканер, проверяющий отпечаток ладони и химический состав пота. Впрочем, что и как работало в хитроумном запоре, Тич никогда не задумывалась - работает, да и ладно. Лишь бы не выстрелило. Дверь мягко повернулась вокруг оси, признав в Тич свою. Нырнув в открывшийся ход, девушка поспешила дальше. Дверь за спиной бесшумно вернулась на место.
Миновав коридор, стены которого матово светились, Тич оказалась перед силовым экраном. Здесь никаких отпечатков и механизмов не требовалось, экран был настроен на ее биополе. Даже если бы кто-нибудь пробрался сквозь дверь, то здесь бы его ожидал неприятный сюрприз. Сломать, вскрыть, уничтожить защитный экран нельзя, разве что вместе с туннелем. Столько предосторожностей по пути на работу Тич не смущало. Во-первых, она привыкла к ним, так же как и к предстоящей далее проверке на детекторе, на котором человека полностью просвечивали, пытаясь найти оружие не только в/под одеждой или под кожей, но и во внутренних органах. Во-вторых, место ее работы само собой предполагало максимальную степень защиты - дворец военного диктатора ///название страны/// Амрины Инч Дымовой. Несколько новых проверок не вызвали у Тич никаких эмоций - надо так надо. Вероятно ужесточение пропускного режима связано с усилившимися слухами о военной угрозе с запада. Поэтому девушка совершенно спокойно прошла сканирование сетчатки, а также экспресс тесты на химический состав пота. Только мимолетом подумала, о том, что к счастью мысли пока еще не научились сличать с эталонными, потому как она этот тест вряд ли бы прошла. Не научилась за всю свою жизнь Тич думать о войне, как о необходимости...
Персональные охранники госпожи Инч Дымовой были предупреждены заранее, потому как не стали задерживать и дополнительно обыскивать девушку, только приветливо сузили на пару миллиметров глаза, не прекращая контролировать периметр.
Без одной минуты восемь Тич прикоснулась к двери кабинета Амрины Инч Дымовой. Стучать нужды не было - в кабинете работал экран, показывающий, кто стоит перед дверью.
Дверь бесшумно отворилась и Тич ступила в кабинет. В первое мгновение ей показалась, что в комнате совершенно темно и пусто. Окна закрывали тяжелые шторы, архаичная лампа на столе с кроваво-красным абажуром отвоевывала у сумрака маленький круг, в котором стояло кресло, то ли черное, то ли темно-красное. Тич никогда не видела кабинет в ярком освещении, поэтому и не знала точно, какой цвет у кресла госпожи, так же как и не знала - висит ли что-то на стенах или они такие же голые и унылые как круглый стол, на котором как пятно крови багровела лампа.
- Что же ты застыла у порога? - раздался голос из темноты. Мягкий грудной голос, чуть хрипловатый. Голос, которому с замиранием внимала страна. - Проходи, садись. Есть разговор. Важный разговор.
От дальней стены кабинета отделилась тень. Амрина пошла к креслу и села в него. Опустила руки на подлокотники и переплела пальцы. Ее лицо осталось в темноте, свет лампы очертил ухоженные бледные руки с длинными ногтями, покрытыми флюоресцирующим лаком.
Тич тоже подошла к столу. Ее глаза уже привыкли к полумраку, она без труда нашла стул и села. Руки на стол не положила, а спрятала под столешницей, тоже крепко сцепив пальцы. Девушка не хотела, чтобы госпожа увидела ее волнение. Впрочем, может ли кто-то и что-то скрыть от всевидящих глаз Амрины, Тич была не уверена.
Амрина молчала и Тич не решалась первой нарушить тишину, которая с каждым минутой давила на психику все сильнее.
- Я тебя позвала, моя девочка, потому, что мне нужна твоя помощь, - голос вспорол тишину, когда Тич уже казалось, что она каменной плитой легла на грудь.
- Моя помощь? - Тич удивилась так, как никогда в жизни не удивлялась. Если бы Амрина сказала, что ей нужна жизнь Тич, то и тогда бы она удивилась меньше.
- Я что неясно выражаюсь?.. - с легким раздражением начала Амрина, но, глубоко вздохнув, овладела собой и дальше продолжила мягче: - Я надеюсь, ты не забыла, насколько многим мне обязана.
- Как я могу забыть, госпожа! Моя жизнь принадлежит вам, - не колеблясь, ответила Тич, и также ни секунды не сомневаясь, исполнила бы сказанное - отдала свою жизнь за госпожу. Девушка встала, подошла креслу, присев, взяла руку Амрины и поцеловала.
- Не надо, - Амрина высвободила руку, - вот это лишнее. Сядь и послушай меня, - сказала она и надолго замолчала.
Тич, вернувшись на место, не решалась нарушить тишину, опять заполнившую кабинет.
Да, Тич многим обязана госпоже. Много лет назад, при посещении госпиталя ветеранов Первой всепланетной она увидела маленькую девчушку с глазами взрослого человека на ангельском личике. История Тич потрясла Амрину. Она забрала малышку, затерявшуюся в госпиталях, к себе. Это она придумала ей имя, а потом нашла новую семью. Оплатила ее учебу в специализированном центре, а после взяла к себе на работу. Если бы не Амрина, быть может, Тич никогда и не смогла бы применить на благо Локоса свои экстраординарные способности, а так и осталась работать в госпитале, где ее имя было - "Эй, малышка". Повзрослев же, наверняка, стала бы госпитальной "девочкой", дарящей за сладости и одежду свои ласки раненным солдатам.
- Сегодня я видела своего сына, - нарушила тишину Амрина. Тич, отряхнувшись от воспоминаний, внимательно вслушивалась в ее в слова. - Мы с тобой в последнее время мало общались, - продолжала Амрина задумчиво, словно разговаривала сама с собой. - Мало виделись и мало общались, - повторила она и снова замолчала, будто прислушиваясь к чему-то в глубине себя.
Тич подумала, что они не просто мало виделись. Последние лет пять они не виделись вообще, а до этого не более одного раза в год. Если не считать встреч, когда Амрина, во время праздника посвященного очередной годовщине ее восхождения на престол, показывалась перед подданными на балконе своего кабинета, а Тич наблюдала это на экране, из своего кабинета, хотя и должна была стоять в толпе, в секторе для правительственных работников. Но уже давно Тич не видела над своей головой открытого неба. И не желала его видеть.
- Мой сын уже совсем взрослый мальчик, - лицо Амрины по прежнему пряталось в сумраке, но по изменившемуся голосу Тич поняла, что та улыбнулась, - и очень похож на своего отца. Такой же красивый и такой же умный, храбрый...- голос Амрины меньше всего сейчас напоминал решительный напористый голос, которым она разговаривала на митингах и выступала в многочисленных передачах. Это был мягкий, нежный, заботливый голос матери, любящей и гордящейся своим ребенком. - Его отец был великим воином... Он погиб... и мой сын - это все что у меня осталось.
Тич продолжала удивляться странной перемене госпожи, из памяти проступили полустертые воспоминания - в свое время именно так разговаривала Амрина с ней, давным-давно, когда Тич была еще маленькой. Амрина сейчас стала просто женщиной, и больше всего на свете ее волновала - ни страна, ни вероятная война, а опасность, грозящая ее ребенку.
Тич почувствовала, что речь идет именно об этом - о грозящей опасности. Амрина, разговаривая с Тич и делясь самым сокровенным, приоткрыла дверь в свое сознание. Девушка так прониклась словами Амрины, ее тоном и искренностью, что спонтанно "вчувствовалась" - проникла в мысли госпожи, ее эмоции, ощущения, чувства. Увидела ту изнутри. Стала ею. Приняла в себя ее воспоминания.
Не стоит заглядывать в чужие души, когда тебя не приглашают, но если же тебя пригласили, то будь готова ко всему...
Поначалу это был просто клубок. Огромный, шевелящийся, сплетенный из множества разноцветных нитей. Много оборванных нитей - забытые воспоминания, Некоторые нити светятся, другие, тонкие, почти истаявшие, еле-еле просматриваются на общем фоне.
Синяя нить, оборванная, словно хозяйка хотела никогда боле не возвращаться к этому воспоминанию: молоденькая девушка держит в руке пистолет... три выстрела и три трупа...
Бледно-розовая нить, тоже оборванная: много красивых девушек... кони... ветер в лицо, дождь... горячие поцелуи...
Красная нить - самая толстая, пульсирующая, гладкая, длинная, вьется, и нет ей конца: красивый парень в военной форме идет по коридору, на лице счастливая улыбка... чем дальше соскальзываешь по нити - тем моложе становится парнишка, потом превращается в мальчишку, затем в крепкого карапуза, радостно смеющегося на руках у деда...
Серая ниточка, тоненькая, полуистлевшая: молоденькая девушка, глаза к небу и бесконечная вера, что где-то там, есть ОН...
Еще одна тонкая нить грязно серого цвет: боль и острый нож, руки, залитые кровью, рядом хрипит и дергается мужик в военной форме...
Белесая нить, рваная, словно это воспоминание тщательно пытались стереть, но разве можно что-то забыть по желанию?.. чужие руки шарят по телу, мерзкое липкое прикосновение... тяжелое тело придавило к скамье... кровь, брызжущая прямо в лицо...
Белая нить: космический корабль, звезды и одиночество, ледяное и беспредельное...
Черная нить, пронзает насквозь клубок, прикосновение к ней заставляет его стремительно развернуться, распасться на отдельные нити, которые шевелятся, подрагивают и исчезают...
Душещипательный мой демон
Соль в шоколаде.
Не разложить тебя на схемы.
И не отладить...
нить - черная, бесконечная... прикоснувшись к ней, невозможно оторваться и ты продолжаешь падать в черную бездну...
Одежду с кожею сдираю,
Чтоб быть поближе.
И от желанья умираю,
Не в силах выжить...
Голос любимого, шепчущего на ушко:
Играет пьесу милый демон
Почти без грима.
В застенках твоего Эдема
Жизнь - пантомима...
Коктейли смеха без веселья,
Слезы без плача...
Я это зелье на похмелье
Чуток заначу...
Удержаться невозможно, обрываешься и падаешь... и на дне этой бездны огненной вспышкой голос любимого:
Я жаждал ЕЮ жить.
Жить С НЕЮ.
Здесь и сейчас.
И будь что будет...
..боль, ломающая, выворачивающая, испепеляющая...
...боль - ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ ...
ПОГИБ...
Тич очнулась, продолжая страдать от боли, наполняющей женщину, сидевшую в красном кресле. Как можно жить с такой болью и не сходить с ума? Как можно управлять государством, думать о других, когда ЕГО нет?
В этом и состоял дар Тич - она была универсальным "проникателем". Для нее не существовало ни преград, ни расстояний, чтобы прочувствовать и "проникнуть" в человека. Только потом надо много сил, чтобы восстановиться и вернутся в себя, продолжать жить своей жизнью, а не чужой. Это тоже уникальное свойство дара Тич - она выдержала и не сломалась на этой работе многие годы, тогда как другие ломались через пару лет. Либо сходили с ума, либо погружались в чужие сознания настолько, что забывали самое себя. И неизвестно что было лучше.
- Я вижу, ты меня понимаешь, - удовлетворенно произнесла Амрина.
Она наклонилась вперед, и ее лицо оказалось в круге света, отбрасываемого лампой. То ли освещение было виновато, то ли на экранах Амрина появлялся загримированной, но сейчас она выглядела бледной, уставшей. Тонкие бескровные губы, запавшие глаза с темными тенями под ними, заострившийся нос. Кожа натянута так, что выступают кости черепа. Очень красивого черепа. В волосах, собранных на затылке в тугой узел, блестят ниточки седины. Лицо смертельно уставшего человека.
- Я понимаю вас, прошептала Тич, не в силах оторвать от нее глаз и добавила совершеннейшую глупость: - Чем я могу вам помочь? - Ей ли, рядовой из рядовых предлагать свою помощь госпоже.
- Помочь... - повторила Амрина, словно пробуя слово на вкус, - помочь... Давно мне никто не предлагал помощи, - она грустно улыбнулась и снова откинулась на спинку кресла. Да, моя девочка, мне нужна твоя помощь и звезды расположились так, что кроме тебя этого никто не может сделать, - она снова замолчала, подбирая слова. - Мой мальчик отправляется на задание. Очень важное и ответственное. Я не могу ему помешать - ни как мать, ни как правитель. Да и не собираюсь этого делать. Он мужчина, даже более мужчина, чем многие другие - он курсант военной академии. Скоро станет офицером. Его дело - война. - Тич промолчала, хотя искренне считала - что война вообще не дело, а сущий ад... - Для того, чтобы стать настоящим офицером, - продолжила Амрина, - лучшим из лучших, а мой сын не может быть другим - с гордостью добавила она, - ему осталось пройти последний экзамен. Самый тяжелый. Он еще не знает, что это будет не просто экзамен, а настоящее испытание, - и опять Амрина тяжело вздохнула. - Я открываю тебе государственную тайну, потому что доверяю. Мой сын будет проходить свое испытание на Земле, участвуя в земных войнах. Выживет он или нет - неизвестно. Он должен научиться не только воевать, он должен стать воином. Великим воином. И он должен выжить! - внезапно вскрикнула она и стукнула кулаком по столу. Стеклянный абажур лампы тоненько тренькнул и закачался. - Амрина вскочила, подошла к Тич, стала за спиной, положила руки ей на плечи, наклонилась к уху и тихо прошептала: - Ты ему в этом поможешь.
- Я? Но как?
- Тихо! Не кричи! - Амрина отодвинула другой стул и села рядом и Тич, взяла ее руки. В полутьме ее глаза лихорадочно блестели. - Ты будешь следить за ним. Денно и нощно. Конечно же, он пойдет не один. С ним надежный человек. Но и сотни человек мало, чтобы уберечь Алекса! - она говорила быстро, проглатывая окончания. Тич поражалась все больше и больше. Она видела перед собой не великого диктатора - "Госпожу из стали", как ее уважительно называли и враги и друзья, а мать, обезумевшую от страха за свое дитя. - Ты будешь следить за ним, контролировать каждый его шаг. Ты, как никто другой, будешь знать, что с ним происходит, и какая опасность может ему грозить! - Она все крепче сжимала пальцы Тич. - И если вдруг эта опасность станет смертельной, по твоему сигналу к нему придет помощь. В любые времена.
- Вы хотели сказать в любое время?
- Нет, я сказала как раз то, что хотела сказать - в любые времена. Если бы все было так просто, я бы направила вслед Алексу отряд телохранителей. Но ему предстоит идти не просто воевать, а воевать в разные эпохи, идти по войнам прошлого. Лишь ты сможешь следить за ним, невзирая ни на пространство, ни на время. Прошлое для тебя так же открыто, как и настоящее.
- Но почему нельзя доверить столь важную миссию приборам? - Тич очень осторожно, чтобы не обидеть госпожу попыталась высвободить пальцы. Она не переносила любых прикосновений, а тем более холодных. Пальцы же Амрины были холоднее льда. - Я боюсь, что могу подвести вас в столь важном деле!
- Нельзя полагаться только на приборы и машины. - Амрина крепче сжала пальцы, не выпустив Тич. - При всей своей мощи и нашем многолетнем опыте наблюдений, моем многолетнем опыте - подчеркнула она, - они не могут дать стопроцентной гарантии успеха. А успех волнует меня, как никогда ничто не волновало! Машины машинами, но с силой разума, а тем более с уверенным в своих силах разумом, ничто не сравнится.
- Как же я могу следить за ним? - Пальцы Тич горели, словно от ожога, руки ломило - было очень неудобно держать их на весу. - Я никогда его раньше не видела. И никогда этого не делала без помощи приборов.
- Все очень просто, моя девочка. - Амрина выпустила руки Тич, у той невольно вырвался вздох облегчения, и она принялась растирать занемевшие кисти рук. - Ты возьмешь у меня мнемоотпечаток его личности. Я знаю, тебе этого будет достаточно, чтобы настроиться на его волну. Просто ты еще пока не осознала и не опробовала всей мощи своего дара. Тебе вообще для наблюдения за кем бы то ни было не нужны никакие приборы. Хотя, поначалу, и их помощью не стоит пренебрегать, чтобы сделать сигнал устойчивее. Особенно если обьект наблюдения находится в другом временном пространстве. - Даже в полумраке Амрина заметила удивленный взгляд Тич. - Да-да. Я тоже когда-то занималась наблюдением и была хорошим специалистом. Так что у тебя тоже есть шанс многого достичь, - она грустно улыбнулась, - достаточно глянуть на меня. - Улыбка исчезла с ее лица так быстро, словно была обманом зрения.
- Я еще ни разу не работала без приборов, и ментальный отпечаток получала только на твердом носителе, в записи, - пробормотала Тич.
- Все когда-то случается в первый раз, - сказала Амрина. - Я передам тебе его. Проникнуть в мое сознание тебе уже не составит труда. После первого раза.
- Вы почувствовали? - Тич смутилась. - Обычно люди не ощущают моего присутствия.
- Обычные люди - нет.
Тич поняла эти слова, как намек на необычность и неординарность личности военного диктатора Амрины Инч Дымовой. Впрочем, это была неоспоримая правда.
- Если бы я не открылась, ты бы не смогла преодолеть мою защиту. По крайне мере сейчас, пока не вышла на свою полную мощность. Ты готова?
- Да, - как Тич не старалась, вышло это неуверенно и жалко.
Амрина пересела в свое кресло, точнее опустилась в него, словно заняла место на троне, в парадном зале своего дворца. Приступ откровенности миновал, и снова перед Тич возникла госпожа, которая не просит, а повелевает.
- Смотри в меня, - приказала она. - Смотри и запоминай.
К большому удивлению Тич ментальный отпечаток личности сына Амрины - Алексея Дымова - Алекса, удалось снять очень быстро, Он получился таким четким, словно она сама лично знала этого человека. Молодого мужчину. Красивого мужчину.