Дело было в городе О., когда размашисто отмерял своими шагами прогресс многообещающие коридоры двадцатого века. До нового тысячелетия оставалось дюжина годов. В институте НИИЯТ шёл рабочий день к концу. По поводу нашего научного плавания в море ядерных технологий, оголтелые поклонники фэнтези шутили, что они работают в Некромантском Институте Ингридиентов Яркой Тьмы. Ну да бог с ними... Итак, ласковый день осени близился к финалу, угодливо уступая своё целеназначение не менее тёплому и золотистому вечеру. В тот момент, когда я заканчивал трудиться над программой расчёта критической массы плутониевой головки нового поколения, а мои коллеги благополучно продолжали своё чаепитие, хмыкая по поводу моего увлечённого неучастия в китайском русифицированном ритуале. В этот момент прогремел наш служебный телефон. Звенеть он просто не мог - он честно и целенаправленно гремел. Я негодующе потянулся в его сторону.
- Алло, Вахеев слушает !
- Это тринадцатая лаборатория ? А, Ваня - это ты ! Как здорово, как раз-то я тебя и разыскивал !
Узнав по голосу своего сослуживца и другана Серёгу Малютина, я внутренне напрягся. Мне, как и всем его соседям, друзьям и членам семьи было известно, что Серёга, да с таким запалом как сегодня - это ходячее НЛО с совершенно непредсказуемыми последствиями.
- Здравствуй, здравствуй, кот мордастый... Да не обижайся. Ты же действительно сметану съел. Какую ?
Да ту что в трёхлитровой банке стояла в общем холодильнике. А потом две недели не звонил...Что ? Хм... Ну ладно, давай о деле.
И в следующие десять минут из накалившейся телефонной трубки я узнал что оказывается... У Серёги есть совесть, что сметана обладает стимулирующим совесть-пробуждающим свойством. Что это было начало причинно-следственной цепочки событий, которая разворачивалась в течении целых (!) двух недель. В итоге ! В итоге я с удивлением понял, что фатально образовавшаяся воронка судьбы уже усаживает меня за руль моей же машины, прибивает к пассажирскому креслу нашего Серёгу и мы азартно мчимся за город на пасеку. Одаривающая приехавших туда изголодавшихся путников трёхлитровыми банками высококачественного мёда. Прямо очередями, очередями одаривает, тра-та-та-та-та !
По истечении этих десяти минут мой рот самопроизвольно раскрылся. Мои глаза тупо уставились в сухую изредка падающую листву за окном. Мне стало задумчиво плохо. Сказав на автомате: "Да !" Я положил трубку. Оставшийся мой час работы прошёл крайне непродуктивно для государства и моего родного народа. Оборона в моём сердце отдыхала на полный откат перед геополитическим противником. Мои воспалённые мозги заливались полупрозрачным янтарём запашистого мёда.
Чему бывать, тому не миновать. Так и мы с Серёгой на зелёных жигули в половине шестого вечера уже были за городской чертой. Я рулил, а мой корефан трындел о преимуществах чистой совести и дружеской взаимопомощи. Конечно, мёд - это хорошо, мёд - это прекрасно, полезно и вкусно. Также хороши пейзажи нежной природы, мелькающие за жигулёвскими окнами, но серёжино шаманское бормотание - это отнюдь нехорошо. Я раздражённо крутанул руль. Мы лихо съехали на просёлочную дорогу. Через два километра езды по благополучно укатанной земле с травкой, мы прибудем к месту назначения. В порыве гуманных чувств к подхрипывающему горлу товарища, хотел сказать, чтобы он заткнулся. Но... Машина резко встала и мы вместо того, чтобы врезаться лбами в лобовое стекло, вдавились своими телами в отечественные жалобно заскрипевшие кресла. До моего ошеломлённого слуха донеслось: "Ну ты и...". Кто я, тогда этого не узнал, но далее события развивались так, что откровения моего незадачливого пассажира очень быстро обесценились.
Как-то померкло. В наши лица дохнула изморозь, на сердце стало как-то дико легко. Как-будто душа пустилась в пляс с явным намерением весёлого отъезда из бренного тела. Перед нами, аккурат за бампером медленно восходило неСолнце. Было утро от неСолнца. Ярко чувствовался запах озона. Когда неСолнце, круглое, жёлтое с фиолетовыми лучами встало и замерло передо мной, как лист перед травой, меня потянуло на вопросы. Раскрыв было рот для осуществления остро бьющейся потребности, я так и остался с этим несколько овальным отверстием в голове. Потому что на этом диске неСолнца появилась голова Хоттабыча, которая благожелательно кивнув в нашу сторону, сказала: "Вы свободны !"
Над смыслом высказанной сентенции чужеродного разума было думать некогда, так как машина сама по себе резко набрала ход. А во мне вдруг выросла решимость жить и не выпускать расшалившуюся душу из моего совсем окоченевшего тела. Волшебный диск исчез, а вот угроза нашим жизням нет. Хорошо, что мои полуподвиж-ные руки были всё это время на руле. Вот так я и крутил баранку, пока ноги не отошли, чем воспользовался незаме-длительно, саданув пяткой ноги по педали тормоза. На этот раз нас действительно размазало по лобовому стеклу. Одобрительное хрюканье моего соседа, которое происходило во время моей героической борьбы за руль, прекрати-лось и Малютин с характерными злопамятными интонациями произнёс, точнее продолжил прерванное:" Ну ты и раздолбай !" Срочно прижимая платок к хлюпающему от крови носу, он злобно покосился на боковое стекло. И уже весело: " Давай наездничек выходи, вот уже и пасека наша. Говорят дуракам везёт, да только дурни кто ? Вот вопрос интеллигентный. Истинно русский вопрос..." И его понесло. Серёжин жизнерадостный щебет неуклюже накладывался на моё подавленное молчание. Так мы и шли к усадьбе пасечника по тропинке. Он - оживлённо болтал, хаотично елозил рукам по своим карманам. Вскидывал и опять опускал на голову свою кепку. Топорщил усиками в ответ на жужжание всяких разных насекомых. Я же чувствовал, что мы оказались с этим кадром совсем где-то не там. Не географически, а именно как-то наше положение относительно судьбы, долга и вектора жизни-смерти изменилось. Отчего руки мои болтались сами по себе, а ноги сами себе хозяевами были. Глаза ошарашенно и немигающе смотрели на мир. Последствия стресса, скажите вы. Да уж... Последствия.
Так мы и постучались в деревянную приоткрытую дверь калитки - Арлекин и Пьеро. Таких двух придурков ещё сыскать надо.
- Хозяин выходи. Это мы. Серёга и Ваня из института. Помнишь разговор ?! - надрывается Серёга, автома-
тически постукивая свои несколько запылённым ботинком по деревянному столбу, подпирающему калитку. Нет ответа. Даже собаки. Обычно шкодливые, радующиеся показать всю свою великую рабочую злобу, направленную на человечество, которая есть не что иное, как глубочайшая любовная зависимость от своего нечёсанного простого крестьянского хозяина, и те... Молчали.
- Пошли во внутрь что ли ? - несмело предложил я. - Вдруг что-то случилось.
- Раз приехали, нечего рассусоливать. Вперёд ! - подбодрил меня и себя мой кадр и мы сделали шаг за
калитку во внутрь. Ожидаемого собачьего визгу не случилось. Собаки равнодушно смотрели на нас. Как будто их наше поведение абсолютно не касалось. Ладно, не касается, так и замечательно.
Благополучно пройдя дворик с покосившимся летним столиком, мы зашли в предбанник дома пасечника. Переглянувшись, убедились, что немой вопрос в душе своей перекликается с недоумённым блеском глаз сотоварища. В нас медленно стала вползать осознание сути ситуации, в которую попали.
Два здоровых мужика, не спросясь, зашли в дом, а наш дорогой пасечник, даже ухом не ведёт ! Вот он наш хозяин, бегает суетливо из гостиной на кухню и обратно. Доносится ароматный горячий запах блинов. Потрески-вает сухим хворостом печка. Живой уют этого дома вкрадывается в наши сердца.
Обделённый вниманием столь рачительного творца домашнего очага, я кашлянул. Это возымело действие. Пасечник перестал бегать, взял ближайший стул и поставил его посередине гостиной, на мягкий мохнатый ковёр, спокойно сел на него. Конечно, по направлению его взгляда, я сказал бы, что он смотрел на нас. Но доказать себе это я уже не мог. Так как ощущал, что взор хозяйский скользил мимо нас, мимо входной двери, за калитку, стремясь уйти за горизонт, как и Солнце. Которое уже закатывалось, предвещая прохладу и приятную звёздную темноту. Неловкость моя росла. Мой Серёга, наглость которого в коллективе нашем даже не обсуждалась, потому что привычным и неизбежным радиоактивным фоном общения с ним, опередил мою реакцию на два шага:
- Ну что дед, мёд давай. У нас времени мало. Ждать не будем, хотя и видим, что занят ты очень...
Привычно длинноречивый товарищ поперхнувшись замолк. Старик, ни слова не говоря, встал со стула и резво откинув крышку своего погребка, нырнул в него. Через несколько секунд на расписном под "Суворова в Альпах" ковре стали появляться трёхлитровые, двухлитровые, поллитровые баночки с мёдом - гречишным, цветочным, липовым. Разноцветье желтизны в банках немного затмило мою цепочку умозаключений о необычности реакций окружающего мира на нас. Через минуту безответный дедуля появился на стуле в той же позе, которую принял за основную позицию в ненавязчивом "общении" с нами. Тут у моего попутчика глаза на лоб и полезли. Сам он раскраснелся, начал громко дышать, словно женщина при родовых схватках. Левый глаз начал дёргаться в тике, хотя этого я раньше за ним никак не замечал. Дальнейшие события я наблюдал отстранёно, словно всё это меня не касается, сквозь некую дымку нереальности всего происходящего. Наблюдал как мой товарищ приказал деду пере-таскать весь мёд в багажник моих "Жигули". Как дед сел за руль, а Малютин рядом. Как машина, стронувшись с места, быстро-быстро растворилась в золотисто =зелёном боре, каким он бывает ранней осенью. Только через пол-часа у меня прояснилась голова и я с особым чувством вник в то, что меня оставили без машины, без мёда и без деда, который мог бы пустить меня переночевать и посоветовать, как быстрее добраться до города. Калитка качалась из стороны в сторону, став жертвой разгулявшегося западного ветра - ветра перемен. Я всё смотрел и смотрел в строну уехавшей вдаль машины. И мне пришло в голову, что Сергея Малютина я ещё очень нескоро увижу. Что я очень сильную допустил ошибку, не убив его здесь в дворике пасечника. Так как последствия действий моего бывшего друга будут гораздо разрушительней, чем мегатонны тротилового эквивалента, разрабатываемой мною плутониевой головки нового образца.
Вот так, прикидывая в своей возбуждённой звенящей голове мощность взрыва обогащённого Малютина,
Я вышел на главную дорогу. Встав на обочину стал голосовать. Но никто не останавливался. Через полчаса пыли и грохота проносившихся машин и устоявшейся на моей личности гримасы нужды и отчаяния, картинно махнул рукой. Опа ! Тут , как в сказке, по мановению палочки, неизвестно из чего сделанной, тормознул огромный зелён-ный ЗИЛ. Дверь приглашающе распахивается и я без всякой задней мысли кричу: "До О. едите ?! Довезёте ?!" Бодрый голос шофёра: "Довезу тебя и дальше, если только мяться на обочине не будешь !" Говорить даже не стоит, что через секунду, мы тронулись в путь. Сначала ехали молча. Машины редкой чередой проносились мимо нас. То были разные агрегаты. Кто вёз молоко, кто бензин, а кто и семью. Спешили в разные дворы, дома, колхозы, магази-ны, но ехали пока по одной стороне по одной дороге единым потоком. Шофёр мой был мне ровесник, правда поморщинистей и сухожилистей. Напевая что-то себе под нос, счастливо улыбался. Брелок же на зеркальце заднего вида, в виде волка из "Ну, погоди!", раскачивался в ритм качанию ЗИЛа во встречных потоках воздуха. Во мне же гнездилась мысль попробовать. Попробовал, сказав повелительным громким голосом:
- Остановись !
- Зачем, ты же до О. собирался ехать ? - удивлённо отреагировал водитель.
- Мне нужду справить срочно. - тихонько соврал я. Реакция водителя была вовсе не такой, как у
пасечника. "В чём дело ?" Мелькнуло у меня в мозгу. Дальше мысль недоразвилась. Так как...
- Конечно времени у тебя на это не было. Голосование процесс непрерывный и пауз не потерпит. - иронизи-
ровал водитель - Теперь терпи уж. До О. десять минут осталось.
Моё возмущённое пыхтение оценил по своему.
- Не нравится. Сходи ! У меня нет времени. Но скорость из-за этого превышать не стану. Совсем на предельной иду. - смягчившись немного объяснил - На свидание опоздать боюсь. Вот поставлю машину в гараж. Только-только тогда успеваю. Не подходит конь, тогда извини. Мне же ещё и подарок купить надо.
У меня в голове как что-то щёлкнет, в ушах зазвенело колокольчиками синеватыми знаете такими. Возьми и
предложи:
- Ты ей портрет свой подари. Будет ей память о тебе. Посмотрит на тебя в листочке и улыбнётся. - не успел даже договорить, как он перебил меня.
- Издеваешься что ли. Во-первых, где я тебе свой портрет достану. И потом, я же уродом смотреться буду. Как пугало неподвижное. - шофёр коротко хохотнул, а крепкие мышцы под его цветистой красной рубахой игриво задвигались в предвкушении крепких объятий с возлюбленной.
- Ты не волнуйся. Уж больно ты самокритичен к своей внешности. Просто удивительно, что при таком положении дел тебя ещё девушки любят. А портрет я тебе сам...сам нарисую. - в этот момент я сам покрылся изморозью. На лбу выступила испарина. Мысль мельтешила: "Я сумасшедший ? Рисовать совсем не могу. В школе по рисованию два с половиной. Три с минусом то есть. Одурел от Хоттабыча совсем ?!"
- Ты художник ? Интересно ! Нарисуй, если тебе не трудно. Я же вполне критически и натурально тебя оценю. И не подведи народное доверие ! Давай. Бумага и карандаш в бардачке. Твори. - оживлённо разговорился водитель, правой резко двинув по встроенному углублению для личных вещей. Крышка со всхлипом открылась.
Я инстинктивно вздрогнул. Представив какой всхлип раздастся из меня, когда он меня правой-левой вот так,
после просмотра сотворённой мной "художественной ценности". Взяв из бардачка слегка нервно дрожащими пальцами карандаш и заодно подмяв бумагу чистую к нему. Зачем-то приложил бумагу к стеклу, хотя в обычном житейском состоянии это было неудобно - рисовать вот под таким, надвигающемся на тебя, углом. Но мне уже было не до удобства. Совсем не до комфорта. Меня озадачили мои руки, да и с глазами что-то сделалось. Они увидели на листе образ водителя. Но не такой, каким он был сейчас - оживлённым простым и житейски приспособленным к возникающим проблемам простым или сложным. Нет, глаза мои увидели его совсем другим. Воином-победителем, защитником народных родников жизни, несущего на острие меча высокие устремления нашей большой, очень большой семьи. А руки, потрясающе, этот образ схватили и в течении всего двух минут его обрисовали.
Мой "страх" на это взглянул и тут же резко даванул по тормозам. Ни слова. Я уже на него и так и этак смотрю.
То с надеждой, то с тревогой. Не зная, что и думать. Раскрывать руки для объятий, ноги в руки и дёру ? Множество желаний топтались по полю моей суетности бренной. Потоптались, побесились и... вот уже он меня за плечи трясёт, сердешный.
- Вот брат, не ожидал. Благодарю без меры. Обязан буду. Адресок то мне скажи, я сейчас тебе мигом желающих нарисоваться найду. Заработаешь !
- А за куст сходить ? - ехидно спрашиваю у него.
Мне и в самом деле захотелось при всех этих треволнениях и открытиях. Водила только по дружески хлопнул по плечу и через пару секунд я скрылся в зарослях.
Прошло десять минут и вот мы на месте. Парень пусть и опаздывал на свидание, но радовался тому насколько его невеста станет о нём хорошо думать. Я попросил его тормознуть на площади Островского. Пожелав удачи в любви, спрыгнул на благодатно принявший мои стопы городской асфальт.
Последующие два десятка лет промелькнули для меня как красочный и всегда желанный карнавал. Я стал знаменитым художником и мои картины выставляются на международных выставках. Мой необычный и быстрый успех в каждом своём выпуске упоминают известнейшие журналы мировой культуры. Из под моих рук всё выходят и выходят прекрасные творения восхищающие всех, без исключения. Однако я не забыл о том неСолнце и с растущим беспокойством ожидаю новую с ним встречу. Что принесёт она мне - новые возможности или изощрённую смерть ? Придётся ли отдавать долги тому неведомому неСолнцу, которое инициировало во мне этот чудесный дар ?
В этот летний чудесный день 2008 года. Года захлебнувшихся реформ и моего фурора во всём мире, меня взяла тоска. Навалилось несколько пудов томимого предчувствия. К вечеру этого дня я прилетел в город О. После успешной выставки картин под названием "Реалии российской мессии" . В пригороде меня ждал двухэтажный экодом с великолепным садом, достойный моего любовного восхищения. Традиционно ответив на приветствие охранника, я прошёл на свою террасу. Постояв на ней с минуту в полном усталом бездействии, сорвал задумчиво антоновское яблоко. Ощутив его округлую спелость, я подбросил его в воздух, чтобы радостно поймать его, как дар небесный. Но в этот нехитрый садовый ритуал вмешался мелодичный звон сотового. Яблоко не поймал. Оно , налившись тяжестью Земли, призывно стукнуло мои раскрытые в ожидании ладони и не дождавшись ответной заботы отскочило, обиженно запрятавшись в зарослях по вечернему тёмной травы. Меня охватило оцепенение. Телефон пиликал уже с полминуты, а я всё не мог отцепить от пояса этот тяжеловатый маленький брусок, состоящий из триединства пластмассы, кремния и металла. Поднять телефон к уху для меня было равносильно прыжку с двадцатиметровой вышки в воду. Когда в первый раз и неможется. И всё таки я прыгнул :
- Вахеев слушает !
Из трубки сотового раздалось смачное почмокивание, сходное с тем, когда пообедавший даже оч-чень,
хочет выразить плотоядное отношение к этой жизни каким-нибудь звуком. Некоторые рыгают, другие чмокают, а третьи не плотоядны вовсе.
- Ваня, дорогой, давно тебя не видел. Но видишь сподобился найти тебя. Дело есть. А это говорит Малютин, если не понял.
Сердце застучало сильнее. Массы. Большие массы крови заходили из головы в ноги и из ног в голову.
Ночные кошмары стали воплощаться в реальность. Осознание этого весело подталкивало к шансу фартово прожечь свою жизнь.
- Здравствуй Малютин. Надеюсь ты не хочешь возвратить мой "Жигуль", бесследно исчезнувший двадцать лет назад ?
Из трубки раздался громогласный хохот совместно с мощным постукиванием на той стороне линии
толстыми волосатыми пальчиками по микрофону.
- И не надейся ! Да и живёшь ты не так плохо для бессеребренника. Дело к тебе есть. Хочешь встретиться со мной ?
- Что с тобой Серёга ? Раньше у тебя от съеденной чужой сметаны были сильнейшие приступы совести. А теперь ты даже моим "Жигули" не подавишься.
Я невольно отстранил от себя трубку. Не то, чтобы рука дрогнула. Мои нежные перепонки, просто не могли
выдержать звуковую волну такой силы, вдобавок ещё микшированную со звериным рыком.
- Зря ты так со мной, Вахеев! Жалеть будешь, да вот недолго у тебя времени на это будет! Был чтобы на стадионе "Динамо" в полночь. Там и разберёмся - у кого какая совесть и с чем её едят! Жду!!!
Всё. Гудки. Круто.
Итак, у меня на амортизацию четыре часа осталось. Час езды на машине из пригорода в центр. Три часа на подготовку к встрече. Ситуация была такова, что надо было возвращать долг двадцатилетней давности. В полночь отдача этого долга начнётся. В какой форме это произойдёт - я не знаю. С какого боку этот Малютин - понятия не имею. Чем это для меня закончится - спросите что-нибудь полегче. Знаю только одно - мои кошмары, Малютин, долг и этот Хоттабыч , как стороны одного квадрата, железно стягивающий мои руки и ноги, связывающий как путы . Ночью эти путы либо падут, либо меня убьют.
Обессилено присев на корточки, начал шарить в травяных зарослях, окаймляющих террасу. Нашёл то самое обиженное яблоко и смачно вытирая всю травяную мокроту о свои брюки, приговаривал: "Любишь кататься - люби и саночки возить !" Проговорив это раз десять, как шаманское заклинание, вкусно вгрызся в антоновку. На душе посветлело, а в голове начали проноситься эшелоны полезных мыслей. Одну такую мне удалось поймать и резко развернувшись, я без колебаний вошёл в свой дом, в котором не был уже целых полтора месяца.
Четыре часа пролетели махом. Мелькание компьютерного монитора, архитектуры построек и пейзажей за окном автомобиля - в этом было отпущенное время до роковой встречи. Попрощаться с жизнью и пожалеть о своей грубости я так и не успел. Но сделать кое-что хорошего смог и был этим доволен.
Без одной минуты полночь. Я как можно более бодрым шагом вхожу через открытые центральные ворота стадиона "Динамо". Позади меня во времени и в пространстве кордоны милиции, которые беспрепятственно пропустили мой УАЗик, не останавливая и не спрашивая документов. Тут же задержав , следовавшие за мной , "Хонду" и "Тойоту". За кордонами начинался другой мир и совсем другие ощущения. Бездонная тьма и тишина начала окутывать меня и едва тлеющие фонари освещения не могли рассеять навеваемую тоску. Лишь шорох бумажного мусора, подымаемого лёгким ветерком, частично возвращал к обыденным ночным реалиям. Безлюдные глазницы скамеек, жадно впитывающие в себя лунный призрачный свет, окружили меня со всех сторон. Пусть Малютин стоял в том же самом окружении, но именно он казался бесстрашным полководцем, бросившимся в эпицентр окружения, чтобы окончательно добить морально деморализованного противника.
До него мне оставалось пять шагов. Всё-таки стадион большое архитектурное сооружение и к моему врагу неспешным самодостаточным шагом пришлось идти достаточно долго, что утомляет и сводит весь мистический дискомфорт, окружавший меня к одному настроению, к одной мысли: "Ты крут, но дальше что ?" Только сейчас пришло в голову, как это я мог разглядеть его с самых центральных ворот. Ведь темно. Еле-еле видно трибуны, а его - словно Солнышко на горизонте.
- Стой здесь! Дальше двигаться нельзя!
Во мне нарос и взорвался протест. Как это так. Этот вор и редиска смеет приказывать мне - Вахееву ! Со мной
уже так лет двадцать никто так не разговаривал. Поэтому я продолжал молча идти на него. Шаг за шагом. Подошёл нос к носу.
На этот пассаж Сергей Малютин ухмыльнулся и ответил лукаво:
- Это был тест. Вдруг это был не ты. Твой двойник - генетический или ещё какой. Ведь только единственный человек на этой планете мне не подчиняется. Ты! Поэтому я должен тебя убрать, как нежелательное препятст-
вие моим планам.
Увидев как едет моё лицо. Как я собираюсь ему сказать всё то, что во мне накопилось за эти годы. Не дал, опередив моё гневное кипение.
- Я знаю, что ты понимаешь. Что всё тёмное и злое, творящееся в этом мире - причиной всему я ! Я - новоявленный Кощей Бессмертный, славно продолжающий его традиции. Знаешь, я хотел убить тебя так, без всяких претензий на красоту и исключительность. Но этот настоял. - Он ткнул указательным пальцем в тёмное бугристое небо. - Я принял его условия игры. Ведь он меня породил, а я отдаю этим долг...
Он говорил ещё что-то не переставая. Я же не внимал ему. Мой взгляд зачарованно поднимался к верху. Туда,
где высилось тёмное небо со всеми его тайнами. Да - это он. Этот диск, на этот раз красный, багрово-красный. Он пульсировал где-то в метрах двадцати пяти над головой Малютина. Как его я тогда, при входе в центральные ворота, не увидел - это необъяснимо. Но ясно, почему я сразу разглядел Малютина в центре игрового поля. Ведь этот диск испускал красноватый столб светящейся энергии вниз, прямо на Малютина.
- Ничего не говоришь ? Это хорошо, очко в мою пользу! А теперь поиграем. Игра состоит из трёх раундов. Тебе предстоит разгадать всю соль ситуации, в которую мы будем помещены. Угадаешь за отведённое время - ты выиграл. Не угадаешь - проиграл. Проиграешь два или три раунда - я тебя убью. Выиграешь игру - значит повезло. Берёшь ноги в руки и прочь отсюда до следующей встречи со мной. Условия понятны ?
Я сглотнул слюну. Хотелось плюнуть ему в морду раскрасневшуюся, с дико вращающимися глазами,
дёргавшейся в нервном тике левой щекой. Но передумал: "Бог не выдаст - свинья не съест !"
- Понял. Только, где отсчёт времени брать?
- Отсчёт увидишь в самой ситуации. Теперь бей меня наотмашь правой рукой по уху !
- Ты чего...Мазохист ? Ну давай я сразу тебе между глаз заеду, чтобы мне и тебе приятно было.
- Будет между глаз...Делай, что тебе сказал. Это ключ входа в ситуацию.
Соблазн был велик. Как устоять, если сами предлагают ?! Исполнил в точности, как сказано. Этот Сергей сразу
заваливаться стал. Лицо перекосилось от удара, как и положено человеческому лицу. Начал падать вбок. Но на травку газонную всё же не прилёг. Исчез. Вместе с ним исчез и весь зловещий ночной антураж. Миг туманной вечности, которая застлала глаза и сделало ватным тело. Вновь понял, что тело на месте, осознаю себя личностью, Иваном Вахеевым. И стоя в ... ситуации.
Узкий тоннель. По бокам неоновые лампы светят не мигая. Вижу под собой шпалы и рельсы. Слышу гудок. Поезд надвигается не так быстро, но свернуть в сторону нет никакой возможности. Также панически понимаю, что попытка пропустить поезд над собой приведёт к непоправимому ущербу моему телу, чего я вовсе не хочу.
Поезд уже близко, за стеклом разглядываю усатую физиономию машиниста. Ба, да это он! Ничего удивительного. Поворачиваюсь. Просвет. Совсем рядом - шагов пятьдесят. Быстро бегу по шпалам. Когда остаётся с десяток шагов - застываю. Просвет закрыт металлической сеткой. Более того, в центре сетки появилось светящееся число пятнадцать, через секунду оно сменилось на четырнадцать. "Это отсчёт. "- понял я. Когда было семь, раздался пронзительный и уже не прекращающийся гудок. В него Малютин вложил всё своё желание быстро покончить со мной. Поезд уже грохотал за моей холодеющей спиной. Казалось, что гудком он хочет накоротко соединить моё правое и левое уши. Шок прошёл. Я воскликнул яростно: "Да эта сетка просто иллюзия !". И разбежавшись, высоко подпрыгнул, будто бы приготовившись пройти насквозь эту металлическую паутину.
Когда я увидел цифру четыре, заманчиво светящуюся на фиолетовом горизонте вместо Солнца, моё положение было просто ужасным. Я "вшился" в эту металлическую паутину. Она проходила сквозь меня, как сквозь какой-то отвердевший кисель. Ни руками, ни ногами невозможно было двинуть. Голова тоже застыла, влипнув в это наваждение. А вот ртом - ртом мог. Но не хотел - боялся. Так как представлял, что в моей ротовой полости невидимый наблюдатель увидит металлическую решётку, ужаснётся и умрёт потихоньку от тяжелейшего инфаркта. Между тем на горизонте загорелось три. Во мне родилась спасительная идея: "Раз решётка может стать нереальной относительно меня, моей личности, значит нереальным, попросту иллюзорным может стать и моё тело, пускай на миг !". При счёте два, я слетел со своих оков и упав на шпалы, рефлекторно отпружинил ногами в посильном прыжке. Один, ноль. Мимо моего бессильно распластанного тела на пологом склоне, пронёсся поезд. При этом на задворках сознания, я услышал мат и поминовение сил света и тьмы в самом неприглядном виде, какой только можно придумать. Поезд отстукивая свою победную песнь стальных колёс, постепенно превратился в ниточку, а потом в точку. Растворился в сиреневой целине, которая представляла собой основной элемент ландшафта этой необычной местности. Охая встав, отряхнулся от пыли. Проверил себя. Нет, ничего не сломал. Оглядел выход туннеля и поразился. Сетка была на месте ! Значит не я один такой волшебный. Однако тот стон и мат, который я слышал и думал, что ослышался, повторился. Делать нечего, подбежал к этой сетке. За ней лежал в самой неестественной позе, говорящей о многочисленных переломах, Малютин.
- Что смотришь ? Ага, радуешься. Вот где гнильца попёрла ! - опять за своё принялся мой усатый тормошитель жизни.
- Слышал песню: "Наш бронепоезд вперёд летит. В коммуне остановка...". Так вот, твой бронепоезд наверное уже в коммуне, а ты где ? В самом, что ни на есть отхожем месте. - от души я начал издеваться над своим мучителем.
- Слышал ! Пасечника того помнишь ?! Знаешь как я того божьего одуванчика использовал ? Это был первый мой рабочий день. Мы с ним крупный московский сбербанк грабили. Так я его там и оставил, для отпущения своих грехов. Наверное уже помер в Воркуте, бесславно. - широченно улыбнувшись и показав свои желтоватые по лошадиному крупные зубы, продолжил - Теперь возьми меня, попробуй. Месть - сила великая. Тренируйся...
Я действительно побежал на него, мечта поставить его в ещё более неестественную позицию. На ходу
представляя иллюзорность сетки. В итоге сполз с жёсткой металлической паутины весь в ушибах и крови. К сожалению, всё с той же стороны, где и разбегался.
- Не можешь ? Бедный, поранился ?! Дурачок, первый раунд кончился. Хотя нет, мы отсюда не выберемся до тех пор, пока не обрисуешь смысл тех событий, в которых мы сейчас... К твоему сожалению и моей великой радости пребываем. - Малютин покорчился телом немного и подмигнул.
Я поднялся на ноги, воинственно упёр руки в боки и повернувшись к горизонту, где горела до сих пор цифра
ноль. Стал назидательно говорить.
- Вообще-то речь идёт о свободе. Что она состоит из двух половинок. Как Дао из инь и янь. Первая половинка - это внешняя свобода. Свобода состояний решётки, которая может быть и очень твёрдой и просто плазмой. Но эта внешняя свобода может быть подконтрольна свободе внутренней. Которая делает гибким и пластичным сам организм - твёрдым или мягким, в зависимости от ситуации или желаний личности. При соединении этих двух свобод - возникает сознание, как управитель и хозяин этого союза. При разъединении этих свобод возникают внешние насильственные законы с одной стороны и внутренние непреодолимые пороки с другой. - я запыхался, пока излагал эту довольно заковыристую мысль.
- Если какую-нибудь из половинок вообще убрать ? - тихо, по скромному и любознательно спросил усатый.
- Будет смерть. Фатальная неустойчивость. - тут в горле что-то запершило и я закашлялся.
В глазах потемнело. Мне подумалось, что это финал. Но оглядевшись по сторонам, я увидел всё тот же
освещённый лунным светом стадион. Всё того же Малютина. Он стоял, как и прежде, без всяких следов переломов.
Но вот ухо левое стало размером в половину лица. Красное опухшее и оттопыренное.
- Что с ухом, это я тебя так ? Какой ты чувствительный. - посочувствовал слегка ему.
- Был бы мой выигрыш - ходил бы ты сейчас с неподвижной синей правой рукой. Это всё проделки Хоттабыча. Его юмор довольно своеобразен.
- Второй раунд ? - напористо спросил я его.
- Конечно. Теперь вдарь мне левой рукой наотмашь по моему правому уху. Будь всё это неладно.
Сказано - сделано. Теперь уже была фигура высшего пилотажа. Малютинские ноги оказались сверху, голова
снизу, готовая сверлить твердь до самого ядра. Вспышка жёлтого света и опять темно. Но по другому.
Горел костёр, из него сыпалось вверх неестественно много искр и на мгновение они образовали по форме очень похоже на число шестьдесят, миг спустя - пятьдесят девять. Я понял, что надо спешить. Раздались какие-то голоса. Пошёл на них, продираясь сквозь колючие заросли. Справившись с ними, очутился на полянке. Огляделся и то, что увидел - мне не понравилось.
Стояло два длинных чёрных стола. Они стояли друг к другу, торец в торец. За одной стороной этих столов расположились бугаи в черных, потрепанных ,одеждах. По пять штук за каждым столом. Их вид внушал опасение.
Их зубы были гнилы длинны и остры одновременно. Вид мощных, развитых чрезмерно челюстей наводил на мысль об особых кулинарных пристрастиях этих субъектов. Их лица были сморщенны и темны от очевидных невзгод и несчастий, преследующих всю жизнь. Напротив этих ненормальных мужиков сидели худенькие мальчики, одетые в очень бедную одежду. У них были осунувшиеся лица и бесцветные глаза, которые смотрели в пространство, открывающееся перед ними с безразличной грустью. Они сидели неподвижно и ждали чего-то с нарастающей печалью.
Как будто отдернулась ширма, до этого совсем невидная. Конечно, это был он-блестящий Малютин в белом смокинге и красном галстуке с золотящейся заколкой.
- Господа! Прошу меня выслушать наивнимательнейшим образом. Ваше вековечное сиденье кончилось. Да здравствует целесообразная активность! До этого момента вам никто не угрожал. Поздравляю вас! Угроза выросла в вас самих. Боритесь с ней и побеждайте ее. О, я слышу аппетитное звяканье зубов у наших джентльменов. Да здравствует аппетит ! Удовлетворите его по уникальной программе выживания, предоставленной вам фирмой "Едолюбов". А вы дети, не унываете ? Вспомните, что есть такая благодетель милосердие. Будьте благотворительны к этим господам, они так несчастны без вашей внимательной жертвы. Итак, пир начинается ! А...для вас господин Вахеев сорок пять секунд осталось. Допустите множественные акты людоедства - вы проиграли. Время пошло !
Я продвинулся на несколько шагов к этой наступившей вязкой тишине. Нутром чувствовал, как разгорается
внутренний огонь у этих горилл. Как они жаждут ранее неизведанное, но так сейчас активно желаемое, что соответствует их аномальной природе. Мне надо было срочно что-то делать. Стало безумно жалко этих десять худеньких маленьких детей, которые мир настоящий ещё не видели. Не знали, что такое добро и зло, ощущая только эту обволакивающую тьму и одно чувство - желание покинуть эту тянущую, сковывающую ночь как можно скорее. Пусть даже через добровольное позволение убиения себя. Внезапно услышал, как радостно забились их сердечки, как вожделённо потянулись их измученные маленькие тела к своим мучителям и палачам. И до меня очередной раз дошло.
Резко ухватившись за край ближайшего чёрного стола, сильным толчком, точнее чередою толчков, сдвинул его со столом дальним. Благо, эти столы не вросли в землю, как деревья. Меня отбросило ударной волной метров на пять. Внешний контур столов как-то заалел. Внезапно Малютин, стоявший напротив меня, за торцом дальнего стола, воскликнул. Поднеся побагровевшие руки к своим глазам. Тут же на его краю вспыхнуло белым снопом свет и распространилось волной по всей длине соединённых столов. Белый туман закрыл и столы и сидящих за ними. Туман быстро нарос, на мгновение став похожим на древнеримский амфитеатр. Через секунду всё закончилось. Малютин возвышался из середины дырки бублика. На внутренней стороне этого бублика, этого круглого белого стола сидели всё те же несчастные людоеды, с растеряно бегающими глазами. За внешней стороной я увидел всё тех же десять мальчиков, пугливо дрожащих существ.
Сергей Малютин торжественно провозгласил:
- Осталось двадцать секунд до твоего жалкого падения ! Начнётся вакханалия. Присоединяйся.
Разъярённо прыгнув на стол. Обежал его кругом, вглядываясь в лица палачей и жертв, угадывая волны
внутреннего мира, катящиеся в их сознаниях. Чувствовал как их глубокая нервная дрожь соединяется с моими волнами жизненной борьбы. Через проникновение мы стали становиться едины.
- Товарищи ! - на всхлипе выдохнул я. - Товарищи ! Протяните друг к другу руки. Протянули ? А теперь возьмите друг друга за руки. Правое твоё - левое её. Правое её - левое твоё. Чувствуете волнение, волны участия ? - не договорив, меня опять сшибло. Но сейчас в неучастливые объятия Малютина.
Всё что я видел вокруг - это резкое перетекание тёмного в бледное и обратно, немедленно превращающееся в
раскрывающиеся цветами вихри. Через мгновение расцветистое вращение прекращалось и на месте прежнего гоблина и замухрышки, стояло два парня. Довольно прилично, по современному одетых. Джинсы, куртки, кроссовки и главное улыбки на молодых свежих лицах. Естественные душевные улыбки, лишённые американо-деревянно даже как намёка. От одного из них, просто до неприличия пёрло счастьем, а второй просто излучал колоссальную уверенность. Это одна пара. А их было десяток - этих пар. Вот эти парни, без всяких чтимых условностей, попрыгали из-за этого огромного стола и вприпрыжку удалились. Стол, при их исчезновении, потрескался и рассыпался.
- Ну что, герой-победитель, - проворчал Малютин - долго мне с тобой обниматься. Ведь сломать тебя могу, как хрупкую вещь из ломбарда.
Я ликующе отошёл.
- Победил ! Теперь меня домой отпустите ? Третий раунд ничего не решает.
- Нет, дорогой. Будет третий раунд, а может быть четвёртый, внеочередной. Всё должно быть по сценарию. В третьем раунде будешь разбираться не со мной, а с Хоттабычем. - после некоторой паузы Сергей вздохнул - Теперь выдавай ключ возврата. Что там заложено, какой смысл ?
- Знаешь Сергей Владимирович, разгадывать такие загадки непросто. Не люблю играть в слишком сложные игры... - мой картинный зевок довёл кровь моего врага до нужного градуса кипения.
- Ты Ваня не прав . Очень сильно не прав. Моя голова просто не думает по хоттабычевски. Шутки его мерзкие мне любы, а вот загадки - вот в этом и разделение труда. Я шучу, а ты умничаешь - первый раз за всё время общения с ним, я увидел, как он характерно поджал свои полные губы и отвернулся. Прямо обиженная дама, знаете ли.
- Ну хорошо, пожеманился и хватит. Слушай. Детям присуще всё то хорошее, что мы, взрослые утеряли от наших искренних предков. В том числе способность услышать истинные желания и следовать их зову. Такой стиль жизни китайские философы назвали Дао или путём истинным, по нашему разумению. Но со временем тьма нашей реальности - проблемы, агрессии и стремление выжить, побуждает взрослеющих детей отказаться от истинных своих целей, господствующих истинных желаний. Они начинают следовать тому тягостному способу жизни как-то подчинение инстинкту самосохранения. Происходит этот поворот неосознанно. Но становится доминирующим только одно желание - стремление выжить любой ценой, которое обретает самые различные формы: получить выгоду от ближнего своего ; устранить из жизни врага ; подчиниться общему стремлению коллектива, который также стремится яростно выжить. В итоге нет Дао, а есть клыкастый тёмный большой урод с подгнивающими зубами. Но ребёнок не умер в этом алчном взрослом. Однако в силу вытеснения истинных желаний за пределы сознания, дитя лишается энергии и становится хилым, бледным. Поэтому не в силах помочь забывшему себя существу, которого шарахает по жизни из стороны в сторону, из огня да в полымя. Ведь Дао - это прежде всего ощущение счастья, непрестанного блага . Когда человек несчастлив - это показатель того, что он перестал идти по Дао.
- И ты решил их слить, как бармен мешает коктейли ? Много на себя взял однако - инженер человеческих душ. Проектировщик фигов...
- Человек - многоэтажный субъект. Его ощущения и желания безусловно имеют материальную природу, но лежат в иной плоскости существования, чем его физическое тело. Я не мешал их как коктейль. Я воссоздал природное единство между этими двумя частями человеческой личности, чтобы наконец они могли справедливо разобраться между собой. Вот и разобрались. Желание выжить имеет право на существование, но не должно мотивировать личность безумно сильно и глубоко, искажая его желания, его цели и его предназначение с которым он пришёл в этот мир. Как говорится: "Кесарю - кесарево, а богу - богово."
- Ладно я понял, что когда окажусь в баре по прозванию "Философская муть". Я позову обслуживать мою кесаревскую личность тебя - божьего бармена. Это я понял слабенько, но сойдёт. Вот ты мне скажи - зачем столы двигал. Барменских заработков не хватает ?
- Свободы не хватает.
- Чего ?
- Чтобы свести дитя и взрослого в душе, надо одолеть расщепление сознания. Когда я сдвинул столы, тем соединил внутреннюю свободу человека со внешней. Так сознание стало целостным и непротиворечивым. Это подтвердила трансформация в круглый стол. Вот и всё, что можно сказать. Ты же Серёжа - хам просто по призванию.
Малютин прямо расцвёл от такого моего признания. Но запахнуть не успел. Что-то громыхнуло, ухнуло. Как-
-будто пролетел гигантский филин над нашими головами. На миг потемнело. Я почувствовал удушье. И вот уже опять знакомая обстановка. Всё тот же стадион. Лунный свет вперемешку с красноватым отсветом диска, торчащего над головой Малютина. Мне стало смешно. Вызывающе синели уши Сергея. Все старания его были направлены на сохранение нахального выражения своей "витрины" . Но лицо его время от времени обнаруживало печальную мину. Меня уже это не радовало. Сердце не колотилось в яростной борьбе за жизнь. Становилось скучно и обыденно.
- Раунд номер три ? Бим-бом ! - начал раскачивать эту обыденность и донельзя печальную обстановку.
- Бей меня в грудь ! - скомандовал Малютин, выпятив свою довольно мощную грудную клетку.
- С правой или с левой ?
- С любой ! Да побыстрей. Чует моё сердце, что просто так ты отсюда не уйдёшь.
- Не каркай, а то промахнусь. Заеду выше или ниже. По твоему вкусу. - сказав это, с удовольствием ощутил, что мой боевой задор растёт.
Резко подойдя к Сергею и двинув с правой, я провалился в тусклый свет. Оглядевшись, увидел на высоком
Сером потолке часы с одной стрелкой. Из чего сделал вывод, что мне дано здесь шестьдесят минут. Огляделся. Стоял на круглой пустой площадке диаметром пять метров. Далее извивались всякие металлические змеевики, трубы. Торчали краны, какие-то гидравлические шкафы, манометры. Справа от меня стояло зеркало с тумбочкой из красного дерева. На тумбочке лежала стопка стопка бумаги и карандаш. По центру площадки стоял стул. Обычный ширпотреб - ничего магического. Ни окон, ни дверей. Ничего непонятно. Опасности нет, никого спасать не надо. А всё таки, зачем здесь бумаги и карандаш ? Рисовать чтобы. Я должен рисовать ? А что ? Трубы эти мёртвые - технологичные... Ладно.
Через две минуты растерянного оглядывания, со мной ничего не случилось. Похоже у меня виды на вечную перспективную прописку в этом номере. Что радует чрезвычайно ! Развернулся и пошёл к зеркалу. Взглянув в него и ожидая там встретить своё симпатичное обаятельное отображение - остолбенел.
Моя привычная "зеркальная тень" подмигнула мне и стала непохожей на меня. Из зеркала смотрел смертельно бледный мужчина в белой рубашке и чёрном смокинге. Как раз под цвет его глаз. Этот товарищ легко шагнул за пределы зеркала и исчез. Я потерял свою тень. Но это было полбеды. Теперь куда бы я не бросил свой взгляд. На трубу ли, на железную поверхность пола, на манометр. Везде был этот серьёзный официальный гад, который недружелюбно кривлялся. Через минуту мне надоело само существование моих глаз. Закрыв их, по наитию вышел на середину комнаты, ощупью нашёл стул. Устало сел на него. Лучше бы этого не делал! Раздался неприятный скрип железа. Через пару секунд ещё один, и ещё, ещё... Вскочив и не обращая внимания на этого джентльмена в трубах, подбежал к краю площадки, откуда доносился этот звук. Там по краю площадки образовывались одна за другой дыры в один сантиметр диаметром. Расширяющаяся тёмная полоска, составленная из сливающихся друг с другом круглых дыр и похожая на гусеницу, ползущую по листу железа и стремящегося пожрать его, наводила ужас на меня. Понимая, что при такой скорости распространения этой гусеницы, по окончанию выделенного мне часа, площадке не за что будет держаться и она ухнет вниз вместе со мной. За этой щелью просматривалась сплошная пустая тьма и более ничего.
После пятисекундной паузы меня вновь понесло в центр площадки. Надежда умирает последней. Плюхнувшись на стул, надежда умерла. Стул не работал как тумблер включить-выключить. Запустив фатальный для меня процесс, остановить его он уже был не в состоянии. Может быть я остановлю его ? Мой взгляд опять упал на тумбочку со стопкой бумаг и карандашом. Там незамедлительно появился джентльмен в чёрном костюме, который важно поправил чёрный галстук и по западному ощерился. Тут до меня дошло, что нужно делать. Прыгнув в сторону тумбочки и схватив стопку бумаги с карандашом, я вернулся на место в центр и сосредоточился. Мои последующие пятьдесят минут были посвящены мастер-классу, который я давал зловредному Хоттабычу. Сделал около ста зарисовок и этим был доволен. Джентльмен в чёрном был возвращён обратно в мою "зеркальную тень", которая явилась с готовностью объективно отражать мои особенности и телодвижения. Но перед тем как полностью утратить свою самостоятельность, она приветливо мне улыбнулась и приглашающе потянуло мне руку. Дабы я мог пройти сквозь зеркальный предел. Но победному чувству снова был помехой усатый. Ворвавшись вихрем в зеркальное пространство комнаты и оттеснив моего естественного двойника, погрозил мне своим волосатым пальчиком. Озвучив при этом.
_ Ваня, ты на волосок от гибели. Остались незаконченными четыре дырки. Процесс их образования может продолжиться. Ведь до конца отпущенного часа осталось всего две минуты. А ты не сделал главного - объяснить смысл всего происходящего надо тебе. Слежу за временем. - игриво пояснил он мне, показав на свои модные часы.
Действительно, на площадке оставалась узкая полоса нетронутого железа. Вся площадка уже начала прогибаться вниз. Достаточно было образоваться одной дырочке, чтобы всё улетело со мной неизвестно куда. Поэтому было уже не до пререканий с усатым врагом. И я пустился в объяснялки.
- Я умею рисовать быстро и хорошо, особенно карандашом. Мыслительные образы того, что нарисовать, приходят в моё внутреннее зрение почти мгновенно. Я понял, что человек, постоянно появляющейся перед моими глазами - это образ, который нужно нарисовать. Но нарисовать с изменением. Привязывая образ этого человека, выражающий мой страх смерти... к слову пришлось, к его местонахождению. Но не рисуя географию и обстановку этого места, внося необходимые изменения только в сам образ этого человека. Допустим, сидит этот джентльмен на манометре. В этом случае штриховка костюма будет похожа на проградуированную шкалу. Вместо пуговок будут цифры манометра. За головой будет нимб а-ля манометр. А стрелки манометра будут наложены на стрелки брюк. Таким образом, тот страх смерти, который сидит во мне я начал сочетать с фрагментами внешнего объективного пространства. В результате, каждый рисунок стал элементом свободы. Все сто рисунков сложились в ключ, который освобождает меня и от этой опасной комнаты, и от этого навязчивого образа. То есть я стал использовать эти две цепи, закрепленных на моих руках с подвешенными гирями насилия. Чтобы забраться на самый верх шеста и освободиться от тягот земли, на которой этот шест установлен. По мере рисования, джентльмен изменялся, становился все более похож на меня. Менялся его костюм, обретал розовые краски его лицо. Комната тоже менялась, исчезали трубы и гидравлические шкафы. Теперь все вокруг напоминало мою спальню. Это очень мило...
В зеркале изображение как то поплыло, затуманилось. На мгновение там среди тумана остались лишь усы Малютина, которые увеличились, вспорхнули и вылетев из зеркала, зависли надо мной. Как раз вовремя. Час
прошел! Раздался страшный грохот и круглые площадки, где я стоял, как ни бывало. Зияла пропасть.
А я инстинктивно схватившись за усы, с интересом наблюдал, как они тащат меня в зеркало. Как гладкая
отражающая поверхность оказывается студенистой и искрящейся своим разноцветием. Сколько времени это занимало, не важно. Оглядывая проплывающие мимо меня всякие криволинейные пульсирующие фигуры, я старался их запомнить. Чтобы после спасения заняться пробами в сюрреализме.
И вот усы исчезли. Передо мной опять стоял усмехающийся Сергей Малютин и было что-то не так в этой
знакомой обстановке. Ага, диск куда-то исчез. Но зато много появилось людей в одинаковой форме службы ФСБ. Двое из этих здоровяков держали под прицелом своих пистолетов Малютина. Третий офицер ФСБ, зачитывал протокол ареста. Ко мне подошёл мой знакомый консультант Юрий, специалист по политкорректности, спросил :
- Как себя чувствуешь Ваня, ничего они с тобой не сделали ?
- Поздновато вы со своими силами, я же вас просил поторопиться. Ведь доказательства вины этого Малютина вам прислал. Что же это вы к финальному акту. - досадливо морщился я.
- Тут часовой бой был с пять милицейскими отделениями. Не хотели нас на стадион пускать. Даже две гаубицы откуда то взяли. Хотя по статусу им не положено. Пять наших тяжело ранено, один погиб. Но всё таки прорвались. - седоватый Юра глубоко вздохнул и продолжил. - Вот сейчас этого с синими ушами возьмём и всё у нас в стране наладится.
- Ты думаешь ? А ведь истинного виновника вы не поймали. Диск-то улетел ! Он найдёт ещё каких-нибудь дурачков и всё начнётся по новой - политический дебош, манипуляторы, предатели, олигархи...
Тут раздался насмешливый голос Малютина, который до этого молчал как рыба:
- Что-то вы меня рано со счетов списали. Раунд, так сказать, четыре. Игра без правил. Арбитр-то улетел. - дурацки хохотнув и потирая уже свободные от наручников (когда он успел ?) свои потливые руки, властно сказал.
- Юрочка, возьми свой пистолетик в руки и упри его дулом в висок вот этого господина Вани. Всем остальным воякам -спать !
Через секунду мой висок холодила воронёная сталь Макарова. А мои глаза сообщали моему же мозгу
невероятную картину. Три десятка служивых безопасности моментально стали сами безопасными. Кто где был, там и брякнулся спать на ровненькую подстриженную траву стадиона. Пару боевых вертолётов, постоянно барражирующих над стадионом, как-то повело вкривь и вкось. Раздалось эхо пары взрывов, последовавших друг за другом незамедлительно.
- Четвёртый раунд - самый жестокий раунд. Игра со случайными жертвами. Ты хочешь ещё невинных жертв, Ваня ? - торжествующе спросил меня Малютин, изображая на этот раз из себя отца Христианской Церкви.
- Нет, не хочу ! - кратко ответил я, не до геройства и словоблудия.
- Тогда тебе минуту на раздумье. По прошествию этого довольно длительного промежутка времени, я отдаю приказ. И роковая пуля прочертит ровный туннель из левого виска в правый. Ты можешь это предотвратить, но только при наложенных мною ограничениях. Физическое насилие не допускается, любое толкование ситуации здесь бессмысленно. Потому что это мой произвол и ничего больше. Звонок другу и подсказка зала вызовет мои бурные аплодисменты и последующий выстрел. Остальное ты можешь... Время пошло.
- Я почувствовал усилившееся давление на мой висок. У Юры мелко дрожали руки. Мысленно я пожалел его.
- Дай мне ручку и листок бумаги. - потребовал я у своего палача.
- В твоём левом кармане рубашки это найдётся. Думаешь третий раунд - это плод твоей фантазии ?! - радостная ирония так и сочилась ядом с губ Серёжи.
Я достал бумагу и карандаш. На одной стороне был нарисован последний этюд третьего раунда. На нём был собственно я, подхваченный осенним ветерком, играющего золотистыми листьями. Несомый в сторону воронки-зеркала. Резко перевернув листок на обратную чистую сторону, начал рисовать. Через двадцать секунд всё было закончено.
- Смотри Сергей ! - крикнул я, рывком развернув на него получившийся набросок.
Он небрежно бросил взор на листок. Брови его удивлённо приподнялись. Потом черты грубоватого лица
сильно исказились. Подбежав ко мне , он вырвал этот листок из рук. Заорал на весь стадион:
- Вот так вы обо мне думаете ! Вот так ! Я не хочу, чтобы вы смеялись, как я буду менять мнение о себе у вас... И не надейтесь ! Потливого Серёжу, который угодливо изгибает спину в рабском поклоне на пользу общественности вы никогда не увидите ! - Он попытался вырвать пистолет из судорожно сжатых Юриных рук.
Но Юра держал пистолет очень крепко. Профессия ! Однако ему удалось сдвинуть руки Юры в свою сторону и
усиленно отжимая его пальцы от пистолета, кричал :
- Дай его мне, я его сам своими руками !
Юра не реагировал и всё так же сжимал своими руками пистолет.
Вдруг Серёжа отшатнулся, в его разгорячённом гневом и бешеными мышечными усилиями лице мелькнула
здравая мысль, оценивающая ситуацию. Но было поздно. Раздался, закладывающий мои уши, хлопок, огненным залпом обжигая лицо недруга. Малютин пошатнулся, инстинктивно поднося свои руки к обожённому убитому лицу. Но так и не донёс. Его тело покачнулось и он рухнул, как гигантский колосс. Колосс на глиняных ногах. Ствол пистолета поехал вниз. Как бы следуя за ним поехал просыпающийся понурый Юрин взор :
- Забыл отменить первый приказ. Вот незадача. Как же мы с трупом, да к начальству ?
Он бессмысленно почёсывал своей левой рукой опытного каратиста седые пряди своей головы, недоумённо
посматривая на игровое поле стадиона. Сотрудники ФСБ просыпались, потягивались сладко и потихоньку начиная переругиваться.
На служебные разборки мне, Ивану Вахееву, было смотреть скучно, поэтому сказав Юре:
- На тебя, Юра, не сержусь. Просто задумайся, кто властелин мира, а кто хозяин твоей души. И вообще, приходи в гости давно не заходил. Счастливо !
Когда я вышел из стадиона, над покорёженной взрывом кумулятивного патрона гаубицей и проткнувшей своим боевым стволом мой УАЗик, вздымался рассвет. Чем-то очень приятно запахло. Роса поблёскивала на травинках, оживлённо чирикали воробьи. Во мне сначала смутно, а потом всё ярче стала просыпаться уверенность, что в стране нашей плохое закончилось. Дальше будет труд и новые прекрасные достижения и открытия. Отдавшись этому радостному ощущению полностью, я весело пошёл по тротуару к автобусной остановке.