Когда умирал Раймунд VI Тулузский - великий еретик и покровитель еретиков, - он в этот день дважды молился в церкви Дорады.
Аббат из Сен-Сернена пришёл дать ему последнее напутствие, но Раймунд уже лишился языка.
Некий монах-госпитальер, случившийся рядом, успел снять свой плащ с крестом и набросить на умирающего - это давало госпитальерам право похоронить его на своём кладбище.
Аббат заспорил и хотел сдёрнуть плащ, но монах вцепился с другого конца и не отдавал. На крик аббата сбежался народ, и над телом Раймунда началась потасовка. Никто не заметил, в какой момент он испустил дух...
Госпитальера в конце концов прогнали, но похоронить Раймунда в аббатстве всё равно не смогли, потому что католическая церковь вообще запретила предавать его земле. Тело графа осталось не погребённым, и ещё в конце XVII века в подвале аббатства можно было видеть его череп - он демонстрировался как историческая достопримечательность...
А между тем, Раймунд ведь не был уличён в ереси - ни разу, никем. Его обвиняли даже в убийстве папского легата, - несколько раз назначали суд над ним, но по каким-то политическим причинам откладывали, хотя Раймунд сам настойчиво добивался суда, уверяя всех, что сумеет оправдаться.
Ему приходилось быть хитрым. Хищники одолевали его со всех сторон. Более всех давили норманы, приходившие с севера с крестовыми походами. Их возглавлял герцог Монфор - безупречный, суровый католик и незаурядный полководец.
В течение двадцати лет крестовый поход против катаров проповедовался по всей Франции, и все бродячие подонки с удовольствием шли, чтобы пограбить и поубивать, а заодно получить и отпущение грехов. Монфору же и его потомкам папа Иннокентий III за искоренение ереси обещал отдать все владения Раймунда, отлучённого от церкви.
Однако Раймунд был счастлив в своих подданных - гражданах Тулузы, Нарбонны, Авиньона и Марселя. Они, по-видимому, любили его беззаветно и ради него готовы были нарушать все клятвы, данные во время перемирий с крестоносцами. Раймунда спасало ещё и то, что "срок контракта" у этих бродяг (т.е. срок, за который они получали индульгенцию) был всего два месяца, а затем они разбегались, каждый раз оставляя Монфора в затруднительном положении, без войска - пока не подойдут вновь сколоченные шайки "энтузиастов веры".
У меня нет сомнений, что Раймунд был еретиком. - Но тогда почему же он отрекался и клялся в верности папе? Ведь у катаров не принято было отрекаться. Напротив, они сами радостно вбегали в костры, разложенные для них... Очевидно, Раймунд полагал, что его тяжёлая миссия - защита народа - решительно перетягивает грех лукавства и отречения на весах Божьего суда...
Впрочем, история с его смертью довольно тёмная. Возможно даже, его удалось похоронить, но потом вскоре останки были вырыты с тем, чтобы осудить их (т.е. его) посмертно. -
Такое - хоть и нечасто - практиковалось. Например, ещё в 897 году папа Стефан VII приказал вырыть тело своего предшественника Формоза. Его притащили за ноги и посадили перед конклавом кардиналов. Затем его признали виновным, отрезали два пальца правой руки (видимо, те, которые он поднимал вверх при благословении), а тело бросили в Тибр. Но какие-то люди его случайно выловили и погребли. После этого, уже в 905 году, папа Сергий III снова велел вырыть останки Формоза, облачить их в папские одежды и посадить на трон. После нового торжественного обвинения несчастный труп был обезглавлен, у него были отрезаны три оставшиеся пальца на правой руке, и он был брошен в Тибр вторично... Но снова выловлен какими-то рыбаками, которые на этот раз внесли его в собор св. Петра, где статуи святых почтительно склонились пред ним...
Может быть, и труп Раймунда был обезглавлен в результате подобного судебного заседания? - Тело сожгли, а череп удалось утаить и сохранить в аббатстве...
Около 1100 года (т.е. за сто лет до Раймунда) св. Ивон Шартрский, первый канонист своего времени, категорически заявил, что власть церкви "вязать и решить" ограничена пределами этого мира. Мёртвые же, находясь вне человеческого суда, не могут быть осуждаемы. Тем более что всякому обвиняемому должна быть предоставлена возможность говорить в своё оправдание. - Таким образом, те, кто не был осуждён при жизни, не могут быть лишены христианского погребения.
Но по мере того как ереси множились, разгоралась страстная ненависть, возбуждаемая упорством еретиков. И духовенство содрогалось от ужаса и омерзения при мысли, что кости этих служителей сатаны могут осквернять церковную ограду и освящённую землю кладбищ и что священник во время литургии, вознося молитвы за умерших, невольно вводит отступников в круг таинственного евхаристического единения.
С течением времени обычай вырывать тело еретика вошёл во всеобщее употребление. Нераскаявшийся еретик должен был только сгорать. Погребение его было признано настолько великим грехом, что даже невольно (по незнанию) виновный в нём мог быть прощён лишь в том случае, если собственноручно выроет тело.
"Чтобы это понять, - пишет один рассудительный историк в XIX веке, - мы должны помнить, что цивилизация той жестокой эпохи во многом отличалась от современной. Страсти были более сильны, убеждения - более пылки, пороки и добродетели - более рельефны. Воинственный дух господствовал повсюду; люди полагались более на силу руки, чем на силу слова, и обыкновенно хладнокровно смотрели на страдания себе подобных. Дух промышленности, который оказал такое сильное влияние на смягчение современных нравов, был ещё только в зародыше..."